Индульгенция для алхимика. Глава 4

     ГЛАВА 4
      
       ***
       Дорога бесконечной серой лентой тянулась под копытами лошадей. Солнце нагрело тент фургона, колеса скрипели, внутри царила духота, жужжали вездесущие мухи, навевая дрему и скуку. Даже окружающие пейзажи не отвлекали: Тюрингинский лес исчез из виду еще позавчера и сейчас обоз проезжал унылые серые предгорья Регенсборгского епископства.
       За спиной остались три дня пути, и, вечерние остановки: Шмалькальден, Плауен, Зульцбах... города словно нить нанизывались на спицу протекающего сквозь них времени странствия, оставаясь в памяти жесткими тюфяками странноприимных домов. Ничего интересного не происходило. Не назовешь же событием потерю подковы с задней ноги Рыжика, или несварение желудка, приключившееся с Адольфиусом? Но даже из неспешного продвижения в повозке, друзья смогли извлечь некоторую пользу.
       Пожалуй, следует начать с того, что после мессы на Пентекост, Гуго Майер официально представил молодого алхимика с прилагающимся фамулусом и лемуром семье барона и челядинцам как новых учеников Готтлиба фон Ветинса и мерценариусов. Дочь, сын и старик - тесть Граувица восприняли это известие равнодушно, а дворня, справедливо опасающаяся урезания и так небольшого дорожного пайка - настороженно. Повар Ханс, у которого существовала дежурная отговорка "у меня всего две руки", заверил своих подопечных, что ничего такого не произойдет. Еще бы! Ведь вчера вечером он имел долгий и серьезный разговор с Пронырой, сулившем по приезду в крепость золотые горы за обеспечение троицы вкусной и здоровой пищей (о Рыжике, с фуражиром пришлось договариваться отдельно). Слуги поверили и, заставили Николаса проставить выпивку "за знакомство".
       К счастью для Проша, в честь праздника раскошелился и барон, разрешив управляющему купить на ужин четыре галлона вина, так что на долю растрепы - очкарика пришлась только половина непредвиденного расхода. Адольфиус, как всегда, неравнодушный к бесплатному алкоголю, оказался на высоте: принял участие в двух драках, выпил три кварты вина и добыл трофей - кусок хвоста, с боем отнятый у не вовремя выползшей из норы крысы. Такие сомнительные, с точки зрения морали, поступки, не хуже отсутствующей молоденькой подруги согревали простую и незатейливую душу гомункулуса.
       В результате, баронские слуги приняли троицу в свою компанию. А вот с отцом Паулем оказалось сложнее. Милитарий устроил Шлеймницу натуральный допрос, выясняя, что произошло на площади. Но Густав сослался на давнюю травму, приплел свой шрам, объяснив, что монастырский отец - инфирмариус, его ранее пользовавший, предупреждал о головокружениях и возможных мигренях. Словом, кое-как выкрутился. Если у фон Хаймера и осталась тень подозрения но, тут субминистратум ничего поделать не мог.
       Алхимик и сам толком не понял, что с ним случилось. Даже Проныре не рассказал, хоть и очень хотелось, особенно после четвертой винной кружки. И уж тем более, не стал спрашивать у патера, что такое "торн", справедливо рассудив, что рано или поздно все равно узнает. В конце концов, выудив у студиозуса подробности о семье и аббатской жизни, капеллан от него отстал, предупредив, что в походе субдьякон должен помогать священнику в проведении сексты и обедни. Как раз этой необременительной обязанности, Густав оказался только рад.
       Кроме того, что нашлось занятие для души, приятели не забыли и про тело. Проныра где-то откопал кусок старого пергамента, выдал Шлеймницу свинцовое стило, после чего принудил составлять детальную карту сеньории, мотивируя тем, что план понадобится для поиска руд и прочих ископаемых полезностей. С помощью Эммерика и милитария нанесли приблизительные контуры, разбили на четыре квадрата, затем, попеременно консультируясь со слугами барона, начали рисовать холмы, горы, ручейки и дороги, не забывая о их названиях. В общем, получилось грубо и неточно, зато подробно, чем Николас и гордился.
       Внезапно повозка остановилась, заставив алхимика ткнуться носом в спину сидевшего впереди кучера.
       - Хвост козлячий, - беззлобно выругался чуть придремавший субдьяк. - Что там, Эммерик?
       - Да мхор его знает, - возница отпустил натянутые поводья. - Шуст впереди остановился, а мы следом... поди младшему Граувицу в кусты приспичило, не иначе. Зачем только неспелую киршу в рот тянул, неслух?
       Позади недовольно заворочались кемарившие на мешках с тканью Ханс, Проныра и Адольфиус.
       - Чего встали? - просипел разбуженный повар.
       - Ничего, дрыхни дальше, - огрызнулся кучер. - Когда понадобишься, разбудят.
       - Аммм...- промычал Ханс, поворачиваясь на другой бок. Ник и Адольфиус даже не подняли головы.
       Тут, от переднего фургона, прибежал запыхавшийся паж молодого барона, пятнадцатилетний Зигорд:
       - Там... рыцарь - доминиканец... со своим полуглайвом[80] ... лагерем стоит. Рыцарь ранен и у него пойманный Пришлый! - выложил новость юноша, тут же умчавшись обратно.
       Да, встреча неожиданная. Густав в задумчивости почесал затылок прямо сквозь пелеус. В это время по дорогам Марки шляются только паломники к святым местам, ищущие приключений, славы и легкой добычи раубриттеры, да неутомимые коммивояжеры - меркаторы. Ну и всякие там бароны, которым не сидится на месте. Оказывается, Sanctum Officium тоже не дремлет...
       - О как! Пришлый!? - Эммерик оглянулся. - Пойдем, посмотрим, а?
       Студиозус уже выбирался из повозки.
       - Конечно. Не каждый день Ловца и жителя Прародины увидишь... живыми.
      
       Подле головы обоза уже собралась толпа любопытных, сдерживаемых рыцарями барона. Лагерь оказался крохотным: небольшой шатер, развернутый в тени разлапистой корявой сосны, маленький костерок с закипающим походным котлом, четверка стреноженных лошадей, ощипывавших редкие кустики люцерны на придорожной поляне, да парочка братьев- доминиканцев... один у входа в маркуэ[81] , а другой, помоложе, верно, оруженосец - у костра. Был еще и третий, пойманный инквизицией Пришлый. Он лежал связанный "в дугу" как раз между палаткой и походной кухней.
       Выглядел экспатриант неважно. Грязный короткий камзол непонятного цвета был распахнут, из под него выглядывала незаправленная розовая сорочка, голова непокрыта, на ногах - оригинального фасона синие шоссы с позорным мокрым пятном на гульфике, и башмаки, с комьями прилипшей глины. На вид Пришлому можно дать лет тридцать, всклокоченные волосы, синяк на скуле, стянутый веревкой рот, щетина и мешки под глазами истинный возраст скрывали.
       Фон Граувиц и капеллан отсутствовали, очевидно, были внутри, беседовали с Ловцом. Эммерик разочарованно присвистнул:
       - Я-то думал, тут Антихрист, огонь из пасти изрыгающий, в цепи закован... а это - бродяга какой-то. Как он только ухитрился рыцаря ранить? Такой дохляк не то, что меч, он и вилы-то не поднимет.
       Кашевар - доминиканец хмуро взглянул на возницу, но снизошел до объяснения:
       - Громобой у него... был. Этот гад два раза жахнуть успел, пока мы добрались. Лошадь ранил, добить пришлось животину и, господина Шлаффена подстрелил, - повар насыпал в котел соль и принялся закидывать сочные куски мяса, судя по всему - конины.
       - Зверь, а не человек, - согласился кучер. - Это ж надо! Колдовством своим бездушным скотину губить. Как будто она в чем виновата, - коней Эммерик любил, - И что? Как схватить-то удалось?
       Оруженосец инквизитора вытер ладони о траву:
       - Как? Да просто. Тупой стрелой в башку. Хорошо, у Бальреда лук натянут оказался. Негодяй, как чувствовал, что настигаем, засаду решил устроить, подкараулил нас, - вновь обозлившись, доминиканец подошел к пленнику и отвесил хорошего пинка. Связанный Пришлый даже не дернулся, лишь яростно засверкал глазами.
       - У... гнида, глаза вылупил! - добавил ногой еще.
       - Прекрати лежачего бить, - спокойно окоротил будущего инквизитора Бернард фон Хильдегард, кригмейстер барона. - Это не по-рыцарски.
       Юнгерменн мельком глянул на солидные шпоры бывалого воина, молча поклонился, и отошел к своему вареву.
       Мастер битвы продолжил:
       - Куда ранен твой господин? Крови потерял много?
       Доминиканец мотнул головой и показал пальцем:
       - Вот сюда, в бок. Наверное, злое железо в печени застряло. Крови... с пинту, или около того.
       Кригмейстер фыркнул.
       - За медикусом послали?
       - Да, фратер Дульбах с час назад ускакал. Но доберется только к вечеру, в трех лигах отсюда дорогу оползнем после дождя накрыло. С полмили, примерно. Ночью не пройдешь. И вы, с повозками, там до утра застрянете. Так что инфирмариус в лучшем случае завтра после терции пожалует.
       Хильдегард задумчиво посмотрел на небо, на повозки, на комитиву...
       Тут из шатра вышли фон Граувиц и капеллан, сопровождаемые третьим инквизитором, комилитоном[82] Ловца. Барон жестом подозвал к себе рыцаря и Гуго Майера, отойдя с ними в сторонку. Челядинцы навострили уши, но, несмотря на все старания, ничего разобрать из беседы не смогли. Впрочем, это оказалось ненужным. Минут через пять разговор закончился, к слугам подошел диспонатор и сделал короткое объявление:
       - Становимся на ночлег здесь. До Рагенсборга нам сегодня не добраться, через десяток миль дорога засыпана. Вроде, ее расчищают, повозка пройдет, но в город все равно не успеем. Так что доставайте маркуэ, после обедни начнем ставить. Да, еще. Подготовьте четвертый фургон, завтра на нем раненого повезем.
      
      
       ***
       Обозники обустроили свой лагерь весьма споро и по всем правилам. В ближайшей роще набрали сушняка, развели огонь, Ханс Две Руки принялся колдовать над котлом, с подветренной стороны вырыли отхожее место, организовали шатер для дам, для барона и его престарелого тестя, для рыцарей (отца Пауля, фон Хильдегарда, фон Лютта, фон Ридерхоффа) и Рихарда - поменьше, ну, а для себя - место у костра, благо ночь теплая, можно и в телеге поспать, комарья мало, а охранять стоянку все равно придется по очереди. В дозор назначили пять троек (коневод, костровой и обходчик), включая двух младших доминиканцев. Старшими охраны шла пятерка рыцарей, в том числе - барон Граувиц, решивший тряхнуть отсутствующими сединами.
       О пленнике так же позаботились: сменили изжеванный кляп, напоили, умыли, выплеснув на лицо ведро родниковой воды, в сортир, правда, не повели, решив, что чем тяжелее штаны, тем сложнее бегать. Колодок в обозе не нашлось, а смирительные принадлежности инквизитора, показались неискушенным кутилёрам[85] барона Граувица несколько э... неудобоваримыми. По сей причине, Пришлого обездвижили по старинке, гуманно растянув деликвента в "полнатяга" пеньковыми веревками лицом вниз на осях ближайшей к костру телеги, под бдительным присмотром парочки мастиффов.
       Доминиканцы, практически сложив с себя обязанности сторожей, не отходили от постели сюзерена и духовного наставника, молясь о его здоровье. Отец Пауль, сведущий в ранах более всех прочих, запретил рыцаря не только кормить, но и поить, опасаясь развития гнилокровия. У доблестного фон Шлаффена появился легкий жар и вот-вот могла начаться лихорадка. По этой причине, выходившие из шатра младшие инквизиторы, кровожадно посматривали в сторону Пришлого, лелея в мечтах учинить скорую, но жестокую расправу.
       Густаву, Николасу и Эммерику, как новичкам, выпало второе дежурство, под предводительством милитария. Отец Пауль, оглядев своих резервистов (пузана Шлеймница, очкарика Проша, дылду и нескладеху кучера, раздувшегося от регулярной пьянки Адольфиуса, с глазами, превратившимися в две щелочки), печально вздохнул и, взялся за наставления:
       - Наше время - перед полуночью. Дежурим около полутора часов. Ты, Эммерик, с лошадьми, ты, Густав, отвечаешь за костер и пленника, а ты, мой синеухий друг, будешь обходить стоянку, стараясь производить как можно больше шума и отпугивать злоумышленников.
       - Э... дом патер, на нас что, могут напасть? - блеснул стеклами линз любопытный Проныра.
       - Ты что, stuppidus[83] ? - в свою очередь поинтересовался капеллан. - Кому может прийти в голову напасть на такой крупный отряд? Нет, отпугивать придется диких зверей. Кто знает, вдруг горный шерстонос на запах приползет? Вот пока он тобой закусывать будет, остальные успеют тревогу поднять. Ясно?
       - Эк... - от перспективы стать поздним ужином какой-то там носатой твари Прошу стало слегка не по себе. - Так может я это... собаку с собой возьму, ага?
       Фон Хаймер отрицательно покачал головой.
       - Не советую. Эти милые крошки тебя разорвут, словно импур кольчугу. Обезьяна своего забирай. Если что - он первый на форшмак пойдет.
       Адольфиус посмотрел на милитария с укоризной, но показывать жестами свою точку зрения на предложение рыцаря воздержался. Вдруг неправильно поймут?
       - А... от лагеря далеко уходить? - очкарик задал еще один, как ему казалось, важный вопрос.
       Священник, чуть подумал, хлопнул по щеке, согнав верткого комара, после ответил:
       - Думаю, ярдов на пятнадцать хватит. И кончай юродствовать, здесь тебе не Сарагоса, или где ты на паперти сидел? Не важно. Ничего с тобой не случится... Иначе бы посты расставили, а не прогулки под звездами устраивали... - отец Пауль, собираясь чихнуть, потер переносицу. Помогло.
       - В общем, посидите с первой сменой, чтобы не уснуть, а ты, юнгерменн, - жест подбородком в сторону Николаса, - прогуляешься немного с Шустом... или кто там у них на обходе будет... а потом - наша очередь. Апчхи! - не сдержался патер.
       - Не болейте, Ваше Преподобие! - дружно пожелала троица.
       Рыцарь Христа кивнул:
       - Не буду. Все, идите к костру... Вопросы есть?
       Густав чуть замешкался, но все же решился:
       - Дом патер... скажите... неужели со всеми Пришлыми следует поступать одинаково? Почему, раз экспатриант, то ему одна дорога - на костер? После промывки мозгов у дознавателей? Неужели они все еретики и убийцы? Неужели среди них нет нормальных людей? От которых можно получить знания и пользу?
       Капеллан тяжко вздохнул.
       - Сложные вопросы ты задаешь, студиозус. Безусловно, крохи Истины на Прародине остались. Но они настолько ничтожны, что даже у Гроба Господня, Его заповеди не соблюдаются, повсюду ложь, обман и ненависть. И с каждым годом все хуже и хуже. Нормальные люди... как учит Святой Гилберт Базельский, все те, кто получил шанс на Спасение, попали сюда, на Лимбус. С Большой Волной, в тысяча триста девяносто шестом. А там... там даже простые обыватели, те, кто ходит в их Церковь, в своей душе - еретики. Они разучились понимать, что от Бога, а что - от Дьявола. Мы - живем по учению Христову и Апостолов, а они - нарушили Вторую Заповедь, сотворили себе идола, имя которому - Прогресс. Слишком велика между нами разница, в том числе и в прошедшем времени. Хм... об этом лучше побеседовать с комилитонами доминиканца. Они подробно объяснят. Но мой тебе совет - не забивай голову, пока не причислили к defensores haereticorum[84] .
       Компания, впечатленная краткой проповедью отца Пауля, задумчиво примолкла.
       - Кхм, - прочистил горло патер. - Идите, хватит разговоров. И после заката не пейте пива, чтоб на страже не заснуть...
      
       ***
       Цель ночной прогулки, трезвый а потому - злой, Адольфиус не понимал. И ладно бы они шли по дороге, в какое ни будь питейное заведение, а то просто, крутились вокруг лагеря, лазая то по кустам, то по камням... Хорошо, что хозяин хоть изредка на плечи брал, иначе лемур, со своими габаритами, совершенно бы вымотался.
       Нарезая очередной полуночный круг, индрик, двигавшийся впереди Проша тяжелыми, короткими скачками, напоминая своими "плюхами" раскормленную османскую жабу, неожиданно приземлился на что-то мягкое. И это мягкое, к ужасу обезьяна, зашевелилось!
       Индрик решил, что пришел его смертный час.
       Вопль, вырвавшийся из груди перепуганного до икоты лемура, разорвал ночную тишину не хуже оглушительного удара набата. После этого крика сразу произошла череда событий: нечто шевелящееся встало на ноги и превратилось в вооруженного дубиной незнакомца; подпрыгнувший от неожиданного крика фамулус не удержал равновесия, приземлился на пятую точку и грязно выругался; толстяк Адольфиус, начавший падать со спины восставшего от земли тела, не придумал ничего лучше, чем вцепиться зубами в первое попавшееся место... место оказалось под шоссами.
       Еще один вопль, в этот раз на пару тонов ниже, более похожий на рев раненого медведя, окончательно разрушил ночной покой и переполошил лагерь. По тревоге, первым в ночную тьму ушел капеллан, бросившийся в сторону терпящего бедствие Проныры, успев перед этим уронить зевающего студиозуса на землю. Следом за ним залаяли разбуженные собаки, внося свою лепту в получившийся бардак, затем, выскочили рыцари и братья - доминиканцы, укрытые нерасчехленными щитами, мгновенно заняв круговую оборону вокруг шатров сюзеренов.
       Густав, распластавшийся у костра, теперь судорожно пытался отползти в тень, стараясь незаметно убраться из-под прицела возможного стрелка. В это время из фургонов выпрыгнула тройка кутилёров барона, вооруженных луками, растворилась во мраке, на лагерь вновь опустился покой, нарушаемый лишь злобным рычанием мастиффов. Ага... возницы, значит, караулят внутри... Тишина продолжалось менее полуминуты. Затем, со стороны Проша, раздался короткий, резкий вскрик... Йоу! Еще один... на этот раз, от выгребной ямы... Яууу! Еще! Неужели нашего?
       - Бамммцц!
       В оглоблю повозки, над макушкой алхимика, ударил арбалетный болт. В животе внезапно стало холодно, по коже побежали липкие мурашки страха. Шлеймниц пригнулся, стараясь вжаться в каменистый грунт, и, совершенно неожиданно, встретился глазами с иномирцем, лежащим под соседней телегой. От нахлынувших чувств у студиозуса даже перехватило дыхание.
       "ПОМОГИ!" - молил этот взгляд. - "Помоги, ведь ты же хороший, добрый... а я - хочу жить! Я - очень хочу жить! Понимаешь? Это - не мое, я запутался, я ничего не понимаю... Помоги! Прошу тебя... Помоги!!! Я сделаю все, что скажешь!!! Жить!!!"
       Густав, завороженный эмоциями, тяжелыми мускусными волнами исходящими от пленника, забыв о происходящем вокруг, испытывая неожиданное сострадание и жалость, словно увидел в госпитале тяжело больного ребенка, осторожно подался вперед, на помощь. Во взгляде Пришлого появилась радость надежды на спасение, словно повисший над пропастью, неожиданно хватается за руку своего лучшего друга и понимает, что теперь будет все хорошо, он выкарабкается!
       В чем он виноват? В том, что случайно попал из другого мира, с Прародины? В том, что и ему Господь предоставил шанс на спасение души? В том, что защищаясь, ранил рыцаря? Но не людям мерить его вину, а Богу! Отнимать жизнь у человека - значит вмешиваться в промысел Господень, ведь даже самые закоснелые грешники имеют право на Его прощение... И доминиканцы обязаны не на костер Чужака возвести, а помочь, направить, дать ему время и силы покаяться, отречься от своих еретических мыслей, получить, наконец, возможность исполнить План Божий!
       Невдалеке раздалось очередное "Йооок"...
       Шлеймниц остановился и посмотрел в сторону исчезнувших лучников.
       Наваждение отпустило, вновь нахлынул страх.
       Взгляд Пришлого изменился: в нем появилось непонимание, неуверенность, сменившаяся разочарованием, равнодушием, а затем... презрением?
       От маркуэ послышалась короткая команда. Появился фон Граувиц, снаряженный в длинную кольчугу, неизвестно кем застегнутый шаллер[86] и горжет, со щитом, мечом на перевязи и расчехленым дротиком. По его приказу один из рыцарей, похоже, фон Лютт, бросился в сторону походного клозета, на помощь стрелкам. Старший брат - доминиканец - к лошадиному выпасу. Еще один башелье[87] барона, фон Ридерхофф, направился к месту, откуда донесся крик Адольфиуса.
       - Эй, костровой! - окликнул Густава кригмейстер. - Хватит валяться, иди сюда.
       Шлеймниц с опаской поднялся, отряхнул испачканный подрясник, ноги слегка подрагивали, но он подошел к фон Хильдегарду стараясь не выказывать страх.
       - Хм, - воин окинул фигуру студиозуса с ног до головы. - Боишься?
       Алхимик молча кивнул.
       - Правильно. Но можешь перестать. Теперь стрелять не будут, - и, как бы подтверждая свои слова, опустил щит. - Рассказывай. Что случилось? - у старшего рыцаря имелась привычка не разбрасываться словами, говорил он очень скупо.
       - Э... не знаю... сначала закричал наш обезьян, потом - кто-то еще... А потом отец Пауль побежал туда, - студиозус махнул рукой, показывая направление. - Я упал, отполз в сторону... в меня из арбалета стреляли, болт едва в голову не попал! - Густава передернуло от недавно пережитых ощущений.
       - Не густо, - констатировал рыцарь.
       - Ха! Да они иссрядные хитреццы! - голос барона из-под шлема звучал исковеркано. - Напали не в утреннюю стражу, когда лучших воинов ставят, а пораньше, рассчитывая на олухов - новичков...
       В это время подбежал один из кутилёров.
       - Господин барон... - слегка задыхаясь, приступил к докладу стрелок. - Нападение отбито... вон там, - указал в сторону отхожего места, - трое сидели... не ожидали, что наш Мирх в темноте, как кошка видит... он одного сразу подстрелил, а они в нас из арбалетов... со взведенными ждали... сволочи... Рагушу ногу прострелили, но мы успели... я и Мирх этому гаду по стреле в пузо вогнали... а третий - побежал, куда-то в сторону болт выпустил... мы стреляли, но... Герр фон Лютт просит разрешения взять собаку, факел и... начать погоню.
       В круге костра показались еще пятеро: капеллан, Проныра, несший на руках Адольфиуса, и, третий рыцарь - башелье, фон Ридерхофф, толкавший перед собой свежескрученного пленника.
       Фон Граувиц скинул с руки щит, отстегнул забрало.
       - Нет. Передай фон Лютту, пусть возвращается. Не хватало еще на засаду напороться... Окажите помощь раненому, возьми с собой пару возниц, принесите ту падаль к фургоном. Только с той стороны положите. Давай, вперед!
       Кутилёр согласно кивнул, бросился выполнять распоряжение.
       Подошел отец Пауль и его сопровождающие.
       Фон Ридерхофф ударил ступней пленника под колено, одновременно толкнув вперед, вынуждая встать на четвереньки. Милитарий озабоченно покрутил головой.
       - Ваша милость, похоже, мы сильно ошибались, - обратился он к барону. - Но такой наглости никто не ожидал, их атака вполне могла стать успешной.
       - А кто цель? Я? Или Ловец? - тон старшего Граувица стал угрожающим.
       - Сейчас узнаем, - пообещал патер. - Но, полагаю, истинная цель, - это он, - кивок в сторону распятого под телегой Пришлого. - Не похож наш новый знакомый на подосланного убийцу. Сколько их было?
       - Вместе с твоим - четверо, - подал голос кригмейстер. - Двоих убили, один сбежал. Думаю, к своему лошаднику. Рагуша в ногу ранили.
       - Могло быть и хуже, - барон уже справился с завязками и снял шлем. - Если бы не горластый толстяк - обезьян, мы бы сейчас из тебя, Преподобие, арбалетные болты вырезали. И не факт, что из живого.
       Патер согласно кивнул.
       - Да, сей достойный зверь воистину спас немало жизней. Похоже, на мессе в Рагенсборге, буду благодарить Господа за то, что он скрестил наши пути... Индрик оказался не только хорошим сигнальщиком, но и бесстрашным бойцом, вцепился в задницу этого негодяя не хуже королевского бульдога. Я, когда подоспел, смотрю - наш мерценариус на траве расселся, руками вокруг шарит, очки ищет. Ха! А они на одном ухе повисли, он, со страху и не сообразил. А обезьян с разбойником сражается, даже когда мерзавца оголовьем меча успокоил, то индрик все равно драть продолжал. Еле оторвали.
       Едва фон Хаймер закончил рассказ, как появился брат - доминиканец.
       - Коневоду голову дубиной проломили. Но жив, даже в себя пришел, - без предисловий начал инквизитор. - Надо людей послать, чтобы помогли ему до костра добраться. И при лошадях кого-то оставить.
       Барон начал поворачиваться к своему шатру, но увидел высунувшуюся между полами маркуэ смазливую мордашку служанки дочери.
       - А ну, брысь! - притопнул на нее ногой, словно на мышь. - Спать всем, кроме возниц! - на всю поляну объявил барон. - Они и Гуго, - ко мне! Все в порядке, все живы!
       Через несколько минут, отдав распоряжения мастифообразному управляющему, фон Граувиц, наконец, соизволил обратить внимание на пленника.
       - Кто ты? - голосом барона можно было заморозить небольшое озеро.
       Понимая, что выкручиваться теперь бесполезно, разбойник решил не упрямиться и до пыток дело не доводить.
       - Рушель Олонье, из Перпиньяна, Ваша милость...
       Рыцарь сплюнул.
       - Катар[88] . Нечестивый еретик!
       - Нет, Ваша милость, я добрый католик... но меня сбили с пути...
       - Хватит! - резко одернул Граувиц. - Сколько вас всего? По какой причине напали на меня и моих людей? Отвечай! Ну? Живо!
       Пленник упал к ногам барона, пытаясь целовать сапоги:
       - Не губите, Ваша милость! Это все они, дувы! Четверо их... было! Не местные... Пришли в деревню Тобельбад, тут недалеко совсем... как раз перед Дождем. Ну... я им в кости проиграл... сказали: "Пойдешь с нами, отработаешь". Они место выброса раньше господина рыцаря нашли... хотели зайти с другой стороны... опоздали... говорят, ночью выкрадем, убивать никого не собирались...
       - Заткнись! - оборвал излияния пленника рыцарь. - Шкура... - и пнул по лицу, окончательно повалив на землю. - Связать его! Под вторую телегу, рядом с пришлым ублюдком, - это уже обращаясь к Гуго Майеру.
       - Ааа... - только начал кричать бродяга, как его оборвал тяжелый удар сапогом под дых.
       - Что скажешь, Пауль? - обратился Граувиц к задумчиво потирающему подбородок капеллану.
       - То же, что и раньше... хотел сказать. Дувдеваны... еще одни охотники на Попавших... конкуренты Ловцов и подстилки Джабана. За пфенниг и родного отца на Остров продадут. Видно, крепко на мели, раз напасть решили. А может, просто отчаянные. Думаю, что это не наше дело, Вильгельм. Сдадим Sanctum Officium, как только до Рагенсборга доберемся.
       Брат доминиканец, до этого молча стоявший рядом, согласно закивал.
       - Да, этих тварей, дувов, хватает. После каждого Дождя - две, а то и три группы наследят. Рыцарь Шлаффен говорил, что каждого шестого пришельца у нас перехватывают. А начнешь искать - сидят себе по деревням, некоторые - почтенные бюргеры, поймают, в подвал посадят и ждут, пока дувы пожалуют, продать им по дешевке ... Ничего, двоих сбежавших найдем. Обязательно. А главное - найдем Посредника. Но головы Гидры по имени "Алчность человеческая", счета не имеют...
       Капеллан фыркнул.
       - Деликатничайте больше. Тогда экспатрианты и Веру и Власть отнимут. Вон, как в Лифляндии, тридцать лет назад. У нас, в Порубежье, с такими разговор короткий. Петлю на шею - и на солнышке вялиться.
       Инквизитор пожал плечами.
       - Делаем то, что можем. Остальное - в руках Господа.
       Барон махнул рукой.
       - Все, не спорьте. Пауль, вон, Рагуша несут, лучше им займись. Выезжаем на рассвете, время терять ни к чему.
      
       ***
       Время много и не потеряли. Утром, почти сразу после секундарии, прискакал полуглайв доминиканцев и привез невыспавшегося инфирмариуса. Врачеватель осмотрел Ловца, затем - кутилёра барона и Эммерика. Нашел состояние удовлетворительным (то есть - в дороге не помрут) и отправил отряд Граувица восвояси, оставшись ждать свой специальный полевой медицинский фургон в лагере фон Шлаффена, решив прооперировать рыцаря здесь, а не в городе.
       Повозкой теперь командовал то и дело ругавшийся Ханс, а бывший кучер вторил ему с организованной позади форейторского места лежанки. Трое вновь прибывших доминиканцев, привязав пленных к запасным лошадям, уехали раньше, оставив обоз барона далеко позади. К столице епископства подъехали после девятого часа, едва не переломав колеса на камнях, оставшихся после расчистки оползня. По обычаю барона, остановились в хостилиаре, благо им, не смотря на наступающую в воскресенье Троицу, совершенно бесплатно оказались отведены лучшие места. Капеллан на это сильно смеялся, заявив, что епископ Ваннборден, старый скряга, решил заменить денежное вознаграждение за поимку и бой с деликвентами, обычным обменом по предоставлению услуг.
       После комплеты чествовали отличившихся: Адольфиуса, Мирха, споро перебиравшего костылями подстреленного Рагуша, и, третьего кутилёра - Вертера Бонке. Густав, не смотря на веселье товарищей, почти не улыбался. У него из головы не шел взгляд - мольба Пришлого. Мог ли он ему помочь? Нет. А должен ли? Как христианин - да, возможно. Студиозус гнал из головы эти мысли, понимая, что уподобляется еретикам - вальденсам, но они возвращались снова и снова. И внутри точил червь сомнения: а правильно ли все то, что ему ранее говорили? Хорошо, хоть вслух не рассуждал...
       В результате, после полуночи, изрядно подгулявшая компания оставила напившегося в дрова алхимика вместе с обезьяном, спать на трактирной лавке, а сами попробовали добраться до Приюта паломников.
      
       Субботнее утро перед Троицей выдалось пасмурным. Рагенсборг проснулся от глухого удара "колокола кары", с башни собора Святого Петра извещавшего жителей о скором начале казни еретиков. Очевидно, дознаватели выяснили все, что хотели и, решили не тянуть, приурочив приговор к празднику. Народ, получив известие, потянулся на Рехтсплац[89] , боясь опоздать к началу действа, а заодно и показать свою лояльность службе Инквизиции.
       Помост для епископа, судейской коллегии и представителей аристократического сословия, выстроенный основательно и со вкусом, пестрел от флагов и вымпелов. Благородные и священники постепенно рассаживались, в соответствии со своим статусом, а когда в ложе появился епископ Ваннборден в сопровождении соседа, пфальцграфа Штраубинг - Баварского, толстенького лысого старичка с красным носом и заткнутыми корпией ушами, то громко ударили литавры и затрубили сурмы[90] .
       А затем на площадь вступили четверо монахов из Эммерамклостер - аббатства, что можно не напрягаясь разглядеть с городских стен, несущие перед собой черно - белую хоругвь инквизиции.
       Церемония началась.
       Трубы умолкли, раздался тревожный барабанный бой...
       Вслед за четверкой фратеров вышли три священника, наряженные в альбу, каппа магну и столу[91] . Средний держал в руках крест, высотой около двух ярдов, первый и замыкающий - зеленые ветви оливы. За ними... босые, наряженные в санбенито и корозу[92] , со связанными за спиной руками и цепью на шее, концы которой находились в руках парочки дюжих стражников, шествовали дувдеван и Пришлый.
       Лицо Олонье казалось мордой чудовища из-за шишек, синяков, ссадин и пеньковой веревки, стягивающей рот. Его длинная узловатая фигура зловещей не выглядела, сломленный пытками и предстоящей ужасной смертью, еретик шел, словно не видя ничего вокруг, равнодушно наступая в редкие лужи, отражающие низкие серые облака.
       Пришлый же ступал, жадно вдыхая насыщенный городскими миазмами воздух, щурясь на хмурое свинцовое небо так, словно в нем светило яркое весеннее Солнце, вглядываясь в окружающие лица, как будто хотел запомнить всех, провожающих его на эшафот. Нет, выглядел он встревожено, но вполне достойно, пытался храбриться, делая все новые и новые шаги, на встречу страшной Судьбе, без помыканий и дерганья за цепь. Судя по всему, пытки к нему не применяли. Да и зачем? Его появление в этом мире - уже преступление, а какими - либо страшными тайнами экспатриант явно не обладал. Он что, такой смелый? Или не понимает, что скоро произойдет? Или на что-то надеется?
       Замыкал шествие строй монахов и священников, в черных рясах, с накинутыми на голову капюшонами. Их руки, одетые в железные перчатки, держали коптящие факелы, мерно покачивающиеся в такт неспешным шагам. Когда вся процессия вышла на площадь, пленников завели на эшафот, охранники передали цепь палачу. Остальные сопровождающие выстроились вокруг помоста, барабаны смолкли. В наступившей тишине, с городских улиц отчетливо слышался лай собак, меканье плохо выдоенных коз, слабый ветер нес на площадь вонь гнилой требухи из квартала мясников, любопытные птицы устроилось на крышах домов, приготовившись собирать остатки еды, всегда остающиеся после такого скопления двуногих.
       Со своего места поднялся старший судейский.
       - Ваше Преосвященство, уважаемый дом Ваннборден! Уважаемый господин пфальцграф, уважаемые благородные господа и дамы, высокочтимые мастера Церкви и вы, люди города Регенсборга, - низкий, хорошо поставленный голос слышался в самых дальних закутках площади. - Перед вами преступники, нечестивые еретики, дерзнувшие поднять руку на служителя Церкви и святого Доминика, рыцаря Конрада фон Шлаффена и тяжко его ранившие...
       Судейский распинался недолго. Сообщив, вкратце, в чем состоит суть преступления обвиняемых, он передал слово епископу.
       Дом Ваннборден, в свою очередь, принялся читать проповедь. Скучно не было, церковник великолепно владел словом: приводил цитаты из трудов святого Гилберта, Августина, Вонифатия, говорил о коварстве Сатаны, и, конечно, о том, что Край Ада - место для искупления грехов и спасения души, где искушение верующих - первая задача Диавола, и что Господь дал им всем шанс, отправив предков с Прародины сюда, на Лимбус Инферни.
       Затем пришел черед приговора. К эшафоту вышел Комтур Ордена святого Доминика, одетый в снежно - белую рясу и иссиня - черный скопуляр, в сопровождении двух младших фратеров. Братья - монахи вручили каждому еретику по потухшей свече и встали перед ними, держа в руках распятия.
       Каноник откашлялся и громко объявил:
       - Как нераскаивающихся грешников, упорных в своей ереси, святая наша мать Церковь исторгает их из своего лона и передает в руки светских властей.
       Младшие фратеры, символизируя предание анафеме, толкнули ладонями преступников в грудь. Комтур же продолжил:
       - Вещал апостол Иоанн: "Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не прибудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают[93] ". Так пусть же святой огонь очистит души этих грешников и они обретут спасение!
       Ауто-да-фе завершилось. Доминиканцы отошли в сторону.
       Вновь встал старший судейский.
       - Да будет так! Мирской закон гласит: ересь, идущая с Прародины, должна быть уничтожена вместе с тем, кто ее распространяет. А посему, житель иного Мира, именующий себя Сабадош Карой из Мишкольца, и его пособник, именующий себя Рушель Олонье из Перпиньяна, властью, данной нам жителями Регенсборга и Церковью, приговариваются к казни через succendit ad palum[94] !
       Толпа радостно загомонила, а дувдеван задергался. Судья поднял руку, призывая к молчанию. Дождавшись тишины, закончил:
       - В виду завтрашнего праздника святой Троицы, исполнение приговора назначается... - взял короткую паузу, - немедленно!
       После этих слов судейского, площадь взорвалась радостными криками. Еще бы! Не придется ждать ноны, после которой, обычно, начинается казнь. А можно будет сходить на Ратушную площадь, посмотреть на представление бродячих артистов, они, говорят, собрались показывать комедию про толстого булочника и его вертихвостку-жену Матильду...
       Стражники схватили приговоренных за цепи, поволокли их к расположенной неподалеку "жаровне". Ей являлся эшафот, с двумя столбами, подле него лежали заранее приготовленные дрова и хворост. Вот тут Пришлый понял, что все заканчивается. Под гогот толпы он начал вырываться, пытался оттолкнуть, или пнуть мучителей, попробовал даже броситься с помоста головой вниз... Усилия оказались тщетными, охрана не зевала, через несколько минут оба деликвента оказались прикованными к бревнам. Подручные палача взялись обкладывать их сушняком, а Сабадош начал крутить головой, словно ища кого-то в этом ненавистном месиве из человеческих лиц...
       Густав, вместе с Николасом, стоявший на месте, отведенном младшим клирикам, даже знал кого. И по этой причине опустил голову, уставившись на грязные носки своих башмаков. Те глаза, с мольбой о спасении... они все еще тревожили его душу, оставляя чувство вины, некое внутренне беспокойство, ощущение, что поступил неправильно... В чем же причина? Почему не поговорил с отцом Паулем, не просил того о смягчении наказания Пришлому, не рассказал о своих сомнениях, даже ни разу не заикнулся о Чужаке? Струсил? Боится, что его заподозрят в осуждении и неодобрении поступков Доминиканцев? Обвинят в ереси и отправят вслед за этим несчастным? Да. Шлеймниц сейчас признавался самому себе, что испугался. А от понимания этого внутри становилось гадко, мерзко и тоскливо. Ведь он считал себя иным - добрым, набожным католиком, пытающимся бороться с несправедливостью. Нет, он ничем не лучше братьев - инквизиторов. Смерть этого несчастного останется на совести субдьякона, словно причастность апостола Павла, до обращения к Богу одобрившего убиение Стефана[95] ... Он поступил не по-христиански. Пилат точно так же отправил Господа на Голгофу... умыв руки. Нет! Все неправильно!
       Перед внутренним взором Шлеймница тут же возникли другие глаза. Серые. Строгие, но и участливые. И странно знакомые. Вкрадчивый голос повторял: "Не опасайся ничего! Ты - в руках своих братьев. И, все что мы хотим сделать, это для твоего же блага. Тебе еще неизвестно, в чем это благо состоит, но скоро узнаешь...". Этот голос наполнял душу надеждой на избавление от мук и терзаний, обещал благостный покой, умиротворение, радость сотворенной и исполнившейся молитвы...
       Густав изо всех сил зажмурился, сжал кулаки. Видение прошло. В висках оглушительно бухал пульс, сердце стучало где-то в районе горла, все тело покрылось холодным, липким потом. Алхимик несколько раз глубоко вздохнул и постарался успокоиться. Не следует давать повод окружающим усомниться в его благонадежности и слепой вере в непогрешимость Sanctum Officium. Открыл глаза и поднял голову. Над эшафотом поднимался густой, черный, жирный клуб дыма...
      
      
            [80]- полуглайв - то же, что и рыцарское "полукопье". Так принято называть отряд из
       5 - 6 человек в землях Рейна.
      
       [81]- большой походный шатер.
      
       [82]- соратник, сподвижник, товарищ
      
       [83]- дурак
      
       [84]- защитник еретиков
      
       [85]- искаженное от "кутилье". Пеший или конный профессиональный воин
       не благородного происхождения, состоящий на службе у сюзерена.
      
       [86]- германский салад, шлем
      
       [87]- рыцарь, командир копья - глайва.
      
       [88]- еретик из Лангедока и головная боль Папской церкви в 12 - 13 веке
      
       [89]- площадь Справедливости
      
       [90]- труба (устар.)
      
       [91]- альба, каппа магна, стола - наименование одеяния католического священника во
       время церковной службы
      
       [92] - санбенито - одеяние еретиков перед казнью, из желтого полотна; спереди и
       сзади - красный Андреевский крест, тело разрисовано пламенем и дьяволами. короза - высокая, в виде конуса или цилиндра, разрисованная шапка еретиков
      
       [93]- апостол Иоанн - Ин 15:4.6
      
       [94]- сожжение на костре
      
       [95]- см. Деяния (8:1)