Родственные души

В те дни я спал, свесив ступни со второго яруса двухэтажной кровати в детском саду и думал, почему же небо синее, а глаза старшего брата-задрота вечно такие красные. Я, как и все в том возрасте, беззаботно пытал других детей, размазывал какашки по стенам туалета и кидался едой в воспитательниц, почти что сошедших с ума от слишком частых инъекций героина. Ну и насиловал девочек, конечно, когда узнал, что они за существа, и почему у них, в отличие от нас, нет членов. Чаще всего я делал это подгнившими огурцами и бананами, которые нам давали на завтрак заботливые повара-сифилитики, хотя в ход порой шли даже палки нужной формы.

Я безжалостно насиловал девчонок на протяжении многих месяцев, пока не увидел в глазах одной из них что-то особенное, заставившее меня остановиться и впервые почувствовать боль, испытанную другим человеком. Я медленно вытащил огурец, погладил измученную малышку по волосам, вытер слезы и попытался ее успокоить. Через некоторое время девочка пришла в чувство и рассказала немного про себя: ее звали Машей, она ненавидела весь мир и на самом деле чертовски любила, когда ее насилуют овощами. Еще моя очередная жертва оказалась дочерью мерзкого наркомана, упарывавшегося всем, чем только можно, и избивавшего близких и дальних родственников во время особенно мощных приходов. Она показала синяки от побоев и сказала, что ее отец порой совал штуку, похожую на огурец, куда не надо.

Мне вдруг искренне захотелось помочь совершенно незнакомому человеку, и я предложил Маше изощренный план мести. Она, недолго думая, согласилась, и мы встретились у ее хрущовки в назначенное время. Медленно поднялись в ее квартиру, зажав носы в тщетной попытке избежать мерзейшего букета запахов, присущего каждому подъезду, и уверенно зашли внутрь. Отец девочки лежал в луже блевотины с торчащим из вены шприцем и бормотал что-то под себе нос. Мы с Марусей переглянулись, достали запасенную веревку и связали этого изверга, стараясь не испачкать свои руки. В квартире никого не должно было быть еще около пяти часов, чего было вполне достаточно для нашего плана, и я принялся доставать запасенный инвентарь.

Отец Марии постепенно приходил в себя, однако изъеденный кокаином мозг был неспособен оценить ситуацию сколь-нибудь трезво, из-за чего этот половозрелый долбоеб просто пялился на нас, изредка моргая. Я взбесился от такого спокойствия и первым делом, взяв топор, отсек папаше кисти и ступни, с упоением глядя на заливающую все вокруг кровь. Наркоман заорал, закатил глаза и бешено задрыгался, что нас дико позабавило. Через некоторое время он немного успокоился, и настал черед Маши: девочка спокойно взяла в руку ершик, украденный из туалета детского сада, спустила штаны и трусы со своего отца и изо всех сил попыталась запихнуть щетку в его анус.

Увы, однако папа, сходивший с ума от боли, слишком сильно сжал свой сфинктер, из-за чего без смазки ничего не удавалось. Я сбегал на кухню, отыскал подсолнечное масло и как следует все приправил. Мария улыбнулась и с размаху воткнула ерш, наслаждаясь унижением своего мучителя. Через некоторое время рука девочки устала и отшвырнула импровизированный пыточный инструмент, испачканный в говне, крови и масле. Папаша лежал в луже необъяснимого цвета, с трудом оставаясь в сознании, что означало прискорбную необходимость раннего завершения нашей мести. Я достал перочинный ножик и начал аккуратно выводить на коже засранца все буквы относительно недавно выученного алфавита, вытирая кровь о свою майку. Когда отец Маши наконец потерял сознание, я решил отрезать насильнику уже довольно туповатым лезвием яйца, дабы окончательно обезопасить несчастных отпрысков и родственников.

Когда все было готово, я сбегал на кухню и зажарил тестикулы на сковороде, смазанной, как и учила мама, сливочным маслом. Я включил радио, завесил шторы и усадил довольную Марусю за стол. Звучала какая-то странная песня на английском, из которой врезалась в память строка «АЙ НЕВАР КОЛД Ю Э ДРИМ». Мы с отмщенной мученицей разрезали победное блюдо и, глядя друг другу в глаза, с аппетитом отобедали.