Русский рок

Из криминальной хроники
"Машина ВАЗ-2115 с телами четырех человек была найдена на трассе М-4 "Дон" неподалеку от поселка Рассвет утром 8 июля. Вскоре выяснилось, что погибшие являются семьей подполковника СОБРа. Они возвращались домой из отпуска и, видимо, в момент нападения все спали.

Газета "Комсомольская Правда" называет имена всех жертв: помимо 35-летнего Дмитрия Чудакова, убиты были его 33-летняя супруга Ирина, 7-летний сын Александр и 11-летняя дочь Вероника. "Коммерсант" уточняет, что сам Дмитрий Чудаков и мальчик погибли от выстрелов в голову, женщина - от выстрела в голову и ножевого ранения в шею, а девочка - от ножевых ранений в спину. Позднее машину пытались поджечь, но она не загорелась. По данным "Комсомольской Правды", вещи погибших были обнаружены брошенными неподалеку от автомобиля.

Глава пресс-службы ГУВД Алексей Полянский рассказал "Коммерсанту", что основная версия следствия - разбойное нападение с целью ограбления. Однако рассматривается и версия мести за профессиональную деятельность спецназовца. Бывший начальник Волго-Вятского РУБОПа Иван Кладницкий, знавший погибшего, рассказал газете, что Чудаков девять раз был в командировках на Северном Кавказе и участвовал в задержании особо опасных преступников".



И рвутся поезда на тонкие слова
…Он не сошел с ума. Ты ничего не знала.

Мы не умирая, можем знать не то, что о прошлых, а как будто сейчас идущих своих других жизнях. В обыкновенном сне. И мы думаем, что это наваждение. А это — невидимый для спящих духовно — реал.

- В поезде было душно и тесно. Поезд ехал в Москву. Из горячей точки. Набитые тюками, корзинами, узлами и одеялами купе, и люди, не похожие на беженцев, и не видно, чтоб опаленные войной. Развязность, непринужденность, навязчивость поговорить. И материнские глаза. Они еще искали сына. Вот, даже в поезде, идущем в никуда. А там, за спиной, мальчишка числится в без вести пропавших.

...Стриженный под ежика седой, сухой, жилистый и крепкий в свои 45 подполковник ехал среди гражданских в Москву, где его ждали погоны полковника. Фуршет. Прием у генералов. Встреча в Кремле, где ему пожмут руку и будто вложат в неё какую-то гадость. И через несколько месяцев он уйдет в отставку. Боевой офицер. Командир морпехов. Головорез с глазами ребенка. Убитый многократно из засады. И выживавший много раз, когда врачи всем говорили, что в нем, военном человеке, и выживать-то нечему!

Он воевал среди гражданских. Переодетых в мирных людей, беспощадных врагов. И другой раз, бывало, на команде "Огонь!" он делал осечку. Среди разорванных тел, гари, копоти и запаха фугасов, среди мелькающих фигур, стреляющих в него из-за укрытий, ему мерещились простые мужики и просто женщины. Они за что-то воевали. И он за что-то воевал. А в душе он оставался миротворцем. Он честно служил. Он выполнял мужскую работу.

Он много раз на рассвете стоял в траве, и солнце еще не освещало поле боя, и стена из гор Кавказа сужала мир, как оптический прицел. И он размышлял, что значит "небо в овчинку"? И он обращался мысленно к тем, кто был в городах и деревнях за его спиной: "Спите спокойно. Пока я здесь, с вами ничего не случится". И Родина его была не здесь. Родиной была война. А отпуском-командировкой были поездки за новым назначением. Однажды он ехал втайне от всех к своей женщине. Москвичке. Интеллектуалке. Курившей вместе с кофе тонкие сигареты. И рядом с её пачкой на ночной тумбочке лежал его "Беломор".

- В поезде играла группа "Би-2". Из радио в чьем-то купе. Или из магнитофона. Полковнику никто не пишет. И он, внимая этим словам, содрогался от пронзительной правды, скрытой в нечаянной песне. Её писали не для него. И вовсе не про него. А вышло так, что для него. И про него!

И вот теперь за его спиной была война. А впереди была Москва. Женщина. Мир. Заслуженный отдых.

И он вышел в тамбур. Покурить "Беломор". И через минуту в тамбур зашел из другого вагона с виду малолетний парнишка, совсем юнец. И он озабоченно прильнул к стеклу противоположно. И резко поворачивал голову в сторону полковника, бросая в него колючие и воспаленные взгляды. Он не был из чеченцев, этот юнец. Это был московский наркоман. И папа его служил в Генштабе. А сын промышлял коноплей, попробовав до этого и воровство, и изнасилование малолеток в подворотне, и многое еще, что связано с цинизмом, презрением ко всем живущим и пресмыкающимся духом. Юнец этот никогда не был героем. Он все делал исподтишка.

- Слышь, батя! Дай беломорину- Я кому сказал?! Оглох что ли, козел?!- раздалось вдруг, как звон разбитого стекла, в вагоне. В тамбуре, как в туалете.

Полковник не то что оглох. Он просто ослеп от удивления. Он таких пацанов спасал. Он отправлял их служить на камбуз, он их выводил в безопасное место, видя в них испорченных детей, ну, просто неспособных к бою.

- Сынок! Ты- что? — спросил полковник, как отец подвыпившего в первый раз и провинившегося сына.

- Ты чё? Не понял?! — Парень проскрипел в ответ и скривил рот. Он был в своих видениях. Ему казалось все противно. Ему послышалось "щенок". Он ненавидел. И он решительно так оторвался от двери и с другого угла тамбура в доли секунд оказался прильнувшим к полковнику. "Папаша! Ты чё ли охренел?"

Смазливые и подлые глаза пацана снизу, почти с груди настоящего мужчины сверлили ему очи и по лицу его блуждали. Мальчишка так жадно смотрел в его глаза, он хотел увидеть в них свой страх. А не увидел. И всадил мягко полковнику в живот спрятанный, было, в рукаве достаточно железный нож.

Поезд ехал из горячей точки. Парень поспешно ушел в другой вагон. Дверь в тамбуре осталась слегка открытой. И группа "Би-2" пела: "Полковнику никто не пишет"…

Война продолжалась. Все ехали в Москву. Сильный, прошедший Крым и Рым, мастер рукопашного боя, командир отборного батальона, миротворец в душе, полулежал в грязном тамбуре, измазанный собственной розовой кровью. И детские голубые глаза его смотрели из небытия на онемевших от ужаса и ломящихся теперь из вагона сюда пассажиров.

Я это к тому, что вполне и очень даже зрелый, сильный человек может стать легкой добычей недоноска.