В НОЧИ

... Ночь не только Богиня Любви, но и вестница печали.
Из немого нутра моего компьютера нарастала тревога, и я почувствовала, что вокруг начинают распространяться какие-то, неизвестные мне пока, горемычные флюиды. Проблема обязательно выйдет наружу, вот только когда? Я ждала в напряжении, интуиция ещё никогда не подводила меня...
Это произошло в два часа ночи. Жена школьного друга внезапно появилась на связи – "Ира, ты здесь?" Её волнение передавалось мне со скоростью мысли: «быстрее, скажи, что ты здесь, только не уходи, дай знать, что ты здесь, мне нужен друг – сейчас, вот в эту самую минуту» – ах, как я её понимала! Я торопилась с ответами – «да, я здесь, я буду с тобой всю ночь, если потребуется, только не волнуйся!»

Сбивчиво, с ошибками, она написала, что муж перенёс вчера тяжёлую операцию. Недавно пережив подобное сама, я очень хорошо знала, что именно ночью, когда отчаяние и тревога возрастают до невероятных размеров и небо кажется с овчинку, тебе срочно нужен друг, который не только поделит тревогу пополам и остудит горячий висок, но просто побудет с тобой. Утешить в горе невозможно, но можно вместе молчать. Всевышний всегда знает, кого послать на помощь. И когда.
Две незнакомые раньше женские души, зависшие в ночи, стали так близки друг другу, как будто не расставались с рождения.

Если нужна надёжная электронная связь, то, по закону подлости, она вдруг начинает мнить о себе что-то невероятное. Именно поэтому наша переписка стала ещё более отчаянной и нервной, поскольку мои письма просто перестали доходить до Москвы, а хотелось сказать так много, а главное то, что я здесь, с тобой, ты не одна в этой кромешной мартовской ночи. Но интернет "висел" плотно, словно потерянный шарф на заборе, беспомощно развевая своими кистями по ветру.

Мне удалось протиснуть строчку – «Напиши, как тебе звонить». И получила долгожданные цифры. Её доселе ничего не говорившее мне имя сразу обрело голос, интонации и резонанс. После первых слов узнавания и привыкания к незнакомому  голосу наступила минута признания и мы, наконец, отдались ночной беседе – о тревогах пережитого дня, о прошлом и будущем, о женском. О мужьях. Болезнях. Проблемах. О переменах и перспективах.

Моя новая подруга, пройдя огни и воды, оказалась вместе с тем женщиной ранимой, чувствительной, но в тоже время довольно прямолинейной. Она сказала: «Извини, мне не нравятся твои стихи», на что я ответила, что стихи хороши тем, что всегда кому-то нравятся, а кому-то нет. Она, как угадав, стала наизусть читать моего любимого Блока. Потом свои. Потом попросила меня прочитать что-нибудь из моего. Пока я искала то стихотворение, которое, как мне казалось, утешило бы её, на глаза попалась «Химия», одно из моих любимых стихотворений о любви. Я прочитала из него отрывок. Она сказала: «Всё – больше ничего не читай. Интересно, а почему мне не нравились те, что ты раньше присылала?» Я сказала: "Не знаю, может быть были не под настроение". Она помолчала и ответила: «Ты хорошо читаешь свои стихи».

Обрывистость её фраз мне импонировала, в них были законченность и ясность мысли. Поразило умение признать, что она тоже могла ошибиться – женщины обычно этого не делают, а если и делают, то выискивают для этого такие замысловатые выражения, которые я не люблю. Я прожила в Англии 16 лет и немного отвыкла от прямолинейности, потому что тут люди аккуратно подбирают слова и редко высказывают своё чистосердечное мнение. Очень по-русски звучала моя новая подруга: с одной стороны уверенно, с другой – с сомнением и болью. Я говорила с ней глядя на её фотографию: на меня смотрела моложавая, красивая женщина, улыбающаяся чудесной улыбкой, которая не оставляла сомнений в том, что её обладательница любима и благополучна. И что снимок сделан человеком её любящим. Это было неоспоримо и неповторимо приятно.
Я была горда за свою новую подругу – за то, что она может вот так улыбаться – лукаво и чистосердечно, зная, что хороша.

И вот теперь ей нужно будет научиться жить с тяжкой болезнью мужа, что, скорее всего, изменит его и без того непростой характер. Она пока не знает, что впереди будут и муки и стоны, и страх новых звонков и диагнозов – пока мы только в шоке, но беда крадется, мы обе чувствуем это.
Может быть, именно поэтому мы пока просто читаем стихи...

***

Прошло четыре года... мой школьный друг жив и здоров,
а вот разговор с его женой так и остался единственным,
и, думается, неповторимым.

 

2008-2012