Про жизнь

ДЕННИС КАМЫШЕВ
ПРО ЖИЗНЬ.
Ослепительное летнее солнце ненавязчиво припекало мою коротко остриженную голову. Я шел домой напрямки, через пустынный, утыканный вековыми соснами, сквер, где, пробивающееся сквозь вату тишины пение птиц,  услаждало мой слух, даря мне иллюзорное ощущение гармонии и полного покоя. Прохладный сумрак подъезда дал мне временную передышку от липких прикосновений лета и пустая, в этот час квартира позволила спокойно заняться домашним хозяйством.
Я покромсал продольно, загодя начищенные белотелые картофелины и предоставил им личный, кипящий маслом ад на медленном огне. Пока бездарные дольки покрывались золотистой хрустящей кожицей и превращались в прекрасный «картофель фри», я отбил специальным молоточком разделанную куриную грудинку, посолил, поперчил, извалял в муке,  опустил в яичную ванночку, и уже тогда положил на ворчливо шкварчащую сковороду.
Мелко порезал брызнувшие алым соком, выросшие на черноземе помидорки, присыпал их укропчиком и смешал с белоснежной сметанной. Через полчаса обед был готов, и пришедшие со школы дети с удовольствием уплетали за обе щеки мою простую, с любовью приготовленную пищу. То, что они едят американцы, называется простым нелепым словом food. Поэтому закинув в себя как в топку паровоза свой жирный и безвкусный «фуд» и залив его колой, американцы медленно набирают вес в пароксизме довольства перед туманящим сознание телевизором, со временем превращаясь в огромную расплывшуюся амебу. Бесчисленные ток-шоу про таких же амеб, разъедающая желудок кока-кола, напоминающий по вкусу жеваный картон, «биг-мак» и желание не быть хуже других – вот главные направляющие, для истинного гармоничного развития американца.
Мы же, пусть и несем по своим измученным мировым геноцидом венам, кровь тех, кого гнали из городов, прибивали к крестам и просто резали и насиловали – мы избранные богом козлы отпущения, то есть агнцы божьи, остаемся, несомненно, русскими в еде. Потому, что разваристая, дышащая паром картошечка, селедочка и потеющая слезой водочка, ну ни как не превращают нас в амеб, а вполне наоборот. И, конечно же, застолье. Родные раскрасневшиеся рожи друзей, с коими эту водочку приятно употреблять, суетящиеся вокруг с тарелками женщины, вопящие и ползающие под столом дети, смех и ощущение единения со всем этим гребанным, но таким прекрасным миром.
Мои размышления прервал звонок телефона.
- Топри тень! – поздоровалась на русском языке иврито говорящая секретарша, - Как тела?
Я подумал, что с телами у меня все в порядке, а вот дела как-то не двигаются.
- Ты был у нас на интервью, - перешла на деловой иврит дама из серьезного завода.
- Йес, мэм! – выдавил я из себя. И чуть не добавил : «Дастишь фантастишь!»
-Завтра выходишь на работу. Не забудь взять с собой бумагу от врача, что ты здоров.
Боже, как я все-таки здоров, до неприличия просто.
- У тебя же нет проблем с полицией?
И тут я сдулся. И, предатель язык, рассказал, как приняли меня жесткосердные люди в смешной голубенькой форме, как судья прихлопнул молотком мою жизнь, словно загнанного таракана и как я сожалею о своей глупой, бездарной юности, в натуре. Сказал и понял, что может быть завтра двери завода останутся для меня, закрыты.
Забурлила душа, забилось безумное сердце о  треснувшие в двух местах ребра и теперь жду я, словно казни, завтрашнего приговора. Быть или не быть?
А пока…Понял я что счастлив. Люблю женщину, с которой сейчас живу, ее детей, этот тихий провинциальный городок и жизнь, которая дается всего один раз. И прожить ее нужно так, что бы не было больно за ….Оппа, опять банальность. Мне просто хорошо. А в холодильнике есть еще литр холодного пива, а на юге остались друзья. И сын ржет как конь над моими глупыми шутками по телефону, и папа гордиться, что я оказался не таким уж мудаком, как кажется кому-то на первый взгляд. И мама переживает за мою спотыкающуюся, как заика в разговоре, жизнь и родственники любят меня, таким, какой я есть. А больше… Больше ничего и не надо. Все и так просто ХОРОШО!
21.06.2009