Глаза

Это случилось очень быстро. Он едва успел осознать, что это она.
Он опаздывал на работу. Было девять утра – час пик. Вынырнув из поезда на Гостинке, он тут же рванул к эскалатору, но не успел – чёрные двери на противоположной стороне уже распахнулись, оттуда потоками хлынула толпа. Он кинулся к эскалатору, проталкиваясь сквозь густеющую людскую массу, но на эскалаторе уже образовался затор. Люди стояли в два ряда, и прорваться к свободным ступенькам не было никакой возможности.
«Ещё пять минут угробил» - злился про себя незадачливый работник.
Нетерпеливо он барабанил по резине поручня, заглядывая за головы впереди стоящих, чтобы увидеть свет павильона. Наконец он смирился, и тупо уставился на спускающихся навстречу ему на соседнем эскалаторе людей. Разглядывая их так беспардонно, он ни капельки не смущался, потому что никто не смотрел на него, а если бы кто-то и поднял взгляд, то тут же его отвёл бы, потому что нас всех, ещё детьми учили, что долго смотреть на незнакомых – признак дурного воспитания. Но одна девушка, там, напротив, точно так же смотрела на него, смотрела пристально, даже прищурившись, и он оторопел. Они глядели друг другу  в глаза, и в её глазах, в глубине её тёмных зрачков, он успел прочитать что-то такое, от чего он захлебнулся, и от чего чуть было не крикнул ей: стой!
Это было тёмное море под низким сводом вечерних облаков, вечный прибой, это было  зеркало, в котором он ясно увидал своё отражение, это была его душа, его жизнь и его смерть, звёзды, космос, бесконечность. Это была золотая искра её улыбки – признак того, что и она увидела в его глазах себя. Когда они поравнялись, он улыбался, и она улыбалась. Он открыл рот, но звуковая реклама орала так громко, что она ничего не услышала, а секунду спустя осталась далеко позади. Он видел как она обернулась в последний раз и сошла с эскалатора. Наш опаздывающий в один миг забыл про работу и про босса, а помнил только эти глаза, и решил, во что бы то ни стало догнать её.  Соскочив с эскалатора, он перелез через заграждение, перепрыгнул через турникет и ринулся вниз по лестнице (благо проход был оставлен), сбивая по пути чужие пакеты и сумки. Вослед ему неслись всевозможные ругательства и проклятья, щедро посылаемые раздосадованными гражданами. Но вот и вестибюль. Он озадаченно остановился. Перед ним волновалось море из тысячи людей. Они входили и выходили из поминутно открывавшихся чёрных дверей, спускались по переходу, заходили на эскалатор. Но замешательство было недолгим: шагах в восьмидесяти от него, бодро цокая каблуками, шагала она.  Он догнал её, когда она уже спускалась по лестнице перехода, выудил за локоть из буйно пенившейся людской волны, поднял наверх и усадил на парапет. Она смотрела на него глазами, полными ужаса, гнева, ненависти, так что когда он начал объяснять ей, что он увидел в её глазах и как она нужна ему, он уже не видел на её лице приятного выражения и отклика на его порыв. Злоба, злоба перекосила это юное лицо, она грубо оттолкнула его и закричала, что он сумасшедший, маньяк, вор, и всё такое в этом роде. Многие вокруг оглянулись. Девушка фыркнула на прощанье, и погрузилась в пучину толпы. Он остался стоять. Один. Вокруг было много людей. И в его жизни было много людей. Но он был один. В душном людном подземелье он чувствовал себя, как в тёмной комнате на краю земли.