Дашенька

               
               
               

Видимое преобладание материальной основы нашей жизни так ещё велико, что многие даже добросовестные, но односторонние умы считают: кроме вещественного бытия в различных его видоизменениях вообще ничего не существует. - «Индийские ткани! Персидские ковры! Тончайшее мальтийское кружево! Золото, бриллианты...» - сходит с ума дамское общество,  восторгаясь новыми товарами Белоцерковских магазинов. Но было и разочарование – Наталья Андреевна и её невестка Елизавета на балу в честь возвращения Платона из Италии были в прежних  нарядах. Однако это было мнение лишь обладателей извращенного представления о красоте.

  Зато шестнадцатилетняя дочь Дашенька единодушно признана «заморской принцессой». Всё внимание сосредоточилось на этой хрупкой синеглазой неземной красоты девочке. - «Невеста! Богатая невеста!» - шептались дамы, имеющие взрослых сыновей. Им, конечно, неведомо, что жених для Даши уже выбран её отцом. Это Герман – сын соседа по имению князя Далматова. Оба семейства считали что, Даша и Герман, дружившие в детстве, влюблены давно. На самом деле, как окажется позднее, всё было гораздо сложнее.

Собираясь на бал, Герман – воспитанник  Александровского кадетского корпуса, недавно ставший унтер-офицером, надеялся затмить всех кавалеров, свести с ума всех дам. И вдруг всё внимание только этой вредной девчонке! Он не собирался с ней танцевать – «Пусть пострадает. Влюблённым положено страдать!» - Вышло всё наоборот: он не успевает к ней даже подойти. - «Все танцы заняты» - сказала Даша, когда он всё-таки остановился перед ней с небрежным поклоном. Она не замечала восторженных и завистливых взглядов. Глаза её сияли детской радостью. Только музыка волновала её.

После танцев в разных концах зала зазвучали два рояля: «Гуляют тучки золотые над отдыхающей землёй...» - легко и беззаботно звучал голос Даши, окруженной весёлой толпой молодежи. – Возле рояля Германа было в три раза слушателей меньше. Если любить – это как в себе, находить в любимом восполнение своего существа, - то и Даша, и Герман были очень далеки от настоящей любви. Хотя Даше нравилась эта игра взрослых. Она только сожалела, что Герман не похож на тех героев, о которых она любила читать в романах.


Молодёжь веселилась. В это время в бильярдной и за карточным столом умудренные жизненным опытом мужи мимоходом поговаривали о земельной реформе, о пожарах, о разорении дворянства... Антоний Ильич помалкивал, хотя он давно вынашивает план избавиться от земель и имений, которые не приносят ему дохода, отрывают от торговли. На следующий день после бала он сообщил одной пока Наталье Андреевне о решении – продать Крестьянскому банку сначала только старое родовое имение и часть средств перевести за границу.

Наталья Андреевна слушала мужа, едва сдерживая слёзы. Она не видела необходимости в этой затеи, но возражать было бесполезно. Впервые в жизни собравшаяся за обеденным столом семья не увидела её. Никто еще ничего не знал, но в доме часто стала возникать настороженная тишина. Все члены семьи как-то обособились.

Только Даша оставалась прежней. Она каждый день прибегала в библиотеку к Лизе, которая хотела заняться чтением и систематизацией рукописей своего дяди, привезённых с Мальты. Даша просила рассказать ей об Италии, о Мальте. Она часами готова слушать рассказы о Голубой бухте, о скалистых берегах, изобилующих гротами, в одном из них Одиссей провел семь лет в мучительно-сладком плену у прекрасной нимфы Калипсо. Девочка мечтала о путешествии, во время которого она возможно встретит того единственного, которого полюбит на всю жизнь.

С трудом проводив, Дашу из комнаты, Лиза бралась за рукописи, но её охватывала робость. – « Нехорошо вторгаться в чужую жизнь, хотя и прошлую», - пугалась она, но через минуту ей уже не терпелось узнать всё о Стефане Карском. Эти сомнения мучили её каждый день. В конце концов, она решила обратиться за советом к священнику. Она пришла в церковь. Но в тот день архимандрит в своей проповеди говорил: «...в тринадцатом веке папы благословили крестовые походы на Русь. Псы-рыцари погубили более двух миллионов человек. Католическая церковь пыталась распространить своё влияние на все государства...» - Лиза поспешила уйти из церкви.

В противоречии духа она находилась ещё несколько дней, прежде чем  прочла первые страницы. Страх, предчувствия, любопытство теснились в её груди. Потом пришло благоговение перед памятью предкам. Об их деятельности можно только догадываться. В плане замка обозначены тайники. Что в них? Теперь уж не узнать. Но и того, что ей досталось, было слишком много: древняя медицинская энциклопедия рыцарей – госпитальеров, справочники по излечению разных болезней травами, рецепты смертельных ядов, много ученых рукописей.

В одном большом и красивом конверте Лиза, к своему великому удивлению, обнаружила письма своей матери... Из них она узнала то, чего лучше  было бы ей никогда не знать: Стефан Карский был её отцом, а не дядей... Для Лизы это был удар по самолюбию.

      – «Зачем меня обманывали? – возмущалась она, - С какими такими неприличиями связано появление меня на свет?» Её покинули жизненные силы. Она заперлась в своей комнате, никого не желая видеть. Напрасно Платон пытался доискаться причины такого состояния жены. Могла ли она рассказать открывшуюся ей тайну мужу? Это означало бы похоронить себя живьём. Оказывается – нет больше той хорошей и понятной девочки, которой она себя считала, которую Платон брал в жёны.


Кто она? Как ей теперь жить? Ответить на эти вопросы мог  только Петр Карский, которого она всегда считала своим отцом. Взяв себя в руки, сделав вид, будто ничего не произошло, Елизавета поехала в Харьков в родительский дом. Несмотря на то, что Петр Карский готовился к этому разговору, был растерян. Он говорил: «Я не твой настоящий отец, хотя любил тебя как родную дочь».

Потом он поведал историю любви двух братьев к одной женщине. Глядя куда- то мимо Лизы, словно видя где-то там эту женщину, он говорил: «Твоя мать обладала чарующей красотой, которая приковывала взоры, вызывала восхищение. Её лицо озарял свет глубокой чистой духовности. Мы были уже с ней обручены, когда она увидела Стефана и полюбила его. Это была ужасная трагедия, потому что Стефан не имел права жениться, так как уже принадлежал рыцарскому ордену - Иоанна Иерусалимского. Оказавшись в светском обществе, впечатлительный капитан рыцарского корабля сходил с ума от любви к моей обворожительной невесте. Счастье их было не долгим. Он должен был уехать. Необыкновенно талантливый, получивший образование в Европе он привлек к себе внимание Магистрат Ордена, который обязал его продолжить династию рыцарей Карских. Кроме того, он сам хотел вернуться на Мальту. Когда родилась ты, я женился на твоей матери. Они переписывались. Но невесело жилось ей с нелюбимым супругом. Она умерла»

- Неправда! Неправда! Не хочу! Она любила тебя. Ты мой папа! - кричала в истерике Лиза, обнимая отчима.

- К сожалению, это правда. Ничего страшного не произошло, доченька, - успокаивал Лизу Петр Карский. Вернувшись из Харькова, она долго и трудно привыкала к себе новой. Прошло несколько дней прежде, чем она решилась перечитать письма своих, родителей, из которых получился бы хороший роман.

- «Лучше бы я была крестьянской девочкой. У меня были бы отец и мать. Я любила бы их, - думала Лиза, принимаясь за книги,  - К ним прикасались руки моего отца...» - Отложив в сторону книги, она подошла к роялю... Картины мирной и простой жизни возникали перед её взором. Музыка успокоила её, и она принялась опять за книги и рукописи.

Постепенно ей удалось установить порядок, в котором она будет изучать материалы. Это занятие её так увлекло, что у неё исчезло ощущение времени. Она будто стала свидетельницей тех древних событий, которые описывались в книгах. Забыв обо всём на свете, Лиза все дни проводила в библиотеке. Она обнаружила в содержании рукописей закодированные тайные научные сведения: о действующих закономерностях во вселенной, которые лежат в основе процессов мироздания. Лиза всё глубже вникала в необъяснимые явления, над которыми она задумывалась раньше. Перед ней открылись законы, проявляющиеся на уроне микрочастиц, секреты дематериализации, способы проникновения в параллельные миры.

Отстранившись от чтения, она смотрела на своё исхудавшее отражение в зеркале и – её глаза светились возвышенным вещим знанием. В то же время она думала, что ввергнута в грех очень тяжкий. Она торопливо и испуганно покидала библиотеку, бродила среди клумб с бесчисленным количеством роз самых разных цветов и оттенков. В их яркой гармонии возникали иные образы: пепельно-серые скульптуры, внезапно озаряющиеся сребристым блеском настенные рисунки в виде магических кругов... Никем не нарушаемое одиночество способствовало развитию у неё  галлюцинаций: среди отцветающих кустов сирени мелькали какие-то бескровные лица, а из тени высокой ели на неё смотрели без живого блеска глаза монаха- госпитальера.

Благоразумие заставило её прекратить чтение рукописей. Собрав все силы, она пошла в церковь. После исповеди она старалась забыть всё, что связано с тайными науками, но стать прежней уже не могла.


В жизни дома между тем начали развиваться непредсказуемые события. Хотя день, казалось, начался как обычно. Ни Платон, Ни Лиза, читавшая новый роман А.Белого, уютно устроившись в широком кресле, не обратили внимания на слишком короткий визит Германа и Далматова к Антонию Ильичу. Внезапно дверь кабинета Платона распахнулась, словно от сильного ветра, вбежал Антоний Ильич.Он заметался между дверью и столом, с которого разлетелись во все стороны и на пол бумаги, произнося какую-то обличительную речь.

- Дьявол никого не щадит: ни бездарей, ни гения! Они не понимают своей природной сущности, заражаются страстью возвыситься над подобными себе глупцами. Богатство! Слава! Соблазн покорить недосягаемые вершины наук кружат им голову. Гордыня их сводит с ума. А дьявол подсовывает и подсовывает им порции лжи и яда в искорёженное их сознание, хохочет, видя, как вы губите свою жизнь. И она туда же...Хлязда этакая!

Антоний Ильич бледен. Исчез крепкий загар на его лице и шее, сравнялся с белой расстёгнутой батистовой сорочкой. Видя, как отец тяжело дышит и путается в словах, Платон беспокоится.- «В чем причина такого сильного расстройства?  Он же на грани апоплексии! - думает Платон. Антоний Ильич всё сильнее распаляется.

- Что вы, отец, вокруг да около? Перестаньте колобродить! – в сою очередь крикнул Платон, решив, клин клином выбивать, - Извольте изъясняться прилично!  Если речь идет о нас, о ваших детях, то вы забыли об этом, забыли, что на вас крест, что один Бог знает помышления человеческие.
Антоний Ильич замолчал, а Платон уже пожалел о своём резком тоне. Отец смотрел на него темно и болезненно, попытался сесть в кресло, держась за сердце. Сын помог ему.

- Простите, папа, успокойтесь, объясните, что случилось? – спрашивает Платон как можно мягче. Посидев две – три минуты с закрытыми глазами, отец медленно встаёт и идет к двери, но Платон не дал ему уйти. – Скажите же, по какому поводу такая паника?
Антоний Ильич вернулся в кресло, всё ещё волнуясь, заговорил:

- Вчера я побывал у Далматовых. Ты знаешь, какие у нас с ними отношения, что наша Дарья влюблена в Германа. Я хочу, чтобы она была счастлива, и я готов сделать всё для этого. Сегодня они явились к нам...

Герман просит руки Дарьи – она вдруг... отказывает! Как понимать это?! – опять
закричал отец.

- Я вас понимаю, папа, разделяю с вами ваше беспокойство, но стоит ли из-за этого доводить себя до удара, будто мы стоим на грани краха. Да, неужели на Далматовых свет клином сошёлся. Даша выросла и...

- Дашка мала и бестолкова, чтобы распоряжаться жизнью всей нашей семьи! – стоял на своём Антоний Ильич.

- Если она мала и бестолкова, как вы изволили выразиться, то тем более нечего спешить выдавать замуж. Если Далматовы – порядочные люди, они поймут и переживут. За Дашу нам нечего беспокоиться: такая красавица в девах не состарится.

- Вот – вот, только и слышишь: красавица, умница... Тьфу! Гордыню воспитали,

- Гордость и гордыня – разные вещи. Только неполноценный человек не имеет гордости, который не любит себя. Добиваться успехов в жизни, гордиться ими – не грех. Не этому ли вы меня учили всегда? Извините, папа, но в вас сегодня взыграла греховная гордыня - «Моя дочь посмела ослушаться меня!?» Сестра у меня одна. Я тоже хочу, чтобы она была по- настоящему счастлива.

- Не о себе и я забочусь. Позор ведь! В нашем роду не было и не будет фигляров, пока я жив. И я не собираюсь ... Далматовы... – известная фамилия...

- Ах, Боже мой! Дворяне... Герман - такой корнет, что только сабля да колет и - больше ничего нет!

- Выходит – Я для него Ананья, а для дочери каналья?

- За алтын счастья не купишь. Не знаю о чём вы думаете, обрекая дочь на бедность? Вы решили вечно платить долги Германа, из-за того, что он потомственный дворянин.

- Но она  любит его! И он её любит...

- Не хитрите, дворянство, фамилия вас прельщает. Наша фамилия не хуже. Я горжусь своей купеческой фамилией! Горжусь своим дедом – потомком греческих купцов, пришедших в Северное Причерноморье. Они воздвигли четыре греческих города.  Среди них Ольвия – самая богатая.

- Не вспоминал бы ты об Ольвии!  Сто лет мы несём убытки от бесплодных  её земель. Твой дед помешался на античности. Где была та Ольвия? Две тысячи лет прошло! - не сдаётся Антоний Ильич.

- Значит, этот город был, действительно, таким богатым, что имя его сквозь тысячелетия проросло.

- Не было  никогда здесь Ольвии. Твой дед выиграл в карты Ольгию, или Ольговку, мне на горе. Потом переименовал её в Ольвию.

- И правильно сделал, что переименовал - он старался повернуть души людские к благу. Ибо нельзя забывать своих предков.

- Бог отвернулся от нас. Гордыня не даёт покоя нашему роду. Сколько можно терпеть этот бред, повторять утопию: « Надо сделать крестьян трудолюбивыми, зажиточными хозяевами?» - Я руководил, помогал, как твой дед наказывал. И – что вышло? Теперь ты - на эти же грабли!

- И вы, папа, решили продать то имение Крестьянскому Банку, чтобы с глаз долой?

- А что мне остаётся делать в настоящее опасное время? Ждать пока оно вспыхнет, как в пятом году?

- А не ольвичане  ли спасли тогда имение, - напомнил Платон отцу, - На кого мы оставляем этот дом на долгие месяцы?

- Тогда давай подарим его им. Хотя по новому закону они могут  за бесценок купить его у Крестьянского банка. Слава Богу,  я не увижу, какие из крестьян хозяева имения получатся, - слышал, в Сибирь они собираются.

- Зачем им наше имение на песчаной земле? На вольной Сибирской земле они создадут своим трудом новую жизнь, о которой ещё Сенека говорил: «Жизнь не сама по себе благо, а только хорошая благочестивая». Видно так было всё-таки Богу угодно, что наш род столкнулся с потомками города Ольвии, которые из поколения в поколение передавали легенды о Счастливом городе. Чем дальше и труднее становилась жизнь, тем сильнее мечта о счастливой жизни. Каждый раз, когда дед приезжал сюда, он обязательно беседовал с долгожительницей Ольвии - с  Алексиной. Взгляните на Княжеский курган – обыкновенный холм... А народ утверждает, что на нём стоял Царский дворец. Археологи ведут раскопки на месте бывших городищ. Светило мирового масштаба приехал.

- Не надо меня просвещать, как гимназиста! – крикнул Антоний Ильич и вышел из кабинета.

В нем росла тёмная природная сила, злая в своём исключительном эгоизме до безумия: всё отнести к себе, всё определить собою.

«Надо срочно поехать к Далматовым, всё решить немедленно!» - твердил он, говоря  сам с собою.

  Платон видел, как часто  грустит мать, как сильно изменился с годами отец, но не видел пути исцеления родного ему человека, который воспитывал его в достойнейших правилах. Оставшись один в кабинете, Платон вспоминал, как отец приучал его не бояться темноты, выводя его в ночную степь. Где-то в темноте паслись и всхрапывали лошади. Над курганами, над редкими кустами и деревьями, похожими на первобытные чудовища, над пугающей неизвестностью и темнотой далью горели звезды, далёкие и непонятные, как глаза неведомых зверей.

Преодолевая страх, Платон искал в темноте хворост и дрова для костра. Потом он смотрел на яркий огонь и слушал рассказы отца.- «Много – много лет назад, когда здесь не было городов и сел в этой степи бродили громадные хищники. Они кружили у стоянок людей. Их дразнил запах жареной на костре пищи. Они рычали и ревели на всю степь, боясь приблизиться к огню. Жарко горел костёр. Мужчины племени всегда были готовы защитить женщин и детей, которые спали в пещерах. Смелость – первый друг и помощник мужчины», - говорил ему отец.

Платону было совсем немного лет, когда однажды отец посадил его впереди себя на коня, и они быстро поскакали... Вдруг конь так понесся с горы, что казалось: ещё мгновение - и они разобьются, перевернувшись вместе с конем через голову. Но отец удержал коня. Платон тогда подумал, что с отцом ничего не страшно.

Когда Платону исполнилось пятнадцать лет, а Даше было всего пять – он сам воспитывал в сестре храбрость, рассказывал ей те же легенды, знакомил с астрономией, учил бесстрашно скакать на лошади. – «Кажется, это всё было вчера.  Сегодня стоит вопрос о её замужестве... У Даши светлая, тонкая, нежная душа. Она достойна настоящего счастья! – волновался Платон, - Надо с ней поговорит» - Он вышел из кабинета, чтобы найти сестру, но тут ему сообщили, что приехал профессор Кваснецкий. - «Вот так всегда – на самое нужное дело не хватает времени»,- подумал Платон.


Трехэтажный дом на взгорье постройки начала 19-го века исторической ценности не представляет, но профессор Кваснецкий принял приглашение – посетить имение. Накрапывал дождь. Пролетка доставила гостя к парадному крыльцу. Он быстро поднялся к двери за колоннами. Его ждали. Дверь распахнулась. Слуга принял плащ и шляпу.

В просторном вестибюле мраморный пол, чугунная литая узорчатая лестница, ведущая в верхние этажи, старинная мебель. Здесь, как и снаружи модерн смешался со стариной. Разглядывая со сдержанным интересом дом, профессор успевает благодарить, отвечать на вопросы: «Спасибо, великолепно»

В большой светлой столовой белый стол овальной формы заполнен фарфором и серебром. Все добротно, празднично сияет. В широкое окно виден сад. Белые прозрачные шторы слегка трепещут от ветра, вносящего запахи омытых дождём трав и цветов. Кваснецкому кажется, что он пришел к своим знакомым в Замоскворечье. Он весело шутит: « Кушаю всё, пью тоже всё, кроме  кваса. Походная жизнь приучила ко всему. Я не гурман, но считаю кулинарию одним из древнейших искусств, которое развиваясь, медленно, но упорно меняло человечество. Чем выше общественный статус владельца кухни, тем она роскошнее. Археологические находки кухонной утвари дают возможность определить период существования городища, изучать его историю. Показывая дом, Платон объясняет профессору:
       «Когда французы жгли Москву, сгорел дом Ильи Белоцерковского. Он купил другой, но решил построить и этот, похожий на тот, сгоревший. Но не вернуть уникальную библиотеку. Сгорели древние книги. Чудом уцелела часть античной коллекции, которую разделили между собой наследники.Вот один экземпляр,- говорил Платон, ставя бережно на стол керамическую амфору.                - Поразительно! – воскликнул профессор, - это же панафинейская амфора! Такие  сосуды наполняли маслом и подносили победителям состязаний в древней Греции. Керамика у древних греков была связана с культом, в ней отражались представления человека об окружающем мире, о космосе. Почему амфору наполняли маслом, а не вином?                -

    Наливая в амфору масло, представляли волшебное излечение ран, полученных в борьбе или в сражении с врагом. Случалось – герой умирал мгновенно от употребления чудодейственного масла. Но внезапная смерть или исцеление – это воля богов, их справедливый суд. Никому и в голову не приходило, что в масло добавили соперники яду!   – объяснил профессор.               

       – Великая культура и – детская вера богам! – удивляется Платон.

       – Месть и зависть  будут существовать вечно. Неизвестно чему послужила эта амфора,- говорил профессор, задумчиво разглядывая сосуд.

– Будем считать, что герой исцелился, прикоснувшись к амфоре – зрители ликовали и поклонялись своему кумиру. Иначе, падая, он уронил бы амфору, и она разбилась бы, - улыбаясь, говорил Платон – боги сохранили сосуд и его целебные свойства.                Потом он показал профессору керамическую шкатулку.

        – О, это пиксида!  Женщины хранили в таких шкатулках свои украшения, пиксида – обязательный свадебный подарок. А что в этой шкатулке я и предположить не могу. Разрешите открыть?               

Платон сам бережно открыл шкатулку. Словно устав удивляться, профессор, молча, рассматривал одну из лучших портретных гемм эпохи эллинизма.               

     - Это Египетский царь Птолемей и его жена Арсиноя. Прекрасная камея! Резчик виртуозно использовал многослойный сардоникс, изделие Александрийской школы. До сих пор я знал о существовании лишь одной камеи Гонзаго, которая находилась в коллекции герцогов до 1630 года. Потом она была подарена  Жозефиной Богарне  Александру первому. Это очень дорогая вещь. Если продать...               

        - Я никогда не продам её. Всё это принадлежало моим именитым предкам – греческим купцам.

- Как знать, Платон Антонич, никогда – коварное слово. Всякое может случиться. Как известно, понюшка табаку может мир перевернуть.

- Как можно сравнивать такие вещи с золотой табакеркой Наполеона! С той анекдотической историей,– ответил сдержанно Платон профессору, который хитровато улыбнулся.

- Всё-таки, Платон Антонич, если решите продать камею, дайте знать. Я...

- Зачем вам эта камея? Вам, вероятно, попадались во время раскопок вещи и дороже, и интереснее?

- Интересных находок много. Но мы не ищем клады. Наша задача – исследовать древние поселения славян, их структуру. В вашем, в древности называемом, «северском» крае мы нашли лишь подтверждение тому, как неохотно уступали свои традиции язычники: тело умерших  людей закапывали в землю, как требовала того церковь, но всё ещё жгли погребальные костры.

- А что вы можете сказать о Княжеском кургане?

- К раскопкам кургана мы пока приступить не можем. Что он Княжеский, это  всего лишь легенда. Хотя вчера мне принес один старик монету 11 века, найденную им у Княжеского кургана, отчеканенную в Крыму. Как она могла сюда попасть?

- Очень просто: купцы завезли, пробираясь сюда по рекам: Днепр, Десна, Сейм и так далее.

- Это ещё надо доказать, - говорил профессор, садясь в пролётку.
Проводив гостя, Платон сразу же пошёл к отцу в кабинет, чтобы убедиться, всё ли с ним в порядке, здоров ли он. Антоний Ильич встретил сына тем же суровым взглядом.

- Я должен поехать к Далматовым. Надо всё уладить. А ты завтра поезжай в Москву. Не задерживайся там. Может, этой осенью свадьбу ещё сыграем.

- Не надо вам ехать туда. К чему такая спешка? Вы что...? – голос Платона зазвенел и осекся. Но отец понял, что означал сей вопрос.

- Да – да! Я сошёл с ума! А кто не рехнется, - окажись на моём месте?

- Я не позволю позорить мою сестру! Она поступила так, как должна была поступить. Она не любит Германа.

- А я не привык отказываться от своих слов. Дарья знала, почему мы принимаем в нашем доме Германа. Что о нас подумают люди? Она поступила необдуманно. Мы её не подготовили.

- Нет! Пусть Герман получает, что заслужил. Это его проблемы. Давайте оставим всё, как получилось. Не надо спешить. Если они любят друг друга, они помирятся. Так будет прилично, честно, красиво.

- Пусть будет по-твоему. Я не буду ни на чём настаивать. Я должен убедить Далматова, наши отношения не должны измениться. Я всё-таки поеду...

- Сохраняйте спокойствие и достоинство, папа, - сказал Платон и сразу же пожалел о том, что согласился. « Неизвестно до чего они там договорятся. Отец почти болен. Неужели он боится, что не успеет устроить Дашу?» - беспокоился Платон. «Нельзя оставлять здесь такие беспорядки, - рассуждал он, отправляясь на станцию, - да и Лиза заждалась меня в городе».

Небо ясно, безоблачно, совсем не так было на душе у Платона. Платон упрекал себя, что так и не поговорил с Дашей, что не обращал внимания на чрезмерную  дружбу отца с соседом. - «Чем этот щеголь со своим отцом - кознодеем очаровал отца?» - сердился Платон. Арефий, молча, погонял коней, не заводил разговора, понимая, что хозяину не до него.

Но вот и станция. Поезд уже сердито пыхтел, дожидаясь отправления. Платон вошел в вагон и увидел профессора Кваснецкого, хотя об этой встрече они не договаривались. Тем не менее, скучать им в дороге не пришлось.


Не прошло и трех дней, а Платон с Лизой поспешили вернуться в имение. Платон знал, что такое волнение для отца не пройдет бесследно. Антоний Ильич, действительно, приболел, еще не ездил к Далматовым и очень беспокоился по этому поводу.

Даша молчала, не желая говорить о Германе. И только лето продолжало своё радостное шествие по зелёной земле. А в имении притаилась уже беда, приближение которой могла почувствовать только мать.

Наталье Андреевне немало лет. В ней всё дышит порядком, мудростью. Она владеет собой, умеет скрывать свои чувства, но обмануть собственное сердце, запретить ему страдать она не в силах. Она постоянно думает о грядущих переменах. – «Какого хозяина пошлёт Бог этому старинному имению?» - Ей так хочется, чтобы и без неё здесь всё оставалось ухоженным. С верхней террасы видны все бывшие владения: поля, парк, сад, зеркало огромного пруда, дорога, пропадающая за холмами, несть раз езженная. Вдруг всё зарастёт, рассыплется, исчезнет. Страшно и жалко до боли сердечной.

Её сентиментальность не проявляется ни в словах, ни в поступках. К этому она приучила себя с младости – с тех пор, когда решилась на самый рискованный шаг в своей жизни.  Когда она – юная княжна, одна из лучших невест московских, помолвленная с вдовствующим графом В...м. убежала из дома с красавцем купцом . Эту часть своей жизни от детей она скрывает, старается не вспоминать. А вот Антоний Ильич гордится тем, как он ловко выпутался тогда из ситуации. Оставив девицу в этом же старом имении, где она более двух месяцев плакала, жалея себя и родителей,они думали, что её увез в Париж один из поклонников. Вернувшись в Москву, Антоний Ильич, выбрал момент, подсел к закутившему с горя тестю, изображал из себя щедрого и богатого гурмана. На следующий раз они встретились в том же «Купеческом клубе» как друзья. Они опять пировали и жаловались  оба на судьбу.

- Знаю вашу печаль, Андрей Иванович, - сочувственно говорил купец.

- Шила в мешке не утаишь, все знают, но кто правду мне скажет? Что я враг своей дочери? Только бы знать, где она? – горевал будущий тесть.

- Это только слова... А как только объявится вор – проклятия посыплются на беглецов, вражда, ненависть... Я уж на себе испытал. Скажите мне, Андрей Иванович, что плохого в моём купеческом звании? Почему так и норовит каждый дворянчишко  крикнуть: «Куда прёшь, свиное рыло!» А попробуй-ка я посвататься, попросить руки вашей дочери – дудки! Со двора прогоните, собак натравите.

- Я не деспот бестолковый, чтобы такому молодцу отказать. В наше время сословия уже не играют такой роли, как раньше. Но капитал – Бог! Если нищий пытается вылезти из долговой ямы с помощью женитьбы, то на меня пусть не рассчитывает. Сначала сам жить научись – потом семьёй обзаводись. А ты, Антоний, заезжай. Мой дом для тебя всегда открыт.

        «И заехал, и признался!» - хохочет про себя Антоний.

Легким движением руки Наталья Андреевна разглаживает брови, тонкие морщинки, сбегающие к уставшим глазам. Куда ушла её жизнь, на что? – На отчаяния и разочарования. Возвращение в родительский дом на улице - Тверской было уже невозможно. Круг друзей? – О них лучше не вспоминать. Париж. Заморские страны... Что от них осталось? Один навязчивый сон - «Ослепляющий закат... Наталья делает в его сторону один шаг, срывается с обрыва, на мгновение повисает над бездной, держась за корни дерева. Далеко внизу шумит и пенится ярко-синее море. – Я не умею плавать! Помогите! – кричит она людям, которых видит на изгибе берега, образующем бухту. Но они не слышат её. Она падает в море – ни страха, ни боли... Мелко. Наталья с кем-то бредет по прозрачной воде прочь от берега...» «С кем я шла?» - пытается вспомнить она каждый раз, проснувшись. Она помнит это незнакомое лицо. Однажды Наталья попыталась нарисовать его – получилось её собственное. Успокоившись, она стала забывать странный сон. И вдруг сон опять к ней вернулся. Только теперь она шла без двойника... - «Я – одна. Я всегда была одна. Я сама выбрала свою судьбу. Но зачем, Господи, напоминать мне постоянно об этом?».

Её размышления прервали звуки рояля. Это Лиза пытается переложить на музыку чьи-то стихи. У Натальи нет музыкального дара. У неё было другое увлечение в юности – живопись. Она и предрешила её судьбу. Она посещала «Общество любителей художеств», где один из молодых художников написал её портрет. Его увидел однажды купец Антоний.

- С кого писан этот портрет? – спрашивает он художника.

- Купи, тогда скажу – кто эта красавица.
Антоний торговаться не стал, купил портрет Натальи, познакомился с ней...
Синеглазый купец был в расцвете, сил и красоты. Юная, романтически настроенная княжна увлеклась красавцем. Она любила его одного всю жизнь. А любил ли он её, как обещал? Часто ли смотрит на тот самый портрет? Он в золоченой рамке висит у него в кабинете.

Наталья любит слушать музыку, когда играет на рояле Лиза. «Кажется, у Лизы сегодня получилось. А вдруг у неё – талант! Очень жаль, если её музыкальные способности погибнут так же, как мои – художественные», - беспокоится Наталья.

Всё небо и даже липовая аллея, и всё кругом - золотисто- малиновое. Волнующая музыка звала – звала куда-то, потом внезапно оборвалась. Лиза вышла на террасу.

- Какое чудное повечерие! Необъятная симфония красок! Разве можно повторить эту песню зардевшейся, точно в предчувствии любви, рябины? – вздыхает Лиза.

- Красота природы, как любовь, неповторима, - ответила Наталья невестке, изменив своей обычной сдержанности. Наверно, вечер был мистичен.

- Почему так трудно любить? Платон так часто уезжает... Мне каждый раз становится так страшно, будто я остаюсь в целом мире одна, - впервые за два года жалуется Лиза свекрови, но сразу смутилась. Почувствовав, как загорелись её щеки, она закрыла их руками. Наталья рада была доверчивому порыву невестки, но строго по-матерински её наставляла:

- Такая наша женская доля – ждать и верить в лучшее. «Ибо не муж от жены, но жена от мужа... Любовь их от Бога, Всякий любящий от Бога». Заповеди Божии не тяжкие. Ты их соблюдай – и победишь свои слабости.

- Простите, мама. Не знаю, что на меня нашло. Пойду я...

- Бог простит, дочка, иди и будь спокойна.
Традиционные обращения – «мама, дочка» были совершенно искренние, звучали по-доброму. Обе женщины, несмотря на большую разницу в возрасте, испытывали одинаковое чувство – одиночество. Оставшись одна, Наталья не о себе теперь думает. Она вполне довольна своим выбором жены для сына. – «В ней грация Дианы, строгость глаз востока». Сын счастлив. Никто не догадывается, что встретились Платон и Лиза отнюдь не случайно. Одному лишь Богу известно, чего стоила ей женитьба Платона, какие страхи и сомнения одолевали её.

«Ничего. Трудности не гора – их не обойдёшь,- размышляла Наталья, - они всегда готовы обрушиться на наши головы. Бедные мои дети! смогут ли, сумеют ли достойно жить в этой возрастающей неразберихе реформ, забастовок разбоя пожаров... Господи! Спаси и помилуй моих детей...»

Темно-синяя прозрачность неба ещё долго будет светиться. В ней колеблется рожок молодого месяца, визуально опускаясь за неровную полоску дальнего леса. Справа по низине видно ещё, как стелется белый дым невидимого костра. Всё медленно погружается в мягкую ночь. И только рыжая голова Княжеского кургана горит, точно шлем древнего рыцаря.

Какое-то предчувствие не отпускает Наталью. Уже бродит прохлада, проникая к груди и плечам под легкие шелка. Вот уже и по кургану задвигались ночные тени. В гостиной раздались фантастические музыкальные вариации. Так играет только Даша. Внизу в темноте - звонкий девичий смех, потом весёлые голоса. Они удалялись, затихая. Не слышно музыки. Вдруг в саду страстный грудной голос пропел:

                «На реке нарву одолень - траву,
Опою дружка колдовской травой,
Чтоб меня любил не ходил к другой...»

Наталья стояла на террасе в темноте, ожидая ещё какого-нибудь чуда.

- А что правда есть одолень - трава? Какая она? – От весёлого оклика Даши вздрогнула Наталья, расставаясь со своей задумчивостью.

- Это водяная лилия. О ней существует много поверий. Все они противоречивы. В средние века прекрасная белая лилия была символом девичьей чистоты и непорочности. Семена белой лилии рекомендовали как средство для усмирения страсти.

- Германа надо угостить этими семенами! – смеясь, сказала Даша. Наталья была озадачена словами дочери, её понятием о страсти.

- Яблочко ты моё незрелое! Что делать мне с тобой?

- Не старайтесь, мама, меня сбыть скорее, точно лежалый товар из папиного магазина.

- Мы не неволим тебя, срочно выходить за Германа.

- Я никогда не выйду за него! Я его не люблю.

- Как же так, дочка, - раньше ты говорила совсем иное?

- Прошло два года, мама! Он стал совершенно другим. А вы не видите.

- Хорошо, не волнуйся, прелестное создание. Идем спать.
Но Даше не до сна. Её переполняет возмущение. – «Они меня считают капризной девчонкой! А он...» Да она любила его, мечтала о встрече с ним. Её сердце затрепетало от восторга, когда этот красавец вошёл в гостиную. Он был высокомерен в своей новой военной форме. Даша думала, что он смущается. Но вот они, как в детстве, взявшись за руки, выбежали в сад и закружились... Вдруг он откровенно и бесстыдно прижал её к себе. Даша пытается освободиться.
       - «Герман!» - Он не отпускает её, мнёт платье. – «Герман, перестань!» - Но это уже не тот Герман, которого она ждала, это чудовище со звериным оскалом, которое судорожно дышало и не отпускало её. Темно. И – никого, кто мог бы её освободить. Даша отчаянно билась в его руках, кричала на него, била его по лицу, пока он её не отпустил. А на следующий день приехали Далматовы... Герман просил у Натальи Андреевны руки её дочери! Все были рады, кроме Даши...

Ночная свежесть и запахи трав вливаются в открытое окно. Устроившись на подоконнике, Даша расплетает свою роскошную косу и тихонько грустит. – «За что он меня так унизил? Зачем потом просил руки?» Внезапно её осенила мысль.

        – «Он хитрый и коварный. Он сделал так, чтобы я от него отказалась. Он не хочет на мне жениться! Продолжает бывать в нашем доме, прикидывается обиженным...
Он знает, что у меня не хватит смелости, рассказать о его гадком поступке. Все ему сочувствуют. Он издевается надо мной...»

И будто в подтверждение этой догадки, внизу из темноты, явился, гарцуя, всадник. Он несколько раз поднял на дыбы жеребца, бросил в окно пучок полыни и исчез. Только ржание коня, как дьявольский смех, прозвучало издали. -

«Ты дважды оттолкнула меня, отвергла мою любовь. Не советую тебе так же поступить в третий раз. Иначе жизнь твоя станет горше полыни. Завтра, после восхода луны, я жду тебя в нашей беседке». – Прочитав записку, найденную в полыни, Даша хотела её сжечь, но передумала, положила под шкатулку, задумалась. Она переживала, что этот глумец поссорил её с отцом, Антоний Ильич теперь не смотрит даже на неё.

Когда Даше было тринадцать лет, а приехавшему на каникулы Герману – шестнадцать, он так же напал на неё в степи, где они играли. Почувствовав интуитивно опасность, она сражалась с ним пучком полыни, расцарапала до крови ему лицо. Теперь он решил напомнить ей о том случае, о котором она забыла, не поняв ничего.- «Оборотень! Добрым молодцем прикидывался, еще смеет мне угрожать. Почему он так самоуверен? Этому должно быть какое-то объяснение. Лиза возможно еще не спит...»

Даша вышла в тёмный коридор, тихо пробирается на второй этаж. На предпоследней ступеньке, как всегда, лежит кот Кактус. Даша осторожно перешагнула через него. Но он – недотрога заворчал, замяукал. На первом этаже открылась дверь. Даша на мгновение затаилась. Сторож ушел.
Лиза не спала, читала какой-то модный журнал. Она обняла взволнованную Дашу, стала успокаивать.

- Что? Что случилось, Дашенька? Почему не спишь?

- За что Герман ненавидит меня? – плачет девочка.

- Тебе показалось, он хочет на тебе жениться – значит любит.

- Нет, не любит. Он обращается со мной..., как, будто я из борделя.

- Не может быть. Хотя мужская любовь совсем иначе проявляется...

- И ты его защищаешь!? – Даша ушла. Она не пустила к себе Лизу, когда та хотела зайти к ней в комнату, чтобы всё-таки успокоить сестру мужа, которую она любила и сочувствовала ей.

Елизавете не нравился Герман. В его взгляде скользит ленивая наглость. Капризные губы над раздвоенным подбородком слишком крупные и яркие. И весь он утрированно элегантный. Он не похож на военного, серьезного человека.- «Он не может быть верным мужем»,- подумала Лиза, когда впервые увидела Германа. Переведя взгляд на Дашеньку, она замечает между ними большую интеллектуальную разницу. В юной девушке – чистота и благородство. В синих, как у Платона, глазах умная сосредоточенность и лишь изредка промелькнёт затаённая мечтательность.

О своём впечатлении, которое произвел на неё Герман, Лиза никому не обмолвилась. Отказ Даши её нисколько не удивил. Сочувствуя разочарованной девочке, Лиза близко к сердцу воспринимает всё, что происходит в имении: Платон в городе занят делами. Антоний Ильич разгневан, ни с кем не говорит. Наталья Андреевна Задумчива и рассеянна. Тишина и скука, точно все переживают какое-то несчастье. Так человек страдает и ропщет в силу своей сверхмерной чувствительности, не зная, - что есть настоящее несчастье. По истечении времени он, оглядываясь назад, вдруг удивляется: Господи!  Как же он, оказывается, был тогда счастлив!

«К сожалению, жизнь движется только в одном направлении: вперёд, вперёд... Один только Бог знает, что ждет нас за очередным поворотом», думает Лиза, наблюдая из окна библиотеки, как ловко вскочила Даша в седло огненно-рыжего Дона, затопавшего и сорвавшегося с места. Дымом взвилась седая грива.- «Как в сказке: золотой конь с серебряной гривой»,- завидует она смелости Даши. Для неё лошадь такой же красивый, но опасный зверь, как тигр.

Частые раздумья в одиночестве развили в ней другие интересы: она увлекается поэзией, живописью... Проводя долгие часы в библиотеке, она с грустью смотрит на опустевшие шкафы, книги из них перекочевали в городской дом, потому что имение это уже продано. На обоях остались следы от снятых картин. Только копия картины Пуссена «Вдохновение поэта» на прежнем месте. Почему-то её не увезли... Может, она связана с неприятными событиями? Лиза любуется фантастической античной жизнью: группа стройных молодых людей, в центре – могучий Бог Аполлон, он опирается на лиру и указывает на свиток в руках поэта. За ним стоит Муза с полуобнаженной грудью. Поэт возвел очи к небу. Так подчеркивается его причастность к высшим силам.  - «Ни дать – ни взять – современные символисты», - улыбается Лиза. Она предпочитает лирику всем иным видам литературы... Забравшись в большое старое кресло, Лиза устроилась удобно и открыла книгу.

«Сумерки, сумерки вешние,
Хладные волны у ног,
В сердце надежды нездешние,
Волны бегут на песок...»

Стихи Александра Блока ввергли её в воспоминания.- С крепостной стены Мдины открывается прекрасный вид на всю центральную часть острова Мальта. Зеленеющие участки тянутся до самого моря, лежащего огромным бесконечным бугром на горизонте. Не слышен плеск волн. Пусты улицы Мдины. Чужая страна, её безмятежный вид ... Лиза невольно сравнивает её с бескрайними просторами своего края, и слёзы ностальгии мешают ей смотреть вдаль. Платон не понимая её состояния, успокаивает жену, обещает, что к весне они будут дома, где метут ещё метели и трещат морозы.

«И вот я здесь, куда так рвалось моё сердце... Но что мне делать? Как мне жить? Я никому не нужна. Я не могу родить ребёнка. Где-то большие города. Там настоящее искусство. Моя музыка – дилетантство, только мои мысли и чувства. Кроме музыки у меня ничего нет». – Лиза подошла к роялю. Руки её двигались всё быстрее и быстрее. Штормило море. Корабль взлетал и мчался в бездну. Она взбегает на верхнюю палубу... Море безмятежно и прекрасно. Корабль проплывает мимо острова. Белые стены великолепного города сияют на солнце.

«Я должна была остаться там, в замке моего отца»,- подумала вдруг Лиза, представив себя монахиней, заботящейся о паломниках, идущих в Святые места. Она отчетливо слышит голос кардинала: «Решайтесь... Вы остаётесь? Здесь для вас будут исполнять свои произведения великие музыканты мира» - Лиза испуганно оглянулась. – «Господи, он разбился... Но я видела его живым после...» Внезапно за окном зашумели деревья, в комнату ворвался вихрь. Разлетелись и закружились по комнате ноты. Лиза закрыла окно. Испуганно перекрестилась, но в памяти её опять зазвучал голос: «Вы, Елизавета Петровна, думаете, что избавились от меня?» - «Господи, да что на меня нашло сегодня?» - сказала Лиза и заспешила из библиотеки.

Но где ещё она может думать, мечтать? Там, в библиотеке, её другая - тайная жизнь. Вернувшись, Лиза застала Дашеньку.

- Что читаешь? – спросила она её. У девочки вспыхнули щеки. Она быстро закрыла книгу.

- Не скажу: смеяться будешь. Ты такая серьёзная, без книг всё знаешь. А я запуталась совсем.

- Самый умный  и серьёзный у нас - кот Кактус. Давай распутываться, - говорит Лиза, беря из рук Дашеньки книгу, - О! Владимир Соловьёв? «Смысл любви»... Это слишком серьёзно. Стихи у него получались лучше.

- Я же говорила, что смеяться будешь!

- Ничего смешного я не вижу. Но с философией Соловьёва ты никогда замуж  не выйдешь. Бесполезно его читать.

- А ты же вышла за Платона. Вы так любите друг друга. И Соловьёва читала... А мне не советуешь. Почему?

- Философ был сам одинок. У него не было семьи. Почитать, конечно, можно, но советоваться надо только со своим сердцем. Я бы тебе советовала просто так прочитать только...- Лиза ищет нужные строки, - вот, начало третьей главы – здесь он пишет о смысле половой любви.

Дашенька испуганно глянула на неё и ещё сильней покраснела.

- Да, не надо! Не надо.

- Половой любовью философ называет любовь между мужчиной и женщиной. Любовь бывает разная: любовь матери к своему ребёнку, любовь к  Родине, любовь к природе... Читай не бойся. Соловьёв красиво пишет.
Совсем расстроившись, Дашенька нехотя читает: « Смысл человеческой любви вообще есть оправдание и спасение индивидуальности через жертву эгоизма...»

  - Я ничего не понимаю, Лиза, я, наверно, бестолковая.

- Не волнуйся. По Соловьёву, любить значит жертвовать эгоизмом
Но эгоист- это не тот человек, который высоко себя ценит. Ценить себя, иметь собственное достоинство, сохранять свои индивидуальные черты – значит быть человеком. - Эгоист ставит в центр жизни только себя. Всех остальных расставляет по окружности, использует по своей необходимости, признавая их только относительную ценность. Способен ли человек, не пожертвовав своим эгоизмом, любить другого человека? – Нет! У Соловьева об эгоизме столько много и сложно написано, что пока всё разберёшь, забудешь, чего ты там ищешь. Читай.

- «Любовь важна не как одно из чувств,- медленно читает Даша, - а как перенесение всего жизненного интереса из себя в другого, как перестановка самого центра личной жизни. Это свойство всякой половой любви – любви между лицами разного пола, могущей быть между мужем и женой. Только такая любовь ведет к действительному и неразрывному соединению двух жизней в одну, только про эту любовь сказано: будут в плоть едину, т.е. одним реальным существом...».

- Понятно, - уставшим голосом говорит Даша, помолчав минуту, добавила: Я не верю, что философ никого никогда не любил.

- Любил, сильно любил. Владимир Соловьёв был красив: сине-серые глаза, темные ровные брови, такие же густые длинные вьющиеся волосы. Он нравился женщинам, но та, которая ему была нужна, любила другого мужчину
Всё его счастье было в науке, в философии. Мысль о том, что высокая прекрасная любовь всё-таки есть, согревала ему душу.

По всему было видно, что девочка ничего не поняла. Любовь трудно понять, объяснить словами невозможно. Тем более, если  Даша не влюблена. Она не понимает, в чем она виновата. За что на неё сердятся её родители? Ведь она их так любит! А они считают её предательницей.

- «И всё из-за этого противного Германа!» - крикнула Даша и выскочила из библиотеки. Душевное смятение её было так велико, что она вдруг побежала через парк, ничего не видя перед собой. Страданиям её нужен был выход. Померкла в её глазах ясность: её разлюбили мать и отец. - «За что?» - Мир превратился в страшную бездну, которая поглотила её радость и все мечты.

        - « Будь она проклята твоя любовь. Лучше облечь себя во власяницу! Вот что я тебе скажу, Герман. Нет, я ему напишу на столе в беседке. Далеко ещё до восхода луны. Я успею... Пруд глубокий...» - решала на бегу свою судьбу Дашенька.

Тревожно шумели деревья. Кусты цеплялись за длинное пышное платье.
Вот и беседка, куда придет Герман. Здесь они играли, читали, рисовали... Лиза нашла под скамьёй карандаш, который она уронила когда-то, написала те слова на столешнице, которые хотела бросить ему в лицо. И пошла к пруду. Спустилась к самой воде , присела на последней ступеньке. Вода чистая прозрачная. Белый песок на дне. На средине пруда есть глубокая ямина... Там утонул сын гувернантки...

Даша начала развязывать пояс, чтобы снять платье. – «Оно яркое. Они сразу его заметят» - мысленно прощается она с родителями.

- Пришла? Ха-ха-ха! – громко хохочет Герман, стоя над обрывом.
Дашу охватил ужас.- «О! Зачем со мной всё так случается?» - Минуту назад в её сердце воцарилось спокойствие, умиротворился её дух, безраздельно подчинившись принятому решению. И вдруг такое унижение!  А Герман хохотал, как дьявол, разрывая последнюю нить, когда-то связывавшую их души.

Даша бросилась в воду, изо всех сил поплыла к опасному омуту. Но Герман настиг её. Завязалась борьба. Он сильнее – вытащил её на берег.
- Убежать хотела?! – тяжело дыша, крикнул он, злясь. Это не входит в мои планы. Принцессу из себя строишь?! Я тебе покажу, кто ты такая...
На его свист из леса явилась телега. Чужой мужик смотрел в сторону. Даша приняла его за спасителя. Но Герман крикнул:

- Чего сидишь?!

Мужик соскочил с телеги, накинул Даше на голову покрывало. Потом они вдвоём обмотали её верёвкой, положили на телегу, забросали травой. Даша, охваченная отчаянием, не могла даже предполагать, куда её везут. Услышав её чихание и кашель, Герман сказал:

- Это только начало, скоро ты сойдешь с великолепного пьедестала!
Телега тряслась и скрипела по бездорожью. Больше он ничего не говорил.
Эта роль носителя зла и ненависти предназначена ему провидением. Его природе не нужна причина для свершения зла, ему нужна лишь жертва. Но Дашенька – всеми любимая, его нареченная невеста... За что? Зачем? – Чтобы возвысить гордость свою, уничтожить расстояние между её красотой небесной и его уродливой душой.  Ему неведомо, какие сокровища открывает любовь женщины.

Первейшая причина всех его недугов – зависть, развившаяся ещё в детстве. Не знавший материнской любви, оставленный и забытый матерью, отдавшей его на воспитание семье Далматовых, он рос тихим и послушным. Но всякий раз, когда его привозили в Белоцерковское имение, он невольно сравнивал свою жизнь с жизнью Даши, которой всё было позволено. Её комната полна игрушек. Во всех играх она была лидером. У неё были « замки» в саду с принцами и принцессами и пещеры, населенные злыми и добрыми волшебниками. Он завидовал, хотел, чтобы его так же любили...

Он всегда был один в своей комнате. Он с ненавистью смотрел на портрет своей матери княгини Левицкой – нарядной и красивой, но чужой дамы. Он стрелял в неё из своего игрушечного оружия, плевал, но торопливо ликвидировал результаты своих проделок. В нём развилась ненависть ко всем красивым женщинам. Он не уронил ни одной слезы, когда ему сообщили, что мать его умерла. Герман вообразил себе, что это его месть её убила. Он быстро потратил оставленное ею наследство.
   
         С возрастом он всё сильнее ревновал свою нареченную невесту, в нем прорывалась ненависть к ней. Приезжая на каникулы, он находил её ещё прекрасней. Её взросление сопровождалось какой-то таинственностью. Она смотрела на него  загадочно и насмешливо. Он ненавидел её и любил одновременно, как бывает с эгоистами. Как он был рад, когда ему однажды его приемный отец поведал о семейной тайне Белоцерковских! Он слишком долго ждал этого момента, когда он, наконец, отомстит за всё, что он пережил.


Антоний Ильич всё-таки приехал в имение Далматова. Компаньон долго держал его в прихожей. Антоний Ильич счёл такой приём неслыханным унижением и потребовал - или немедленно принять его, или он разрывает с ним  коммерческие и все другие отношения. Вышедший к нему компаньон заявил, что он согласен немедленно разделить их бизнес. На что Антоний Ильич ответил:

- Пожалуйста, надеюсь – перед этим процессом вы погасите свой долг. Гордый дворянин уверенно возразил:

- Извините, но срок кончается только через полгода!

- Только в том случае, если бизнес остаётся неделимым, в противном случае долг изымается из вашей части, так оговорено в договоре, вы прекрасно знаете, что вы получите.

- Я считал вас порядочным человеком, Антоний Ильич, а вам, не терпится меня разорить.

- Разоряет вас ваш приёмный сын Герман, которому вы позволяете тратить  средства на развлечения.

- Каждый любит своих детей, как умеет. Да Герман мне не сын, но он единственный мой племянник и наследник. Не знал я, что это может стать препятствием для его женитьбы на вашей дочери. Теперь понятно, почему она отказала ему в такой грубой форме.

- Для меня поведение моей дочери – загадка. Я согласился на этот брак, думая, что она влюблена в Германа.

- Не верю вам. Вы объясните ей: Герман – сын княгини Левицкой. Он князь... А она, Дарья ваша, не дворянская и даже не купеческая, а... дочь...
Далматов не договорил, потому что гостю сделалось вдруг плохо. Антоний схватился за сердце, ему не хватает дыхания. Бледное его лицо покрылось мелким потом. Далматов бросился к нему со стаканом воды. Белоцерковский оттолкнул его руку.

- Вы меня убить решили! Отравить хотите?

- Нет – нет! Антоний Ильич, что вы такое говорите? Да Бог с ней, со свадьбой! Пусть молодые сами разбираются. Забудем неудачное сватовство.
Гость уже справился с сердечным приступом, достал коробочку с лекарством, запивает водой. Далматов суетится вокруг него. – Вот и прекрасно! Предлагаю мир. Идемте в столовую. Там уж обед накрыт. Вы еще только подъезжали – а я  уже заказывал. У меня, конечно, не как в «Купеческом клубе». Там за «обжорным» столом заседали гурманы. Они придумывали заковыристые блюда: стерляжья уха, банкетная телятина, белая, как сливки, индюшка, откормленная грецкими орехами... Всего и не упомнишь! У нас обыкновенные щи с бараниной, зато - вино!Вино высший класс!

Антоний ничему не рад. Он думает о том, что еще известно Далматову... Чтобы узнать всё, согласился на «мир», пошел в столовую. Там говорил опять только хозяин дома. Он вспоминал, как засиживались за картами... Потом он перекинулся на историю, на стародавние обычаи. И, как всегда, хитроумный компаньон свернул в те задворки, где можно было бы, задеть достоинство своего гордого собеседника. С деланным благодушием он решил высказать то, что не удалось при первой попытке. - «Бог только душу вложил в человеческое тело, сотворённое дьяволом. Потому и живём вечно не в ладу с собой. Ещё княгиня Ольга освободила новобрачную проводить первую ночь с князем или с тем, на чьей земле она живёт. Но редкий жених мог заплатить за девственность...» - Несмотря на винный угар, Антоний не мог не понять намёк на тайну рождения его дочери Дашеньки. Это настолько шокировало Антония, что он больше ничего не слышал, что говорил Далматов.

Единственным ответом на этот вызов мог быть только выстрел из пистолета, но его у Антония не было. Какие-то слова в таком случае совершенно не возможны. Он выпил ещё вина. - «Откуда он узнал ту историю?» - Этот вопрос продолжал мучить его. Антоний до сего момента был уверен, что никто не знает, как двадцать лет назад он увлёкся красивой крестьянской девушкой. Она его полюбила так, что сделалась больной. Она таяла на глазах. Её решили выдать замуж за хорошего парня. Всё было готово к свадьбе. В последнюю её девичью ночь, когда спало вокруг всё: земля и небо, когда не было даже звезд, - она стукнула в окно его кабинета... Антоний не ждал её. Но волнуясь, как юноша, вышел в сад. Она бросилась к нему на шею. Он целовал её волосы, пахнущие травой, пытаясь разнять её руки. Она не отпускала его. Они сидели в дальней беседке, что у самого пруда. В ту ночь она не пела ему песен о неразделённой девичьей любви. Оба думали о том, что это их последнее свидание. Он хотел сказать на прощание что-то очень важное, но она закрыла его уста поцелуем. И опять он раскрыл свои объятья. Его руки навсегда запомнили её тонкий стан и целовавшие его губы. Антоний был сдержан... Сейчас он уйдет... Только ещё один поцелуй!

«Не уходи! Иначе свадьбы завтра не будет! Я умру...» - умоляла она. И произошло то, чего у них ни разу не было. Никто бы не узнал об их страстной любви.  Она вышла замуж. Родилась у неё синеглазая девочка, похожая на Антония. –

«Твоя дочь не должна жить в бедности», - сказала она, отдавая ребенка Антонию, и ушла. Больше он её не видел. Дочку назвали Дашей. Наталья любила девочку, как родную дочь. Атоний смотрел на Далматова, не видящими глазами, его мысли были далеко. А тот продолжал: «Казаки, по-старинному обычаю, похищали девиц, даже дочерей помещиков...» - Антоний вдруг почувствовал укол в сердце и заспешил домой.

«Прав был Платон. Чего я добился? Зачем я связался с Далматовым?» - стонет Антоний, держась за сердце. Встретивший его Семен сообщил:

- Дома беда!
Не дослушав его, Антоний вбегает в дом. Все суетятся возле Натальи. Увидев мужа, она заплакала.

- Даши нигде нет. Она пошла на свидание с Германом и пропала.

- Вот, на столе у Даши я нашла записку. Он велел ей прийти в беседку.

- Волки! Волки! Звери проклятые! Они украли её! – кричит Антоний, - Семён поднимай всю Ольвию, ищите.

Семен понимает: всю Ольвию нельзя оповещать – дело не простое. Более десятка мужиков верхами искали похитителя, объехали все окрестности. Не нашли. В имении Далматова тоже никого уже не было. Управляющий имением сказал, что хозяева с первым поездом уехали в Париж.

До последних минут Даше казалось, что страшный сон вот-вот кончится.-
«Не может быть, чтобы это со мной произошло. Что он задумал? Он же, кажется, любил меня. Я его ждала. Мечтала о нашей встрече...» - Телега всё трясётся и трясется где-то по бездорожью.

- Герман! – зовёт его Даша, - послушай, не надо так, ты с ума сошел. Я выйду за тебя, если ты хочешь...

- Нымае  пана, ускакав, - отвечает ей мужик хриплым голосом.

- Так отпустите меня, пожалуйста, - просит его Даша, пытаясь подняться.
Мужик молчал и продолжал ехать. Внезапно он остановил лошадь.

- Прыихалы. – сказал он, развязывая веревку и что-то ворча себе под нос.
Не успела Даша оглядеться, расправить затёкшее тело – мужик затолкал её в избушку, тонущую в высокой траве.

В маленькое оконце едва проникает слабый утренний свет. На каком-то подобии кровати сидит худая старуха, с растрепанными длинными волосами. Она сразу вскочила, затопала ногами, захохотала дико. Даша в ужасе отскочила к двери. Но старуха поймала её за плечи, глянула в глаза и, оттолкнув от себя, завыла громко, точно волчица. Даша хочет убежать, пытается открыть дверь, но мужик её, видно, крепко закрыл снаружи. – «Что делать? Господи, помилуй. Господи, спаси! - молится девочка, дрожа от страха. - Кто это сумасшедшая? Ведьма?» А сумасшедшая опять идет, протягивает к ней руки ...

- Доченька, ты пришла! Я знала... Знала! – повторяла она, страдая

- Не подходите ко мне, пожалуйста, я боюсь! – плачет Даша, толкая дверь, но она не открывается. Тогда девочка закрыла лицо руками, бессильно присела на земляной пол у порога. – «Окно! Разбить окно и попытаться вылезти...»
А сумасшедшая садится с ней рядом, гладит её по голове.

- Господи! Кто же это? – кричит Даша, вскочив,  бьёт кулачками дверь. Сумасшедшая разозлилась, схватила её за платье, тащит вниз к себе. Глянув в страшные безумные глаза, девочка, закрывшись от  них руками,  опустилась рядом со старухой. Та тоже затихла, потом вдруг заговорила:

- Я знала, что они тебя прогонят. Это Наталья... Змея - разлучница проклятая!  - Антоний любил меня – я родила тебя и отдала ему. Они богатые... выгнали тебя.

- Нет! Нет! – закричала Даша, вскочив, ударилась сильно головой о перекладину и упала без сознания. Сумасшедшая схватила подушку, положила на лицо дочери и держит.

- Спи, спи! – Баю- баю... – поёт, раскачиваясь.

Даша вздрогнула два раза и задохнулась. Только через несколько дней нашли её в этой лесной избушке на чужой земле. Рядом лежала мёртвая известная в тех местах убогая поберушка  – бывшая любовница Антония. Не смогла она жить с нелюбимым мужем, который ревновал и бил её. Сильно тоскуя по дочери, через три года она сошла с ума. В рваной одежде, голодная ходила по деревням, ничего не понимая, искала свою дочь. Случалось,- воровала детей. Её били, всюду прогоняли. Антоний ни разу о ней не вспомнил. А люди всё знают и всё помнят.

Платон один хоронил сестру на церковном кладбище в чужом селе. Антоний и Наталья были больны. Им не сказали, что нашли Дашу. Только через сорок дней они смогли приехать на кладбище. В церкви была панихида...

Это было первое большое несчастье в Белоцерковской семье. Каждый считал себя виноватым в смерти Даши. Больше всех страдала Наталья. Она очень любила девочку. После Платона у неё не было ни одной беременности. А она очень хотела иметь ребёнка. Платону было уже десять лет. Но он не понял тогда, откуда взялась у него сестра. Он, как все в доме, считал Дашеньку родной сестрой. Но от Ольвичан трудно что-либо скрыть. Они поговаривали меж собой, что Семён – управляющий имением, тоже сын Антония. Когда открылась тайна рождения Даши, Платон был шокирован поведением отца и объявил, что весной будущего года он поедет в Сибирь. Лиза пребывала в полной растерянности. Она понимала, что её беды только начинаются.