Записки нелегала - пробные главы

Повесть основана  на исповеди одного случайного знакомого, после того как тот под влияниeм выпитого "исповедовался" автору в одном из кабачков в Берлине. Кем он был на самом деле и куда он исчез, автор так никогда и не узнал... У всех названных им лиц, изменены на всякий случай имена, внешность, профессии, место и время действия.

Пролог.  Апрель 1997. Гамбург-Гёттинген.

Германия встретила меня ласковым весенним солнышком, чириканием воробъев и лужицами на промокшем сером асфалъте... Выйдя из стеклянного здания аэропорта я зажмурился от удовольствия - было довольно тепло и сухо (после дождливой питерской погоды), слева и справа от выхода стояли вереницы ухоженных отливающих слоновьей костъю такси, а  в середине останавливались автобусы в один из них, шедший прямиком к главному железнодорожному вокзалу я и забрался, заплатив пару марок. Устроившись на слегка возвышающемся над остальными сиденье "на задних колесах" я забросил свою дорожную сумку на специальную площадку для чемоданов и уставился в окно. Приятно поразило, что в автобусе-"гармошке" было довольно много свободных мест - сразу вспомнился наш 39-й "Икарус" по маршруту "ст. метро "Московская"- аэропорт Пулково 2 - Авиагородок", почти всегда утром, днем и ранним вечером битком набитый народом... Вспомнился и тут же забылся - в кармане лежит паспорт с визой "на постоянное место жительства с целью воссоединения семьи", так вожделенной и недоступной тогда для многих моих соотечественников, а значит Рубикон перейден, мосты сожжены и мне никода не нужно будет больше вспоминать о давке в питерском общественном транспорте...

Мерно заурчал "мерседесовский" движок автобуса-экспресса, с легким шипением мягко захлопнулись двери и меня повезли в Гамбург. Автобус пролетел через пару эстакад, какой-то зеленый парк и врезался скоростным крейсером на улицы Гамбурга. Проносились мимо серые с красными крышами дома и домики, люди, машины, пейзажи, но они не производили на меня особого впечатления. То ли от того, что я это и ожидал увидетъ, то ли от того, что устал. Спустя полчаса автобус остановился у Главного железнодорожного вокзала. "Кирхеналлее. Хауптбанхоф. Ендхалтештелле." - объявил женский голос из динамика. Так же мягко открыллись дверцы и я вышел на освещенную апрельским солнцем привокзальную площадь.

Впереди находилась стоянка такси, шоферы стояли возле машин сбившись в кучки и куря о чем-то лениво переговаривались между собой. Сразу бросилось в глаза, что большинство из них могли быть немцами разве только "по паспорту" - индусы, африканцы, турки. Немцы стояли особнячком, было их немного и почти все они были "от 50 и старше". Сразу вспомнились строчки Вилли Токарева о нью-йоркских таксистах, которые "по-русски ботают, кого ты не спроси". Только эти ботали на их "мовах", а "своих" среди них я не увидел.

Рядом с таксистами среди куч грязных сумок с бутылками и моря окурков расположились судя по-всему бездомные и пара панков. Воняло давно не стиранной одеждой и судя по всему такого слова как "дезодорант" эти "аборигены" не знали. Одни глушили пиво из жестянок, лениво греясь на солнышке, другие громко ругались и пихали друг друга, третьи пытались просить милостыню у прохожих подходя к ним с жестяными кружками в руках и что-то слезно говоря. Мне сразу вспомнился Сенной рынок в Питере, где также у входа сидели и лежали нищие со всего Союза. Один из компании подошел ко мне и о чем-то спросил, показывая жестом на хромоногую дворнягу неизвестной породы тащившуюся за ним следом. Я естественно ничего не понял и отрицательно покачал головой (кроме советской десятилетки "далеко за Полярным кругом" и самиздатовского самоучителя немецкого языка, купленного по случаю на блошином рынке в Купчино, никакими другими познаниями в области немецкого я не обладал). Панк сказал что-то о "руссе", показал мне средний вытянутый палец и отошел к своим. Я продолжил свой путь к вокзалу - мне нужно было попасть на поезд, уходивший в Гёттинген. Разноцветная толпа у главного входа подхватила меня и запихнула внутръ вокзала.

Из кармана куртки я выудил записку, в которой еще будучи в Питере один из моих начальников написал куда и как мне доехать до нужного адреса в Гёттингене. "Главное будь понаглее и понапористее, они тогда сразу тушуются" - произнес он мне на прощание, крепко пожимая мне руку. Как он мне и подсказывал, я нашел одного из вокзальных служащих в красной фуражке и показал ему записку. Пожилой немец, на вид лет 50-ти, в поблескивающих круглых очках, с усами и лоснящимся "пивным" животом, прочтя записку стал мне что-то талдычить на своем родном. "Нихт ферштеен" - сказал я ему одни из немногих слов моего скудного немецкого запаса (эх, говорила ж мне моя мама: "Учи язык, в жизни пригодится!". Да только кому нужен был тогда на Севере немецкий язык? Да и кому в Союзе он в середине 70-х-начале 80-х был нужен? Все ведь вокруг говорили по-русски - даже африканцы, вьетнамцы и немцы из братской тогда еще ГДР). Увидя, что я в его родном языке "ни бум-бум", железнодорожник перешел на английский, потом лицо его озарилось и он что-то сказал своему животу. А живот ему ответил... Присмотревшись я увидел в маленьком кармашке на его темно-синем жилете с красными буквами "DB" маленькую переносную радиостанцию. Она еще что-то прошипела и с треском замолкла. Мы оба стояли и ждали чего-то. Через пару минут к нам подошел еще один мужик. На его голове был надет красный берет вместо фуражки. "Какие проблемы, земляк?" - спросил он меня, о чем-то коротко переговорив с обладетелем фуражки. Выслушав меня, он отвел меня к кассам, купил мне билет и отведя на нужную платформу сказал на прощание: "Садись в подошедший поезд в любой вагон, где стоит цифра 2 (второй класс)". Хороший мужик попался, звали его Лео, был он родом из прибалтийских немцев и работал в службе безопасности железной дороги. На прощание я задал ему последний вопрос: "Скажи, а что означают буквы ДБ на твоем берете?" "Эти что-ли? Дойче Бан. Железная дорога по-нашему."

Минут через десять подошел поезд. Весь такой белый с красной полосой. ICE, т.е скоростной экспресс (как объяснил мне ранее Лео) поразил меня мягкой обивкой кресел, чистыми ковриками на полу, тонированными стеклами и прохладой почти не слышимых кондиционеров. Когда поезд, проехав через половину Гамбурга (как мне показалось) вырвался на широкий простор полей и деревень, быстро проносящихся за окном, я поразился тому, что почти не слышал так привычного мне по советско-российским железным дорогам стука колес... Поезд летел со скоростью 149 километров в час (по крайней мере такая цифра стояла на электронном табло справа от входа), но почти никакого шума снаружи не доносилось внутръ вагона... Я попровобал преставить себе наш скорый поезд "Мурманск- Ленинград" мчащийся с такой скоростью и без шума внутри вагонов... Моей фантазии не хватило...

Гёттинген ослепил ярко сияющим солнцем. Зажмурившись, я сошел на перрон и тут же услышал крик: "Сержей!". На перроне стояла Хельга, прижимая к груди маленький плакатик с надписью "Добро позаловать!". Моя жена... С ней мы познакомилисъ в Питере, куда Хельга приехала в 1992 со своей подружкой, чтобы своими глазами увидеть бывшую "имеприю зла", ну и заодно познакомитъся с какими-нибудъ русскими. 25-летняя блодинка, с голубыми глазами, фигурой профессиональной велогонщицы и интересом ко всему русскому. Она изучала социальную педагогику на 3 курсе Геттингенского университета и была рада, когда я подошел к ней в Эрмитаже и предложил свои скромные услуги в качестве гида по городу. Собственно с нее тогда и началась вся эта операция, в результате которой я и стоял сейчас на перроне вокзала в Геттингене.

Ах да, простите, совершенно забыл представиться - бывший оперуполномоченный управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, быший ведущий аналитический сотрудник службы безопасности одного из больших питерских банков и, в настоящее время, официально уволенный за "связь с иностранными гражданами, повлекшую риск утечки секретной коммерческой информации", никому ненужный и всеми кроме моих родных забытый, эмигрант 3 волны, Сергей Лазарев.

Прошлое. Ленинград-Петербург. 1989-1993.

Отслужив в 1989 году свои положенные 2 года в доблестной стратегической авиации, передо мной как и перед всеми "дембелями" встал вопрос: "Как дальше житъ?". Той страны из которй я ушел в армию, больше не существовало, мы с интересом слушали рассказы молодых солдат "духов" об изменениях на гражданке - о первых наездах рэкета на первые коммерческие киоски, о бардаке и беспределе, о разрушении и предании анафеме всех тех понятий на которых мы выросли. Для моего земляка, Лехи Сухорокова, проблем не было - еще до армии он с успехом фарцевал на Дворцовой площади и если бы не дурацкое стечение обстоятельств (как говорил сам Леха, не вдаваясъ при этом особо в детали), то фарцевал бы и сейчас. Его друзья навещали его, привозя постоянно блоки фальшивого "Мальборо", которые Леха с успехом перепродавал младшему офицерскому составу получая взамен всякие поблажки по службе. Мы оба служили в штабе, где я печатал на машинке планы полетов и бомбежек (меня определили туда из-за того, что до армии я успел закончить 2 курса инженерно-строительного института), а Леха торчал на "блатном" месте в строевой части, куда его определили благодарные "клиенты" из офицерского состава и ничего не делал, переложив все работы на солдата-одногодка из Воронежа.

"Дембельнулись" мы в первой же "блатной"партии вместе с парой поваров, парой солдат из "особого отдела" и водителями командира дивизии и его замов, что было вполне естественно для "штабных крыс" (как с презрением и завистью называли нас солдаты караульного батальона и роты технического обеспечения). Но нам было на их презрения начихать и сев в поезд "Полтава-Смоленск", мы медленно, но верно тронулись домой в Питер. На перроне Московского вокзала мы крепко пожали друг другу руки и расстались - Леху забрали его кореша на тонированной "восьмерке", ну а я поплелся на трамвай, чтобы просто прокатиться через мой родной город в Купчино.
 
Было лето и делать было нечего, но надо было как-то определяться. Вообще-то я всю жизнь мечтал стать офицером-моряком, как мой дед - капитан подводной лодки в Отечественную и мой дядька, служивший в какаой супер-тупер секретной части боевых пловцов не то в Балтийске, не то в Калининграде. Но не повезло - при моем росте в 190 см и весе в 70, с тощей впалой грудью и иксообразными коленями врачи на военной медкомиссии просто посмеялись и сказав на прощание: "Не грусти, в солдаты ты вполне сгодишься" отправили меня тогда, сразу после окончания школы восвояси. В армии я пытался было "соскочить" в высшую школу КГБ в Москве и даже написал туда заявление, но вмешался мой непосредственный начальник и резко поговорив с особистом "А кто мне сводки печатать будет?" и распив с ним по стакану авиационного спирта добился моего оставления при штабе дивизии…  Итак было лето 1989-го. Из воспоминаний меня вырвал телефонный звонок - звонил Леха.

- Ну, что не забыл еще армейского кореша? - спросил он и не дожидаясь моей реакции продолжил, - Определился уже? А то я тут с ребятами из отдельной роты вневедомственной охраны по охране Эрмитажа переговорил - у них там сейчас людей не хватает. Не интересует?

Чего-чего, а ментовским сержантом со скудной зарплатой я себя представить не мог.

Выслушав меня, Леха рассмеялся:
- Чудак человек, место золотое - иностранцев полно, если не дурак, будешь бабки лопатой скрести, да и в офицеры запросто выбьешься.
- Не понял.. Какие бабки в ментовке?
- А обыкновенные, но не советские, а зелененькие и синенькие.  У них там некоторые менты даже на работу на такси ездят. Так что в этом плане ты будешъ обеспечен, если не дурак, конечно.
- А чего там с офицерством? - Я представил себя в роли лихого опера с вечным пистолетом под мышкой.
- Да без проблем. У тебя же 2 законченных курса есть? Есть. Восстанавливаешься на вечернее или заочное, еще один курс и у тебя неполное высшее, ну и переводишься куда-нибудь опером... Eстественно уже в качестве младшего лейтенанта. И все дела.
- А как же спецподготовка?
- Да какая там спецподготовка - у них оперов и раньше не хватало, а сейчас и вовсе напряженка. Увидишь - возьмут с  удовольствием.

В общем, не буду вдаваться в подробности, но с успехом пройдя испытательный срок и закончив школу вневедомственной охраны "на Варшавке", что за метро "Электросила“, я был принят в 1990 году на службу в органы внутренних дел в качестве младшего сержанта милиции в специальный внутренний взвод отдельной роты по охране Государственного Эрмитажа. В своем институте восттанавливаться не захотел (оттуда я просто сбежал в армию, не сдав в третий раз экзамена по высшей математике профессору Береславскому, а сдавать его в четвертый раз мне как-то не хотелось), вместо этого поступил на вечерний факультет инженерно-экономического института на модные тогда "АСУ и прочие системы управления".

Все произошло так, как и предсказывал  Леха, и через три года я перевелся в только что созданное управление по борьбе с незаконным оборотoм наркотиков (УНОН) в качестве опера. Там я долго не задержался и по рекомендации одного бышего сослуживца уволился из милиции и перешел на должность аналитика в службу безопасности одного из питерских банков (тогда они днем с огнем искали ментов, умеющих обращатъся с компьютерами, благо костоломов у них было уже предостаточно). Если бы я тогда только знал, чем все это закончится - но об этом позже.

Именно в Эрмитаже я и познакомился с Хельгой - ее, выглядящая, как сухая жердь подруга в больших роговых очках, попросила меня провести их к импрессионистам (почему-то большинство иностранцев интересовали из всего Эрмитажного великолепия именно они). Увидев подругу "жерди" я пропал... Они были в Питере уже неделю и через 4 дня должны были уезжать. Я не знал немецкого (не считая школьных занятий), она с трудом говорила по-русски, но это не помешало нам понять друг друга и последнюю ночь перед их отьездом провести в одной постели в моей убогой квартире в Купчино. Потом мы долго переписывались, а затем она приехала на год, организовав себе стажировку в в одном из питерских институтов, и мы поженились. И вот теперь она встречала меня в Германии. Если бы она только знала в качестве кого я приехал...

Настоящее. Апрель - Май 1997. Гёттинген.

Первой мыслью было. "Черт, откуда она узнала?" Но потом я вспомнил легкую улыбку нашего "большого" шефа, которую он тщательно пытался скрыть говоря что-то "о встрече с женушкой" и решил, что наверняка именно он и предупредил Хельгу о моем приезде.

- Приффет, Серзей, - произнесла Хельга еще раз и бросившись ко мне обняла и расцеловала. - Я так скучалась тебя.

Ошеломленный, я стоял и не знал, что сказать - мне нужно было сначала посетить один адрес, где по слoвам шефа мне должны были передать необходимые инструкции и лишь потом объявиться в студенческой общаге, где жила моя жена, как раз заканчивающая свою докторскую диссертацию.

- Халло, Хельга. Откуда ты узнала? А я хотел тебе сюрприз сделать. - только и сказал я.
- Понимать. Как снег на голова. Да? - радостно засмеялась она. - Твой друг звонить мне вчера вечером и говорить, что ты сегодня приедешь. Я жду уже 2 поезда и ты приехать. Я очень рада!

Да, за год жизни в России Хельга времени не теряла и выучила русский язык куда лучше, чем я немецкий. Но какого хрена и что за друг звонил ей?

- Твой друг говорить, что ты должен быть сразу ко мне, потому что он, как это по-русски, уезжать к мама. Это есть так хорошо, что ты думат о друг. Почему ты не говорить мне о нем в Россия?

В моем мозгу что-то щелкнуло - это был заранее оговоренный сигнал, чтобы я на ту квартиру не совался. Почему? Не имеет значения, да и кто бы стал рассказывать все подробности Хельге? Эта фраза означала для меня, что непосредственно мне опасность не угрожает  и я  могу теперь вести жизнь примерного семьянина и бюргера, и ждать, ждать, ждать, пока в один прекрасный день я не понадоблюсь...  Значит немецкая "Штааттшутц" (государственная безопасность) пока ничего про меня не знала. Если бы мне что-то угрожало, то была бы произнесена вторая часть фразы: "и он может навестить меня там".
 
- Хельга, а больше он ничего не говорил?
- Нет, ничего. Он был это.. очень нервничать и спешить.
 
Понятно, значит что-то у моего "собрата по ремеслу" стряслось, да настолько неожиданное и серьезное, что "им" пришлось выйти напрямую на Хельгу, а ведь это был большой риск меня засветить. И тем не менее они на это пошли. Предупрежден - вооружен. Что ж теперь буду играть роль типичного эмигранта приехавшего к своей жене и пытающегося кое-как продержаться в Германии. Хотя почему играть? Жить, просто жить...

Мы вышли на привокзальную площадь и я направился было к стоянке такси.

- Нет, Серзей. Мы ехать автобус. Такси стоит много денег. - Хельга потащила меня к автобусной остановке.

Подкатил автобус, почти такой же на котором я ехал в Гамбурге из аэропорта, только без гармошки и другого цвета. Дверцы за нами закрылись и автобус повез нас в гору к кампусу университета. Кампус утопал в зелени деревъев и лужаек, там и тут стояли бело-серые бетонные корпуса университетских зданий и студенческих общежитий. Наше распологалось почти на самом верху неболъшой улицы идущей в гору.
 
- Сначала домой. Потом обедать менза. -  говорила Хельга таща меня с чемоданом от автобуса через студенческий кампус. Силы в ней было ого-го, кстати, она и в самом деле серьёзно занималсаь велогонками и даже выступала за команду университета.

Мы подошли к обычому трехэтажному дому с несколькими подъездами. Хельга открыла ключом один из них и зашла внутрь. Поднявшись по лестнице на второй этаж мы вышли в небольшой коридор по обе стороны коророго были расположены двери, а в конце его виднелась большая застекленная дверъ, через которую светило солнце.

- Мы здесь жить. Этот комната для нас. В другой комната - студент из Америка. Он дружить моя подруга. А та комната, жить студент из Кения. Моло. Он играть баскетбаль во Франция, как профи, но потом его нога ломать и он учится здесь. - с этими словами Хельга отперла дверь ее комнаты и мы вошли внутрь.

Чистенько, уютно. Из двух приоткрытых окон чирикали воробьи и была видна небольшая лужайка, в конце которй белело какое-то здание. Односпальная кровать, шкаф, тумбочка, телевизор, маленький холодильник, встроенный под письменный стол, пара стульев - примерно то же, что и в наших общагах, только вот всё чисто, без жировых отпечатков на мебели или дверце хлодильника и пахнет весенней свежестью.

- Твои вещи положить здесь и идем менза. - улыбнулась Хельга.
- Что такое менза? - не понял я.
- Ах да, это как у вас, как это - столовка?

Спуся час, вкусно пообедав в большой и просторной столовой мы вернулись к ней в комнату. Из конца коридора пахло чем-то экзотическим и вкусным.

- Там естъ тоже столовка, но мы готовить сами. Это Моло делать свой суп. Сейчас будем спать, а завтра нужно идти в Ауслендерамт для иностранцев и тебя регистрировать для работа здесь.

Ну что ж, утро вечера мудренее. А пока, едва войдя в комату и закрыв за собой дверь, мы, бешено срывая друг с друга одежду, принялись наверствывать упущенное нами за тот год, что мы не виделись.

Прошлое. Ленинград - Петербург. 1994-1996.

- Ну, присаживайся, Сергей Александрович. - проговорил начальник службы безопасности банка указывая мне на свободное кресло напротив его стола. Сбоку расположился мой бывший коллега, с которым мы вместе работали в УНОНЕ, Игорь Кондратюк. Именно он и порекомендовал мне пару месяцев назад "положить" на службу в милиции, где, как выяснилось, настоящего опера из меня так и не получилось, и перейти к ним в банк.

- Ну что ты теряешь? И зарплата лучше, и с людьми тебе работать не надо - знай стучи себе на компьютере. И ребята все технари-компьютерщики... - убеждал меня Игорь, сам полгода назад уволившийся из УНОНа, где он работал аналитиком с базами данных.

Тут он был прав. Мне как и всем новым операм дали какое-то время осмотреться и втянуться в работу, но по истечении нескольких месяцев намекнули, что пора бы уже и "палки рубитъ" - так на языке оперов называлось раскрытие преступлений. Палки я рубить так и не научился, вербовать стукачей (простите, агентов-информаторов) тоже. "Слишком уж ты интеллигентный, студент" - говаривал мой непосредственный начальник, вставляя мне очередной втык от имени начальника управления - "Может тебя к аналитикам перевести? А то ты с машинкой своей больше дружишь, чем с людьми работаешь. А какой из тебя опер без умения работы с людьми?" . В общем переубедил Игорек меня тогда и за это я ему до сегодняшнего дня благодарен.

- Значит с базами данных и компьютером ты знаком. Это уже хорошо. Опером был никаким - это плохо, ну да оперов у нас здесъ хватает... - Начальник указал жестом на кучу листов у него на столе. - Видишь, каждый месяц такую вот пачку приносят - многие хотят из ментовки на вольные хлеба, но не всех пускают, да и мы не всех берем. Тебе повезло, Игорь Сергеевич за тебя поручился, да и от кадровиков вроде добро поступило. Институт то свой когда заканчиваешь?
- В следующем году, Андрей Кириллович. - ответил я (на вечернем факультете мы учились на год дольше, чем на дневном).
- Это хорошо. Оценки у тебя нормальные, но нам тут шибко умные и не нужны. От них, от шибко умных голова болит - и то им не так, и это. Языками владеешь?
- В школе немецкий учил.
- Понятно, значит не владеешь. А как же ты в Эрмитаже то с иностранцами общался? - улыбнулся вдруг начальник. - И с этой своей, кто она там? Немка, датчанка?
- Немка, Андрей Кириллович. - угодливо подсказал Игорь. Вот ведь тоже товарищ нашелся...
- Ну так как? Нихьт ферштеен? Ты за дурака то меня не держи, у нас ведь здесь все ребята операми либо у вас, либо у комитетчиков работали, связей полно. Так что мы все про тебя знаем и здесь бы не работали, если б не знали. Запомни, попав сюда, да еще в "белую кость", то есть к аналитикам, не забывай о том, как тебе повезло. Ребята вон за пару лет на приличную подержанную иномарку зарабатывают, не то, что в вашем УНОНе. И все, что от тебя требуется - умение держать язык за зубами и отлично работать. Ну а если не сможешь, то выкинем тебя обратно на улицу, вот только в ментовку твою тебя больше не возьмут, да и никуда не возьмут, потому что весь город знает - кого от нас с позором выкинули, тот и гроша ломанного как специалист не стоит. Усек?
- Уяснил, Андрей Кириллович... - я уже жалел, что принял скоропалительное решение уйдя из органов.
- Ну вот и ладненько. Так, времени у меня больше на тебя нет, с вопросами обращайся к Игорю Сергеевичу или к своему непосредственному шефу, с ним тебя он сейчас познакомит. В кадры я сам сообщу. Так что через неделю можешь приступать к работе. Поздравляю. Ах да, и учи наконец, немецкий, мать твою. В конце концов у тебя же жена под боком, а нам языкастые во как нужны!- коротко пожав мне и Игорю руки, начальник выпроводил нас из своего кабинета.

Через две недели, получив новенькое красное удостоверение ведущего аналитика службы безопасности банка я приступил к новой работе. Работа была в общем-то не пыльная - банк хотел знать всю подноготную крупных клиентов, которые хотели бы взять у него кредит, а наш отдел, пробив их по всем возможным базам данных и через оставшиеся связи в органах, давал аналитические справки с указанием всевозможных сведений: от марки машины до наличия связей с уголовными элементами. Иную информацию брали прямо из наших и зарубежных газет, выуживая по крупицам так необходимую информацию при чтении "между строк". Игорь оказался прав - эта работа и в самом деле получалась у меня довольно хорошо, по крайней мере наш шеф был нашим отделом доволен.

В конце декабря 1995 Хельга заявила мне, что несмотря на ее первоначальное решение после окончания университета переехать на ПМЖ ко мне, в Питер, она тем не менее больше не могла видеть всю эту "гадость, мерзость, нищету и убогость" ежедневно встречающую её на улице.
- Вы много делать для Петербург и нет для своих людей. - выговаривала мне Хельга, как будто я  мог что-то изменить, - Я не могу так жить здесь. Я буду ехать домой. Или ты ехать ко мне или мы больше нет вместе. - поставила она мне в конце-концов ультиматум. Я, немного подумав, согласился - тогда было просто согласиться. Те, кто помнит те времена, поймут, а остальным объяснять не вижу смысла.

Настоящее. Май - Июнь 1997. Гёттинген.

На следующий день мы с Хельгой нанесли визит ведомству по делам иностранцев. В длинном коридоре сидели на обшарпаннных деревянных скамейках потенциальные соискатели счастья на получение постоянной визы или разрешения на работу. У каждой двери висела табличка "A-B, "C-H" - по начальным буквам фамилий. Нам повезло: перед "моей" дверью с табличкой "Sk-T" не было никого и мы сразу же зашли внутрь. Очаровательно улыбнувшись толстому здоровяку в непременных очках Хельга что-то затораторила со скоростью пулемета и через полчаса, заплатив 30 марок и заполнив пару анкет мы вышли из кабинета. Теперь я стал обладателем временного разрешения на место жительства сроком на год и бессрочного разрешения на работу. Побегав еще два дня по всяким другим инстанциям типа кассы медицинского страхования, биржи труда и кассы социального страхования я стал почти полноправным членом немецкого общества.

По вечерам мы собирались вместе с другими жильцамми общежития на кухне в конце коридора,  слушали, о чем-то говорили, смеялись, шутили. Моло, варил свои вечные похлебки из экзотических корений, американец Даниель больше налегал на американское ореховое масло намазанное на "чисто американский сэндвич", как он нам с гордостью сообщал - он покупал все продукты в американском супермаркете на территории американской военной базы, расположенной недалеко от Гёттингена. Немцы в основном налегали на булочки с сосиской, картофель во всех его вариантах и пиво. Впрочем в пивном вопросе все были с ними солидарны.
 
Еще через неделю меня взяли работать на сортировку почты на главном почтамте. Платили немного, вставатъ приходилось в три утра, но зато уже в 10 часов я был свободен. А тут как раз открылись курсы немецкого для начинающих по вечерам, куда меня Хельга сразу же записала, разумно предполагая, что знание языка поможет мне быстро добиться получения более престижной и выскооплачивамой работы. Сама она сидела целыми днями в своей университетской библиотеке и писала, писала, писала. Через 3 месяца я уже вполне сносно говорил на немецком и с успехом сдав тест на знание немецкого для иностранцев мог уже подыскивать другую работу, благо мой трехмесячный контракт с почтой подошел к концу.

За всей этой деловой суетой я не забывал поглядывать по сторонам, но ничего подозрительного пока не заметил - судя по всему немецким "органам" не было никакого дела до еще одного "русака" (так называют себя сами эмигранты) приехавшего в поисках вкусной колбасы и пива в Германию. И это играло мне на руку...
 
В один из выходных в конце июня, который Хельга решила провести в библиотеке, мне удалось наконец осуществить план "Б", который был разработан на именно на тот случай, который к несчастью имел место быть. Помог мне в этом, сам того не подозревая, мой новый знакомый немец Улли, также изучавший социальную педагогику, но еще не дошедший до выпускного курса. Остряк и весельчак, отлично владевший игрой на испанской гитаре и русским языком (по его рассказам его родители были фанатами России Достоевского и отдали его в школу с углубленным изучением английского и русского). Улли согласился показать мне Ганновер - столицу земли Нижняя Саксония, находившуяся примерно в часе езды на электричке от нас.  Согласно плану именно в тот или последущие 2 выходных кто-то в Ганновере должен быть ждать весточки от меня. Написав короткий рапорт о положении дел, сводишийся к "доехал удачно, документы легализовал, на работу поступил, контакты завел" я скомкал его и, закрутив в непромокаемый целлофан, сунул в пустую банку из под "колы". Затем засунул эту банку с парой "настоящих" в рюкзак.

Доехав до главного вокзала мы вызгрузились из электрички и, сев на велосипеды, покатили в центр города. Погода стояла жаркая и мы пили колу банка за банкой. Поздно вечером мы вернулись на вокзал, а "моя" банка осталась лежать под одним из маленьких мостиков недалеко от центра города. Дело было сделано, теперь оставалось ждать ответа.

Прошлое. Петербург. 1997.

Я стоял на пересечении Купчинской улицы и улицы Ярослава Гашека и раздумывал о том, чтобы мне купить для нас с Хельгой на ужин в расположеном неподалеку универсаме. Хельга готовить хоть и умела, но делала это без охотки и мы часто обходились полуфабрикатами из местной "Кулинарии". Я хотел было уже идти к универсаму, как вдруг рядом затормозил лимузин известной скандинавской марки.
- Сергей Александрович Лазарев? - тонированное стекло подъехавшего "Вольво" опустилось.
- Да. А что такое? - слегка растерялся я.
- Садитесь в машину. Нам хотелось бы с вами поговорить.- И видя, что я колеблюсь, тут же добавили: - Да Вы не беспокойтесь, мы не бандиты и Ваш банк нас не интересует. У нас к Вам разговор сугубо личного характера.

Медленно открылась задняя дверца машины и я наконец смог как следует разглядеть говорящего - мужик лет под пятьдесят, во внешности ничего особенного, но явно не бандитский пахан, скорее представитель "конторы глубого бурения", как мы в шутку называли наших "старших братьев" из КГБ в милиции.

- А в чем дело? - я сразу подумал о Хельге и о поданном мною на днях заявлении в ОВИР о выдаче зарубежного паспорта для выезда на ПМЖ в Германию. - Может Вы мне так вкратце обьясните?
- Хорошо, но не на улице же. Cадитесь, покатаемся с полчасика и высадим вас здесь же или где пожелаете.
Любопытство взяло вверх над разумом и я сел в машину. С другой стороны - а куда деваться? Эта контора серьезная, лучше лишних проблем не создавать. За рулем сидел зам начальника службы безопасности по оперативной работе нашего банка, по слухам подполковник КГБ в запасе, Кожемякин. Чем он в действительности у нас занимался я так никогда и не узнал, но он чaсто ездил за рубеж, сопровождая официальные делегации от банка, благо в совершенстве владел английским и немецким. Злые языки утверждали, что на самом деле он "присматривал" за сотрудниками банка во время таких поездок, чтобы не дай бог не разболтали по пьянке на одном из банкетов какой-либо коммерческой тайны конкурентам и врагам. Рядом со мной сидел тот человек, которого я описал выше. Больше в машине никого не было.
- Не тушуйся, Сергей Александрович - рассмеялся Кожемякин. - Все свои. Закрой-ка дверцу, а то прохожие уже оглядываются.

Я захлопнул дверцу и "Вольво" покатило по Купчинской, подпрыгивая на ухабах разбитой вдребезги дороги.
 
- Ну, что ж, Сергей. Ничего, что я так по простому? - спросил меня незнакомец. - Давайте знакомиться, а то я вас знаю, а Вы меня нет. Зовите меня Ивановым Иваном Ивановичем или просто дядей Ваней. Откуда я, Вы, как я понимаю, уже почти догадались. Перейдем сразу к делу? А то жена заждалась наверное...
- Хорошо - только и вымолвил я. В голове роились беспокойные мысли: "Значит действительно контора. Что же им от меня нужно? Или от моей жены??? И при чем тут Кожемякин? Значит правду говорили о нем, что вовсе он не в запасе, а просто "курирует" наш банк под прикрытием?"
- Вы не беспокойтесь - ничего плохого Вас и Вашу жену не ожидает. Более того - мы поможем вам без проблем и лишней волокиты получить паспорт, так что уже в апреле вы сможете покинуть нашу Родину. Kак Вам такой вариант?
- Неплохо. Но я так понимаю, что поможете вы мне не за просто так?
- Ну почему же. Все же люди. В банке Вы на хорошем счету, вон, Николай Андреевич, Вас хвалит и жалеет, что Вы, проработав так недолго, уже хотите покинуть нас.
- А откуда Вы знаете, если не секрет? Ведь заявление я подал только позавчера и о своих планах никому из коллег не говорил - полюбопытствовал я.
- Вы меня разочаровываете, Сергей. Когда аналитик службы безопасности такого банка и из такого отдела как Ваш, собирается "налево", причем даже не к конкурентам, а к нашим, как бы это помягче выразитъся, "вчерашним противникам", сам бог велел нам на Вас посмотреть. Вы ведь в курсе, что "крышу" Вашему банку обеспечивают не столько Ваши бывшие коллеги, сколько наши люди. И нам ли не знать, чем Вы живете и дышите, особенно после Вашей женитьбы на иностранке, да еще из Германии, где у вашего банка имеется пара маленьких филиалов.
- Понял - механически ответил я, хотя на самом деле, я пока ни хрена не понял.
- Ну вот и прекрасно. Посмотрите-ка сюда. Узнаете? - с этими словами дядя Ваня извлек из черной кожанной папки один листок и протянул его мне. - Это ваше заявление о желании поступить в Высшую школу КГБ, которое Вы написали в армии добровольно. Вы ведь хотели у нас работать? Считайте, что ваша мечта может осуществиться. Ничего, что я вот так сразу в лоб? - засмеялся дядя Ваня, увидивший мое ошарашенное лицо.

Настоящее. Июль-Ноябрь 1997. Гёттинген.

Спустя пару дней после закладки контейнера в одном из парков в Ганновере я, как обычно возвращаясь с работы на велосипеде, подъехал к светофору на пешеходном перекрестке на одной из маленьких улочек примыкающих к кампусу университета. В самом низу светофорного столба блестела свежей краской синяя полоска. Еще вчера ее не было. Значит контейнер был доставлен по назначению. Я облегченно вздохнул и покатил дальше.

Наше общежитие встретило меня бурной разнголосицей - на кухне стоял в стойке быка облаченный в одну лишь майку и семейные трусы здоровяк Моло и чем-то громко возмущался. Остальные пыталисъ его успокоить.
- Видишь, Серж (Моло называл меня на французкий манер), что наделали эти болваны. Кто-то из них высыпал все мои пряности в мусор. Они не признаются, но я знаю, что это кто-то из них. Я знаю, они не любят иностранцев, и нам надо держаться вместе, Серж. Ты сам видишь, на что они способны и к тому же трусливы, чтобы честно признаться. Будет плохо тому, кто это сделал. А я узнаю это обязательно!
Мне стало нехорошо - сегодня рано утром вставая и собираясь на работу, я как обычно хотел приготовить чай и, взяв спросонья чью-то жестяную банку с чаем, сыпанул его в кофейник. Запашок у "чая" пошел ужасный и пробормотав: "Так они здесь скоро тараканов расплодят!" я высыпал содержимое банки в мусорный бак. Разумеется этот факт я от Моло утаил. Побушевав еще минут пять, Моло ушел к своим землякам одалживать пряности, а остальные разбрелись по своим комнатам. Зайдя в нашу с Хельгой комнату я сел на кровать и расхохатался - нервишки уже пошаливали. Хельги пока не было дома и я позвонил нашей учительнице немецкого, чтобы договориться о дальнейших занятиях. Учительницей ее можно было назвать с большой натяжкой - вообще-то она была еще студенткой 2 курса филологического языка и подрабатывала по вечерами в "Обществе помощи мигрантам", препадавая таким типам как я и Моло немецкий язык. Ей было 26 и звали ее Катрин. Она была такая же высокая и стройная как и Хельга, но в отличие от нее была брюнеткой, а не блодинкой. Тем не менее почти вся мужская часть нашего языкового курса тяжело вздыхала, когда она в своей плотно облегающей стройные бедра мини-юбке входила в класс.
- А, Сергей, - послышался в трубке ее голос.