Летать

И эта почти самая настоящая гробовая холодная тишина,
такая же холодная, как куски стали,
торчащие этим вечером наравне с верхушками деревьев по ту сторону леса.
Там, за елями, не было ничего.
Как будто кончалась земля, кончался свет, и, умирая к обрывам,
нарекал последнюю черту забора хранить оставшийся здесь свет.


Fallen Angel
я не приеду…

 [Mr. Seya]
Значит…ты опять солгал?!

Fallen Angel
не лгал…просто это невозможно

[Mr. Seya]
Все возможно, когда ты хочешь!! А ты просто лжец!!

Fallen Angel
ты не права…

[Mr.Seya]
Я тебе поверила, чертов сукин сын!! Я тебя любила…

Fallen Angel
я тоже тебя люблю

    
Он опустил голову еще ниже,
и в лицо практически окончательно перестал попадать свет.
Кожа стало мертвенно синяя, почти, как не своя,
почти, как натянутая, почти, как у чучела какого-то животного,
больше похожего на человека, но на деле не имеющего никакого к тому отношения.
Этот белый свет, свет из-за окна, стал еще прохладней.
И воздух охладился до пика, почти минус тридцать,
в то время как за стеклом был злорадный ноль.
    
В этот день, день тридцать первого декабря, почти до полночи,
Она ушла в загул с хорошим другом,
а Он остался дальше висеть, как тряпка,
на барьере скрипучих кроватей,
и этот их металл обжигал льдом еще больше.

    
Утром.
Утром, малыш, я ворвался к нему в палату и долго о чем-то возбужденно кричал,
молил выйти, но Он повис еще больше,
еще больше опали и без того отсутствующие щеки,
еще больше исхудали руки,
хотя, казалось, еще больше уже некуда, а было.
Было и продолжалось.

- «Женя!!! Жека, вставай!, - кричал я дергая его за плечи,
пытаясь силой оттащить от стены,
перевернуть почти обезвоженное тело, - вставай!!!
Что же ты делаешь, дружище, вставай, давай, ты сможешь!
Ведь ты же сам говорил, что нужно только верить, верить в себя и не сдаваться!
И ты не сдавайся!
Никогда, слышишь?!
Ты должен, должен встать!!!»

- «Я никому ничего не должен…, - раздался в ответ еще более хриплый,
чем обычно, голос. Я замер, прекращая трясти парня,
как в эпилептическом припадке, - я не должен…
Саня, в этом мире мы должны только тем, кого любим…
А у меня такого человека уже, по-видимому, нет», - он томно прикрыл веки,
еще больше обмякнув в моих руках, и эта сцена со стороны смотрелась бы так,
будто я держу ватную куклу с бешеной прической.
Лучше бы это было бы так, но все не так.

Я не имел привычки сдаваться так просто: - «Послушай меня, парень!
Может быть ты и потерял родителей, сестру и ее дочь,
может мы потеряли и Ника, но ты никогда не потеряешь ее,
ту девушку из интернета!
Никогда!!!
А знаешь почему?
Да потому, что она никогда тебе и не принадлежала по сути!
Никогда.
За столько километров нельзя привязать к себе человека.
Ты здесь, она там, и, кто знает, чем она там занимается, пока ты здесь?
Почти на все сто десять уверен,
что ей в кайф отвечать на твои любовные smsки,
находясь в этот момент под каким-нибудь жлобом.
И если ты не хочешь поверить даже в реальность, как ты поверишь мне?
Как ты поверишь в себя?!»

- «Что ты там хотел мне показать…?», - он еле поднял голову,
но глаз не было видно по прежнему.
    
Мы бежали через сугробы, переступая и проваливаясь так,
что все кеды были насквозь пропитаны влагой,
но мы продолжали бежать.
В одних футболках по морозу мы неслись сквозь лес,
стараясь увертываться от тонких, хлестающих по лицу веток,
и стараясь не влететь в очередное дерево.
Мы бежали, спотыкаясь, падали, вставали, нет, вскакивали снова,
мокрыми оледенелыми руками сбивали с лица то и дело попадающие в глаза волосы,
кончики которых уже склеились на морозе и покрылись инеем.
Мы бежали.
Неслись сквозь лес.

- «Что там?! Куда ты меня ведешь?», - кричал сквозь обгоняющий нас ветер Евгений.

- «Сейчас-сейчас, уже скоро»
    
Эхо наших вздохов, криков, хруст охлажденных веток елей,
скрип снега в подошвах, отдавался эхом в совсем пустом, пустынном лесу.
Злая тишина, почти могильная.

- «Здесь!», - каким-то неестественно высоким голосом ознаменовал я
и выскочил с другом на очищенный от растительности кусок земли,
тянувшийся вправо и влево.

- «Железнодорожные пути?, - запыхавшись, переспросил мой оппонент,
оглядевшись немного, - подожди, - чуть не задыхаясь, произнес он, - что нам тут понадобилось?
Да в такую погоду?
Я даже вспотел, несмотря на температуру!»

- «Женя…сейчас ты перестанешь смеяться…», - как-то даже зловеще отрезал я и,
встав на сами пути, указал в правую сторону,
куда рельсы заворачивали особо резко так,
что сразу за елями пропадали вовсе.
    
Он выпрямился,
прокашлялся еще немного,
и встал со мной на одной линии,
сощурив глаза,
чтобы было лучше видно дальний поворот.


    
Который день за столом.
Мусорка переполнилась от смятой в комочки мятой бумаги, неудавшихся писем.
Не получалось написать даже набросок, черновик,
о чистовиках мечтать не приходилось.
    
Я потирал лицо в надежде немного расслабиться.
Курил прямо в комнате, за столом, стряхивая пепел на пол,
смотрел в одну точку.
Мать не заходила ко мне который день,
лишь иногда подкладывала под дверь бутерброды и колу,
за виски я лез в мини бар сам.
Задергивал шторы, не включая свет даже ночью,
я все пытался писать, снова и снова нанося на бумагу черные чернила.
Изредка звонил телефон.
Друзья.
Я сбрасывал без ответа.
Проверял почту и электронные дневники, блоги.
Иногда, там появлялись новые записи, новые мысли на память…
«…И я все еще пишу…а ты?»


    
У нас тогда появились новые хобби: посиделки на крыше или подвалах.
Из крайности в крайность.
Мы, то поднимались ближе к небу,
то опускались ниже земли, и в этом была своя,
злорадная романтика, хотя романтики из нас не очень.
И никто ничего не запрещал, не посмел бы, я так думаю.
Да никто за нами и не бегал.



- «А как на счет истории?
Мы будем изучать старые дела?», - оглушил тишину вопрос с заднего ряда.

- «А Вас это интересует, молодой человек?»

- «Думаю да. Я давно пытаюсь понять одно дело.
Вернее, конечно же, их серия, но отчего-то мне кажется,
что правоохранительные органы нашей страны ничем,
по сути не занимаются.
Так что имеет место жить, что они – одно,
в какой-то степени»
    
Преподаватель недоуменно поднял глаза из-за стеклянной линзы,
вернее, их, конечно же, было две,
но, по сути, они составляли одно целое,
искривляющее, в какой-то мере мир до неузнаваемости.
И так бывало всегда.
Собственно, со всеми.

- «А Вы, видно, питаете особый интерес. Поговорим после лекции»


    
За правым краем горизонта,
где ели своими пушистыми ветками, как лапки котенка,
прикрывали краснеющий до боли снег.

- «Я такое видел только в фильмах»
    
Повисла неловкая, почти душащая тишина,
и на ее фоне тембр моего,
почти что высокого голоса, казался особенно девчачьим по своему свойству.
    
Металл уже начал покрываться инеем индиговского цвета,
снег искал пристанище ближе к земле,
но, от оставшегося еще тепла, умирал на еще не совсем остывшей плоти.
Красное капало вниз,
не бежало, скорее, просто сползало,
ниже,
в грот,
с камней и насыпи, насыпанных искусственно.
Дерево размякло,
а вместе с ним и ноги, стали ватными,
почти что мягкими, как любая игрушка нашего детства,
но как-то уже не тянуло теплом и не грело,
как, по идее, должно было случаться.
Пот,
собравшийся при беге над верхней губой начал нестерпимо остывать
и превращаться в такой же хладеющий иней.
А он продолжал молчать.
Я не слышал даже элементарных вздохов.
Природа застыла в зловещем ожидании солнца,
которое еще не успело пробиться сквозь тонкие рукава таких плотных облаков.
И это шуршание ветра в вершинах елей,
скребущих небо до царапин под куполом.
Почти что звуки скрежета, почти что по стеклу, почти ногтями.
С рельс на болты, размером с кулак, капало еще теплое.
По перекладинам ровным тоном, как по строчкам в конце тетради,
легли в ровные ряды органы,
с которых еще капало.

- «Господи…какой придурок это мог сделать…?», - после этих моих очередных слов сбоку послышался громкий хруст.
    
Женя обездвижено,
с лицом, как у фарфоровой куклы упал на колени,
продолжая смотреть в ту же сторону.
Казало все мышцы его лица в этот момент впали в глубокую кому
или застыли во времени.
Он часто хлопал ресницами,
пытаясь расклеить склеивающиеся кончики от инея,
он пытался избавиться от излишней влаги на глазах,
застилающую зрачки, превращаясь в жидкое стекло.
Учащенное громкое дыхание выдавало стресс.
Биение сердца в ушах.
Уже промокли и потемнели колени на плотных джинсах,
а руки продолжали безжизненно свисать вдоль тела.

- «Жень…это сон…ты скоро проснешься…»
    
Он резко вскочил на ночи и,
разбрасывая распинывая в стороны сырой от крови снег,
спотыкаясь от безрассудства,
кинулся в ту сторону.
Мне ждать было некогда, и я кинулся следом.
Он бросился с силы на тело и стал с сумасшедшими воплями и криками прижимать остатки к груди,
закрыв глаза,
задрав голову дальше,
чем может любой другой нормальный человек,
надрываясь,
кричал громче, чем могут кричать все наши сверстники в безумстве.
Он яростно хватался за вспоротое тело,
сидя в растаявшем красном снегу по самый пояс.

- «Женя, нет! Стой! Не трогай его, не трогай, твою мать!», - стал кричать я,
уже не стесняясь на весь лес,
и оттаскивать его от остатков что есть мочи.
А он продолжал вопить, как больной.
Но, собственно, он и был им,
цепляться ногтями на лапы,
впиваться пальцами в голову, лежащую по другую сторону от рельс.
Я спотыкался,
падал вместе с ним в образовавшиеся уже от нашего тепла лужи.
Испачканы джинсы,
тела по локоть в чужой крови,
вопли,
стоны,
крики разносились по лесу,
а он продолжал рыдать на взрыв,
в голос,
больше похожий на вой.
Я пытался зацепить его кистью,
со всей силы сжимал фаланги пальцев, что б не выскользнула его штанина,
а он продолжал пинаться,
дергаться,
как дергаются в конвульсиях больные шизофренией.
Наконец, он вырвался,
у меня в руке остался клочок его штанины,
но я не смел сдаваться,
полз следом,
резко,
быстро,
на сколько только мог.
Он перевалился через рельсы и,
прижав к себе чужую голову,
упал в грот.
Я, кувыркаясь,
упал следом и тут же начал отбирать из его цепких пальцев плоть.
Он продолжал орать и выть в каком-то накумаренном бреду,
отпинываться,
впиваться в это тело зубами,
подносить ко лбу.

- «Хватит! Прекрати!!!, - уже не сдерживаясь, стал орать я наравне с ним,
наконец отобрав и отбросив голову в сторону,
схватил его за лицо,
и сел напротив, - послушай меня, послушай!!!», - тряс его,
что осталось сил,
бил по лицу.
    
Мы были все в крови,
под ногтями и на одежде кое-где выпирали куски размазанных по ткани органов,
которые кто-то разложил еще до нас.
И этот металлический запах красной жидкости,
я мечтал,
чтобы нас облили краской,
но все было иначе.
    
Он вдруг замолк,
потер лицо, размазывая кровь, смешанную с потом и снегом,
по лицу до самых корней волос,
мне лишь оставалось наблюдать за ним,
сидя напротив на коленях,
избегая резких движений.
Он стал убирать что-то с моего лица,
откидывая за спину черные куски шерсти.
Встал.
Отряхнулся от снега.
Пошел спокойной в сторону больницы.
Я медленно и аккуратно встал, последовал,
поравнялся и заглянул ему в лицо.
Такое же, как всегда,
безмятежно спокойное, будто ничего и не было…

- «Чего ты уставился?»

- «Так…просто…», - еле сдерживая ужас от реакции, произнес я.

Только следы остались на снегу.

_______________________________

    
Тонкие запястья тянулись вверх.
Ближе к потолку, выше головы, не давая чужим мыслям проститься,
искать или просто встать.
Такое бывает, когда есть желание с облаками слиться,
ну или просто летать.