Малыш

«Малыш» г.Хабаровск 2012 г. Август 26 -е
В  эту весну и лето жизнь второклассницу  Инку  не жаловала. Сначала, когда по весне родилась  у нее сестра Анжела,   Инка переболела скарлатиной, и почти месяц пролежала в изоляторе медпункта интерната. Правда, пока мама была  в больнице  с маленькой сестричкой,  проведывать ее  в изолятор к окошку пару раз приходил отчим Гриша. Был он чуть навеселе, с шикарной шевелюрой светло-русых волос, его  небесно-голубые глаза сияли счастьем от того, что он стал отцом. Отчим через окно рассказал Инке, какая красивая и малюсенькая родилась у нее сестричка, и  о том, что бабушка Оля ( мать отчима звали так же, как и его новую жену, мать Инки) передает, ей Инке большущий привет, вместе с ее любимыми  пирожками с маком. А потом он уходил, и оставалась маленькая восьмилетняя девочка одна-одинешенька,  со своими мыслями и детскими мечтами. Она мечтала увидеть свою маму и родную, маленькую сестру, которую назвали необычным и модным именем, которое, кстати, придумала сама Инка.
 Она мечтала, что прижмется к теплой маминой груди и та погладит ее своей мягкой рукой по головке. Мир станет ласковей,  добрей, и жизнь обретет свой смысл, и  свое бесконечное счастье, - так думала, мечтала и чувствовала маленькая  восьмилетняя девочка глядя  через окно на краешек ночного неба. Было тихо вокруг, только иногда ночную тишину разрезал отдаленный собачий лай, да стук колес  мимо проходящего поезда,  ветка железной дороги к областному центру проходила за рыбным озером и потому, иногда по ночам эхо через воду передавалась сильнее, чем в дневном шуме города. Последняя ночь перед выпиской Инке, показалась самой длинной за весь месяц в изоляторе медпункта. Она представляла картину встречи с матерью, она рисовала себе лицо своей маленькой сестры, она переживала по-поводу ее собственного места в душе и сердце матери.
- А будет она меня любить, как раньше, она же моя мама, сначала я у нее была, а потом эта малышка. А папа, он то ее наверное будет любить больше чем меня, она то ему родная, а я нет. Ох, Боже мой, Божечко, помоги мне бедненькой, спаси и помилуй.
И Инка крестила себя три раза, как учила бабушка Таня, мать родного отца. В такие моменты Инка, будучи октябренком сама себе говорила: - ну, ничего, ник-то же не видит, что я крещусь. А Бог видит, он и скажет, хорошая ты Инна девочка, молишься мне, я тебе и помогу.
 А дедушку Ленина я и так люблю, и партии я верна, и народу, и если нужно будет, то, как Зоя Космодемьянская отдам свою жизнь за Родину, или как Надя Волкова пойду в подполье и погибну за Советский Союз. С такими мыслями Инка и уснула.
  - Ну, что Инночка, могу тебя обрадовать, - сказала Светлана Ивановна, врач медпункта, красивая и добрая женщина, которая одна каждый день только и заходила  в бокс в котором лежала Инка.
- Ты поправилась и теперь можешь спокойно отправляться домой к маме и своей маленькой сестричке. Да, а как вы ее назвали? Я слышала, что имя какое-то не обычное.
- Это я придумала, Анжела, ну как Анжелу Девис.
- А, ну это похвально. Да и имя необычное, красивое. Не болей больше, расти здоровой, и стихи не забывай писать.
Она потрепала Инку по давно не мытым волосам и вышла из бокса.
Домой можно было идти хоть сию же минуту, да только забрать ее Инку, было некому. В этот день к ней почему-то никто не пришел.
Дом где жила Инна, ее маленький домик был на соседней улице рядом с главным корпусом интерната, но мама не знала, что Инку уже выписали и поэтому занималась своей второй, только что рожденной малышкой. А Инка, сначала, первых часа два сидела, молча воткнувшись взглядом в ветку черемухи за окном, а потом из ее глаз потекли слезы, в тот момент, когда она начала набирать обороты и всхлипывать, в бокс с ведром и тряпкой вошла бабушка Вера и сказала: - Ты, чего это, Инуська, тебе ли слезы лить, выписали тебя, домой собирайся.   
- Да, кто же меня отпустит, я уже просилась у Светланы Ивановны, а она сказала, что одну меня никто не отпустит, а мама не знает. После последних слов, слезы из глаз Инки полились опять ручьем.
- Да, жалко мне тебя стало, детка, попросила я нашу врачиху, чтобы разрешили тебя взять из изолятора. Мне- то самой хоть и в другую сторону домой, да уж доведу я тебя к матери, ты чай ее -то давно не видала?
Сочувственно спросила бабушка Вера Инку  и погладила ее голову своей шершавой рукой, которая от постоянного нахождения в воде во время работы, да в земле на огороде, разбухла и размякла, при этом, покрылась глубокими морщинами.
Радости Инки не было предела, когда они подходили к калитке своего дома. Ей казалось, что их невысокая времянка самая красивая на всем «Собачьем хуторе» и цветочки в палисаднике, которые посадила мама самые нежные и разнообразные, во всем поселке .
Такое название  рабочий поселок получил из-за обилия собак, которых, с собой привезли на эти ранние нетронутые цивилизацией  колхозные земли новые жители. Новоселы поначалу  строили сарайчики и летние кухоньки, а потом уже времянки (небольшие домики на две комнаты), а уж потом стали  возводить  постепенно дома в три окна, с надворными постройками, с колодцами во дворе и с резными ставнями на окнах.
      Но все это в будущем, а пока на колхозной земле стали давать участки тем, кто не мог получить благоустроенные квартиры по множеству причин. Например: не являлся рабочим или служащим городских заводов и фабрик, не подпадал под определение интеллигенция и не имел средств, для покупки кооперативной квартиры. Все, кто селился на этой земле, которая была прирезана к части окраины районного центра, в народе назывался или «ничейные» или «разночинцы». Под эти категории подходили: водители, медсестры, нянечки, санитарки, технички, продавцы, сторожа, и т.д. т.п. представители различных профессий которые не имели закрепленности за предприятиями. Они же и находились  под патронатом горисполкома. Всем желающим, кто написал заявление в горисполком, была выделена безвозмездно земля и   на ней стали возводить   свои немудреные архитектурой дома на пяти сотках. Местность, на которой поселились наши «колонисты» была в сорока минутах ходьбы от центра города. К ближайшей автобусной остановке нужно было идти по грунтовой дороге, которую размывало осенью и весной так, что можно было набрать жижи в резиновые сапоги, зато летом все кто попадал в этот «Райский уголок» под названием «Собачий хутор» восклицали:
- О, Боже у вас какая красота, река, луг, поле, сады, большущий яр с двумя усадьбами, а рядом на высокой горе высилось здание школы-интерната.
Не тронутая природа с вкраплением цивилизации. В интернате был телефон, медпункт, по выходным приезжал киномеханик и показывал старые фильмы. Родители все работали в городе.
Летом, казалось, что на двух небольших улицах поселка детское и молодежное царство. У кого были радиолы или бобинные магнитофоны включали музыку. Музыку врубали на всю мощность, дабы заглушить соседа.
    Колонки от проигрывателей или сам проигрыватель выставляли на окна и врубали на полную катушку.
  В поселке почти никто не возмущался, что с утра до пяти часов вечера горланил во весь голос, со всем своим надрывом  Владимир Высоцкий и  проникновенно, завораживающе пел Джо де Сен. Нежно и с хрипотцой пела Мерей Матье, у некоторых из окон звучала Анна Герман, или Валентина Толкунова, а кое-кто уже приобрел записи Софии Ротару, где она пела советский реп «Я, ты он, она, вместе целая страна», и они, эти записи соревновались с Пугачевским «лето, -ах лето, лето, звездное, звонче пой…»
 Собака Фантик сначала громко и весело  залаял предупреждая хозяев о приближении чужих ко двору, а потом, когда хозяйка вышла на крыльцо, тут же, завилял хвостом и стал облизываться.
- Ну, что хозяйка, поздравляю тебя с дочкой,- сказала поздоровавшись Бабушка Вера, -  да и эту вот на тебе, - она подтолкнула замявшуюся Инку к калитке, - забирай, вылечили. Теперь  растите быстро да не болейте.
Ольга, так звали мать Инки, побежала к калитке, обняла дочку и расплакалась.
 Она сильно похудела, стала на половину меньше, ее темно-каштановые волосы  были подвязаны белой косынкой, -это, доченька, чтобы волосы не попали на ребеночка, - объяснила она Инке, когда та спросила, почему мать в косынке.
Инка очень любила свою маму. Она казалась ей самой красивой и умной, самой доброй и ласковой, притом, что Инка частенько получала по заднице и лозинки, а иногда и веничком ей перепадало. Мать Инки работала вахтершей на швейной фабрике и поэтому времени свободного у нее по вечерам было много,  а следовательно, она много читала. А так, как рассказчица она была знатная, то и историй из разных книжек она Инке понарассказала пребольшущие множество.  И поэтому  была она для Инки не только хорошей матерью, а  и еще интересным собеседником, как приятельницы они часто обсуждали прочитанное, девочка сама с удовольствием читала детские рассказы и даже повести, которые ей приносила мать из детской библиотеки. И вот их идиллию сначала нарушил отчим Гриша, который забирал мамино время, а теперь и сестра. Инка боялась обстоятельств новой жизни, но все же интерес, любопытство перевесили страх.
-Мама, мамочка, покажи мне мою сестричку  Анжулушку, -вырываясь из объятий матери попросила Инка.
Они вошли в комнату, в ее Инкиной железной кроватке которая стояла без дела много лет, вней хранились ненужные одеяла, пострианное, но еще не поглаженное белье, иногда какие-то куклы Инки, а теперь там лежал крохотный белый комочек.
Сердце Инки бешено заколотилось. «Что там, коакое у нее личико,ничего же не видно, - проносилось в голове».
- Ммама, мне ничего не видно, открой шкторку, я хочу ее обнять, дай мне ее в ручки, - так много наговорила Инка, сама заходя за кроватку со строны головы ребенка.
- Инночка, детка, так нельзя смотреть на деток, с головки. Иди, иди вот сюда ко мне, сейчас я ее на ручки возьму и ты посмотришь, какая она маленькая и хорошенькая. Она твоя родная кровиночка и ты должна ее любить, так же как и меня. Ты поняла меня? А может и больше, потому, как она маленькая, беззащитная, а я больная, могу умереть, так ты ее не бросай, не отдавай в интернат, или детдом. Инночка, деточка моя, умоляю, береги ее. И тут мать Инны разрыдалась. Малышка открыла глаза, и тут же скривив ротик, тихонько захныкала.
В этот день детство Инки закончилось. Через два месяца мать забрала скорая помощь с подозрением на пропадную язву двенадцатиперстной кишки, отчим запил еще неделю назад и куда-то пропал.  Бабушки по маме у Инки уже давно не было,она умерла, когда Инке был всего годик.  Тетки жили далеко и не знали о том, что случилось в семье сестры. И осталась одна восьмилетняя девочка на руках с двух месячным ребенком.
От калитки отъезжала скорая помощь. Она увозила мать в бессознательном состоянии. Был полдень. Июльское солнце палило и жгло землю. Поросенок «Федька» бился головой об изгородь, он еще с утра ничего не ел. Матери плохо стало еще утром. Она рвала за домом, пила соду и снова ее вырвало.
- Господи, твердила она, что мне делать, у меня пропало молоко.
«-А «Малыш» ( детская молочная смесь), закончился, что ей дать, и денег нет, и занимать уже негде, у всех уже брала?»
 Она плакала за сараем, вытирала слезы, заходила в дом, пыталась помыть тарелки и вдруг, упала на пол. Инка испугалась, но быстро сообразила и вспомнила, что ей говорила мать, когда они еще жили только вдвоем.
- Не, бойся, а беги, зови людей, если со мной что-то случиться, звоните в скорую.
Инка выбежала на улицу. У соседей на всю пел Высоцкий «Ой, Вань, гляди на акробатиков, смотри, как вертится, нахал, Зав.цеха наш товарищ Сатиков, не давно в клубе так, скакал…»
- Коля, Коля, пыталась перекричать Высоцкого Инка, но пятнадцатилетний Колька ничего не слышал. Потом, Инка поняла, что все это бесполезно, забежала в дом, схватила на руки сестру, положила ее в коляску которая стояла на улице и помчалась вместе с ней к интернату, чтобы звонить в скорую.
По дороге ей встретилась соседка тетя Галя и спросила, что стряслось, так как, на Инке лица нет.
-Мама упала на кухне, кровью все утро рвало ее я в интернат звонить, скорую нужно мне…
- Иди, ты иди назад, едь  с малышкой домой, я сама, я сама в интернат побегу, вызову скорую, зайди к тете Люде Безлюдной, она дома, скажи пусть к матери твоей идет. Она- то хоть дышит? – спросила тетка Галя так для порядка, а сама помчалась по короткой дороге к административному зданию интерната.
Мать увезли в больницу, соседи разошлись, Колька выключил даже музыку, стало тихо. Только с соседней улицы, той, что со стороны поля, доносилось « И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди…» самозабвенно и патриотично выводил Иосиф Кабзон.
В коляске стала шевелиться Анжела.
« –Вот ведь молодец ты у меня какая, молчала, не плакала, терпела, пока тут врачи были, и голодная и мокренькая, и водички наверное хочешь, меленькая ты моя, родненькая ты моя деточка,-  вынимая из коляски и беря на руки сестру приговаривала, как взрослая женщина наша новоиспеченная мать-сестра Инка.
Инка перепеленала малышку, как смогла, видела не раз, как это делала мать, училась, запоминала, а иногда Ольга специально давала ей пере пеленать малышку на случай если «будет мало ли что», а та лежала смирно, только со всей силы насасывала пустышку.
-Голодная, ты у меня голодная, что что мне делать? Где тебе еду взять? Хотя бы молочка хоть пол бутылочки, или «Малыша» бы тебе сварить. Так, елы-палы, ничего нет, хоть шаром покати, ничего. Так ходила по кухне и веранде в поисках пищи для сестры Инка и разговаривала сама с собой.
- А если мне поехать к магазину, - вдруг осенила ее шальная мысль.
«- Там сколько бутылок из под лимонада, из под пива валяется?! А «Малыш» у нас сколько стоит? Да, кажется, - она остановилась, покрутила около уха свой локон волос, который закручивала всегда, когда напряженно что-то припоминала,-  вот рубль двадцать восемь, точно помню».
Она напоила сестру водой из бутылочки с соской,  положила в коляску чистые пеленки, помыла пустышку и аккуратно завернула ее в марлевую тряпочку. Положила малышку  в коляску и повезла ее прямиком  к  соседям через дорогу, к Ярошам.
- Таня, Таня, - позвала она девочку, свою подругу, которая была на год старше и перешла уже, аж, в третий класс!
-Таня, ты должна мне помочь, -  тоном, не терпящим возражений, заявила девочка.
- Ты хочешь, чтобы я осталась с твоей Анжелой? – спросила Татьяна Ярош, протягивая руку к коляске.
Их взгляды встретились и они поняли друг друга без слов.
-У вас молоко есть? – спросила Инка.
- Как назло ни капельки, прокисло, мама оладушки, вечером нажарила вчера.
-Таня, давай тогда ей воду, а потом пустышку и вози. Может она будет спать. Я помчалась. У тебя денег нет?
- У меня только двадцать копеек.
- Тащи, а я за великом.
Обе побежали. Коляска стояла на улице. Детвора игралась под соседним двором в песке.
- Ей, малые, а ну-ка по домам, дите спит, а вы орете, прикрикнула Татьяна и побежала в дом за мелочью.
В это время дети притихли, но домой уходить из них ник-то и не собирался.
- Молоко есть у кого то из вас  дома? - спросила Инка, просто так, лишь бы очистить совесть.
Но, Ленька из соседней улицы им.Нади Волковой сказал, что  у него отец привез от бабы из села, аж две банки трехлитровые.
- А, шо, принести? Это для твоей, Анжелки?
-Неси, Леха, отдашь Тане Ярош, а я в город, за кашей.
-Ну, давай. Сказал пятилетний пацан и с гордым видом чинно пошел к своему переулку.
-А их мамку скорая забрала, - пояснила остальной детворе, Ленка, младшая сестра Татьяны Ярош.
Дети тихонько подошли к колясочке в которой, голодная с утра, лежала двухмесячная Анжела.
-Бедная деточка,- говорили вздыхая девчонки,- да, не повезло малышке, - соглашались пацаны.
-Разошлись быстро от коляски, сказала Татьяна, которая отдавала заветные двадцать копеек подруге.
-Получу алименты, отдам, - уверила подругу Инка, - не, ты чего, даже и не думай, я от сердца, по соседски, по дружбе.
-Ну, я тогда в путь, да, еще Леха молока даст, ты его чуть подогрей и дай ей может хоть молочко попьет, а то ведь у мамы сегодня ничего в груди не было.
-Да, не волнуйся, Инка, поезжай. Главное деньги достань. А «Малыш» знаешь, только в Порту  в магазине есть, нужно ехать туда. А мы будем ждать.
Дети все закивали головами. Наступила тишина. Только вдруг маленькая Анжела разразилась заливистым плачем.
-Посмотри, может она мокрая, - крикнула уже на ходу заскакивая на велосипед Инка.
Ростом она была и так маленькая, а тут еще и по возрасту мала, велосипед хоть и был дамский, отчим в нем  сделал  для Ольги сидение пониже, но восьмилетняя Инка на него сесть все равно не могла. Так держась на руках и ногах она доехала до первого магазина на улице Пушкина, где два месяца назад, в аккурат после выхода из своего вынужденного заточения после скарлатины, она украла этот дамский велосипед.
А как было дело. Еще осенью, мать Инки уже будучи беременной все еще ездила на работу на велосипеде, а однажды оставила его на несколько минут около Пушкинского магазина, покупала хлеб. Вышла, а велосипеда и след простыл. Пришла домой в слезах. Уж очень она его любила этот свой красный дамский велосипед. Ей его подарили во Вневедомственной охране, к празднику Октября, за долгий и добросовестный труд, вместе с грамотой и записью в трудовую книжку. Ей дарили на работе, часы, чайный сервиз, а тут целый велосипед! Мама всегда говорила: - Не место красит человека, а человек место. Пусть я десять классов не окончила, а только семь.  Не было у моих родителей денег меня учить. Восьмая я в семье.
Пусть разнорабочей была на заводе, в колхозе дояркой, пусть простым сторожем работаю, а к работе отношусь ответственно, никогда не опаздываю, все по десять раз перепроверю, всем помогу. Будь и ты Инночка умницей, в школе учись хорошо, а кем потом станешь это дело третье, главное быть честным человеком.
А тут украли у матери велосипед. Пришла домой, сама не своя, плачет. Отчим как раз трезвый был, слушать ее не стал. За сигарету схватился, да и на улицу. Он так всегда делал, когда хотел уйти от общения с матерью Инки. И рассказывала свои беды, думы и чаяния Ольга всегда дочери, а та, как могла сочувствовала, жалела мать. Целовала ее и приговаривала: - ничего, мамочка, все еще наладиться, Бозя нас не бросит, он нам поможет.
- На Бога надейся, а сам не плошай, - отвечала дочери Ольга и вытирала мокрые от слез глаза, целовала в щеку дочь, успокаивалась.
Велосипед был нужен не только Ольге. Инку отчим только научил ездить на нем. Он почти неделю бегал вместе с Инкой по проселочной дороге, держал ей руль, рассказывал, как нужно крутить педали, как держать равновесие, и только девочка поехала сама, велосипед тут же на следующий день и украли.
Слезы три дня лились рекой. У обеих, настроение упало, дома наступил траур. Но потом, Инка научилась гонять по улице» через раму», ( это вставлять ногу в раму, и ехать с туловищем искривленным), а потом настали холода. На этом все успокоились. Только изредка, Ольга вспоминала о своем красном друге и вытирала мокрые от слез глаза. А там, все стали говорить о сестричке или о братике, которого мама должна купить к майским праздникам или после них, так и отошел велосипед на второй план.
А тут, как-то поехали Инка и Татьяна Ярош в Пушкинский магазин за хлебом, повезла  Татьяна Инку на багажнике, чтобы не идти долго пешком. Погулять им хотелось в кукол, а тут послали в магазин. Добрались девчонки благополучно до магазина, поставили свой велосипед к забору, на замок его закрыли и к забору прикрепили. А тут смотрит Инка, велосипед, такой же, как и у мамы был, только черный. Видно, что покрашен не заводской краской, а еще и не пристегнут.
- Тань, а Тань, гляди, а велик- то, как мой, только черный, - прошептала прямо на ухо подруге Инка.
- Тот Федот, да не тот  велосипед, пошли уж скорее  в магазин, - улыбаясь своему каламбуру,  ответила подруга.
Они купили спички, хлеб и сахар в магазине, сложили каждая в свою плетенную авоську, а у Инки была не авоська, а плетенная корзинка. И тут, Инка огляделась по сторонам. Пока Татьяна отвязывала от забора свой велосипед, она повесила на черного дамского «вороного коня» свою корзинку с продуктами и встала на педаль, оттолкнулась ногой от земли, и поехала прочь от магазина. Татьяна, тут же уселась на свой  велосипед и помчалась за ней.
-Ты, же его украла. Прошептала подруга поравнявшись с Инкой.
- Нет, я его забрала, это наш велосипед. Его  у мамы здесь украли, коло этого магазина я его и вернула домой.
- Но, он же черный,  а у вас был красный.
-Его перекрасили, чтобы не нашли и не узнали, понятно тебе, и вообще давай ты будешь молчать, ладно. Ты же моя подруга!
Инна это почти выкрикнула.
- Ладно, я никому не скажу, но вы тоже должны его покрасить, а то, еще найдут, а это не ваш. Меня в тюрьму Инка вместе с тобой посадят, а я боюсь.
-Молчи и не посадят.
Когда во двор Инка вошла с велосипедом мать так и ахнула, а отчим, который особо не любезничал с Инкой тут же подошел и сказал.
- Инночка, детка, молодец,- повторял он, со всех сторон осматривая велосипед, видно, что ты Инка молодец. Своего не упустишь. Сейчас, я его покрашу, у меня от окна и голубая краска осталась, как раз хватит. И прибамбасики от мопеда сейчас на него навесим, ник-то его не отличит, от нового.
- Папа, это наш велосипед, вот смотри, на сидении, где ключи прикреплены, вот здесь исцарапано, это я поцарапала еще тогда, раньше, когда училась ездить на нем.
- Ну, тогда, Слава Богу, - наконец сказала Ольга. А то, еще не хватало мне дочери воровки.
Велосипед в этот же день был перекрашен, и Инка стала каждый вечер кататься на нем,  по узким улочкам и  тропинкам сада и поля, а также по  широкой дороге улицы Интернатной, со своими сверстниками. Искренне веря в то, что велосипед это их и что она его не украла, а вернула «На Родину», как часто говорил отчим Гриша.
«-Гриша,Гриша, папочка ты мой не родной, где же ты есть? Как же мы с малышкой то теперь жить будем? А если вдруг мама умрет?- в этот момент сердце девочки  стало биться еще сильнее. Мало того, что она неслась по оживленной городской трассе, мимо нее проезжали машины, громко сигналя, а тут еще ее маленькую головку посетили такие страшные мысли. Инка остановилась, перед ней была развилка, куда ехать в эту сторну или перейти на право?- девочка размышляла,  а время шло.

Продолжение следует