Смертельная клятва. Глава 7

«Тела Гриса и Лициния, походящие после бойни с Киссау на груду искореженной плоти, я увидела у самого выхода. Веселые, даже добродушные, не утратившие своей веры воины вынуждены были теперь покоиться в недрах льдарских руин на позабытой Императором планете. Я ненадолго замерла подле останков космодесантников, сочтя своим долгом почтить их память краткой молитвой — возможно, а, скорее всего, так и было, их гибель дала всем остальным возможность выжить. Или просто отсрочила неизбежное.
Слова, сказанные Волгрином о моей судьбе, были столь же справедливы, сколь и жестоки, ведь теперь даже я сама не могла бы поручиться за целостность и верность собственной души. Вторая же «я» вновь притаилась в недрах сознания и безмолвствовала, словно и не существовало этой чужой и холодной, как посмертие, памяти.
Мы шли с большей осторожностью, я — впереди, как слепец, столетиями изучавший единственный верный путь, остатки группы — позади. Тяжелый пристальный взгляд Волгрина терзал затылок.
— Уверен ли ты, брат-сержант, что ведьма ведет нас к выходу? Император и Примарх завещали быть осторожными с псайкерами, ибо их души изначально несут зерно ереси даже в самой благородной оболочке. Не об этом ли говорит нам пример падшего инквизитора, наставником которого была наша поводырь?
— Брат Волгрин, вероятно, не знает, что этот сосуд греха, хромающий к поверхности,уже не раз спасал нас от ничем не замечательной участи и лишенной всякой чести гибели, — Зеттон говорил тихо, но я успела уловить нотки сарказма в его ответе. И улыбнулась.
Наверняка, по миру живут единицы смертных, удостоившихся подобной похвалы. И я — одна из них...
Развить орделивую мысль мне не удалось, ловин жестко остановил меня, оттолкнув в сторону. Привыкшие к полу-мраку глаза все же не сразу обнаружили причину остановки, но увидев, я едва сдержала комок подступившей тошноты: мы успели миновать коридора аркой покинутой залы и теперь шли по достаточно широкому туннелю; мерцающий пол устилали тела в изящных доспехах эльдар, больше десятка — светлую броню марали пятна крови, отсеченные страшными ударами конечности застыли с обнаженным оружием...
— Киссау сделал нашу работу, — мрачно заметил Волгрин, наравляя фонарь в угол, из которого доносились то ли всхлипы, то ли захлебывающиеся стоны.
Я выскользнула из-за спины сержанта и первой сделала несколько шагов к распростертой фигуре в усыпанной символами мантии. Это была женщина с искаженными, но удивительно похожими на человеческие, чертами лица, светлыми, как свет звезд волосами, кажущимися
совершенно белыми в сумраке. Отвратительная рана обнажала внутренности эльдарки. Глаза ее были открыты, а взгляд, несмотря на, несомненно, ужасную боль, сохранял осмысленность. Я осторожно опустилась подле нее и, после недолгого раздумия, поймала своей рукой ее блуждающую руку. Соприкосновение было больше похоже на падение в серебристый водоворот — ксенос не сопротивлялась, распахивая инное моему, сознание, лишь слабо застонав. То, что я чувствовала, казалось мне смутно знакомым, но не столь близким, как родниковая чистота мира Ловина Вэнса.
Слышанные уже шепотки наперебой терзали мой разум, требуя запомнить, знать, беречь... Мне стало душно,отчаяние и печаль переполняли меня и по щекам покатились слоноватые капельки. Моя «собеседница» словно старалась успеть рассказать мне все, что знала сама;
бльшинство мысле-форм были недоступны моему человеческому разуму, однако, они оставались в памяти вместе с просьбой, с последним отзвуком которой эльдарка обмякла и ее взгляд померк, подернувшись дымкой смерти. Кончики пальцев коснулись век, скрывая от мира глаза гордой дочери звездного народа. Я осторожно извлекла из тонкой оправы на лбу умершей янтарного цвета кристалл, гладкий и пульсирующе-теплый. Камень чужой души откликнулся мягкой вибрацией.
Я хотела, было, обернуться, но в ту секунду прозвучал выстрел. Снаряд болтера разбил отброшенный в бою эльдарский шлем в полу-метре от меня. Волгрин рявкнул в лицо сержанту и выстрелил еще раз, рассудив, что я уже достаточно доказала свое падение и прониклась ересью без шанса искупить вину и оправдаться иным путем, нежели смерть от освященного оружия в руке воина Императора.
Ловин оттолкнул Волгрина, сбивая того с ног, но, прежде чем оба космодесантника вновь сошлись в рукопашной схватке, гигантская тень метнулась между ними. В бешено пляшущем свете фонаря, маслянисто поблескивая лишенной покровов тушей, сержанта и его подчиненных атаковал бывший инквизитор. Весь его облик и идущий от него смрад, перебивающий запах крови, стоящий в зале, вызывали у меня омерзение и гнев. Он стал подобен тем утратившим человечность монстрам, коих когда-то мы уничтожали на поверхности мертвого мира, названия которому давать было бы жестокой бессмысленностью.
Рука потянулась к поясу, однако, моего тэнергетического клинка там не было. Вероятно, я обронила его по пути к нашей цели или его предусмотрительно забрали...
Я, отчаявшись, шарила вокруг себя дрожащими руками — в жуткой пляске теней и отсветах пламени огнемета Ловин пытался отбросить от себя воющую в предвкушении крови тварь. Волгрин беспомощно барахтался, приваленный обрушившейся колонной.
Пальцы скользнули по неровному наощупь стержню, лежащему подле мертвой эльдарки. Это был ее посох или его аналог, длинное древко сплошь покрывали письмена, льнущие мерцанием при соприкосновении к влажной ладони; заостренное навершие украшали движущиеся, словно живые, кристаллы, лиловые, мягко светящиеся минералы и плотные темные, испещренные выбитыми на тканой основе рунами, ленты.
Удивляться легкости трофейного оружия было некогда. Я подхватила посох и воспряла с пола, громко, ломким и дрожащим голосом декламируя литанию защиты.
Зеттон, дождавшись, когда сержант развернется и подставит тварь под удар, выпустил в липкую от крови спину еретика струю пламени.
Я до сих пор помню это ощущение... Еще будучи ученицей в Схоластиа Ордоса, я изучала взаимодействие с оружием ксеносов. Эльдарские сюррикен-пистолеты, впрочем, как и удивительные мономолекулярные клинки и алебарды из психокости, были для людей абсолютно бесполезны, быстро разрушаясь. Однако, унаследованный от погибшей чужой посох ожил, энергия, мое тело, хлынула в древнее оружие, я сконцентрировалась и ударила..."

— Госпожа? — наверняка, переживая еще раз события минувших столетий, Кэссель не услышала тихого, но настойчивого стука в дверь каюты.
Помощник капитана Бонеля, Стефан Красс, был одним из немногих, кто мог бы с уверенностью сказать, что ему доверяют. И был бы абсолютно прав, но, от природы замкнутый и скромный, мужчина никогда не пользовался этим хрупким кредитом, хотя и не раз оправдывал его.
Одернув темно-синий офицерский китель, он учтиво склонил голову и лишь потом взглянул на утопающую в кресле женщину, дожидаясь, когда она будет готова его выслушать.
Стефан служил на «Крадущейся Тени» еще с тех пор, когда выкупленный ушедшим в отставку Бонелем транспортник носил совершенно иное имя «Сибилла» и представлял собой беззащитное корыто. С появлением загадочной пассажирки, а потом, — и компаньонки старого капитана, судно словно ожило. Дух Машины возроптал от скуки и с борта было вытравлено название. «Тень» научилась огрызаться и показывала невероятную прыть, словно и капитан, и его корабль, переживали лихую вторую молодость. Опасность предприятий приносила неплохой доход, хозяйка не покидала суднаи служила главным
сюрпризом для абордажной команды.
Ее любили. Уважали. Старик Бонель однажды тдаже признался, что опальный дознаватель напоминает ему давно погибшую дочь... Не весь экипаж отнесся с пониманием и остался лояльным. Красс выполнял роль комиссара, расстреливая тех, кто продавал свою верность идущей по пятам Инквизиции. У помощника капитана не было иллюзий насчет Кэссель, он был простым человеком и имел сове простое мнение: ни один известный ему инквизитор в погоне за титулом и славой, коими мог быть увенчан, поймав архиеретичку, на своем пути не оставлял места ни милосердию, ни здравому рассудку. Словно загонщики, подобные люди предавались бездумной травле, не придавая значения ни количеству жертв, которых можно и нужно было избежать, ни нарушениям ими же самими законов Империума.
Госпожа лекс умудрялась проявлять завидное терпение к своим преследователям, щедрое сострадание и мудрость, суть которойКрасс и сам не всегда мог постигнуть. Едва на корабль ступили ксеносы, пленники, выкупленные псайкершей не из коллекционерского интереса, старпом изготовился к тяжелому разговору с капитаном. Но и тут, ее, Кэссель, внутренней силы хватило, чтобы уничтожить появившийся барьер отчуждения. Стефан с удивлением обнаружил, наблюдая за диковинным телохранителем, его неподдельный, хотя и тщательно скрываемый интерес, заинтересованность, коей эльдар подчинялся, неся доверенную службу с ошеломляющей преданностью. Сущность ваэля не изменилась, изменилось отношение, воспитанное в рамках нового общества, к которому ксенос хоть и с трудом, но приспосабливался. Да что там эльдар... Все они изменились. Думал ли когда-нибудь он, потомственный офицер флота, что будет странствовать по галактике и
стрелять в любого, кто посчитает своим долгом так или иначе навредить Кэссель? Он просто знал, какова она и каковой быть может. И, как и многие на «Тени», не раз был обязан ей жизнью.
— Что-нибудь случилось, Стефан? — выглядела Кэссель просто ужасно. Золотистая, словно обсыпанная сверкающей пыльцой кожа приобрела болезненный сероватый оттенок. Казалось, даже роскошные волосы цвета пламени потускнели; глаза запали и взгляд стал лихорадочно-блестящим, немного не от мира сего.
— Осталось дело, которое никто из нас не рискует начинать, — Красс замялся, — В грузовом отсеке лежат тела ксеносов, сородичей Ваэля.
Мне показалось уместным дать ему проститься с ними и так или иначе похоронить, но он заперся у себя, как только вы... — Стефан хотелсказать «умерли», но сдержался, — как вам поплохело.
— Ну что ж, надеюсь, наши традиции не смутят Ваэля, — слабо улыбнулась Кэссель, — Я спущусь к нему, дождись нас в отсеке погрузки.

Псайкер с трудом заставила себя покинуть каюту и оставить созерцательную неподвижность, в уюте которой проводила все время после ухода из медицинского отсека.
Эльдщара она обнаружила замершим подле иллюминатора. Высокий и по человеческим меркам слишком худощавый, ваэль больше напоминал гротескную статую — но это заблуждение таяло, стоило ксеносу начать движение.
Он обернулся на звук неровной поступи, черные, собранные в высокий хвост волосы мазнули бледную щеку, стекая за спину. Лиловые радужки чуть приподнятых к вискам глаз потемнели, выдавая испытываемое удовольствие: его странная госпожа очень редко спускалась со своей палубы; еще реже она искала встречи с ним, — и никогда не приходила сюда, в его персональный крошечный ад, аскетичный музей трофеев с затхловатым воздухом, наполненным запахами бальзамирующих веществ и ароматических масел. Тонко вырезанные ноздри чутко трептали. От крыльев носа пролегли едва заметные складки, предвосхищая появление привычной усмешки.
Кэссель же с любопытством разглядывала полностью обнаженного телохранителя. Сероватая, сухая, на первый взгляд, кожа была покрыта шрамами и застарелыми характерными следами пыток. Всем своим обликом ваэль напоминал гибкий кнут, тонкий, упругий, опасный. Тонкие длинные пальцы эльдара могли бы изуродовать одним изящным движением...
Впервые собственная заинтересованность так раздражала Кэссель, она испытывала странную неловкость и навязчивое желание незамедлительно покинуть каюту ксеноса прежде, чем ее голод возьмет верх и все ее существо потянется к столь желанному соприкосновению.
Ухмылка Ваэля стала куда более явной. За шесть лет его внимательной слежки, пристального наблюдения, госпожа мон’кей с трудом и завидной неохотой расставалась со своими тайнами, эти обоюдоострые игры волновали его гораздо больше, чем могло показаться.
Пожалуй, Кэссель была единственной в своем роде, диковинкой, которую Ваэль не мог вот так запросто заполучить, взять себе, укротить или использовать. Но даже это его пока что устраивало.
— Ты приготовился к визиту, — с уместным сарказмом заметила женщина, глубже запахивая теплую накидку, — Изволь привести себя в должный вид. Команда не оценит.
— Мой вид уже нашел единственного желанного ценителя, — вкрадчиво перебил ее Ваэль.
Кэссель прекрасно занала, сколь стремительным может быть эльдар, внутренне приготовившись в который раз дать отпор и поставить его на место. Однако, ксенос двигался медленно, с пружинистой грацией, ступая плавно, словно от любого неверного шага или взмаха руки гипнотическая иллюзия могла разрушиться.
Остановившись на допустимом расстоянии, он с восхитительной наглостью замер, вновь превратившись в эффектную скульпуру.
Отступать было бы глупым решением; псайкер нахмурилась и на ее скуластом лице отразилась досада, которую, впрочем, женщина поспешила скрыть под маской ледяного безразличия. Ей это удавалось почти всегда и почти со всеми.
— Не кажется ли тебе, что это шаткий путь? — ровно и немного отчужденно произнесла она, с едва заметным усилием стискивая древко посоха.
— Мой народ ходит по лезвию клинка с самого Падения, — все тем же тоном парировал эльдар, сокращая дистанцию на несколько выверенных шагов. Псайкер не шелохнулась.
Горячий влжный язык требовательно размыкал ее пересохшие губы — но все эти ощущения появились после вихря видения, повторившего каждое движение Ваэля: одна рука сгребла копну плавленного золота рассыпавшихся волос, запрокидывая голову Кэссель, вторая, — осторожно разжала побелевшие на посохе пальцы, сплетая их со своими, удерживая, болезненно стискивая.
Соприкосновение соединяло их еще несколько мгновений липкой вкусной ниточкой слюны, жадно собранной эльдаром с приоткрытых точно в неродившемся крике губ женщины.
Она обжигала его, словно открытое пламя в незащищенных ладонях и на какой-то миг Ваэль испытал трусливый укол страха, однако, отпускать не рискнул, притягивая потрясенную и растерянную добычу к себе; в стремлении ощущать и ужас прикосновения, и триумф, он содрал мягкую ткань с плеч Кэссель, исчерпывающе касаясь золотистой, щедрой на тепло и исключительно мягкой, кожи.
Для Кэссель же эта почти животная страсть обладания была чуждой, неизведанной ступенью. Все ее сознание пронизывали токи информации, тьмы, нюансов ощущений, эмоций, зиждящихся на отвратительной любому живому существу клоаке души темного эльдара, уже роденного монстром в обществе монстров, бессовестных потребителей и паразитов.
Острые зубы впились в тонкую кожицу губ, рождая, наконец, слабый отклик и ощутимую пощечину, — такого Ваэль не ожидал, рассчитывая, минимум, на быструю, но болезненную смерть.
Псайкер с легкостью отшатнулась из гибкого объятия, сделав еще несколько бессмысленных шагов назад, к двери.
В бесконечно давно минувшие секунды назад, эльдар видел в глазах женщины окрашенные кармином хищные зубья шпилей Комморага, сминаемые, как эскиз на горящем пергаменте, уступающий место ужасающим в своем декадансе видам некогда родных для темных обитателей Паутины миров — он верил, что прошлое, алой нитью протекающее в его генах видела она. Хрупкая, неуклюжая мон’кей хорошо прятала свою личину, однако, теперь Ваэль с садистским удовольствием смаковал вырванную тайну и свой собственный едва ли не благоговейный страх перед тем, чьими глазами на него смотрела Кэссель, прежде, чем антрацитовая тьма истаяла и на пушистых ресницах женщины заблестели капельки слез.
Ему хотелось вновь и вновь касатья своей гостьи, лишь бы ледяная хватка ее дара снова сжимала черствое надменное сердце, едва не лишая возможности дышать. ваэль желал ее, будто перед ним была равная, — да что там, — она была выше и куда опасней, чудовище, колотящееся в хрупкой мягкой оболочке...

«Что увидела я, коснувшись запертой в паскудных стереотипах души? Души, еще не рожденной, но уже вложенной в колыбель тельца, жаждущего крови? Души, не ведающей иного пути, даже если толкать оплот к широкой и нахоженной дороге... И вместе с этим я видела лишь утрированные пороки того общества, в котором воспитывалась сама. Мне вспомнилась мертвая провидица с Химгарла — в сравнении со мной, ее представления об устройстве мира и ценности были неверной максималистской принципиальностью упрямого подростка. И какими бы ни были знания, зашоренность и ограниченность дисбалансировали их, ровно, как и полня бесконтрольность сородичей при не менее богатом опыте. Ваэль стоял передо мной ребенком, а та, что изредка шевелилась в моем сознании, ласково и заинтересованно изучала его. Мы видели. Я запоминала — я сравнивала и давала оценку уже существующему; я любовалась — я видела, каким мог стать эльдар тысячелетия назад, родись он в ином мире... Это начинало сводить с ума, два голоса стучались в разуме.»

Ваэль легонько коснулся щеки псайкерши кончиками пальцев, ощущая все то же восхитительно-опасное покалывание. Второй раз за все то время, что он знал Кэссель, этот жест все более напоминал несвойствен6ную его рукам нежность.
Она откликнулась не сразу, пошатнулась, шепнула краткую благодарность и тут же ругнулась.
Власти над мон’кей он так и не получил; скорее, утратил уже завоеванное, к собственному удивлению — без особого сожаления.
Псайкер нырнула в неуютное, задрапированное трофейным стягом кресло с высокой жесткой спинкой, а Ваэль принялся неторопливо одевать вычещенную переливчатую броню.

Красс медленно прохаживался вдоль уложенных прямо на полу отсека, завернутых в плотные мешки для утилизации, тел ксеносов, погибших в минувшей обороне судна. Конечно, стоило избавиться от стрмительно разлагающихся останков еще до прилета на Гудрун, но помощник капитана сначала уступил настойчивой просьбе старшего медика, жаждущего изучить ксеносов и попробовать найти панацею для сержанта Ультрамаринов, а потом — счел заинтересованность Ваэля достаточной, чтобы отсрочить стандартное для имперцев погребение в космосе.
Его собственное оружие при абордаже отобрало жизнь одного из налетчиков, и Стефан не без некоторой гордости на посиделках в каюте капитана рассказал своим старым товарищам не годящуюся называться подвигом, но поучительную историю — кто знает, с чем еще придетрся столкнуться команде, а подобный опыт, — штука полезная.
Госпожа Кэссель немного задержалась и Крассу показалось, что женщина была чем-то явно раздосадована. В отличии от ее спутника. Стефан был одним из немногих, кто смог общаться с эльдаром если не на равных, то со скромной уверенностью в лояльности к своей персоне.
Сама факт присутствия ксеноса на борту уже служил пунктом обвинения, однако, и капитан, и команда не находили повода усомниться в вере госпожи Лекс или в движущих ею мотивах.
Ваэль подцепил кончиком клинка скрывающую один из трупов ткань. На узком, бледно-сероватомлице не отразилось ни брезгливости, ни, уж тем более, — скорби. Эльдар с хирургической точностью потрошил тело за телом, собирая все интресующее его в принесенные сервитором контейнеры. Лишь оружие он бережно откладывал в сторону. Смрад постепенно заполнял отсек и Красс, не выдержав, прикрыл нос ладонью. Кэссель стояла прямо, словно бы и не присутствуя; глубокий, всепроникающий печальный взгляд неподвижно остановился на спине эльдара.
Стефан приблизился и, достав из кармана кителя белоснежный платок монограммой, протянул его женщине. Он помнил прикосновение и помнил ощущение теплых, баюкающих рук. Ториф 7713 был далеким, истраченным временем пиктом, а его госпожа все такая же неизменная, сейчас стояла рядом. Она умела угадывть окрас любой эмоции — вот и теперь, лицо Кэссель перестало быть маской, губы чуть дрогнули, глаза смотрели на Стефана в этом мире и он почувствовал быстрее, чем услышал тихие слова, благодарность, искренность которой была свойственна мало какому человеку.
Спустя еще несколько неприятных десятков минут сервиторы уже грузили останки ксеносов в шлюз утилизации. Преодолевая брезгливость, Красс благословил каждого павшего, игнорируя насмешку Ваэля. Мертвые эльдары не хуже любого члена экипажа защищали судно и, по мнению помощника капитана, заслуживали хотя бы минимальных почестей и благодарности.
Покончив с сомнительным ритуалом, Кэссель, кивком распрощавшись со Стефаном, ушла, постукивая посохом, в сторону подъемника. Эльдар, к удивлению Красса, сделал несколько шагов сследом, но, словно передумав, вернулся к оружию, сорвав вспыхнувший сухой травой гнев на одном из бездушных сервиторов, снеся тому голову одним вызывающим восхищение метким ударом поющего лезвия алебарды.

— Госпожа, мы близки к Авигнору, — Бонель спустился со смотроаой галереи, лишь только двери перед Кэссель расползлись в стороны.
— Планы изменились, мой капитан, — псайкер устало потерла лоб, позволяя подоспевшему навстречу мужчине взять ее под руку. Его аура была бесхитростно-однотонной, мерцающе-теплой и лишь Кэссель чувствовала в недрах доверчиво распахнутого для нее сознания стальной стержень воли.
— Мы не летим к Кадии? — Бонель не смог скрыть ни надежды, ни явного облегчения, уловив согластное покачивание головы своей спутницы. Судить мотивы, двигающие госпожой Кэссель капитан считал делом неблагодарным, однако, старик прекрасно знал одно: достигнув планеты, полной отчаяния миллионов, гибнущих за космический форпост, «Крадущаяся Тень» навсегда потеряет свой живой талисман и каждый в команде — частичку заново рожденной души. Спроси его, Бонеля, сейчас, хоть на страшном судилище верховный инквизитор, мужчина не стал бы скрывать, что имперская еретичка всем им дарила смысл.
Снова поднявшись к обзорному иллюминатору, капитан загородил женщину чуть сутулой спиной от взглядов офицеров, снующих по мостику, по-отечески сжав ее вцепившуюся в рукав кителя руку своими ладонями.
— Это как-то связано с сержантом Хоуком? — снова согласный кивок и порция вдумчивого, нужного им обоим молчания.
Бонель размышлял над вариантами даже тогда, когда точно знал, что у Кэссель есть план. Она же, несмотря на многолетнее общение, в сотый, тысячный раз бережно листала страницы памяти своего друга...

" - Капитан, мы более не можем связаться с «Дарующим Благословение», корабли сопровождения по левому борту уничтожены, нас прикрывает только «Искупитель», «Бо Кашмир» разворачивается для залпа, его батареи по правому борту почти уничтожены, наши генераторы... — молодой лейтенкант захлебнулся докладом, промакивая выступившую на лбу испарину. Его светлые выгоревшие, цвета сухой соломы волосы сейчас больше на поминали ерш для чистки оружия. Бледное удлиненное лицо нерво перекосилось.
— Лейтенант Красс, пусть продолжают вызывать «Дарующего», мы так же разворачиваемся, всю энергию на носовые орудия, нужно отвлечь этих падальщиков... — Бонель осекся. Грохот и суматоха собственного судна, ревущий от напряжения Дух Машины, гул взрывов на нижних палубах — все стало второстепенным, когда своей цели достигли торпеды, пущенные космическим еретиком, название которого давно истлело с огрызнувшейся гигантской туши корабля.
«Дарующий Благословение» вздрогнул. Капитан почти почувствовал агонизирующую дрожь обреченного судна, все еще надеясь, что тот выдержит, милостью Императора, все до единой молитвы которому разом хлынули из памяти.
На несколько секунд на мостике повисла тишина. Бой продолжался и союзному «Искупителю» удалось дистанцироваться для дальней атаки по хаоситскому рейду.
Обломки «Дарующего» скорбно плыли мимо подобравшегося к месту крушения «Кашмира». То, что не уничтожил взрыв в топливных отсеках, доконал стремительный внутренний пожар, в считанные секунды охвативший гибнущий корабль — огонь в мгновение ока поглотил еще пытающийся спастись экипаж, жилые палубы, наполненные обезумевшими от ужаса паломниками, лучшего друга ь- прошедшего долгий путь от учебки до капитанского чина, — замершего на своем посту капитана Валиора Майофиса... И единственную дочь, помощника капитана, Серафиму Бонель."

— Сержанту должно вернуться в Орден, — тихо и мягко проговорила Кэссель. Тонкие пальцы сплелись с дрогнувшей рукой капитана и сердце женщины ощутимо и болезненно застучало в горле и висках.
Старик посмотрел в иллюминатор, покачал головой, дежурно усмехнулся в посеребренную годами бородку и вернул все внимание псайкеру. В выцветших до золотистого, некогда карих смеющихся глазах капитана Бонеля угадывалась трепещущая рябь слез.
— Не лучшее решение, моя дорогая. Но я уверен — Кадия — верх безрассудства.
Кэссель уже не улыбалась, не отвечала, застыв и широко распахнув глаза: корабль тряхнуло так, что застонал корпус, а обслуживающие Дух Машины работяги в суеверном ужасе простерлись ниц.
Из точки перехода, невообразимо-гигантской громадиной вышел один крейсер, следом — армада кораблей сопровождения... Черные борта заслоняли обзор, едва не раздавливая крошечную в сравнении «Тень».
— Инквизиция? — обреченным, но удивительно спокойным голосом осведомился Бонель
— Сомневаюсь, — раздраженно и холодно откликнулась псайкер, — Но, думаю, со знакомством затягивать не стоит.