Деревня. Вечер. Урожай
Рядом курит мой дядька Антон, пятидесятилетний, поджарый, немногословный, заметный в деревне человек. Он воевал в Афганистане, был ранен, вернулся домой, женился на первой красавице на весь совхоз, выучился на водителя. Запил, бросил, разошелся с женой, сошелся опять... Человек интересной судьбы, иными словами.
Дядька прерывает мои ленивые мысли осторожным покашливанием. Прищурившись на низкое солнце, начинает:
- Этот, твой.... - и нерешительно замолкает.
Я улыбаюсь про себя: тяжелый случай. Как он может его назвать: другом, партнером? Любовником?..
- Артем, - спокойно прихожу на помощь.
- Да, Артем, - согласно кивает дядька. - Он вроде ничего, да?
- Он классный, - соглашаюсь я сдержанно. - Очень верный. Очень честный.
Дядька, наконец, поворачивается ко мне с улыбкой, сверкает золотой фиксой.
- Да, и работящий. Вкалывает, что надо! Нафига нам трактор? Его запряжем в другой раз!
Я улыбаюсь и уже не скрываю гордости:
- Он сильный, как бык, и жутко выносливый. Бегает десять километров каждый день, представляешь?
Дядька затягивается, вспыхивает в полутьме огонек сигареты. Его голос звучит глухо, неожиданно сдержанно:
- Ну, вот я и говорю. Нормальный парень. То, что у вас там, и как, мне пофиг. Каждый дрочит, как он хочет, а я дрочу, как я хочу, так? Так. Но я, это - я. Другие могут по-разному. Им знать не обязательно.
Я молчу, чуть снисходительно удивляясь тонкостям деревенской толерантности. Дядька, сбитый с толку моим молчанием, пытается объяснить:
- Мне мать как сказала про тебя, я ей сразу говорю: никому ни слова. Вот. Правильно?
- Правильно, - отзываюсь я. Сигаретный дым расплывается в сумерках причудливыми завитушками.
- Вот, я и говорю, - вздыхает рядом дядька. Потом бросает на меня короткий острый взгляд и снова отворачивается, вглядываясь в очертания хутора, уже почти скрытые тьмой. - А то у нас в госпитале случай такой был, застукали двоих. Ну, что там у них было, я не знаю, может просто обжимались, а может и не только, но что-то было. Вот. Один, правда, выписался скоро, а другому досталось. Пацаны взялись за него крепко. Бить не били, но чмурили не по-детски. И я тоже... Как все, так и я.
Не оборачиваясь, я чувствую на себе его взгляд. Мне хочется, чтобы нас прервали, чтобы мне не пришлось дослушивать дядькину армейскую историю. Чего он от меня ждет? Индульгенции?
Не дождавшись моего ответа, он продолжает:
- Я тоже выписался, домой вернулся, женился. А потом, уже и Верка у нас родилась, один пацан мне в письме написал: тот парень, в госпитале, повесился. Так и не откачали. Это чтоб в госпитале - и не откачали. Вот лохи.
Я на мгновение закрываю глаза. Не хочу, не могу больше видеть ни алой полоски над лесом, ни хутора, ни крапивы. Ни дядьки, с сигаретой, зажатой в темных пальцах, моего любимого дядьки, героя с двумя ровными круглыми шрамами на груди.
Желание оправдаться уже явно звучит в его голосе:
- Вот, когда мать сказала, я ей и велел молчать. Нечего трындеть по всей деревне. Тебя здесь каждая собака еще щеглом помнит. Правильно же?
Догоревшая до фильтра сигарета обжигает пальцы. Я аккуратно бычкую ее в консервной банке на земле. Сухо, любой огонек натворит беды.
- Правильно, дядька, - отвечаю я, вставая. - Пошли, завтра бабуся так рано поднимет, хоть и вообще не ложись.
Молча, мы идем по узкой тропинке к дому. В полной темноте, мимо огорода, вдоль низкой ограды сада, к окну кухни, горящему теплым светом.
Мы огибаем дом, я провожаю дядьку до ворот, выхожу с ним на улицу.
- Ну, до завтра, Димка!
- Давай, дядь Антон.
Мы пожимаем руки, он заглядывает мне в глаза снизу вверх, вопросительно.
- Как его звали? - спрашиваю я вдруг, и дядька нетерпеливо выдергивает ладонь.
- Не помню. Может и знал раньше, но забыл. Сколько лет прошло.
Я молча отворачиваюсь. Нет, ты никогда не знал его имени. У таких, как он, не бывает имен. Их называют по-другому.
Я возвращаюсь к дому. К моему Артемке, другу, партнеру, любовнику, который натрет мазью мое больное плечо и ляжет рядом на ветхом диване, боясь лишний раз повернуться, чтобы не потревожить визгливые пружины, такие пронзительные в тишине деревенского дома... К моей жизни, где нет больше ни стыда, ни обиды, но нашлось отчего-то место незнакомому мальчишке, который выжил на войне, но не выдержал мира.
У крыльца я поднимаю глаза к черному небу, забрызганному дрожащими блестками, и шепчу моему безымянному брату простые наивные слова:
- Ты не один.
Свидетельство о публикации №212082700139
что делает сосед под одеялом.
Но дяде Г.героя можно ставить
памятник при жизни. Пусть
за деревенскую, но толерантность.
Наверное, этот паскудный нездоровый
интерес не изживётся никогда.
Спасибо.
Евгений Савинков 10.07.2013 16:24 Заявить о нарушении
Мне кажется, чего нам всем не хватает это спокойного равнодушия к чужим делам.
Спасибо Вам за отзыв и внимание.
Зеленый Эльф 11.07.2013 08:48 Заявить о нарушении