Индульгенция для алхимика. Глава 3

    ГЛАВА 3
      
                -1-
       Солнце опустилось в длинную, узкую темную тучу, оставив на прощание ярко-багряную полосу заката, обещавшую завтра ветреный денек. Потеплело, воздух, после дождя, казался пропитанным сладким ароматом резеды, распустившейся сирени, терпким запахом отцветающих бутонов крушины и конского навоза. Густав и Прош сидели на распиленных дровяных колодах, подле сарая, отпущенного им в качестве места для ночлега, из-за стен которого доносился громкий храп, перемежающийся с неприличными звуками, испускаемыми дрыхнущим Адольфиусом.
       Предложение отца Пауля приятели обсудили уже несколько раз. Проныра настаивал на принятии условий, а Шлеймниц - все еще сомневался. Уж больно крупной казалась сумма, обозначенная бароном. В Сецехове ведь отучиться можно всего за полмарки[56] , внесенной в коллегиум в качестве пожертвования. А здесь... если дело не пойдет, то останешься в кабале на всю жизнь. Прош напротив, расписывал будущее яркими красками. Ему, как прирожденному дельцу, уже вкусившему алхимического золота, все казалось простым и ясным: студиозус делает, а он - реализует. Ведь именно благодаря его стараниям в подкладке плащей зашито два полноценных талера[57] . И это - не считая трех десятков крейцеров, бряцавших в кошельке. Такая сумма, за пару лет набранная в условиях строгого монастырского контроля финансов, являлась отличной характеристикой деловой сметки фамулуса. А уж если у Проныры будут развязаны руки... полновесные гульдены потекут рекой.
       На Лимбус тихо опускалась ночь, жители Края Ада не торопясь готовились отойти ко сну. В небе на востоке заблестели первые огоньки созвездия святого Леввея, широкой белой полосой разгорался Путь Христа, в зените мягко светилась небула Двенадцати Апостолов... Густав тяжко вздохнул. В "Астрогностике" Иринея Севильского утверждалось, что на Прародине звезды совершенно другие, совсем не способные указывать на благоприятные или предостерегающие обстоятельства. Жаль, что под рукой нет таблиц. Тогда он смог бы хоть сколько-то узнать, что пророчат небесные светила...
       Шлеймниц громко чихнул.
       - Пошли спать, пока не простудились. Глядишь, с утра Господь надоумит, что нам делать, - поднялся и направился к сараю.
       - Пошли, - согласился Николас. Душевные терзания товарища он понимал, но не одобрял. Двадцать гульденов! Ха! Даже при худшем раскладе эту сумму он поднимет за пару лет. Был бы только хороший лаборариум да материалы... А для поступления на университетскую кафедру и рукоположению в священники, Гусь должен отслужить дьяком три года. Так что год в запасе имеется, даже больше. Тут, возможно, дело в другом, о чем они сегодня не говорили... Студент, верно, думает, что его сестра в Ржечи. Раз отец настоятель настойчиво рекомендовал идти в Сецехов. А они заворачивают совсем в другую сторону. Видимо, лелеет идиотскую мысль о встрече. Один раз доминиканцев обставил, считает, получится снова. Ага! Сколько таких умников на кострах сгорело? Нет, сейчас, чем дальше от Элизы, тем лучше спать. В конце концов, сменит в Эйзенахе условный знак, чтоб она или Йозеф потом сообразили где искать. Эту мысль следует до Гуся донести. На всякий случай...
      
       Ночь прошла беспокойно. В углу сарая копошились мыши, громко ворочался протрезвевший обезьян, с крыши капало, отвратительно воняло перепревшим прошлогодним сеном... Густав забылся тревожным сном, перемежающимся с кошмарами, лишь под утро. И, как всегда, стоило ему лишь закрыть глаза, кто-то бахнул дверью, холодный воздух ожег голые ступни, по векам ударили первые лучи солнца, а голос отца Пауля саданул по ушам не хуже Глориозы[58] .
       - Подъем, юнгерменны! - студиозус почувствовал ощутимый шлепок по мягкому месту. - Пора вставать, начинается новый день! - бодрости в патере хватило бы на пятерых. Словно и не пил вчера...
       Шлеймниц хотел, было, перевернуться на другой бок, объявить милитарию, что они идут к Колючим Горам и спать дальше, но... из памяти о сновидениях всплыло избитое, перекошенное лицо сестры, корчащийся на челюстном крюке Йозеф, он сам, бредущий по какой-то выжженной деревне, Адольф и Проныра, умирающие от голода, такие, как он их встретил тогда, подле Безансона...
      

       [56]- Марка - золотая монета, стоит 40 крейцеров. Три марки равны двум гульденам
      
       [57]- Талер - самая крупная монета из серебра, весит 29.5 грамм чистого серебра
       (около 1 унции)
      
       [58]- Gloriosa - точнее "Maria Gloriosa" ("Слава Марии") - один из немногих сохранившихся средневековых колоколов
       Европы, который до сих пор звонит в соборе Марии в Эрфурте. Отлили "Глориозу" в 1497 году. Колокол имеет солидные
       размеры: 254 см в высоту и 257 см в диаметре и весит 11450 кг. Продолжительное время он был одним из самых тяжелых
       колоколов не только в Германии, но и во всей Западной Европе.
      

                -2-
       Произошло это при возвращении Густава из паломничества в Сантьяго-де-Компостелло, на которое будущего алхимика благословил не только отец Сулиус, но и комтур Ордена, магистр Эдгар фон Райн. Его Преосвященство нашел юношу и еще трех студиозусов коллегиума готовыми к принятию чина субминистратума, а потому, им пришло время отправиться по пути Святой Благодати, который должен пройти каждый алхимик, перед рукоположением в законные служители Ордена Лулла. На них водрузили шляпы, с нашитыми по полям ракушками, и, помолясь, выпроводили в дорогу.
       В Галисию студиозусы прибыли через месяц, как раз накануне двадцать пятого июля[58.1] . Лето в тот год выдалось жарким: реки превратились в неглубокие ручьи, воняющие тухлой рыбой, на севере горели леса, заволакивая дымной пеленой виноградные долины, в Реймсе, Париже и Орлеане голодные жители переловили всех собак и кошек и, принялись за крыс. По этой причине, из-за болезни, задержавшийся в Бургосе Шлеймниц, решил возвращаться не по Турской дороге, а взять южнее, выйти на Поденский тракт, через Муассак, Ле-Пюи, Безансон и Констанц добраться до Аугсбурга, а там уже и до Тюрингии.
       Много он от этого не выиграл. Сеньоры и купцы никак не могли договориться между собой, юг голодал так же, как и север. На воротах попадавшихся в пути деревень, крупными буквами было написано: 'Еды нет'. Или - нарисован перечеркнутый свиной окорок. Густава выручал только креденциал[58.2] аббатства, предъявив который, он мог получить скудное пропитание в странноприимных домах монастырей. А в Бургундии, пожалуй, дела обстояли хуже всего. По дороге к Безансону, свежие холмики с крестами встречались через каждые пятьдесят ярдов, жители бежали из голодающего города, надеясь найти провиант в небольших сеньориях или аббатствах. И умирали, лишившись сил, так и не добравшись до мест, где можно раздобыть кусок хлеба.
       Свернув за очередной поворот, алхимик едва не столкнулся с низкорослой мужской фигурой, закутанной в изодранный плащ непонятного цвета, и, державшей на руках одетого в какие-то тряпки ребенка, судя по росту, лет четырех-пяти.
       - Вина... и хлеба, - пропищала фигура тонким фальцетом. - Прошу Вас, ради Господа, мой сын умирает от голода...
       Таких попрошаек на дороге встречалось множество. Но тут... что-то заставило Шлеймница остановиться. То ли умоляющий голос, полный отчаяния, то ли блеснувшие на солнце стекла очков, то ли внезапно проснувшееся сострадание... неизвестно. Провизии у Густава почти не осталось. Только полученный в аббатстве Асе дорожный паек: половина круга сыра, квадрига черного хлеба и маленький кусочек копченого сала. В Безансоне, в монастыре святого Павла, получить еду студиозус не рассчитывал. А значит, ближайшее место, где его покормят - это аббатство Монбенуа, до которого топать около сорока миль, два дня, минимум.
       Алхимик осмотрел незнакомца. Тот отличался от покойника только тем, что самостоятельно держался на ногах. Волосы на голове вылезли, обтянутый синеватой кожей череп покрыт струпьями; почерневшие глаза ввалились вглубь орбит; нос заострился, из ощеренного рта торчали кривые желтые зубы... запах тоже... аромат ландышей не напоминал. Обтянутые кожей ребра, выглядывающие сквозь прорехи в плаще, почти атрофированные мышцы на руках и ногах, а так же приросший к позвоночнику живот, придавали ему едва ли не полное сходство с известным анатомическим пособием...
      
       Субминистратум протер глаза, откидывая прочь остатки кошмара.
       - Да, дом патер. Уже проснулись. Дайте немного времени на сборы... Мы... мы согласны с предложением господина барона...
      

       [58.1]- 25 июля - в католичестве - праздник апостола Иакова, мощи которого покоятся в Сантьяго-де-Компастелло
      
       [58.2]- креденциал - "паспорт" пилигрима, где ставились отметки о посещении того или иного монастыря при совершении
       паломничества. А так же - своего рода "продуктовая карточка".
      
      
                -3-
       Возвращение приятелей в Эйзенах оказалось хоть и не триумфальным, но гораздо более комфортным, нежели исход из него. Как только они выехали на относительно твердую дорогу, а ноги перестали разъезжаться в грязи, перемешанной повозками и лошадьми, приятелей окликнул возница последнего, пятого фургона, (за которым плелась троица), и, пригласил их рассаживаться внутри.
       Эммерик (так звали кучера), молодой, кудрявый, нескладный дылда, растолкал своего уснувшего товарища, обозного повара и провиантера Ханса Две Руки, достал из-под лавки кусок сыра и бурдюк вина, жестом фокусника выудил из котомки пару деревянных кружек, после чего, предложил выпить "за знакомство". Компания была не прочь, особенно, страдавший похмельем Адольфиус. Возница и повар уважительно поцокали языком, глядя, как обезьян расправляется с первой кружкой, накапали себе, выпили, отрезали сыра, и, приступили к беседе.
       Основное участие в ней принимал Николас, поскольку Густав, утомленный бессонной ночью и тяжелой дорогой, после второго стакана присоединился к Хансу и лемуру, то есть - задремал, слушая разговор сквозь мягкое облако наплывающего сна. Проныра чесал языком, рассказывая о жизни в Аллендорфе, о своем гешефте, выложил последние Тюрингинские сплетни, услышанные от рыжего Михаэля... а взамен - выспрашивал про владения барона, характер старого алхимика - Наставника, чем кормят на общей кухне, кто из девок самая красивая, а кто - не прочь прогуляться на сеновал...
       Студиозус проснулся от громких возгласов, почти уже в городских воротах. Оказалось, возмущался фамулус, недовольный увеличением таксы посещения метрополии в праздничные дни. Слегка поругавшись со сборщиком, Прош заплатил пфенниг, получил пару жетонов - разрешений и, они, наконец, проехали сквозь башенный коридор.
       Улицы Эйзенаха, разукрашенные желто-зелеными цветами Дома ландграфа Тюрингинского оказались почти пустыми. Судя по стоявшему почти над колокольней Солнцу, время близилось к шестой молитве, а значит, утренняя казнь трубадура уже состоялась, и, народ скорее всего, внимал слову пастыря, обличающего светские развлечения и плохих поэтов. Маленькому обозу барона это оказалось только на руку - не пришлось разгонять плетью вставших посередине дороги ленивых горожан; так что до Карлсплац, ближайшей к северным вратам площади, они добрались без проволочек.
       Остановились подле хостилиара[59] церкви святого Николая, хорошо знакомого приятелям по прошлой ночевке. К удивлению, брат - госпиталий[60] оказался на месте, а не на проповеди. Прыткий фратер тут же определил, кто в компании дорожный распорядитель, а кто - аристократ, и начал обговаривать с молчальником - камергером условия размещения.
       К друзьям, стоящим возле повозки, подошел отец Пауль, всю дорогу проведший рядом с бароном, красуясь на злом вороном жеребце французской породы.
       - Ну что, господа мерценариусы[61] ? Надеюсь, дорога не измотала? - обратился к ним патер.
       Проныра, в ответ, громко фыркнул. Не обратив на это внимания, милитарий начал объяснять:
       - Вам следует знать несколько вещей. Во-первых, как разместитесь, вы и Гуго, э... герр Гуго Майер, - поправился всадник, - наш диспонатор[62] , вон, с монахом беседует... в общем, отправитесь к церковному нотариусу, скреплять договор с сюзереном.
       Густав удивленно вскинул брови:
       - Вот как? Господин барон хочет заключить соглашение не только со мной, но и с Орденом? Я ведь всего лишь субдьяк. А если здешний камерленгер[63] не согласится?
       - Согласится, никуда не денется, - успокоил Шлеймница патер. - А как ты хотел, парень? Не платить колекту[64] ? Или, получить рукоположение и улизнуть? Нет, не выйдет... Кроме того, если ты вдруг по недомыслию что-то взорвешь, будет кому оплатить похороны и причиненные убытки. Да и пошлина с субминистратума обойдется меньше... В общем, этот вопрос решен, - капеллан чуть прищурил свои белесые глаза.
       Приятели молчали.
       - Хорошо. Второе. В походе подчиняетесь непосредственно мне. Если вдруг понадобиться куда-то отлучиться - непременно сообщайте. Иначе уедем без вас, будете догонять... и получите взыскание. Вы не в монастыре, здесь карцера нет, но не сомневайтесь, епитимья окажется очень строгой. Вплоть до бичевания. Понятно?
       Прош и Густав согласно кивнули. Бичевание? Ха! Если бы патер знал, какие в Аллендорфском карцере крысы. Да десяток плетей - за счастье!
       Тем временем, фон Хаймер продолжил:
       - По пустякам меня не беспокоить. Питание - сегодня свое, завтра - вместе со всеми. Так... что еще? Какие вопросы?
       - Э... дом патер, отправимся, как я понимаю, послезавтра? - студиозус потер затекшие кисти рук.
       Отец Пауль утвердительно кивнул.
       - Да, в понедельник. Сегодня ужин в ратуше, завтра - праздничная служба, обед у ландграфа... так что эти два дня можете развлекаться в городе, - милитарий слегка ухмыльнулся и подмигнул Николасу.
       - Надеюсь, что второе ухо у тебя цвет не поменяет. Придерживай язык, юнгерменн. И чтоб Эммерик, Ханс, или Гуго, знали, где вас искать... в случае чего. В общем, сходите к стряпчему и можете заниматься своими делами, - видя, что до приятелей дошло, капеллан повернулся и, зашагал к повозке, где ехала семья барона.
       - Что, пошли устраиваться, - Проныра поднял спящего лемура на руки. - Надеюсь, на кухне есть чем перекусить, а не как в прошлый раз.
       Густав взял котомки и повод Рыжика, всю дорогу трусившего привязанным к задку фургона.
       - Иди, - согласился студиозус. - Я пока нашего гафлингера[65] в конюшне определю.
       В результате, спустя полчаса, когда улицы стали заполнятся громко переговаривающимися жителями, расходящимися с Маркетплац, выполнявшей сегодня роль площади Топора и Плахи, приятели встретились в общей трапезной.
       Шлеймниц проглотил последнюю ложку остывшей тыквенной каши, видя нетерпение товарища, кивнул головой:
       - Рассказывай, что узнал, пока я отсыпался?
       Фамулус протянул Адольфиусу очищенное яйцо, отряхнул руки, вытер рот, и взялся докладывать:
       - Ну... местечко, вроде, неплохое. Ага. Старому Готтлибу за семьдесят, в замке он живет около десятка лет. И в лаборариум, года три, как не заходит. Говорят, дед не вредный, еще не заговаривается, передвигается сам... иногда - чудит, в смысле - детям чудеса превращения показывает, как вода в колбе цвет меняет. Еще - занимается квадриувимом[66] с Рихардом, сыном барона. А дочка, леди Зельма, сосватана уже, осенью свадьба. Тот старик, что с ними сидел - это дед ее, герр Астор фон Тишбейн, отец покойной жены Граувица, в гости едет. Ага...
       - А до Граубурга далеко? Как поедем?
       Николас почесал переносицу.
       - Говорят, к святому Антонию[67] доберемся. А поедем... по дороге поедем, Эммерик сам толком не знает. Вроде как из Эйзенаха - в Шмалькальден, а оттуда, через Фохтланд, в Регенборгское епископство. Там, скорее всего, в Пассау, потом уже в Грац. А от Граца до Граубурга совсем рядом, лиг двенадцать будет, ага.
       - Руды в баронстве есть?
       - Не-а, - потряс головой Проныра, начавший чистить второе яйцо. - Солеварня есть. И маленький вассальный городок, Мюрек называется, за ее счет живет. И еще - ткань шерстяную делают, овец в долине много. Так что красители там нужны, хорошо подняться на них можем.
       - А откуда они железо тогда берут? И медь? - Густав, налил в кружку сильно разбавленного вина, сделал пару глотков. В голову пришла мысль, что стоит купить нормального питья, оба бурдюка пусты.
       - Кузнецы немного находят, в ямах плавят. Получается... сам знаешь. Так что по горам придется побегать. Да, говорят, изредка серебряный блеск попадает. Но жилу так никто и не нашел, - Николас дал обезьяну второе яйцо.
       - Ясно. А что крепость? И сама сеньория? - Шлеймниц допил свою порцию и скривился. Редкостную гадость здесь паломникам выдают. На ужин придется потратиться.
       - Баронство? Ну... как Эммерик рассказывал... Представь себе: огромная долина между гор, окруженная лесами, пастбища, луга, колосящиеся нивы, хрустальные водопады, змейки множества ручейков и голубое небо, отражающееся в синеве озер, а в центре - прекрасный сказочный замок... Представил? Так вот это - Баварский Нойшванштайн[68] . А Граубург... Бывшее Порубежье, ага. Отец нашего барона получил бенефициум[69] , лет, эдак, тридцать назад, - фамулус почесал Адольфиусу раздувшееся пузо:
       - Наелся, мой маленький...
       - До границы далеко? - Густав немного разочаровался. Порубежье - это не подарок.
       - Говорят, лиг[70] восемь. Там крепость стоит, Курцлокк называется. Да, горы, реки, есть, две деревни, но почва скудная, скалистая, урожаи маленькие, едва на прокорм хватает, до столицы, города Грац, тридцать пять миль посуху, или сорок - по реке. С порогами. А еще - в горах недобитые шамры, осычи, даже мхоры забредают. И импуры... отец Пауль в прошлом году лично одного истребил, - Николас прекратил щекотать обезьяна и стал серьезным.
       - В общем, нам повезло. Инквизиторов в самом замке нет, только один дознаватель в Мюреке сидит. Доносчиков вычислим рано или поздно. Главное, проход сквозь Чужие Земли вызнать, контрабандисты ведь наверняка имеются. Эммерик говорит, до Сиама в Третьем Крестовом там ходили, миль семьдесят всего. Это лазейка, на самый крайний случай.
       Густав молча кивнул. На что-то подобное он и рассчитывал. Если, вдруг, Элиза и Йозеф появятся...
       Раздумья прервал Ханц Две Руки, зашедший в трапезную.
       - Эй, как тебя? Трехбровый! Дуй на улицу, господин Майер ожидает. А ты, с обезьяной, сиди, про тебя речи не было, - осадил походный кулинар начавшего подниматься вместе с алхимиком Проша.
       Шлеймниц, уже привыкший к такому прозвищу (его кто только ни придумывал, повар не первый), кивнул фамулусу.
       - Жди. А еще лучше - почисти Рыжика...
      

       [59]- монастырская или церковная гостиница для благородных. Для приюта бедняков и пилигримов служит странноприимный
       дом
      
       [60]- монах, занимающийся размещением, устройством и кормежкой гостей
      
       [61]- наемный рабочий, мастер. Иногда - наемник вообще.
      
       [62]- устроитель, распорядитель, управляющий
      
       [63]- церковное лицо, ответственное за казну и движение финансов
      
       [64]- частный налог, сбор, пожертвование
      
       [65]- порода австрийских (тирольских) лошадей и пони. Масть игреневая - рыжая с золотистым отливом, характерной белой
       гривой и хвостом, небольшими отметинами на голове и конечностях.
      
       [66]- в средние века - 2-й, повышенный цикл "семи свободных искусств", следовавший после тривиума и включавший
       арифметику, геометрию, астрономию и музыку
      
       [67]- св. Антоний - католический праздник, отмечается 13 июня.
      
       [68]- Нойшванштайн - считается самым красивым замком мира (см. иллюстрации).
      
       [69]- земельное владение, передаваемое в пожизненное пользование на условии несения службы -- придворной,
       административной, но главным образом -- военной; поэтому под бенефицием обычно понимают военное земельное держание
      
       [70]- Лига - мера длины, почти пять километров.


                -4-
       Молчальник Гуго, похожий отвисшими щеками, носом и подбородком на мастиффа, парочка которых сопровождала барона в поездке, лишь кивнул головой, показывая в какую сторону им идти. Похоже, что у местного камерленгера управляющий уже побывал: они обошли колокольню, миновали альмонарий[71] и, остановились подле старой пристройки с распахнутой настежь дверью.
       К удивлению Шлеймница, нотариусом оказался сравнительно молодой священник, для чтения и письма даже не использующий очки. Придвинув утенсилии[72] , он начал споро заполнять лист пергамента, изредка прерываясь вопросами типа: "Титул и чин родителей", "В каком коллегиуме обучаетесь", "Добровольно ли заключается соглашение". Короткие ответы Майера, порученца барона, студиозус слушал с интересом, узнав, например, что Вильгельм фон Граувиц - вассал immediati[73] герцога Штирии Оттокара Девятого, что в случае нарушения обещания, то есть, отказа в обучении, барон обязуется выплатить Ордену и Густаву компенсацию в десять талеров, что для работы служителю Лулла будет предоставлен оборудованная рабочая комната, и, что с каждого заработанного гульдена следует отдать шесть крейцеров казначею ближайшей общины Конгрегации[74] .
       Просидели около двух часов, почти до обедни, ожидая, когда стряпчий и его писарь оформят три чистовых экземпляра, исправят ошибки, поставят печать и скрепят договор четырьмя подписями. Получив свой лист, субминистратум сразу прибрал его в поясную сумку. Все. Теперь назад дороги нет. Зато - есть определенность и алхимическая мастерская. А главное, хоть какая-то свобода от постоянного надзора и жесткой монастырской дисциплины! Это будет стоить подороже двадцати золотых...
      

       [71]- помещение или место, где раздают милостыню
      
       [72]- письменные принадлежности
      
       [73]- подчиненный напрямую, первый; так именовали вассала - прима в Германии, Австрии, Швейцарии
      
       [74]- монастырское Орденское объединение
      

                -5-
       Отстояв девятый час, благо далеко до церкви идти не пришлось, Густав и Николас вышли на Карлсплац. На Площади великого короля царило оживление. Взобравшись на поребрик центрального фонтана, некий человек, одетый в сине-зеленый дуплет, увлеченно размахивал руками и что-то рассказывал. Народ хохотал, выражая одобрение громким свистом.
       - Это что, комедиант? - поинтересовался Шлеймниц у Проныры, наверняка бывшего в курсе последних сплетен.
       - Это? - взгляд Проша метнулся с пышных форм дородной презрелой красавицы к фонтану. - Не, это покойник.
       - Кто?
       - Покойник, говорю, глухой? А, ты ж еще не в курсе! - Прош даже зажмурил глаза в предвкушении рассказа о событии, взбудоражившем весь город.
       - Слушай сюда, - начал фамулус, - Тут сегодня такое творилось! На казни... - сунул в рот кусок сушеного яблока, стянутого в трактире, где столовались слуги барона, - на эшафот вывели не одного. А всех шестерых! Представляешь? У них оказалось равное число ошибок! И судьи не смогли назвать худшего. Ага. Ландграф приказал налить шесть одинаковых кубков с вином, в один из них всыпали яд... кубки поставили на поднос и каждый трубадур сам себе выбирал... А потом - все залпом выпили... рядом палач с топором, и не захочешь, а хлебнешь. Ха! В общем, одному заплохело. Народ кричит, радуется, те, кому яда не досталось, чуть не плачут от счастья, певун блюет... а как рыгать перестал, сунул руку в кошель, вытащил безоар[75] , и, сожрал, гад такой! Видать давно подозревал, что за свои стишки отраву в суп получит... рано или поздно. - Николас ненадолго заткнув рот следующим куском, продолжил:
       - Нет, ты только представь?! Все уже настроились на труп, могильщики, говорят, отличную яму приготовили, каноник мессу заупокойную начал... А он взял и все испортил, дурак. Палач, по приказу старшего судьи, остальную пятерку обыскал, но противоядия больше ни у кого с собой не нашлось. Мейстерзингера этого чего-то там поспрашивали, посовещались с ландграфом и церковником... Короче, объявили Провидением Господним, и отпустили на все четыре стороны. Только ему теперь петь песни нельзя. Под страхом усекновения главы топором. Вот он, - кивнул в сторону неудавшегося покойника Проныра, - и старается. Стихи о чудесном спасении декламирует.
       Густав хмыкнул.
       - Надо же! Восставший из мертвых... И где он только безоар нашел?
       - Как где? У архангелов[76] купил...
       Дальнейшие слова Николаса заглушили крики толпы:
       - Монашку! Монашку давай!!! Монашку!
       Артист откашлялся и поднял руку. Вопли начали постепенно утихать. А когда унялись настолько, что стало возможным разговаривать, не крича в ухо собеседнику, над площадью раздался громкий красивый звучный голос:
       - Внемлите, граждане славного Эйзенаха! Я прочитаю вам сказ о распутной монашке!
       Наступила долгожданная тишина. И тогда трубадур начал, стараясь не сбиться со стиха на песню:
      
       Звалась, не важно, как она
       Святой Клариссе отдана.
       На монастырскую еду
       Отправили бедняжку.
       Ее девичью красоту
       Увидел бес один в аду
       И соблазнить решил он ту,
       Невинную монашку[77] .
      
       Назвался Йозефом тот бес,
       В доверие к монашке влез,
       Частенько ночью приходил
       Он к девушке в аббатство
       Поил вином, кормил гусем
       И говорили обо всем,
       А через месяц совратил
       Уговорив отдаться.
      
       Густав судорожно сглотнул слюну. Это что? Это... трубадур рассказывает пошлости о его сестре?! Клариссинка... Йозеф... не может быть! Неужели это те слухи, о которых говорил отец Сулиус? Не может быть. Это ложь. Это - ложь! Элиза не такая! Субминистратум хотел закричать, но поперхнулся и закашлялся. А уши резало:
      
       Заправил черт ей свой кутак
       Но все пошло совсем не так
       Не так хотел лохматый бес
       Монашку удивить
       Из дырки выпрыгнул малец
       И в шоссах спрятался подлец,
       Попробуй спущенный конец
       Внутри штанов ловить
      
       Внутри студиозуса загоралась ярость. Значит, вот как? Не зная ничего, сочинять памфлеты, и распевать их толпе похотливых пьяных мужиков? Ах ты тварь! Сволочь! Сволочь!!! Зря ты сегодня не сдох, скотина...
       Мир вокруг Шлеймница начал куда-то медленно уходить...
      
       Увидев тут, кто к ней пришел
       Монашка, стоя нагишом
       Его короткие рога
       Определила к месту.
       Коль нижний орган потерял
       Работай головой нахал
       И языком трудись пока
       Не ублажишь невесту
      
       Последние слова алхимик почти не расслышал. Воздух заполнился маревом. Все вокруг него остановилось: перекошенные лица, падающий с дерева лист, рука Проша, тянущаяся к кошельку... Подобное уже пару раз происходило с Густавом. Однажды, когда в детстве, они на спор с соседским мальчишкой решили натянуть отцовский арбалет. Тогда ему порвало бровь, а могло и череп раскроить. И второй раз... в тот день убили младшего брата. А Гусь - не успел, слишком рано выскочил из этого необычного транса...
       Что теперь делать? Как заткнуть пасть наглецу?
       Взгляд упал на булыжную мостовую. А что? Пожалуй, подойдет! Студиозус подобрал выщербленный голыш. До пошляка ярдов пятнадцать, лишь бы не промахнуться! Шлеймниц примерялся. Марево уже начало дрожать, а лист клена - потихоньку кружиться. Выдохнул воздух, и, что было силы, метнул увесистый камень в рифмоплета - похабника.
       Чуть не одновременно с броском, по ушам резанул шквал уличных голосов, воздух со свистом прошел сквозь зубы в легкие, во всем теле образовалась какая-то невесомость и слабость... не выдержав накатившей дурноты, алхимик начал оседать на землю. В это время толпа взорвалась криками, очевидно, бросок субминистратума достиг цели, по крайней мере, голоса горе - трубадура слышно не было.
       - Эй, Гусь, что с тобой? - обеспокоился Прош, подхватывая товарища под руки.
       - Н...н... ничччего, - чуть заикаясь прохрипел студиозус. - П... ппшшли оттссюда.
       От падения его спасло только плечо вовремя подвернувшегося Николаса.
       - Пошли, если сможешь... - Проныра оглянулся. - Там с этим неудачным покойником что-то произошло. Видать, допелся. Мне, честно говоря, эта его последняя песня, как-то не очень...
       До скамьи подле странноприимного дома добрались в обнимку.
       Фамулус усадил Шлеймница, а сам побежал узнавать, что случилось у фонтана.
       В это время из хостилиара вышел отец Пауль. Наряженный в парадные, а не дорожные одежды, священник выглядел весьма внушительно, Густав его сразу даже и не узнал. В темно - синем скапуляре[78] , обшитым серебряной нитью, черно - фиолетовой рясе, на голове - пелеус, цвета индиго... Милитарий остановился рядом с алхимиком, делая рукой знак "сиди дальше":
       - Что случилось, лим? Чего такой бледный?
       - Все в порядке, дом патер... наверное, устал, голова слегка закружилась, - субдьяк только сейчас разглядел кресты, выбитые золотом на груди в ткани накидки. Сосчитал. Получилось восемь. Оказывается, bellator Christi весьма непростой воин! С двенадцатью убитыми импурами могут и в епископы посвятить! Восемь уже есть, осталось не много.
       Видя легкое замешательство нового подчиненного, капеллан успокоил:
       - Ты не барышня, не к лицу служителю Церкви и святого Лулла страдать от недомоганий. Скоро нешпоры... помолись архангелу Рафаилу, об укреплении здоровья ближних. И я о тебе не забуду, - проявив заботу, фон Хаймер переключился на другое. - Что здесь случилось, почему народ так волнуется? - указал подбородком на толпу зевак.
       - Не знаю... - Густав и вправду не знал, попал он в стихоплета, или нет. Может, тот сам поскользнулся и упал в фонтан.
       Прибежал взволнованный Николас, поклонился отцу Паулю, испрашивая разрешение говорить. Получив кивок, Проныра торжественно объявил:
       - Сегодня день полон Знамений Божьих! Бог сохранил жизнь этому бедняге, послав безоар, Церковь наложила епитимью... и когда он нарушил данный обет, Длань Господня его покарала. С небес упал камень, угодив трубадуру прямо в челюсть. Выбило три зуба и повредило язык. Теперь, когда он сможет говорить, речь окажется весьма невнятной. Ха! Поделом, негодяю! Больше похабных стишков не почитает!
       Густав вымученно улыбнулся. Он уже раскаивался за свой поступок, что поддался эмоциям, если не этот, так другой петь будет... да и молве глотку камнем не заткнешь. Зря он так с этим трубадуром. Но кто знал? Ведь Гусь метил в живот, а не в голову... хотел, чтоб певун в воду упал. Вот уж действительно, вмешалось Провидение!
       Капеллан неожиданно в упор взглянул на Шлеймница.
       - Говорите, Длань Господня? Знамения и чудеса? Да, иногда они случаются. Особенно, когда человек входит в торн[79] ... Ладно... сейчас не место и не время. Приходи в себя, лим, после службы можешь мне понадобиться. Город тебе знаком? Вот и хорошо. Прогуляемся перед ужином...
      
      
       [75]- камень из желудка горного козла, противоядие с широким спектром действия. Очень дорогое.
      
       [76]- здесь подразумевается Орден Архангела Рафаила, покровителя врачей. Служители Ордена работают во всех областях   
       медицины.
      
       [77]- Песня о монашке - написана в стиле, ритме и размере мейстерзингера из Нюрнберга Ганса Сакса.
      
       [78]- накидка, длинная широкая лента с прорезью для головы. Скапулярий надевается поверх туники и носится таким
       образом, что один его конец лежит на груди, другой на спине. Длина, цвет и форма скапулярия может быть различной, в
       зависимости от принятой в ордене.
      
       [79]- состояние близкое к шоковому, в котором замедляется течение времени. Иногда может вызываться искусственным
       образом.