ЛипуновИМ1Годылишений

Михаил Ливан
(Липунов И.М.)
                ГОДЫ  ЛИШЕНИЙ
                Повесть
                Пролог
       Эта повесть - продолжение жизни героев повести «Годы жизни».
       Кончились времена совместной жизни Фёдора и Анны Акимовых. У Анны на руках остались трое малолетних детей. Живут они сами с матерью, без отца.
      Анне исполнился тридцать один год. Обладая хорошим здоровьем, сильная и красивая, она растерялась, не зная, что делать ей дальше: самой воспитывать троих деток - тяжело и страшно. С Фёдором её не развели. Она ещё надеялась, что он вернётся к семье. Его решение о том, что она никогда, не простит его, постепенно отошло на второй план. У неё зреет мысль - пойти и серьёзно поговорить с мужем.
                * * *
         Фёдор продолжал жить с Груней Блинцовой. Первое время его часто посещали мысли об Анне, детях, о необходимости вернуться домой. Однако Анна была непреклонна, при встречах молчала и плакала. Это его ещё больше терзало. Но, придя с работы к Груне, он всё забывал, Её любезное, ласковое обращение, готовность в любой момент выполнить все его желания сглаживали тяжёлые мысли и горечь расставания с семьёй. Но когда новая жена, ласково глядя ему в глаза, доверительно сообщила, что у них скоро будет свой ребёнок, Фёдор расстроился, ещё серьёзнее стал думать: «Как быть дальше? »
               
                Глава первая НАКАНУНЕ ВОЙНЫ
                Наступил 1941 год.
         Мягкая, снежная зима обещала раннюю, хорошую весну и богатый урожай. Самарцы уже привыкли к урожайным годам, и радовались ещё больше, когда узнали, что в следующем году получат и зерна и других продуктов земледелия в два раза больше, чем в предыдущем сороковом году.
         На председательском посту Фёдора Акимова заменил молодой, высокий, худощавый блондин Дмитрий Дмитриевич Митин. До этого назначения он работал завхозом у Акимова, подавал хорошие надежды на выдвижение. Серьёзный, вдумчивый, излишне медлительный, всегда соглашался, когда ему делали замечание. Его выдвижение случилось раньше, чем он сам и другие этого ожидали. Снятие Акимова за развал семьи ускорило решение и районного начальства, и колхозного собрания.
        Фёдор Егорович Акимов, когда передавал ему дела, не обижался, а наоборот, подсказывал какие работы делать в первую очередь, кому можно доверять, а с кого надо все время спрашивать. Он обещал новому председателю, что когда тому надо будет помочь, то он поможет, просил не бояться трудностей.
        А самому Фёдору дали пару добрых лошадей и бричку. Работы он никакой не чурался, трудился на пахоте, на вывозке зерна на посевные поля, на подвозе кормов для свинофермы, птицефермы и МТФ (так называли колхозники молочно-товарную ферму). Его работой были все довольны.
Проезжая мимо своего подворья, Фёдор замечал: хата снаружи побелена, но оконные рамы надо бы покрасить, да и плетешок требует поправки, кое-где уже валится.
        Вот выскочил из хаты старший Мишка, за ним бежит Коля, заметили отца.
Фёдор остановился, ребята залезли в бричку и просят:
      - Папанька, покатай на бричке...
      - А мать разрешила?
      - Да вон она идёт с Аллочкой, - сказал Миша. Анна подошла и спросила:
      - Федя, может зайдёшь домой, пообедаешь?..
      - Я не голоден, да и некогда, - ответил он.
      - Тогда ребят не бери с собой.
      - Мам, мы только до конца улицы прокатимся с папанькой и прибежим домой, ладно?
      - Ладно, пеняйте, - грустно сказала мать и с годовалой Аллочкой на руках пошла в свой двор.
      Фёдор тронул вожжами, и лошади пошли. Он их намеренно сдерживал, чтобы подольше побыть с детьми и поговорить с ними.
       -  Миша, мама вас не обижает? - спросил он старшего сына, которому шёл девятый год.
       - Нет, нет, мама нас не бьёт, - ответил Коля, а ему были в то время четыре с половиной года.
       - А пойдёте ко мне жить? - обратился неожиданно Фёдор  к ребятам, которые сразу замолчали.
       - Чего молчишь, Миша, ты старший, пойдёшь ко мне?
       - Надо спросить маму, — серьёзно ответил он отцу.
       -  Я хочу домой, до мамы, - жалобно сказал Колька готовый зареветь.
      Фёдор остановил лошадей и грубо сказал:
       - Слазьте с брички и бегом домой!
       А сам огрел лошадей кнутом и поехал быстро в поле.
        Ребята пришли домой и всё рассказали матери.
       Анна серьёзно их предупредила:
       - Отец очень строгий, больше с ним не катайтесь, он, где ни-будь со зла перевернёт бричку и вас поубивает.
       Через несколько дней после этого разговора, Анна вечером когда Фёдор приезжает с работы, пошла на колхозный двор и, встретившись с ним, стала говорить:
       - Федя, вернулся бы ты домой. Как сама я буду воспитывать ребят. Они меня плохо понимают. Вот сегодня Миши убежал с ясель на речку купаться. Оказывается, это происходит почти каждый день.
       - А ты с ним говорила, что нельзя без разрешения убегать с ясель?
       - Говорила, говорила. Он молчит, и всё тут.
       - Давай я его заберу к себе, если с ним не справляешься.
       - А домой ты не вернёшься? Я тебе всё прощу.
       - Я же тебе говорил, если уйду, то возврата не будет. Что было, то прошло.
       Наступило тягостное молчание. Затем, как советовала Варя Родина, соседка, Анна решительно заявила мужу:
        -  Тогда забирай обоих ребят и занимайся сам с ними. Мише в этом году будет девять, его надо готовить в школу, а он сказал, что в школу не пойдёт - не хочет.
        - Тогда прямо сейчас, зайдём домой, и я их заберу, если они пойдут со мной, - после небольшой паузы ответил Фёдор.
        -  Пойдём, пойдём, - с дрожью в голосе сказала Анна и заплакала, - а я думала, ты вернёшься сам...
       Затем молча они пошли домой. Когда дошли до здания правления колхоза, Фёдор предложил Анне:
       - Подожди немного, я зайду в правление и скажу Митину, что пошёл домой, он просил зайти после работы.
       Через несколько минут Фёдор молча подошёл к бывшей жене и они, не проронив ни слова, пошли улицей. Большая, полная луна ярко светила. Было так светло, как говорится, хоть иголки собирай...
       До дома дошли быстро и молча зашли в комнату, где дети уже крепко спали. Анна тихо, чтобы не разбудить маленькую Аллочку, подняла ребят. Когда они увидели отца, то оживились, ещё не понимая, что произошло, кулачками тёрли глаза и слушали мать и отца.
       Анна обратилась сначала к маленькому Коле:
       - Вот папанька пришел за тобой, пойдёшь к нему жить?
       - Нет, мама, я останусь с тобой и Аллочкой...
       - Миша, тогда ты собирайся, пойдёшь до отца...
       На что Миша притворился сонным и ответил:
       - Никуда я не пойду, я хочу спать.
       Анна нахмурилась, и не знала, что ответить детям, а Фёдору тихо сказала:
       -  Ладно, Федя, не будем беспокоить детей, пусть спят. Как-нибудь днём заходи, тогда ещё поговорим...
       - Хорошо, - ответил он. - Я пошёл.
       Не сказав больше ни слова, не простившись ни с детьми, ни с Анной, как чужой, отец и муж ушёл.
       Мать уложила детей спать, села около стола и, глядя в светлую ночь, горько заплакала...
       «Я ему больше не нужна, - думала она, - Грунька вот-вот родит ему ребёнка, и тогда, считай окончательно, я стану покинутой вдовой... Ну что ж, - продолжала молча говорить с собой Анна, - я сама виновата. Не надо было торопиться выгонять мужа и подавать на развод...».
        Была глубокая ночь, когда луна скрылась за садом Родиных, а молодая женщина ещё сидела у окна и думала свою тяжкую думу. Ей стало невыносимо жалко детей, и как она могла решиться отдать их чужой тётке. Нет, этого больше не будет. Анна решительно поднялась, разделась и в одной ночной рубашке легла в постель. Ещё некоторое время она поплакала и задремала...
      
                2

 Тёплая звёздная майская ночь была почти на исходе. Потянула с востока ночная прохлада, стали униматься беспокойные цикады.
        В это время в окно Анны Акимовой кто-то постучал. Она сразу проснулась и прислушалась, стук тихо повторился.
        Пережившая за этот день столько событий, пролившая столько слёз, забыв надеть платье, подскочила она к окну. Думалось ей, что это вернулся Фёдор. Но каково было её изумление, когда за окном она увидела Бориса Николаевича Замулу, районного судью, её благожелателя. Когда они встретились глазами, он показал ей взглядом, чтобы она вышла на улицу. Анна, забыв, что раздета, пригласила рукой его в хату. Открыв двери, она тихо проговорила:
       - Заходите, Борис Николаевич.
       Большой, грузный мужчина вошёл в хату и, казалось, почти всю её заполнил собой.
       - Садитесь, я сейчас зажгу лампу, да я не одета. Подождите немного.
       - Аня, не беспокойтесь, - взяв её за руку, сказал Борис, - свет зажигать не надо. Одеваться тоже. Не стесняйтесь, мы люди не чужие друг другу. У меня мало времени, садитесь, поговорим.
       Не отпуская её руку, другой, взяв выше локтя, Борис посадил Анну рядом. Странное дело, она почему-то не отстранилась от него, а доверчиво и молча села, придвинулась к нему и слушала его рассказ. Он был на хуторе Киевском, судил хулигана открытым судом. Заседатели были местные. А после, с председателем колхоза, ужинал и долго беседовал.
       -  Я на бедарке приехал, поговорим, и поеду домой, - закончил свою речь приятный мужчина.
       - Может, что Фёдору передать или председателю Митину? - спросила Анна.
       - Нет, я хотел поговорить с тобой, - переходя «на ты», сказал Борис. - Как дела у вас с Фёдором, не помирились?
       Немного помолчали. Потом Аня рассказала, как она ходила просить Фёдора вернуться в семью, как он отказался, как хотели поделить детей, а они не захотели к нему уходить.
       Анна говорила тихо, чтобы не разбудить детей. Борис внимательно ее выслушал и так же тихо ей ответил:
       - Аннушка, я помню, вы с Фёдором не разведены, и не давай ему развод. У вас трое детей. Это, возможно, будет поводом для возвращения его в семью. Правда, в это я не верю.
       - Я больше на развод подавать не буду, - сказала Анна.
       - А я к тебе приехал поговорить вот о чём. У меня нет детей, и не предвидится. Врачи признали мою Марфу неспособной на рождение. А я очень люблю детей и мечтаю о них. Твои дети мне нравятся.
       - Но и тебе я их не могу отдать, - проговорила с улыбкой мать.
       - Нет, я о другом. С Марфой мы разведёмся, она согласна. Видит, что нормальной жизни у нас нет. С начальством уже я договорился, претензий ко мне не будет. Давай сойдёмся с тобой...
       -  Что вы, что вы, Борис Николаевич, такого предложения не ожидала, да ещё рановато, думаю. Может, мы с Фёдором помиримся.
       -  Аня, давай «на ты» и не называй меня по отчеству, зови просто, Борисом, - ещё тише сказал собеседник Анне; придвинувшись к ней ещё ближе, он продолжал:- Если бы ты знала, как ты мне нравишься, при мысли о тебе моё сердце вырывается из груди. Нелегко мне было к тебе приехать и говорить то, что говорю.
       - Давай помолчим, Боря, а то детей разбудим, - чуть слышно сказала Анна, прикрыв ему рот своей нежной и мягкой ладошкой.
Борис тихо отстранил левой рукой её ладонь, а правой нежно обнял и привлёк к себе поближе, и как-то неловко поцеловал её в припухшие губы.
Молодая, красивая женщина, не ощущавшая целый год мужской ласки, доверчиво прижалась к собеседнику, и думала, что можно ему сказать, чтобы не обиделся. Но Борис вдруг заторопился, оказав, что ночь на исходе, что ему надо быстрее ехать домой. На прощание ещё раз поцеловал её и подчеркнул:
       -  Подумай о моём предложении, не спеши, за ответом я приеду, как только представится случай. Прости, Аня, за беспокойство, я не прощаюсь, до свидания.
       - Ладно, Боря, до свидания, счастливо тебе доехать...
 Борис Николаевич уехал, всю дорогу думал он об Анне, благодарил судьбу за то, что свела его о такой нежной и доверчивой женщиной. Он думал, что она его поймёт, и, в коне концов, сойдутся они и все вместе переедут жить в районное село Никольское.
       А Анна до утра так и не заснула. Оказывается, есть люди намного лучше Фёдора, и пусть он знает, что она без него не пропадёт, детей ему не отдаст, а сама их воспитает. Борис ей чем-то понравился еще в первый приезд, когда Фёдора выбирали председателем правления колхоза.
       Рано утром Анна побудила ребят, собрала их и повела и ясли. Миша, как старший, уже помогал ей присматривать за Колей и Аллочкой, и очень любил гулять с ребятами. Он сам уже ходил на речку купаться. В этом году был очень тёплым апрель, а в мае открылся купальный сезон.
       Мать ему многое доверяла, но постоянно предупреждала:
       - Смотри, не утони в речке. Плавать ещё не можешь?
       - Нет, мама, не могу, но уже захожу в воду вот так... - и он показал матери ребром руки, что до подбородка.
       - Ой, как это страшно, не боишься утонуть?
       - Нет, не боюсь. Я научусь плавать...
       На работе она всё происходящее забывала, на уме была только работа. Её перевели в звено по выращиванию табака. Сейчас был период высадки рассады в поле. В момент ожидания подвоза рассады и воды женщины делились новостями, рассказывали, кто с кем гуляет, кто к кому похаживает ночами, как ведёт себя начальство. У Ани спрашивали, не проведывает ли Фёдор её и детей, а узнав, что не приходит, возмущённо говорили:
       -  Как можно бросить троих детей... Сколько волка не корми, а он всё в лес смотрит, чужой он тебе, Анна.
       А соседка, что жила, напротив, от Акимовых, Матрёна Черноусова, прямо заявила:
       - Кобелём он у тебя был, кобелём и остался, не обижайся Анна, но это правда.
Анна же, его ещё и защищая, отвечала:
       - Нет, Мотя, десять лет с ним жили мирно, а теперь вот, как видишь, не сошлись характером...
       - Эх, соседка, не всё ты знаешь о нём, - продолжала Мотя. - Ну, ладно, может, это и к лучшему, что не знаешь.
       Вспомнив Бориса Николаевича, Анна спокойно ответила:
       -  Я сейчас о нём не хочу ничего и знать. У него скоро будет ещё и ребёнок, теперь от Груньки.
       - Девчата, рассада ещё есть, а воду привезли, пошли работать! - скомандовала Елена Ладыжкина, звеньевая табаководов.
       Женщины, взяв инструмент (деревянные чувии* и вёдра), весело переговариваясь, дружно принялись за посадку табака.
       Анна Акимова была лучшей рабочей. Мало говорила, больше делала. Всем известны её поговорки: «Глазам страшно, а руками работать надо» и «Мастер дела не боится, а дело мастера боится». Бабы, что послабее, ей говорили:
       - За тобой не угонишься, пашешь, как лошадь.
       На что Анна часто отвечала:
       - Устали - не устали, а наряд надо выполнять, отдохнём зимой.
       Но женщины между дедом говорили, что сейчас (и зимой особенно) им, табаководам, работы хватает. Надо табак попушковать после сушки, затем тюковать и отправлять в государство. И всё это надо делать вручную. Вывозили только на подводах (бричках) и автомашинах.
               
                3

       Незаметно для себя и родителей подрастали дети Акимовых. Если Коля и Аллочка были ещё малыми, но проявляли нежность и послушание, то старший Миша рос своеобразным, а часто просто своенравным пацаном. Вначале его мучили болезни и худорба, слабый аппетит и бессонница. А вот к восьми годам не по возрасту он начал не по годам взрослеть, набираться сил и проявлять свой характер.
       Миша любил отца. Бывало, Фёдор начнёт готовить себе для курения табак, а сын уже рядом сидит и внимательно смотрит, как отец, не спеша на коленях, разглаживает листы турецкого табака и складывает их стопкой на табуретку. Набрав, таким образом, пару стопок, листов по десять, отец аккуратно скручивал их в трубочку, придавливал сверху, затем разрезал посередине и на специальной досточке начинал резать листы, как лапшу. Миша сидел рядом и, довольный, что отец не прогоняет его, вдыхал приятный запах турецкого табака.
       Любил он сидеть рядом с отцом, когда последний готовился к бритью и тщательно скоблил лицо опасной бритвой. Но, когда сын надоедал, Фёдор помазком с мылом мазнёт ему нос, ил что Миша недовольно ойкнет:
       - Ну, папанька, не надо, я же не мешаю...
       - Иди, гуляй! - просто отвечал отец.
       Не любил Миша ходить в детский сад-ясли. Часто уже начал убегать после обеда, а возвращался к полднику, когда да вали компотик и к нему что-то сладенькое: оладьи, бублички,  или кусочек пирога.
      В летнее время старшая группа детсадика обедала на открытой веранде. Детей было много, среди них уже переростки, которые должны пойти учиться в первый класс. Один Мишка Акимов был под наблюдением. Вчера он сел около выхода, надеясь убежать после команды: «Встать, и шагом марш, в спальню!», но к этому времени ездовой, дядя Cаша Сапрыкин, уже свозил на поле грудных младенцев к кормящим грудью матерям, и с кнутом в руках стоял на выходе с веранды. Он строго сказал Мишке:
       - Акимов, не вздумай убегать, понял? - и показал кнут.
       После обеда, поняв, что бесполезно пытаться сбежать, Мишка, понурив голову, побрёл со всеми в спальню.
       Спальня была просторной, окна завешены простынями, но разглядеть каждому своё место можно было. Матрацы с подушками лежали на полу, кроватей не было.
       Мишка, как звали его друзья Вася Коршунов и Петя Шунгалёв, тихо лёг на свою постель, укрылся простынёй, чтобы мухи не надоедали и скоро сделал вид, что спит. Когда дети улеглись и шепотом стали переговариваться, в спальню вошёл дядя Саша и пригрозил:
       - Кто там не спит?
       Дети умолкли, и через несколько минут уснули, но не все. Мишка не спал и слушал, и видел, как тётя Лена, их воспитательница, расстелила матрац у входа в спальню, села сама и пригласила дядю Сашу сесть рядом. Он послушно тихо сел и спросил:
        - А все ли спят?
        - Да все, может быть, один Акимов не спит.
        - Да я его высеку, - сказал Саша, скорее, Мишке, чем Лене.
        - Нет, он, наверное, уже уснул, - чуть слышно сказала Лена.
        Потом Саша и Лена стали говорить ещё тише, о чём, Мишка не мог разобрать. Он лишь видел, как они, сидя на её постели, целовались, а потом легли отдыхать. Тихо было, И озорник тоже заснул.
        Это было вчера, а сегодня Миша, поговорив с друзьями, Васей и Петей, за обедом сел не на выходе с веранды, где дежурила заведующая яслями Секлетея  Угроватова, а с противоположной стороны стола, на краю, у низкой стенки веранды. Когда дети поели борщ, им подали второе - картофельное пюре с подливкой и мясом. Поев второе, Мишка не стал ждать, когда все дети допьют компот, сам не пил его, а следил за Секлетеей. В момент её разговора с кем-то из воспитательниц Мишка вскочил на скамью, на которой сидел, перепрыгнул через низкую стенку веранды, и был таков. Калитка во дворе была открыта. Когда он выбежал на улицу, услышал вопли воспитателей:
       - Убежал, убежал Акимов!
       Секлетея выбежала на улицу и заорала:
       - Вернись Акимов! Вернись, Мишка, я матери расскажу!
       Но он уже забежал в заросли акации около следующего переулка. Остановившись, он увидел, что Секлетея перестала за ним бежать, и с руганью вернулась.
       Была середина дня, нещадно пекло солнце. По горячей, пыльной дороге пошлёпал Миша на речку. Там он быстро разделся, несколько раз окунулся в воду и, как всегда, тихо пошёл к глубокой части реки. Рядом с наибольшей глубиной вода уже касалась его рта, но Миша нащупал ногами глиняную кочку и наступил на неё. Вода опустилась ему до подбородка. В этот момент ему показалось, что кто-то его позвал. Он хотел развернуться на кочке, но внезапно соскользнул с неё и пошёл ногами в глубину. Когда нечем стало дышать, он начал жадно пить воду. Допился до того, что ему стало легче, открыв глаза, увидел зелёную, с голубизной воду, но сознание не потерял, в уме рассуждал, что сейчас выйдет из речки, оденется и пойдёт в детсадик...
       И вдруг в голове мелькнуло, что он утопает, а мать предупреждала, чтобы не утонул... Откуда взялись силы неизвестно. Мишка стал барахтаться, вроде плывёт, и очнулся, когда стал бить руками по берегу. Встать он не мог, чуть ли не на животе выполз из воды, стал рвать водой... К нему подбежали дети, ребята постарше, начали спрашивать, что случилось. А он молча, немного посидев, встал, надел штаны, взял в руки рубашку и сначала медленно, а потом бегом побежал домой, но дорогой понял, что дома-то никого нет…  Пошёл в детсадик. Секлетея и все воспитатели обрадовались, что Мишка пришёл так рано и стали ему говорить:
       - Хорошо, что ты вернулся, а то мать узнает, будет бить, понял? Не будешь больше убегать?
       - Понял - не буду убегать, - уверенно ответил Мишка.
       Но мать всё равно узнала. Ей дети, видевшие, как Мишка чуть не утонул, рассказали, когда она шла с работы. Дома вечером был серьёзный разговор. Мать предупредила:
       - Если ещё раз убежишь из садика, то отдам отцу, понял или нет?
       - Понял, не буду убегать...
       И действительно, вплоть до школы он уже из садика никогда не убегал.
                4

       В хуторе Днепрове Анна была уже давно, а теперь, когда разошлись с Фёдором, ей стыдно было там показываться. Она до сих пор ещё помнит слёзы и уговоры мамы не выходить замуж за Фёдора. Но теперь ничего не поделаешь, жизнь была бы сладкой до приторности, если бы не сопровождала п. горькими слезами. Так думала молодая, ещё недавно счастливая, гордая и красивая женщина, мать троих деток, выгнавшая из дома любимого мужа за измену. Теперь её жизнь, становилась всё труднее и труднее. А что будет дальше, Анн и боялась подумать.
      В Днепрове о скандалах в семье молодых Акимовых уже знали. Но поехать к ним было некому. Все заняты работой, заботами домашними, своими детьми, стариками, огорода ми, садами. Немало было и других причин у каждого, в том числе и такая, например, что просто неудобно появляться и семье, где трагедия и её ломка. Но любимый брат Анны Ефимовны - Андрюшка, который младше её на четыре года, решился перед призывом в армию проведать сестру. Приехал он к ней на велосипеде. Первым делом он познакомился со старшим племянником Мишкой, который восхищённо смотрел не только на доброго дядю, но и на его «лисапед». Улучив момент, когда мать не разговаривала с братом, Мишка просительно обратился к Андрею:
       - Дядя Андрей, поедем на речку купаться?
       - А ты знаешь дорогу и место, где можно купаться?
       - Знаю, в Дубках, там хорошо взрослым плавать...
       - Ну ладно, тогда ты в садик не пойдёшь, будем вместе дома.
       Обрадованный Мишка обратился к матери:
       - Мам, я не пойду в ясли, буду дома с дядей Андреем и поеду с ним на речку на лисапеде. Ладно?
       - Хорошо, хорошо, оставайся. Я Колю и Аллочку поведу в ясли, а вечером вы их с дядей заберёте.
Этот день надолго запомнили и Андрей и Миша. И жаркую майскую погоду, и быструю езду на велосипеде, и приятное купание в Дубках. В этом месте речка Псёлка во время весенних половодий здорово расширила водоём. На его выходе и входе берега, заросшие молодыми дубками и камышом, не дают разрушать берега, а на месте водоёма с каждой весной плёс становился шире и шире. Хорошая глубина в середине и малая на низком берегу, песчаное дно, чистая и тёплая вода делали купание приятным. Миша рассказывал дяде Андрею, как ребята постарше купают здесь лошадей, ловят, но норам раков, а рыбаки бреднем вытаскивают много рыбы.
        Два дня пробыл Андрей в гостях у Анны. Как мог он её уговаривал не расстраиваться, может, ещё Фёдор вернётся домой, на что сестра ответила брату:
       - Надежды мало, ничего не поделаешь, будем сами жить.
       -  Если будет трудность с чем-либо, не стесняйся, обращайся к своим в хутор, поможем обязательно.
       - А когда в Красную Армию уходишь?
       - В этом месяце, уже предупредили, сегодня приеду домой, а там, наверное, повестка... Меня и так долго не признавали из-за болезни глаз. Сейчас уже вылечили. Обещали направить на курсы командиров.
       Прощаясь, Анна обняла брата и долго не отпускала, плакала, как будто чувствовала, что это их последняя встреча. Он уговаривал не плакать, перецеловал всех племянников и быстро уехал на своем чёрном велосипеде.

                5         

        Фёдор Акимов продолжал работать в колхозе простым ездовым, так называли в колхозе рабочих, за которыми были закреплены пара лошадей и бричка, которую называли под водой. При перевозе зерна, на ходовую часть подводы, устанавливали, сделанный из крепких досок короб, а при вывозе соломы и сена - плетёный из хвороста, с высокими стойками по краям и в средней части, этой большой корзины, которую называли можарой.
       Фёдору всё пришлось испытать за этот год. Люди и руководители считали его незаменимым тружеником на любом рабочем месте. Уже шёл разговор вернуть его к руководству полеводческой бригадой. Слово оставалось за районным начальством, которое подумывало вообще его выдвинуть председателем другого хозяйства. Но помешало рождение дочери у Груни. Назвали её Надеждой. Родилась она крепенькой и спокойной, больше всего радовалась бабушка Васёна, мать  родительницы, довольна была и Груня, что как-то привязи ла этим рождением любимого мужа. А он сдержанно улыбался и особой радости не проявлял. После работы, домой, особенно не торопился. Сначала заходил до председатели Митина, с которым дружил в молодости, да и сейчас питал к нему уважение. Дмитрий Дмитриевич был рад Фёдору, и каждый день они обсуждали с ним планы на следующий день и на более продолжительное время. Часто председатель спрашивал:
       - Может, ты вернёшься в семью свою, все ждут от тебя этого?
       - Да нет, всё уже улаживается, и Груня родила мне дочь...
       - Слышал, слышал, ну, смотри сам, тебе виднее.
        После председателя Фёдор часто заходил к родителям.
        У них тоже много было забот и бед. У отца, Егора Митрофановича, старое бельмо на правом глазу, стало беспокоить и потом совсем закрыло глаз.
        Мачеха Нюрка немного постарела, но ещё была привлекательной и молодилась перед Фёдором. Старое чувство любви к нему её не покидало никогда. В любое время была готова его приласкать, как было раньше. Но когда узнала, что Фёдор ушёл из своей семьи к Груне, очень расстроилась:
        - Зачем ты это сделал. Прошёл бы к нам, может, замирились бы с Анькой, ведь у неё трое сосунят.
        Так она обычно называла поросят или щенков.
        Фёдор с недовольным видом ей ответил:
       - Престаньте, мамаша, злиться... Так случилось...
       Нюрка поправила повязку на левом глазу и недовольно проговорила:
        - Тяперь чаво делать? Жави с Грунькой, она баба бядовая и здаровая. Тябя не обяжает?
        - Нет, мамаша, не обижает... А как у вас с глазом?
        -  Нячаво харошава, ящо балит...
       Перед этим она уже дважды ездила в областную больницу. Её пытались врачи лечить, но она со всеми переругалась, что плохо лечат, а когда поняла, что с врачами ругаться опасно, притихла. Обещала хорошо заплатить, если удачно мы лечат глаз...
       Но лечащий врач откровенно сказал ей:
       - Не нужно, Анна Филипповна, ничего платить, тем более, что глаз ваш спасти не удаётся.
       В итоге последней операции, левый глаз ей совсем удалили. Так старые Акимовы остались оба косыми. После этого они перестали работать в колхозе, их отчислили по старости. Это происходило ещё до войны.
       В тот период люди с тревогой следили по газетам, как немец, одну за другой занимая страны, приближался к границам Союза СССР. А недавно на колхозном дворе, недалеко от правления, на высоком столбе повесили радио колокол. Собралось много народу, все слушали новости и музыку. Они узнали, что очередными жертвами фашистских армий Гитлера стали Австрия, Чехия и Польша. Расходясь по домам, люди говорили между собой:
       - Когда эти немцы успокоятся. Сколько помнится история России, столько и было войн с немцами.
       - Да, их били, а они снова нападали.
       - И опять нападут, всё ясно, как божий день.
       - У нас с ними договор о ненападении.
       -  У фашистов нет ничего святого, нападут. Надо готовиться к войне.
               
                (Продолжение следует)


* Чувий - короткий деревянный штырь с загнутой ручкой и острым концом. Им делают углубление в почве, в которое сажают рассаду табака, а затем посадку заливают водой.