Не отвешенный бонус

Крутиков нащупал в кармане джинсов горсть мелочи, пошуршал смятой сторублевкой – бутылок на пять хватало с гаком. Гуляем! Он энергично толкнул дверь лавочки и по-хозяйски прикрикнул:
- Галина! Холодное Жигулевское у тебя…
Конец фразы застрял у него в горле. Вместо знакомой тесной коморки с прилавком, за которым рядами стояли сигареты, пакетики с чипсами и пивные бутылки, а под которым (только это секрет!) для своих хранилось кое-что покрепче, перед ним открылась длинная комната, обитая потертым зеленым бархатом. На потолке ее сияла старинная бронзовая люстра с хрустальным шаром, на который зачарованно пялился подвешенный рядом крокодил. Чучело крокодила, естественно, но сделанное так умело, что, казалось, вот-вот раскроет пасть и проглотит сверкающий шар, как в детской сказке – солнце.
Прилавок в комнате, впрочем, был. Только вместо сигарет и чипсов он был уставлен затейливой формы склянками, стеклянными шарами и призмами, в которых, словно в янтаре, застыли крупные цветные бабочки.
А вместо дородной Галины за прилавком стоял высокий лысоватый тип с удивительно острыми ушами и любезно улыбался Крутикову.
- Прошу вас, заходите, добрый покупатель! Хотите чаю или кофе?
Крутиков совсем оторопел.
- Мне бы пива, Жигулевского, холодного, - с сомнением произнес он. – Тут раньше ларек был… У вас пиво есть?
Лысый за прилавком развел руками:
- Увы, спиртного не держим!
- Да какое же пиво – спиртное? – удивился Крутиков. – Это лекарство, если что. Жидкий аспирин. Ну, да ладно, не держите – так не держите. Дойду до Перекрестка.
И он повернулся, чтобы уйти.
- Постойте, - всполошился продавец, которого, почему-то, очень хотелось называть не продавцом, а приказчиком. – Пива у нас нет, но есть кое-что другое, что вам обязательно понравится.  Если вы к нам смогли войти, значит – обязательно есть!
Крутиков усмехнулся незатейливому торговому приемчику, но уходить повременил. В самом деле, почему бы не посмотреть? С деньгами, вот, только плоховато, но за спрос ведь денег не берут, так?
- Хорошо, - разрешил он приказчику. – Показывайте, что у вас там?
- У нас, - приказчик полуобернулся к полкам, как экскурсовод в музее, - хранится то, что люди когда-то потеряли. В этом смысле, мы, скорее, бюро находок, чем магазин. Поэтому деньги мы берем не за товар, а только за хранение, и это выгодно отличает наши цены от цен конкурентов из Лавки Древностей!
- Я ключи от гаража недавно посеял, - с сомнением в голосе произнес Крутиков. – Случайно не приносили?
- Нет, не приносили, - замотал головой приказчик.
– Зато, - он прищурился на Крутикова, поплевал на палец и стал ожесточенно листать страницы толстой книги, лежащей на прилавке, - у нас храниться ваш потерянный первый поцелуй, не отвешенный удар в глаз, не сделанное признание в любви, и многое другое!
- Мой не отвешенный что?
- Понимаете, - затараторил приказчик, чувствуя, что клиент вот-вот сорвется, - мы храним поступки, которые вы должны были совершить, но так и не смогли. Например, хотели поцеловать девочку, или дать в глаз какому-нибудь мерзавцу, или сделать предложение любимой женщине. Хотели, но, почему-то, не сделали. Может, испугались, или постеснялись, или решили, что сейчас – не время, и потом очень об этом жалели. Так вот, все эти поступки лежат у нас до востребования. Заплатите нам за хранение, забирайте и – делайте на здоровье!
Крутиков вздохнул. И надо было так попасть! Вместо годного, полезного ларька  –  откровенное жулье, шарашкина контора. Небось, квартиры у алкоголиков отнимают, суки! Двинуть бы лысому в ухо, чтобы мозги не пудрил, да в подсобке наверняка охрана сидит. Отметелят – мало не покажется! Ноги надо делать, пока цел!
- Значит, пива у вас нет? – нарочито грубо спросил он.
- Нет, - с некоторым раздражением ответил приказчик.
- Что ж, на нет – суда нет! – Крутиков повернулся, резко дернул дверь и вывалился из лавки.
И уже уходя, услышал вопль продавца:
- Подождите! Могу предложить бонус! Первая покупка – бесплатно!
Дверь за спиной захлопнулась, Крутиков отошел подальше от странного магазина, сел на любимую скамейку у подъезда и закурил. На душе было как-то щекотно. Как-то смешно и, одновременно, грустно.
- Ну, артисты, блин! Первый поцелуй, а? Да еще и не случившийся! Когда это было-то, вообще?
Он задумался, и вдруг ясно увидел то, что, казалось, сгинуло навсегда.
Седьмой класс, май,  дискотека, девочка на год младше. Он даже не помнит ее имени. Помнит только, что танцевали они раз пять, и запах ее духов помнит, и тепло талии, от которого – странный зуд в ладонях. Он еще провожал ее потом, и они долго стояли у подъезда, в тени кустов сирени. От одуряющего запаха и от близости девочки кружилась голова, и он все думал, что надо бы ее поцеловать, да все никак не мог решиться.
А потом за ней спустилась ее мама, высокая, полная женщина, и позвала дочку домой.
На все лето он уехал на дачу, но девочка прочно поселилась в его беспокойных полувзрослых снах. Днем он начисто забывал про нее, зато ночью она брала свое, и он часто просыпался, чувствуя рядом ее тепло и слабый запах сирени. Лето кончилось, он вернулся в школу и стал искать девочку. Увы, ее отца перевели в другой город, и они уехали. Больше он ее никогда не видел.
Блин, да как же ее звали-то? Что-то украинское… Оксана? Нет. Вот память, черт ее дери!
Крутиков вдруг подумал, что обязательно должен вспомнить это самое имя. Что если не вспомнит, то будет ему плохо. Не так плохо, как обычно, а гораздо, гораздо хуже! Он встал, неровным шагом двинулся обратно к магазину, рванул на себя дверь и закричал в открывшуюся пустоту:
- Уболтали, черти! Давайте этот ваш поцелуй! Сколько с меня?
- Ты что, Степан, сбрендил? С утра – и в зюзю? – ответил ему раздраженный женский голос.
Крутиков протер глаза: в метре от него, с трудом втиснувшись за прилавок, стояла крупная Галина. А за ее спиной раскинулось привычное табачно-пивное изобилие.
- Привет, Галь, - медленно ответил он, приходя в себя. – Извини, попутался. Дай-ка мне, эта, пяток Жигулевского и пакет.
Все было так, как обычно. И, одновременно, не совсем так. Словно через витрину ларька, сквозь дородную фигуру продавщицы просвечивала совсем другая фигура, юная, стройная и гибкая.
- Слышь, Галь, а ты в какую школу ходила? – подозрительно спросил Крутиков, укладывая бутылки в сумку.
- Да в эту самую, которая во дворе, - тихо ответила она. – До шестого. А потом отца в Киев перевели, он военный был.
- И я – в эту, - в тон ей, негромко, ответил Крутиков. – А меня, случайно, не помнишь?
- Помню…