«Я не согласен ни с одним словом, которое
Вы говорите, но готов умереть за Ваше право это говорить»
Вольтер
Я не претендую ни на какие творческие титулы, но абсолютно уверен, что имею полное право на творческую деятельность в той мере, какой мне отдано Богом. Думаю, что моё творчество не останется без внимания людей, болеющих за правопорядок, ибо все это правда, которую не смею искажать…
Масгут
От автора
Эти записи я начал писать лет десять назад. Я не знал тогда, что это станет началом моей такой запоздавшей творческой деятельности. Говорю «запоздавшей», потому-то к этому времени возраст мой перевалил пятьдесят пятый рубеж. Раньше я ничего подобного не писал, разве что отдельные статьи в газетах. Я не журналист, но взялся за это дело искренне. Я не вел дневников, не до этого было. Но в короткие перерывы беспокойной милицейской службы я делал записи, заметки, строчки стихов. И таких бумаг с каракулями ко времени отставки набралось целая кипа. Я начал их разбирать, и каждая запись стала высвечивать штрихами пройденный путь, мысли и взгляды тех далеких дней.
Для того, чтобы создать эту прозу, хоть какую-то частицу истории, былые прошедшие дни, избежав при этом столь коварного писательского дилетантизма, мне потребовалось ограничить сферу своих описании доступными материалами, то есть собственным опытом, переживаниями и наблюдениями над окружающей действительностью. Кроме того предстояло выработать тип письма, который бы помог мне на этом материале органично сочетать аналитику и критику. Ибо речь шла не больше и не меньше, как о том, чтобы написать нечто, соответствующее характеру политического мышления и общественно-исторического опыта человека, перешагнувшего грань тысячелетии. Хотелось запечатлеть облик распадающегося общества, в самом средоточии которого прошли мое детство, юность и зрелость. Я пытался высветить механизм динамики социалистического общества на его апогее перед историческим крушением через исследование душевных переживании, поведении и поступков главного героя книги – начальника поселковой милиции.
Моим соратникам суждено было перешагнуть непростой рубеж двух тысячелетий, прожить в хаосе переходного времени с одного государства в другое, ощутить сердцем, увидеть своими глазами и осмыслить умом распад Союза, разрушение идеалов отцов (кстати, идеалов, извращенных кровавой драмой тридцатых, но возродившихся в период политической «оттепели»), попытаться понять суть нового мышления в новой общественной формации, когда смывается понятие единства волнами эгоизма, а общенародное добро, созданное руками отцов и дедов в трудные времена, а в годы лихолетья отстоявшие его ценою крови и жизни, за короткое время было расчленено стервятниками нового общества на доли частной собственности, которые стали называться по-современному - стартовым капиталом, тем самым исторически зафиксировав очевидный правовой и экономический фальстарт как первые противоправные шаги нового зарождающегося общества.
Но, надо отдать должное народу, его терпению, его мудрости, что на все эти социально-экономические и политические бури ответил не смутой, а смутным молчанием, хотя у многих в душах закипали проклятия на головы новоявленных нуворишей.
Во-вторых, надо отдать заслуженную историческую оценку Первому Президенту Республики за то, что в неожиданно возникшее экстремальное время смог удержать над пропастью страну, которую беловежский заговор за одну ночь отсек от исторически сложившегося единого органзима великой державы, впавшую в политико-экономически коллапс.
Конечно, анализ сущности общественных формации дело историков, политиков. Я же хотел донести до будущего поколения объективную картину борьбы с преступностью, работу правоохранительных органов ушедшего строя не как политик, а как один из участников этих событии. Я пытался вложить в нее тот жизненный опыт, который был у меня за плечами и сравнить это с теми своими взглядами, когда начинал рядовым сотрудником уголовного розыска. И через мою душу, через мое сознание прошли как трудные беспокойные будни милиции, так и психология и судьбы преступников. Мы не сидели в высоких креслах, не вели борьбу с преступностью на бумаге в больших кабинетах, а служили на земле, среди односельчан и приходилось встречаться с криминалом ежедневно лицом к лицу. С некоторыми преступниками мне долгие годы приходилось общаться так тесно, будто шел с ними в обнимку как с близкими людьми, но, в то же время между нами пролегала прочная невидимая и непробиваемая нравственная изоляция, когда я по-человечески понимал душу зека, но как сотрудник милиции не понимал его психологию, когда я пытался помочь ему найти правильную дорогу на воле, но не прощал его преступные деяния.
Я далек от окончательного утверждения каких-то взглядов на жизнь, и хотел бы повлиять на своих читателей в чем-то усомниться: а всегда ли власть права? Ведь, властьдержащие такие же люди как все, со всеми недостатками, порой даже антинародными качествами, и от решения властей, от действия их властных структур зависимы миллионы судеб. Поэтому, наверное, не совсем правильно слепо следовать указке властей, необходимо каждый пункт такого решения пропустить через умственную и нравственную критику. Не зря существует поговорка: в споре рождается истина. И в жизни оценки явлений неизбежно должны быть противоречивы, ибо полярные противоположности заключены уже в самом зародыше развивающихся предметов.
Настоящая книга не детективный жанр, это просто повествование того, что было на самом деле.
Простота и в то же время доступность книги в том, что она повествует о работе поселкового отделения милиции - такого звена системы внутренних дел, которая находится ниже статуса Горрайотделов, но по оперативности на порядок выше сельских участковых, поэтому служебный диапазон его очень широк: то функционируя в режиме Горрайотделов, то профилируя в рамках сельских участковых.
Я не пользовался помощью специалистов-журналистов, писателей, политиков для редакции, критики и поправки, на двух языках писал сам, сам же набирал на компьютере, ибо любое творческое издание уникально энергией душевного настроя и интеллекта самого автора, а не сторонней конъюнктурой. Тем более, что писал я эту книгу не как писатель-пофессионал в особых условиях, а в короткие помежутки в ходе основной своей работы – охранной деятельности. Бывало, что не садился за рукопись месяцами. Хочу отметить, что очень сложным оказался перевод русского текста на казахский, ибо автор окончил русскую школу, но именно этот упорный, нелегкий кропотливый труд является свидетельством полного овладения родным языком и все ошибки, допущенные в данной книге полностью принимает на себя сам автор.
Вниманию читателей представлены рассказы-очерки о событиях тех лет так, как они были в действительности, только изменены некоторые имена участников.
Масгут Нурмагамбетов.
По лезвию совести…
Милицейская (полиции) работа самая грязная и самая властная (в смысле принуждения), поэтому она должна доверяться только людям со стерильной совестью, ибо у властьдержащих кроме долга очищения общества от грязи преступности есть и возможность скрыть эту преступность красивым фасадом видимости борьбы с этой самой преступностью.
М.Нурмагамбетов
Особо опасный, или не прожитая жизнь.
Еще не достигнув совершеннолетия, он переступил порог тюрьмы и все время в жизни катился вниз по наклонной. На склоне лет он отзовется о своей биографии горькими словами: не прожитая жизнь!
Итак, был летний день. Сравнительно молодой инспектор уголовного розыска поселкового отделения милиции, назовем его Манур, сидел в своем служебном кабинете. Он был занят рассмотрением служебных бумаг, когда дверь быстро отворилась и в него стремительно, в то же время совершенно бесшумно, будто на цыпочках, проскользнул коренастый плотный мужчина лет сорока. Голова гордо возвышалась над широкими плечами, лицо округлое, полноватое, с большими круглыми серыми глазами, источающими силу и дерзость. Эту голову покрывала густая красивая шевелюра черных жестких и слегка вьющихся волос. Вся внешность его здорово напоминала борца: плечи были мощными и грудные мышцы выдавали натренированный торс через синюю футболку, сверх которой ладно лежал черный пиджак из искусственной кожи. Честно говоря, Манур давно не видел подобных атлетически сложенных мужчин и молча, с каким-то любопытством несколько секунд безотрывно смотрел на него. Короткую тишину нарушил сам вошедши, назвав свою фамилию, и тут же из наружного карманчика пиджака с этаким шиком, двумя пальцами - указательным и средним - вытащил сложенную вдвое бумагу и протянул инспектору. По ее цвету Манур сразу понял, что это справка об освобождении из мест лишения свободы. Он инстинктивно, за секунды до того как дотронуться до этой бумажки, принял напускную важность, хотя внутреннее беспокойство было ощутимым: этот орешек не простой! Ситуацию осложняло то, что он был намного старше инспектора. И до этого у него на профилактически учет становились ранее судимые, но сравнительно молодые люди, хотя среди них тоже были уже окончательно ставшие на путь преступности рецидивисты - убийцы, насильники, воры.
Разворачивая бумагу, Манур, небрежно откинувшись на спинку старого кресла, бросил:
- Садись! - на что мужчина шутливо-весело отпарировал:
- Воспитанные люди обращаются к старшим по возрасту на "Вы". Ну, ничего, нам не привыкать! - и сел на стул у стенки. Краешком глаза инспектор уловил его позу - тот не полностью сидел на стуле, не касался его спинки, как бы, присел с края и его ноги, притянутые к передним ножкам стула, опирались на носки, а руки с мощными бицепсами, заметными даже через пиджак, с наполовину сжатыми кулаками лежали на коленях. Прямо как пантера готовая к прыжку!..
Развернув справку и прочитав на ней фамилию, а, главное, имя, Манур внутренне содрогнулся, ибо это был герой не раз услышанных в детстве рассказов-страшилок о похождениях местного хулигана-убийцы. Видимо, детская память по возрастным этапам передавала в нем этот код страха, и теперь, когда-то забытое имя злодея, высветилось в казенной бумажке, оказавшейся в его повзрослевших руках. Манур сразу бросился искать глазами статью УК, по которой он был осужден. Да, так оно и есть, убийство…, умышленное убийство с отягчающим… 10 лет от звонка до звонка, из них 3 года тюремного заключения, затем в "полосатке" и все же, освободился с общего режима. Признан судом «особо опасным рецидивистом». Углубившись в дальнейшее изучение справки, Манур уже был самим собой, вся напускная бравада с него улетучилась: он просто был шокирован биографией напротив сидящего. До последней судимости он был судим четыре раза к различным срокам наказания за хулиганство, в первый раз был осужден в 16 лет… Сейчас ему 42. Мозг инспектора лихорадочно считал, превращаясь в счетную машинку. Итак, не считая коротких перерывов на свободе от 4 до 6 месяцев, чистой отсидки у этого типа набралось лет 24! Из 42 лет жизни он провел за колючкой 24 года. Что же у него осталось человеческого? Четыре раза за хулиганство и последняя судимость за убийство. И ни одной кражи, ни одного грабежа или разбоя. Интересно! Очень занятно!
Манура вернул в действительность опять же его невозмутимый, среднего баритона, голос:
- Сразу видно, ты недавно в милиции. Проверяешь как учитель школьную тетрадь. Давай сначала потолкуем, а бумажки потом будешь оформлять.
Манура покоробила его наглая развязность, и кольнули правдивые слова (действительно он был направлен в милицию из коллектива школы, где работал военруком и учителем биологии), наверное, поэтому помимо его воли и рассудка, у инспектора вырвалось:
-Ну и сволочь же ты! Чистоганом 24!
Тут уже он промолчал, как-то внимательно посмотрел на инспектора и повернул голову к окну. Наступившую паузу Манур использовал умело, бросив ему:
-Иди, и придешь после обеда, я сейчас занят!
Мужчина несколько секунд смотрел на инспектора, как бы с удивлением, вдруг, резко наклонился вниз так, что голова его оказалась на уровне стола, и красиво раскачиваясь (признак блатной дерзости) не спеша, выпрямился.
- Во сколько придти?
- К двум. Если не придешь - приведут. Все. Иди!
Мужчина выходил уже не как входил, а развязно, как бы, морщась от зубной боли, по крайней мере, так показалось Мануру. Дверь закрылась. Манур откинулся на спинку кресла и, опершись вытянутыми руками о край стола, молча смотрел на дверь. «Да, типаж не из робкого десятка. Наказания свои сполна отбывает от звонка до звонка. Более того, он же конченый зэк. За плечами у него все: и тюрьма, и конвой, и собаки, и блатные, и зоновские разборки, и убийство… И как это он все выдерживает?» Мануру показалось, что он коснулся чего-то грязного и тут же пытается обелить эту грязь. Внутреннее его противоречие было наглядно: хоть он и был в должности инспектора уголовного розыска, внутри у него сидел учитель. В мыслях ностальгией пронеслись светлые школьные классы с наивными чистыми лицами… Первый раз сожаление пришло, уже после нескольких дней как оформился в милицию. Еще форму не получил, а снарядили Манура на дежурство. В армии неоднократно заступал дежурным по части и относился к этому мероприятию с какой-то торжественностью. Помнил, даже через газету гладили хромовые сапоги, чтобы они как бутылочки сверкали. И на дежурство в поселковом отделении милиции Манур заступил с особым чувством. Но уже после одного ночного вызова, когда пьяный бульдозерист устроил домашний дебош и бегал по двору с топором, то из его былой торжественности не осталось и следа, которая уступила место горькому запоздалому сожалению, превозносящего профессию педагога над профессией мента.
Вот такое сожаление возвратилось к нему повторно, после визита этого рецидивиста. Да, по категории преступного мира он тянул на все высшие титулы. А что за плечами у Манура? Институт с Военной кафедрой, потом Армия. Правда, последняя дала ему в жизни очень многое. Манур благодарен судьбе, что повстречал на жизненном пути порядочных офицеров и очень многому у них научился. Признаться, из поселкового баклана, а впоследствии студента-стиляги за два с лишним года офицерский корпус спецполка Закавказского военного округа выбил всю дурь, выковал волю, чувство особой ответственности перед государством и фанатическую гордость за честь погон.
Но в армии учили грамоте тактики военных действий, учили воевать в открытом бою с конкретным противником. А здесь? Воры, убийцы! Какие тут могут быть правила!... Только позже, когда Манур проходил стажировку в коллективе угрозыска областного УВД, он понял, что бои без правил оперов, которые так реагировали на беспредел преступников, в какой-то мере восполняли тот показной либерализм в законодательстве, который сдерживал справедливый гнев оперативников. И, честно говоря, во многом опера были правы, хотя на свой страх и риск действовали наперекор закону, но во благо защиты населения от преступных посягательств. Каким бы интеллигентным ты ни был, но после задержания убийцы или насильника, под впечатлением увиденной трагедий, ты срывался с крючка законности и, как озверелый, не говоришь подозреваемому: «Объясните, пожалуйста..», а бьешь его резким ударом под дых, пару раз коленкой и только после этого ревешь: сука, колись, ты убил? И именно эти последние «незаконные» действия оперов пристрастно описывают журналисты, а как корчился от боли умирающая жертва преступника, как сходила с ума изнасилованная несовершеннолетняя, понимают только опера и судмедэксперты. Даже родственники пострадавших иногда не знают подробностей трагедии. Из этических чувств их обычно не посвящают в эти страшные подробности. Это в кино показывали только культурных милиционеров. Но милиционер милиционеру рознь: есть службы-чистоплюи и службы-бойцы.
Мысли инспектора прервал дежурный милиционер, старший сержант. Тоже коренастый, но толстый, с большим животом, весь какой-то круглый. Вошел и, весь бледный, выдохнул:
-Это же Залим!
-Знаю.
-У, гад! Когда же он сдохнет! Всю жизнь с ним мучаемся. Очень дерзкий тип. Опять покоя не будет. Его надо обратно отправить…
-Куда?
-Как куда? В зону.
-Если он не совершит ничего, как его отправить обратно?
-Пару раз наказать за нарушение адмнадзора и тю-тю!
Мануру сразу стало понятно: сержант решил брать его - молодого опера - в обработку, как говорится, чужими руками задумал сгрести жар. Он с заметной тревогой воспринял освобождение Залима, так как за какие-либо административные правонарушения обеспечивать привод Залима в милицию в большинстве случаев надлежит им, милиционерам ПОМ, а это чревато риском для авторитета милиционеров, ибо Залим может не повиноваться, будучи в нетрезвом состоянии может оказать и физическое сопротивление. Одним словом, мороки с ним будет предостаточно. Поэтому, чтобы ходить по поселку петушком с красным гребешком и мановением пальца решать судьбу местных алкашей, им Залим в поселке не нужен. А упрятать его обратно за решетку могут только оперативники или участковые.
А что такое административный надзор? Это перечень определенных запретов, санкционированных прокурором. Например, поднадзорному запрещается после 20.00 появляться в общественных местах, употреблять спиртное. С одной стороны логика такого запрета ясна. Он служит, как бы, сдерживающим фактором для лица, освобожденного из мест лишения свободы, но не до конца осознавшего свое поведение и, находясь на свободе, он может совершить новое преступление. Одним словом, это помощь освобожденному постепенно адаптироваться на воле. Но с другой стороны, тот же адмнадзор может служить мощным и узаконенным орудием оперативников и участковых для расправы с любым неугодным поднадзорным.
Пожилому милиционеру, предлагавшему Мануру путем адмнадзора избавиться от Залима, было лет сорок пять. Не имея полного среднего образования, он устроился в милицию в 50-е годы и всю жизнь проработал на должности дежурного милиционера. Основной работой милиционеров поселкового отделения были круглосуточные дежурства, охрана задержанных за административные правонарушения лиц. Обычно, за мелкое хулиганство и пьянство. В те годы Указ Президиума Верховного Совета от 3 июля 1972 года применялся милиционерами очень жестко и чрезмерно, так же, как и позже, в середине восьмидесятых, во время противоалкогольной кампании Горбачева. Понятно, когда пьяный может совершить преступление или домашний дебош, его надо изолировать временно, или когда он сам может стать жертвой преступления: могут его ограбить, или уберечь его от несчастного случая, например, чтобы спасти от обморожения. Но когда задерживают нормальных людей в состоянии легкого опьянения - это уже нарушение законности. А кто за этим следит? Милиционер всегда прав. Попробуй, докажи свою правоту, когда ты всю ночь провел в вонючей камере среди таких же вонючих алкашей, что утром сам также источаешь перегар не столько изо рта, сколько из одежды, которая впитала за ночь всю эту дрянь. Тем не менее, протокола оформляются по всем правилам-трафаретам, а не разбирающиеся в тонкостях законодательства, но натасканные на почве нетерпимости к правонарушителям дружинники ловко проставляют свои подписи в качестве понятых или свидетелей. А пребывание за подобное нарушение в милиции в те времена влекли за собой шлейф неприятностей общественного прессинга. Так, милицией направлялись сообщения по месту работы, где сначала работник получал нагоняй от своего руководителя, затем его рассматривали на общих собраниях смены, бригады и т. п. Далее к «профилактико-воспитательной" атаке подключался Профком, а если нарушитель коммунист, то и Партком. Человека лишали премии, других существующих на предприятии льгот и под конец скандал дома и отчет перед "домашним прокурором" - женой. И все эти разборки, в которых участвовала масса людей, не носили особого воспитательного характера, а унижали и оскорбляли человека, ущемляли его морально и материально и, наконец, озлобляли, что в свою очередь вызывала неприязнь к милиции, к этим представителям отправной точки социально-правового преследования. Здесь речь не о лицах, испытывающих болезненное пристрастие к спиртным. Но, все же, перегибы были. Взять хотя бы, так называемые, «милицейские окна». Это вывешенные на всеобщее обозрение фотографии граждан, которые в нетрезвом состоянии попадали в милицию. И вывешивались эти фотографии в специальных застекленных рамках около здания милиции рядом с фотографиями разыскиваемых уголовных преступников. Теперь представьте себе муки позора близких этого гражданина: жены, детей, родственников. Они-то за что должны страдать!? Вообще, коммунистическая идеология, по своей сути человечная и добрая, подвергаясь классовой политизации, искаженная авторитарной технологией правящей партноменклатуры, при необходимости мастерски умела противопоставлять коллектив людей против конкретного человека. Свободный взгляд отдельной личности, если этот взгляд расходился с мнением местного партийного босса, умело и активно подавлялся. Отсюда и произошло диссидентство. А что это такое? Это объективное суждение или правда о советской действительности, высказанные умным и совестливым человеком. Но аппарат КПСС его подавлял. Видите ли, его взгляды расходятся с генеральной линией партии! Не найдя понимания, борец за правду апеллировал на зарубежное сочувствие. Вот тебе и диссидент, вот тебе провокатор, шпион, все, что хочешь! Лично Мануру казалось, что народ терял свою природную самобытность по вертикали: Человек – Личность или Человек – Свобода совести, а шел только по горизонтали: Человек – Партия, Человек – Коммунизм.
Вот на волне таких огульных преследовании, подобные этому сержанту здорово поддерживали свой недобрый авторитет, в то же время, растаптывая общий положительный потенциал всей правоохранительной системы. Но Манур, все же, лояльно относился к этому сержанту. Он считал, что их неграмотность и грубость были зеркальным отражением той социальной среды и времени, в которой они провели детство и юность. Ведь, они были детьми трудной и жестокой военной поры. И как кадры, они воспитывались в железных тисках НКВД и в условиях тотального страха населения перед сотрудниками НКВД. Но все эти обстоятельства только объясняли причину их несоответствия выбранной ими профессии милиционера, и никак не оправдывали это.
Но, надо быть справедливым: как дежурные ПОМ эти пожилые милиционеры были незаменимыми, так как они были сверхбдительными и никогда не допускали случаев членовредительства или самоубийства задержанных правонарушителей, которые, будучи в невменяемом состоянии, могли пойти и на такое. Во-вторых, эти ветераны не употребляли спиртных напитков на службе и не допускали рукоприкладства к задержанным, в этом отношении они были щепетильно чистыми. Это позже, когда на их место пришли молодые парни с «современными» взглядами на жизнь, прибавилось руководству РОВД головных болей от систематических нарушении со стороны молодых «необъезженных» сотрудников, начиная от употребления спиртных напитков на службе, рукоприкладства и т.д.
И молодых, горячих парней нужно было воспитывать и втолковывать им социальную истину, что нарушение законности, ущемление прав граждан, корыстные деяния с использованием служебного положения в системе власти – дело отвратительное, не говоря уж о преступном его характере. В древности еще Аристотель говорил: «Из самых невыносимых несправедливостей является та, которая творится именем Закона». А как мастерский описал несправедливость местной власти в дореволюционном селе Уклееве А.П.Чехов в своей повести «В овраге»: «Волостной старшина и волостной писарь, служившие уже четырнадцать лет и за это время не подписавшие ни одной бумаги, не отпустившие из волостного правления ни одного человека без того, чтобы не обмануть и не обидеть, сидели теперь рядом, оба толстые, сытые, и казалось, что они уже до такой степени пропитались неправдой, что даже кожа на лице у них была какая-то особенная, мошенническая».(курсив авт.)
И в те 70-е действия некоторых сотрудников в сельской местности были более чем странными, не говоря уже о законности. Вот, милиционер (любой, не обязательно сотрудник ГАИ) мановением пальца (без жезла!) остановил автомашину, сразу насупив брови, изымает у водителя права (самый излюбленный жест милиционеров тех времен!). Удостоверение водителя исчезает в кармане сержанта. И ни одной бумаги, ни одного протокола! Во-первых, сержант писать-то толком не умеет. Во-вторых, зачем ему оформлять какие-то материалы, когда после удовлетворения своих прихотей, он может снова отдать удостоверение водителю, чтобы при повторной надобности снова его отобрать. Вот такие неписаные правила своеобразной игры в "Кошки-мышки". Для чего нужно ему такое отношение к людям? Для устрашения. Тем самым он мог заставить любого частника-автолюбителя отвезти его, куда он захочет, любого водителя из автобазы - отвезти какую-либо живность на ферму и т.д. И ничего! Служили, получали грамоты, награждались медалями.
И сегодня один из таких стражей порядка подбрасывал Мануру идею, как упрятать обратно в тюрьму, только что освободившегося, Залима, который на сегодняшний день на воле трогается с чистого листа. Но, видите ли, надо его упрятать обратно! И об этом разговор вели два сотрудника Советской милиции! И разговор шел не о законных действиях, а заблаговременно о незаконных действиях в отношении зависимого от них, сотрудников милиции, человека. Это в то время, когда с высоких трибун во весь голос, на весь мир страна заявляла о строительстве, так называемого, развитого социализма, о демократии. И вдруг Мануру показалось, что они с сержантом стали похожими на палачей НКВД, которые безжалостно загоняли в ГУЛАГ ни в чем не повинных людей. От этой мысли ему так стало противно, что он буквально прошипел:
- Спуститесь в дежурную часть. Занимайтесь своим делом и не Ваше дело указывать оперативнику!
На сером лице сержанта появились румяные оттенки, отчего лицо его стало еще темнее. Сержант, крутанув в руке связку ключей, грузно повернулся к выходу и, открывая дверь, полуобернувшись к инспектору всем телом, бросил:
-Не прыгай! Шею сломаешь! Еще увидишь, на что способен Залим!
Хлопнув дверью, дежурный вышел. Он знал, что ему ничего не будет, он же не первый год работает. Была бы армия, такого дикого нарушения субординации не было бы. Ведь Манур офицер, старший лейтенант! Но это не армия. Какое-то полувоенное, полугражданское формирование. Чапаевская дивизия!
Уже минут десять обеденного перерыва, а Манур все сидел в кабинете. Он чувствовал себя очень скверно. Хорошо, что в отделении никого не было. Полчаса тому назад занимавший в отношении Залима жесткую позицию, он, вдруг, почувствовал, что неприязнь к дежурному милиционеру превращает его, чуть ли не в сторонника рецидивиста. Неожиданно он поймал себя на том, что начинает даже жалеть Залима, будто его ни за что каждый раз такие, как этот сержант, загоняли обратно в тюрьму. Он хочет начинать все с начала, но его провоцируют и за малейшую провинность заталкивают обратно в зону… Но Манур быстро пришел в себя. Вот до чего можно додуматься! Начинает, чуть ли не оправдывать убийцу, особо опасного рецидивиста. Вложив справку Залима в журнал, и закрыв его в ящике стола, он, опечатав кабинет, вышел на улицу и пошел пешком домой.
Без пяти минут два Манур сидел у себя в кабинете. Ровно в два часа в дверь постучались, и вошел Залим. А в первый раз он вошел без стука. С чего бы это? Анализировать не было времени. На нем уже пиджака не было, а была та же синяя футболка с короткими рукавами. Торс у Залима выглядел еще внушительным, мускулы так и выпирались из-под футболки. Инспектор ему кивнул головой на стул:
-Прошу!
-Спасибо!
Залим сел. Манур взглядом прошелся по его рукам: до самого локтя и на кистях рук не было ни единой наколки, даже ни одной точечки! Это тоже озадачило инспектора. Обычно судимые, тем более, рецидивисты бывали буквально размалеваны наколками. Просто интеллигентная фигура! Внешний вид Залима невольно привлекал внимание…
Явка Залима в первой половине дня для инспектора была неожиданной. Обычно на освобождающихся из мест лишения свободы, заблаговременно, за несколько недель вперед, в территориальный орган милиции, куда намеревается выехать освобождающийся, администрация учреждения направляет сообщение, а на особо опасных рецидивистов и наблюдательное дело. Ничего подобного он не получал. Поэтому и получился первый их разговор с ним таким скомканным и нервным.
- Ты напиши мне объяснение, когда освободился, когда приехал, где пропишешься, где будешь работать - Манур придвинул ему ручку и лист бумаги.
Залим так же отодвинул их обратно в его сторону:
- Ничего писать я не буду. Когда освободился, написано в справке. Буду жить в пристанционном поселке у сестры. А прописка зависит от того, как меня быстро ваш паспортист задокументирует. На работу устрой ты сам, ведь прекрасно знаете, что меня никто не примет, как только появляюсь, все шарахаются. Так после каждого освобождения, - лицо Залима посуровело, глаза засверкали, - И, вообще, давай договоримся, не воспитывай меня! Поздно, слишком поздно «менять профессию»! Подготовь все свои бумаги по надзору, буду приходить, и отмечаться строго в указанное время. Жил я всю жизнь по справедливости, то есть никогда не воровал, ненавижу "крыс". Никого не трогал, пусть только меня не задевают. Жизнь я повидал! Жизнь каторжанина! Вот ты сегодня сказал, что отбыл я 24 года. Не очень точно. Чистой отсидки у меня 23 года 10 месяцев 14 дней и 9 часов. Вот я вышел на свободу и сам не знаю, что с нею делать? Зачем мне она нужна? Но там тоже держать не будут. Возраст за сорок, а у меня ни кола, ни двора! Ни друзей! Ваша свобода хуже зоны. После 20.00 нельзя даже выйти по нужде, не то, что любоваться луной. В 16 лет впервые залетел за решетку. Обыкновенная драка, по-вашему – хулиганство. Ну, можно же было меня понять, разобраться по-людски. Нет, упрятали на два года за хулиганство. Эх, как я теперь сожалею за происшедшее, за это озорство, которое проложило путь в никуда!...
«- Да, такого уже не исправить! - подумал Манур после этих первых агрессивных покаянии своего подопечного - … путь в никуда!...Как сказано! Одна драка повела за собой множество дурных дел и преступлений. Зло, даже если оно поначалу не очень тяжкое, порождает как бы цепную реакцию дурных, преступных, ужасных дел. Потому что зло, как вирус, заражает добро в человеке и превращается в средство злого реагирования на внешнее окружение. Возникают своего рода метастазы зла, спасение от которых может быть только в противоположном содеянному злу добрых делах. Ведь, если человек запачкал где-то, чем-то руки, то он интуитивно, механически стремиться быстрее смыть эту грязь. Так же и душу необходимо постоянно очищать от зла, дурных мыслей. А как это сделать, это уже другой вопрос, в зависимости от личности, от характера, интеллекта: кто-то удариться в религию, прося прощения у Бога, кто-то смывает душу целебным бальзамом искусства, кому-то поможет хорошая мудрая книга, кто-то очистится соленым потом физического труда или спорта. Но в случае с Залимом, он, не то, чтоб очиститься, а, наоборот, усугубил свое положение, вообразив виновником всех бед только «ментов», правоохранительные органы…»
Залим без остановки выливал горечь своей души, которая, если его сейчас не высказать, как будто, может, взорваться, как гремучая смесь …
- …А потом покатилось! Чуть поднимешь голову на воле, сразу статья и снова судимость за хулиганство. Так и допер я от «малолетки» до «полосатника». А я не могу мириться с несправедливостью! Но у вас же так: мент всегда прав! Вот, что я тебе скажу, если бы кто-нибудь проанализировал дела всех бакланов, то половина их туфта. Значит, половину рецидивной преступности порождаете вы сами, менты. Как вы напишете, так на суде и разрисуется. А молодому парню после даже одной судимости очень трудно войти в колею нормальной жизни. После третьей судимости я уже ненавидел всю эту систему вашего порядочного права! Я из зоны на свободу выходил уже как человек, выходящий из своего дома в промозглую ночь за дровами или еще за чем-то - ему неохота выходить, но надо. Так и я, на свободу выходил лишь для того, чтобы увидеть родных, братьев, сестер, не обижает ли их кто. Честно говоря, мне легче быть там, чем здесь, на воле. Там законы мне понятнее. Здесь я как клоун, никто меня не может понять. Эх, накопилось все! Короче, определяй, когда мне отмечаться. У тебя или еще у кого. Насчет работы, помоги устроиться грузчиком на складе Продснаба на станции, мне близко, А больше я ничего не могу делать. Переговори с завскладом. И пусть участковый и другие твои менты меня не беспокоят, не люблю. Лучше пусть они раскрывают кражи мотоциклов. Это пацаны шерстят. Чем быстрее их поймаете, тем лучше. Дайте им по ж..е, только не сажайте. Будет хуже! И для них, и для вас, ментов, и вообще для страны, - Залим замолчал, глаза его горели огнем.
Для Манура было неожиданностью то, что с виду солидный и степенный, он, вдруг, как мальчишка, выкинул такой длинный монолог, полный горечи и злобы. Он даже ничего у него не расспрашивал. Но все, же это лучше, чем играть в молчанку. Так, хоть, есть над чем проанализировать о подопечном. Обговорив некоторые моменты адмнадзора, Манур разрешил Залиму идти.
Залим резко встал.
- Завтра приди и подпиши некоторые документы. С завскладом я поговорю. Сразу предупреждаю, действительно после 20.00 из дома не выходить! Если есть крайняя необходимость - предупреди. В пивбаре, в винно-водочных магазинах чтоб тебя не видели! Иди!
После ухода Залима, проанализировав некоторое время ход первой беседы, Манур накинул свой первый план профилактической работы с особо опасным рецидивистом.
Через полчаса Манур уже был на стройке местного СМУ, где работала младшая сестра Залима. Она пришла в подсобку с мастерком в руке, лицо было потное, видимо, где-то штукатурила. Поздоровавшись, она села и чуть с тревогой смешанной с сердитостью спросила:
- Не успел приехать, опять что натворил?
- Нет, не беспокойся! Просто хочу, чтобы ты мне о нем рассказала.
- А что рассказывать. Он на восемь лет старше меня. Мать умерла, когда мне было четыре года. Залим помогал отцу, который его любил и баловал. Но характер у Залима - огонь! Он не терпел, когда его задевали или пытались на него надавить силой. Не знаю, как все получилось, но он всю жизнь сидит в тюрьме - глаза женщины заблестели.
- Что об этом говорить сейчас. Очень грустно. Я не желал бы ему снова попасть туда. Поэтому для начала я бы хотел знать его поведение на сегодняшний день, как ведет себя в быту, как ведет себя в состоянии опьянения, вообще психологически портрет.
- Как я могу знать его, если не видела его последние 10 лет? Да и то перед этой судимостью пробыл он на воле каких-то полтора месяца. У него всегда был с собой нож. И не один. Носит их он по-разному, то в потайном кармане под мышкой, то, прикрепленными к ноге. Вообще много у него этих приемов. А так по характеру дома с близкими мягкий. Очень умный. Даст какой-то совет, и его помнишь всю жизнь. Никогда не фальшивит, говорит прямо, как есть. Нет у него гибкости в характере, это, по-моему, и губит его. Находит как коса на камень. Ничего я про него не могу сказать ни в защиту, ни плохого. Самой трудно. Переживаю и честно сказать, побаиваюсь. Живу я с мужем, две девчонки малолетки. Двухкомнатная квартира. Муж тоже иногда попивает. Конечно, он Залима боится. Но, черт знает, пьяному море по колено. Вдруг в пьяном виде, что не так скажет и все. Залим зарежет его. Ну, ладно, я пойду. Девчата, наверное, потеряли меня.
Еще через час Манур был на станции на складе Продснаба. Завскладом Герасина, пожилая, высокая грузная женщина своим громовым голосом пыталась переубедить инспектора:
- Вы что, да он здесь всех моих алкашей-грузчиков перережет. Организует пьянку. Пятеро женщин-разнорабочих, так он их всех …! Зачем все это мне! Итак, своих проблем достаточно!
- Тет-Лида, он не насильник и не вор. Ну, хулиган, да убийца, но когда это было. В комбинате он не сможет работать, для этого ему каждый день 12 км надо ездить в поселок, я из виду его потеряю. А он должен быть тут на виду.
- А откуда ты его за 12 км увидишь, чем он здесь будет заниматься?
- Так ведь, здесь же он перед Вашими глазами. Вот в стенах этих четырех складов он будет целый день. А силища-то сколько! Вы бы посмотрели на него!
Видимо последние слова попали в точку. Манур даже сам не заметил, что нашел самые нужные слова. Ей же нужны грузчики!
- Сильный говоришь. Да, такой бы нам не помешал. Мои алкаши одну машину целый день грузят, а с магазинов жалобы только на меня: где мука, где мясо? Ладно, пусть пишет заявление, подпишу. Только до первого случая. Как позвоню - сразу убирай куда хочешь!
На этом договорились. Только не объяснила тетя Лида, что же означает "первый случай".
Прошло полтора месяца. Залим работал грузчиком. Материалы адмнадзора, своевременно поступившие в РОВД, но не вовремя переданные в ПОМ, Манур получил и, оформив все надлежащим образом, начал осуществлять административный надзор в отношении особо опасного рецидивиста. Характеристика из ИТК была отрицательной. Львиную долю срока Залим провел в ШИЗО (Штрафной изолятор). В основном за физическое сопротивление надзирателям. Одним словом, не угомонился парень. Даже находясь в длительном заключении, остался непокорным. Конечно, Мануром на него были наложены все запреты, какие только существовали в Положении об адмнадзоре. Нарушений он не допускал. Два раза в неделю он аккуратно отмечался у инспектора. Быстро забегал в кабинет, подписывал учетный листок, и тут же распрощавшись, уходил. Статьи УК он знал наизусть. Один раз даже предложил Мануру своего рода игру: инспектор называет номер статьи УК, он ему - содержание их диспозиции и санкции. А еще он накидал Мануру столько информации, о которых инспектор даже представления не имел. Информации, в основном касающихся порядков и неписаных законов в зоне, о взаимоотношениях между преступными иерархиями, именно в местах заключения, а они существенно отличаются от порядков на свободе. О методах и приемах администрации мест заключения, где работают по своим удельным правилам, смотря, кто "хозяин". И эти методы "воспитания и исправления" просто шокировали.
В одной из таких бесед Залим заметил:
-Вы, менты, отличаетесь от «дубаков», поэтому вам не понять душу заключенного. Как вы пытаетесь внушать нам понятие справедливости, если не представляете себе тот путь узника, который он проходит с момента попадания в лагерь и до освобождения, когда не бывает часа, чтобы не кромсать и так кровоточащее сердце заключенного. Ведь наказание – это лишение свободы. И баста! О, если бы вы видели, как «красноперые» издеваются над заключенными, растаптывая все человеческое в душе арестанта, зная, что безоружные, худые, голодные и больные зеки просто не могут никак защититься. Никакие жалобы там не помогут. Там и своих внутренних раздраев по крыше. В основном стонут бедные мужики, а воры как особая каста все диктуют. Там убить человека, что курице голову свернуть! Никакая администрация, никакая прокуратура не разберется. Там нет свидетелей! Там есть волки, их жертвы, ну и, конечно, шакалы. Мы, хулиганы особняком: конечно, некоторые идут на заработки к ворам, но это не обязательная миссия. Где как. А что твориться в ШИЗО, БУРах? - Манур чувствовал, что Залим говорит правду, да и сам он, занимаясь оперативной работой, не раз посещал зону и знал кое-что о порядках за колючей проволокой…
…Тюрьма живет своими жестокими порядками. В ней ломаются характеры, теряются нормальные человеческие чувства сильных и, наоборот, закаляются некогда слабые личности, оголяя дремавшие в глубинных пластах своей человеческой натуры звериные начала. Но тоска, разъедающая сердца узников тюрьмы, приживалась ко всем без исключения. Преломляясь в мозгу арестанта, эта тоска оставляет в его глазах такой отпечаток, что Манур и сегодня, будучи давно в отставке, по глазам узнает бывшего зека, причем без труда определяет его касту и тюремный «стаж», и не надо ему никакого досье. Потому что, будучи начальником милиции, Манур очень много времени уделял лично первым беседам на воле с, только что освободившимися с мест лишения свободы, лицами. И он смотрел на них не свысока, не с пренебрежением, не грубил и не угрожал, а смотрел как на обычных людей, но людей, допустивших в жизни ошибки, порой очень жестокие ошибки. Именно первые такие беседы дают многое в отношениях с подопечным, когда ты, не спеша, не назойливо «расшнуровываешь» накрепко зашитую душу бывшего арестанта, и он начинает тебе верить, по крайней мере, начинает тебя понимать. И когда сверкнет хоть малейший блеск в его густо затуманенных тоской глазах, тебе, как опытному врачу, определяющего с одного вздоха встрепенувшегося от какой-то надежды больного дальнейшее течение его болезни, удавалось чутко высвечивать пунктиром будущее направление подопечного.
По личным наблюдениям Манура преступники делятся на две большие категории: первые – это те, которые еще способны анализировать свой жизненный путь, способны к объективному осмыслению своих ошибок в жизни, у которых еще есть чувство угрызения совести и раскаяния, которые считают себя еще не кончеными людьми, которые находят в себе силы и волю порвать с преступным прошлым, а, значит, еще верят во что-то лучшее в своей жизни - у них есть НАДЕЖДА! Кстати, часть этой категории людей в будущем, по прошествии определенного периода психологической адаптации, найдя свое место в обществе, становится иногда нравственно выше и чище так называемой «не судимой» серой массы, которая составляет большинство взрослого населения. Вторые – это те, у которых душа и помыслы плотно повязаны ЗЛОМ и НЕНАВИСТЬЮ к власти, обществу, это зомбированные жестокостью и беспросветностью тюремного быта, потерявшие человеческий облик существа, у которых полностью атрофировано чувство какой-то виноватости, они совершенно тупы в своей наглости и жестокости, им не страшен и не тягостен тюремный быт, так как они не способны осознавать всю трагичность своего положения и они, как животные, будут идти до самого дна преступности. Выйдя на свободу, они никак не могут адаптироваться к воле и в самые короткие сроки пребывания на свободе, совершают рецидив и снова попадают в тюрьму, пока там не покончат с собой, или пока их не убьют, или они сами не умрут от болезни, или же не загремят под «вышку». Залима Манур отнес бы ко вторым, хотя выглядел он весьма респектабельно.
Сейчас целесообразно будет сделать некое отступление, чтобы читатель, особенно молодой, получил представление о характере мест заключении СССР, чтобы хоть чуть-чуть смог понять психологию фигуранта этого рассказа, который попал в первый раз в зону в 1953 году и что он мог впитать в себя за эти 24 года.
Слово «Концлагерь» долгие годы для советских людей ассоциировалось с Гитлером. Ибо мы читали в книгах, газетах и смотрели в кинофильмах о фашистских концлагерях. Таким образом, от советских людей тщательно скрывалась правда системы, у советских людей были размыты представления о Злодее и Ангеле. Не считая военных потерь в нашем Советском обществе только за 42 года (с 1917 по 1959 годы) в местах заключении только от расстрелов, голода и повышенной смертности от болезней были уничтожены 55 миллионов человек! Это данные профессора-статистика И.А. Курганова. Только вдуматься в эти страшные цифры! Путем простых арифметических вычислении не трудно установить, что каждый час погибал около 150 человек.
Есть другие данные. В 70-е годы прошлого столетия сотрудник Цетрального Статуправления КазССР экономист Платонов О., у которого на руках были все данные самостоятельно в скрытном виде (тогда проводить такие работы открыто были чреваты опасностями) просчитал, что в период 1918 по 1955 годы число погибших от голода, эпидемии, воин, массовых репрессии составляло более 87 миллионов. Из них в лагерях, тюрьмах, на этапах погибли около 48 миллионов человек. Если бы эти люди были бы живы, то от них бы родились и выросли 64 миллиона потомков. («Лит.Россия», № 8, 1991г). Можно сказать, цифры не очень расходятся.
Следующее. Когда говорили о наших лагерях, о системе ГУЛАГ, то всегда имели ввиду Сталина и его приспешников: Вышинского, Ежова, Ягоду, Берию и других. Но факты говорят о том, что уже в Феврале 1918 года Председатель СНК Владимир Ильич Ленин потребовал увеличить число мест заключения и усилить уголовные репрессии (Ленин, Собр.соч.5изд, т.54, стр.391), а в мае, уже переходя к конкретному руководству, он указал, что за взятку надо давать не меньше 10 лет тюрьмы и сверх того 10 лет принудительных работ, то есть всего 20! В августе 1918 года Ленин в телеграмме к Пензенскому губисполкому написал: «сомнительных (не «виновных», но сомнительных) запереть в концентрационный лагерь вне города». Вот с какого времени пошли у нас концентрационные лагеря. В 1922 году места заключения наркомюста и НКВД были объединены в единый ГУМЗак (Главное Управление Мест Заключения). ГУМЗак был превращен в ГУИТУ СССР (Главное Управление Исправительно-Трудовых Учреждений, зеки его прозвали Истребительно -Трудовым), который позже стали называться ГУИТЛ, ГУЛАГ, затем снова ГУИТУ. Время от времени карательная машина меняла свои названия так же просто, как змея свою шкуру, оставаясь при этом все той же змеею.
1953 год, когда в зону за первую драку попал объект нашего повествования, считается периодом заката ГУЛАГА, но сырой, мрачный воздух лагерей и тюрем надолго сохраняли неписаные законы и традиции преступного мира, которые еще долго отравляли мозги и души своих невольников.
Но эти же годы считаются разгаром хода «сучьей войны». Об этом явлении, на десятилетия определившего жизнь лагерей, к сегодняшнему дню написано много. Суть его заключается в противостоянии воров в законе старого преступного мира с «военщиной» - ворами – рецидивистами, «урками», которые по разным причинам были взяты в армию и направлены на фронт, в маршевые роты. После войны старый преступный мир не принял их в свои ряды, и на «правилки» «военщина» не была допущена. Вопрос был поставлен ребром:
– Ты был на войне? Ты взял в руки винтовку? Значит, ты – сука, самая настоящая сука и подлежишь наказанию по «закону». К тому же ты – трус! У тебя не хватило силы воли отказаться от маршевой роты – «взять срок» или даже умереть, но не брать винтовку!
Тогда «военщина», ставшие на глазах своей бывшей братвы «суками», объявили им войну. Преступный мир в лагерях десятками, сотнями убивали друг друга.
Позже в эту войну втянулась третья сторона – «беспредельщики» которые убивали и тех, и других.
«Сучья» война отвечала темной и сильной воровской потребности – сладострастного убийства, утолению жажды крови. «Сучья» война была слепком с событий, свидетелями которых блатари были ряд лет. Эпизоды настоящей войны отразились, как в кривом зеркале, в событиях уголовной жизни.
История уголовщины, насчитывающая много тысячелетий, знает много примеров кровавой борьбы бандитских шаек между собой – за зоны грабежа, за господство в преступном мире. Однако многие особенности «сучьей» войны делают ее событием, единственным в своем роде.
Теперь представьте себе, каково было шестнадцатилетнему подростку, за какую-то драку попавшего в эту мясорубку лагерей, который как слепой котенок не знал толк даже в простых тюремных понятиях. Дикие законы преступного мира подсказывают ему решения, всю серьезность и опасность которых подросток просто не в силах, не может еще оценить. У каждого человека в разное время его жизни бывает необходимость решить что то важное, «переломить» судьбу, и большинству это важное приходится делать в молодые годы, когда опыт мал, а вероятность ошибок велика. Но в это время также мала и рутина поступков, а велика смелость, решительность. Поставленный перед трудным выбором, обманутый блатным миром и тысячей зековских легенд о таинственном преступном мире, подросток делает страшный шаг, после которого подчас нет возврата.
Потом он привыкает, озлобляется окончательно и сам начинает вербовать молодежь в ряды этого проклятого ордена. Эту озлобленность на воле нагнетают блюстители-читоплюи: участковые и опера, которые не имели багаж глубоких социальных (не только юридических) знании и поступали с освободившимся молодым человеком с принципа служебной опаски, как бы чего не вышло. Лучше таких побыстрее отправлять обратно туда, откуда они пришли. Замкнутый круг.
И после этой первой судимости Залим делает еще три ходки за то же хулиганство. Здесь уже надо объективно рассмотреть его «окраску», ибо хулиган - это не вор.
Мы плохо и неверно разбираемся в разнице между ворами и хулиганами. Слов нет, обе эти социальные группы – антиобщественны, обе враждебны обществу. Но взвесить истинную опасность каждой группы, оценить ее по достоинству мы способны крайне редко. Бесспорно, что общество больше боится хулигана, чем вора. В быту люди общаются с ворами очень редко, всякий раз эти встречи происходят либо в отделении милиции, либо в уголовном розыске, где они выступают в роли потерпевших или свидетелей. Гораздо грознее хулиган – пьяное страшилище, возникающий на улице, в кафе или в клубе, в темном переулке или в подъезде. Подлинную цену хулиганов и воров знают только работники уголовного розыска.
Вне зоны народ не знает, что такое вор, что такое уркаган, что такое блатарь, вор рецидивист. Укравшего белье с веревки на даче и, продав его, напившегося тут же мы считаем видным «скокарем». Мы не догадываемся, что человек может воровать, не будучи вором, членом преступного мира. Мы не понимаем, что человек может убивать и воровать и не быть блатарем. Конечно, блатарь ворует. Он этим живет. Но не всякий вор – блатарь, и понять эту разницу категорически необходимо. Преступный мир существует рядом с чужими кражами, рядом с хулиганством. Правда, для потерпевшего все равно, кто украл у него из квартиры хрусталь, деньги или модный костюм – вор блатарь, вор профессионал, или сосед, никогда кражами не занимавшийся. Пусть, дескать, в этом разбирается уголовный розыск.
Хулиганов же общество боится больше, чем воров. Ясно, что никакие «народные дружины» не справятся с ворами, о которых мы, к сожалению, имеем вовсе превратное понятие. Подчас думают, что где то в глубоком подполье под чужими именами скрываются и живут таинственные блатари. Они грабят только магазины и кассы. Белья с веревки эти каскарильи не унесут, этим «благородным жуликам» обыватель рад даже помочь – он иногда прячет их от милиции – то ли из романтических побуждений, то ли «за боюсь» – из страха, что чаще.
Хулиган страшнее. Хулиган ежедневен, общедоступен, близок. Он страшен. Спасения от него и ищет обыватель в милиции и в народных дружинах.
Между тем хулиган, всякий хулиган стоит еще на грани человеческого. Вор блатарь стоит вне человеческой морали. Любой убийца, любой хулиган – ничто по сравнению с вором. Вор тоже убийца и хулиган плюс еще нечто такое, чему почти нет имени на человеческом языке.
Работники мест заключения или уголовного розыска не очень любят делиться своими важными воспоминаниями. Сегодня полки бутиков на рынках завалены сотнями дешевых детективов, романов, воспевающие преступный мир, откровенно лживо, как по заказу последнего, романтизирующие гнилое болото человечества. И эти книги в основном зарубежных и российских авторов, порой далеких от дела борьбы с преступностью, просто голословных сочинителей. Зато у нас почти нет, или ничтожное количество серьезной и добросовестной книги о преступном мире, написанной работником, чьей обязанностью была борьба с этим миром. Книги, которая раскрыла бы глаза подростков и юношей на античеловеческую сущность преступности, показать им что такое хорошо, а что такое плохо.
Ведь, преступность - постоянная социальная группа, которую правильней было бы назвать антисоциальной. Она вносит отраву в жизнь наших детей, она борется с нашим обществом и одерживает подчас успехи потому, что к ней относятся с доверием и наивностью, а она борется с обществом совсем другим оружием – оружием подлости, лжи, коварства, обмана, убийства и угроз.
Сами блатари относятся к хулиганам резко отрицательно. «Да это не вор, это – просто хулиган», «это хулиганский поступок, недостойный вора» – такие фразы непередаваемой фонетики в ходу среди преступного мира. Эти примеры воровского ханжества встречаются на каждом шагу. Блатарь хочет отделить себя от хулиганов, поставить себя гораздо выше и настойчиво требует, чтобы обыватели различали воров и хулиганов. В этом направлении ведется и воспитание молодого блатаря. Вор не должен быть хулиганом, образ «вора джентльмена» – это и свидетельство прослушанных «романов», и официальный символ веры блатарей. Есть в этом образе «вора джентльмена» и некая тоска души блатаря по недостижимому идеалу. Поэтому то «изящество», «светскость» манер в большой цене среди воровского подполья. Именно оттуда в блатарский лексикон попали и закрепились там слова: «преступный мир», «вращался», «он с ним кушает» – все это звучит и не высокопарно, не иронически. Это – термины определенного значения, ходовые выражения языка.
В воровских «сурах» говорится, что вор не должен быть хулиганом.
Скромно одетый, с букетом в петлице,
В сером английском пальто,
Ровно в семь тридцать покинул столицу,
Даже не глянул в окно.
Это – классический идеал, классический портрет мдвежатника блатаря, «вора джентльмена», Хулиганство – это слишком невинное, слишком целомудренное дело для вора. Вор же развлекается по другому. Убить кого нибудь, распороть ему брюхо, выпустить кишки и кишками этими удавить другую жертву – вот это – по воровски, и такие случаи были. Бригадиров в лагерях убивали немало, но перепилить шею живого человека поперечной двуручной пилой – на такую мрачную изобретательность мог быть способен только блатарский, не человеческий мозг. Самое мерзкое хулиганство выглядит по сравнению с рядовым развлечением блатаря – невинной детской шуткой. Блатари могут гулять, и пить, и хулиганить где нибудь в своем «кодле», в «шалмане» – гулять без дебоша, показывая пределы своей удали только своим же корешам и благоговеющим неофитам, чье приобщение к воровскому ордену – вопрос дней. Хулиганство, случайное воровство – это периферия блатного мира, это та пограничная область, где общество встречается со своим антиподом.
Вербовка молодых или новых воров редко идет из хулиганской среды. Разве что хулиган бросает свои дебоши и, запятнанный тюрьмой, переходит в ряды блатного мира, где он большой роли в идеологии, в формировании законов этого мира никогда играть не будет.
Как видим, Залим ни по каким параметрам не подходит к ворам даже близко. Он хулиган. Хулиган злостный. Хулиган-убийца. Но не хулиган-задира. Вся его натура и преступная биография говорила о том, что он хулиган-тяжеловес, то есть он свои хулиганские деяния совершал против конкретных людей, при конкретных обстоятельствах, когда его ограниченный разум, его уровень эгоизма воспринимал действия этих людей и эти обстоятельства обидными, затрагивающими его гордыню. У Залима был свой хулиганский кодекс поведении и правил, которые шли вразрез с действующим законодательством. И, если его действия не дотягивали до статей уголовного кодекса, то блюстители порядка проявляли все свои рвения, чтобы эти деяния подпали под статью и Залима осуждали снова к лишению свободы. Префразируя Сталина можно сказатаь так: нет хулигана в поселке – нет проблем! Убийство он совершил только после четвертой судимости и тут невольно вкрадывается в мысль подозрение, что те участковые и опера, которые работали с ним все это время и, каждый раз «заталкивая» его в зону, готовили из него потенциального убийцу и поэтому тоже косвенно виновны в этой трагедии. А сколько таких судеб было по всему Союзу?
И вот, теперь этот законченный, созревший до титула особо опасного рецидивиста продукт предстал пред Мануром во всей своей блатной красе и он, вчерашний поселковый баклан, которого еще с детства только одно имя Залима бросало в дрожь, должен и обязан был по роду выпавшей ему служебной роли «перевоспитать» его.
Конечно, Манур знал, что Залима уже не перевоспитаешь. Но надо было сооружать какой-то заслон его преступным действиям. Вот это было главным и Манур это уж точно знал.
Что в Залиме было позитивного, это то, что он никогда не лгал. Он, как танк, всегда шел открыто и говорил одну правду и, вообще он презирал ложь, в том Манур убедился не раз в будущем в ходе личного с ним контакта и бесед с окружающими его людьми. А в остальном, зэк как есть, более того, он уже находился по ту сторону общечеловеческой морали. Он был противен и раздражал Манура.
А завскладом Герасина была в восторге от него:
- Ой, какой мужчина! Работяга! Чего греха таить, всегда, особенно в понедельник, приходится всех лечить "бормотухой", какие они с похмелья работники. И то, опохмелятся, полмашины загрузят и затяжной перекур. А на вторую машину уже керосину не хватает. А Залим, как-то, быстро навел порядок. Видимо его побаиваются. Я не видела, чтобы он кому-либо угрожал или повышал голос. Но взгляд его бросает в дрожь! Наоборот, он за них пашет. Вот, вчера загрузили Газ-51 мукой, а никто в поселок не смог поехать, все разлеглись прямо в складе на мешках. Выдохлись. Залим ничего не сказал, молча сел в машину, поехал в поселок, за полчаса один разгрузил все в "Гастрономе" и приехал обратно. Мишка-грузчик полез к нему целоваться, но быстро отступил, встретив обжигающий взгляд Залима. Кажется, Залим их презирает и в то же время жалеет.
- А он сам пьет?
- Залим? Нет! Вот те крест! Может потихоньку и пригубляет где, но по нему не видно. Даже не курит! Весь какой-то ухоженный, чистенький, не то, что эти. Встретила бы где и не сказала бы, что он сидел. Иногда отойдет в сторонку, сядет и смотрит вдаль. И так просидит, пока машина не подъедет - полчаса, час - и не шелохнется. Даже эти гаврики замолкают, вообще, его любое поведение на всех подспудно действует. Как дьявол, какой. Это я в хорошем смысле…
Так проходило время. Манур хорошо понял одно: Залим в воспитании не нуждается. Вернее, слишком поздно его воспитывать. Он сам, кого хочешь, воспитает. Как-то Манур ему предложил сходить в библиотеку. Он так серьезно посмотрел на инспектора и с подчеркнутой, можно сказать, наглой ухмылкой произнес:
- Начальник, не надо меня мазать, я, наверное, знаю о жизни больше чем ты. Самая лучшая книга - это сама жизнь. Пришлось ощутить горечь ее листов всеми клетками сердца. Да я и читать-то толком не умею. Ты, наверное, любишь читать детективы.А мне плевать на все это! Детективы я в жизни перевидал. А в книге только ментов хвалят, этих… Правда бывает только в душе, а не на языке и на бумагах. Про многих писателей, про их труды мне рассказывал один человек, с которым мне долгие месяцы пришлось общаться в тюремных камерах Сибири. Этот человек произвел на меня очень большое впечатление. Начитан, грамотен, интеллигентен. Кстати, это он меня надоумил не употреблять жаргон. В преступном мире его знали все от Карпат до Сахалина. Этот человек пересказал мне многое и научил многому! Он бы заменил любого академика. А ты еще хочешь меня чему-то учить. Может, еще красный галстук на меня повяжешь!
Весь свой монолог Залим произносил не как нормальный собеседник, а говорил все это с чуть наклоненным корпусом вперд, как бы набычившись, при этом обе руки находились в чуть разведенном от корпуса состоянии, а сам он нервно переминался с ноги на ногу, чуть раскачиваясь и мягко пританцовывая с перекатом с каблука на носок и обратно. Но, казавшаяся на первый взгляд эта расслабленная поза на самом деле была годами натренированной стойкой бойца и любой удар руками, ногами или головой таил в себе сокрушительные последствия.
Это только один из эпизодов их бесед. Значит, воспитывать его не надо. Воровать он не будет. Это однозначно. Никогда не воровал. Раз корыстные преступления не по нему, значить грабить и разбойничать тоже не будет. Если эти преступления он не будет совершать, то с его стороны не будет отрицательного в этом отношении влияния на молодежь. Не будет сколачивать преступную группу, как это делают большинство других рецидивистов. И вдруг Манур уловил какую-то закономерность: те ранее судимые и рецидивисты, проживающие в поселке создают разные общаки и группировки по той простой причине, что им не уютно жить по отдельности. Они, привыкшие к групповщине, по натуре все же трусы, хотя и за их плечами немало разбоев, грабежей и убийств. Они, как шакалы, сильны только в стае. А Залим человек с нарушенной психикой и неординарного характера. Надо же, провести почти всю жизнь в тюрьмах и лагерях и не курить, не употреблять наркотики, не позволять себе наколки, жаргон, так противостоять определенным зоновским традициям! И оставаться особняком. Нет, он не будет создавать банду, растлевать молодежь. Тогда зачем адмнадзор? Формализм? Для голой отчетности? И тут инспектора осенило. Надо! Надзор нужен! Он может не растлевать молодежь, но он может убить кого-нибудь из них! Среди молодежи, ведь, тоже, сколько буйных головушек-бакланов? А Залим как крокодил, притаившийся на мелководье. Он опасен для общества. Значит, вся работа Манура в отношении его должна заключаться в предупреждении убийства или тяжких телесных повреждении. Вот как этого тяжкого не допускать? Попробуй, угадай, когда взбредет ему в голову это, на какое поведение окружающих лиц он среагирует с ножом в руке? Где грань его нервного срыва? А может, он психически болен? Может, возьмет нож и беспричинно убьет первого попавшего? Как все это упредить, как своевременно предугадать направления движения души этого потенциального насильника? Какие бы положительные впечатления он ни производил, его преступная биография говорит о том, что он действительно представляет для общества потенциальную угрозу.
Манур накинул план предупредительной работы с ним. Выходило не густо. Дело в том, что оперативную разработку по нему инспектор не мог вести. Это не город. Поселок всего 12 тысяч жителей. Все знают Залима и никто, тем более, из числа ранее судимых, не согласился бы делиться с инспектором о его похождениях. Во-вторых, он почти ни с кем не общался. В-третьих, Манур допускал, что он в оперативной работе разбирается не хуже оперативников, только университет у него другой и более практичный. Значит, работу надо проводить в открытую. Честно говоря, Манур еще толком не знал, как все это будет на деле. Но инспектор четко уловил один психологический момент: проводя долгое время в заключении, в том числе перенеся одиночество тюремного режима, Залим нуждался в откровении, ему хотелось не исповедаться, нет, но излить кому-то душу. Но он был одинок. И Манур должен был выступать перед ним не как красная тряпка для быка со своими ментовскими запретми и угрозами, на которые, кстати, он чихал, а, хотя бы, как слушатель. И эта его психологическая линия была оправдана, Залим подпускал его к себе и бывал с ним иногда непозволительно открытым.
Жизнь поселка протекала своим чередом. Совершались на территории преступления, в основном кражи. Имели место и телесные повреждения, и изнасилования и даже убийства, но тяжкие преступления носили ситуационный характер. Основная их причина - пьянство. Ощутимый упор в профилактической работе Манур уделял молодежи, причем инспектор не акцентировал внимание на отдельных драках, даже с нанесениями телесных повреждении. Главное, чтобы не было столкновении группировок на национальной почве, по разделениям на районы проживания. Манур всегда старался по прошествии пару недель после наказания нарушителей снова возвращаться к ним и помирить конфликтующих, по крайней мере, каждому лично разъяснить пагубность таких раздоров. Если после таких конфликтов у молодежи не остается чувство мести, то все нормально.
Все ранее судимые своевременно ставились на профилактически учет, и с ними Манур лично проводил разъяснительные работы, через участковых инспекторов проводил целенаправленную предупредительную работу. Иногда к подопечным Манур применял метод Макаренко, метод внезапного проявления доверия. Так, однажды к нему обратился уважаемый человек и попросил выделить ему на свадьбу сына сотрудников милиции, так как по соседству с ним проживал ранее трижды судимый хулиган и отец семейства боялся, что этот дебошир устроит драку, испортит праздник. В то время свадьбы проводили в палатках возле дома. И в практике такого не было, чтобы на свадьбу выставляли патруль и если Манур даст такой прецедент, то надо будет на каждую свадьбу снаряжать наряд милиции. С другой стороны присутствие на свадьбах сотрудников в форме – лишняя обстановка, что какой-нибудь буян залетит под статью за сопротивление работнику милиции. Но отказать человеку Манур тоже не мог, успокоил его, мол, что-нибудь придумает. И он решился: вызвал того самого потенциального виновника беспокойства обратившегося к нему аксакала и поручил этому же хулигану, точнее попросил его сделать одолжение и проследить, чтобы свадьба прошла без всяких инцидентов. Как же загорелись глаза этого баклана! Он был горд – сам замначальника милиции просил у него помощи и содействия! Потом Мануру аксакал рассказывал, как его сосед ревностно следил за порядком вокруг палатки, где проходила свадьба, как он своевременно «разводил» разгоравшиеся скандалы разгоряченных спиртными напитками молодых людей. Все прошло на высоком уровне! Вот что такое доверие!
Кстати, после еще одного такого «поручения» этот парень вообще забыл дорогу в зону. Начал нормально работать, позже женился, сейчас воспитывает взрослого сына.
Всех потенциальных правонарушителей в поселке оперативники знали досконально, каждый их шаг благодаря негласным наблюдениям им был известен. На работе и в общественных местах они их контролировали через дружинников, через профком, комсомольский оперативный отряд. Кстати, в свое время секретарю комитета комсомола Рудоуправления «Майкаинзолото» Ордабаеву Ерболату удалось создать из молодых горняков и водителей сильный оперативный отряд дружинников – ОКОД. Всех их одели в униформу темного-синего цвета. И на танцах, молодежных тусовках установилась «тишь и гладь – божья благодать!».
Но Залим занимал особое место на поле незримого фронта Манура. Во-первых, своей очень серьезной потенциальной угрозой обществу, которую он однозначно носил в своем грешном теле. Это, несомненно. Но как она проявится, когда, где? Во-вторых, с блатными не общался, не алкаш, пьет эпизодически, не курит, наркотики не употребляет, татуировок не имеет, жаргоном не злоупотребляет, речь очень грамотная, кстати, на русском говорит четко, без малейших акцентов, на казахском почти не разговаривает. Объективно и то, что местные хулиганы тоже его сторонились, сильно сближаться с Залимом было все-таки опасно. Но то, что он в уголовном мире пользовался большим авторитетом, было безусловной объективностью. Конечно, не хватало у Манура специального знания, да и опыта было маловато. Хотя служебные командировки с практической отработкой в оперативной группе Отдела уголовного розыска УВД области и краткие знакомства с кое-какой секретной спецлитературой в библиотеке УВД и давали какие-то ориентиры в работе, но всего этого было недостаточно. Это позже Манур по крохам будет впитывать в себя премудрости оперативной работы, прикоснувшись к золотому фонду сыскных знании, охватывающие периоды работ царской охранки и включая деятельность знаменитой Петровки,38 - МУРа, когда посчастливилось побывать там во время служебной командировки летом 1980 года, участвуя в охране общественной безопасности Олимпиады-80 в Москве. Все эти практические навыки пришлось подкрепить в Высших академических курсах Академии МВД СССР в Москве, где Манур проходил повышение квалификации в 1986 году. Конечно, в вопросах профилактики у них с москвичами была большая разница, так как москвичам заниматься, так называемой профилактикой правонарушении, особенно в индивидуальном порядке, некогда, потому что все время работают в таком огромном мегаполисе, как Москва. У них вал преступности и во многом они носят организованный характер. Они работают жестко, чисто технически, профессионально, механически, без эмоции, а на периферии на первое место всегда выходит человеческий фактор, так как, кто бы ни совершал правонарушение, все они были свои, местные. Сотрудники знали не только его самого, но и всю его семью, родителей и даже предков. И еще. В казахской степи, до воссоединения с Российской империей, не было тюрем! Степные мудрецы умудрялись бороться со злом без заточения виновного! Все это заставляло поселковых милиционеров уже со старта работать с нарушителями со смягчающим оттенком. Был такой эпизод. Ехал Манур на обед. Это, будучи начальником милиции. В машине кроме водителя Сергея были еще два милиционера охраны. Проезжая перед столовой увидели пьяного парня, который не мог стоять на ногах. Реакция милиционеров мгновенная - на преступников так бы реагировали! - "Уазик" тормозит, милиционеры спрыгивают и через некоторое время они затаскивают в машину на заднее сиденье парня. Год 1985-й противоалкогольный. Борьба с пьянством по указанию самого Генсека! Собравшегося развернуть машину Серегу Манур перебивает:
- Вези его домой к родителям.
-!? !? !?
Они были похожи на борзых, которых почему-то заставляют отпустить пойманную дичь.
Около дома мать-старушка парня рассыпалась в благодарностях и вся в слезах приняла своего сына, которому был лет за 25.
Уже к вечеру по дежурной части смешок: "Начальник скоро будет оказывать услуги по доставке алкашей по домам!" А чем Манур руководствовался? Парня этого он хорошо знал и по-человечески жалел - тот страдал эпилепсией. Знал их родителей. Хорошие люди, но несчастные. За несколько месяцев до этого, погиб у них средний сын в дорожно-транспортном происшествии. Видимо, личная болезнь, и трагедия брата стала поводом излишнего употребления спиртного. Парень никогда не нарушал общественного порядка. Кстати, через несколько месяцев этот парень скончался. Во время похорон Манур невольно обратил внимание на тех двоих милиционеров, которые чувствовали себя очень скверно, не могли поднять своих глаз. Конечно, люди ни о чем не знали, но милиционерам не давала покоя их совесть. Этот свой незначительный, один из многих за долгие годы службы, поступок Манур считал совершенно правильным. Конечно, в городской местности так бы не церемонились. Вот так часто, чисто человеческие отношения в милицейской работе сталкиваются с холодно-равнодушными положениями Закона и, выбирая между ними, милиционер или остается в гуще народа или превращается в немого жесткого кнута государства.
Определенную роль в лояльности Манура к своим землякам сыграла беседа с отцом-фронтовиком, в дни перехода на работу в милицию. Человек внешне суровый, немногословный, в то же время при хорошем расположении духа, обладающий большим юмором, теплым летним вечером позвал Манура к себе во двор, где любил перед сном молча посидеть. Манур вышел к нему, отец кивком головы указал, чтобы он сел рядом. Помолчав, отец начал:
- Сынок! Свою судьбу ты решай сам. Вы люди ученые, грамотные, сами разберетесь, что к чему. Просто расскажу одну историю, которую не рассказывал никому. Когда исполнилось мне 21, подозвал меня мой отец, твой дед, ученый мулла, народный целитель, ясновидец, предсказатель. Духовное образование он получал в г.Троицке, в Туркестане. Довелось ему в составе делегатов мусульман Степного края посетить Государственную думу России в г. Санкт-Петербурге. Конечно, они к работе Думы никакого отношения не имели, видимо, это был очередной политически трюк царского двора, устроить «диким азиатам» целевую экскурсию. Но в Кызыл-Тау его авторитет был огромен, в народе его уважительно прозвали "Ала-сакал", что означало «пегобородый», потому что половина бороды у него была белой, другая половина - черной. Он причислен к четырнадцати святым Кзыл Тау. Кстати, его имя упоминается в трудах Жусупбека Аймаутова. В тяжелом раздумье он сказал: "Грядут, сынок, тяжкие дни – предвижу я страшный голод! Мало кто выживет от голода. Ты продолжишь наш род" - И предложил мне выехать в Павлодар, чтобы спастись от голода. Год был 1929-й. Вот так навсегда попрощавшись с еще живым отцом, оставив его на попечении единственной сестры Жамал с мужем Нуржан, я уехал в Павлодар. Народу, снующих в поисках куска хлеба, в те годы было очень много. В потоке беженцев после долгих мытарств я босой и голодный на крыше товарняка выехал в Россию и оказался в г. Ленинск-Кузнецке Кемеровской области. Так сын муллы-степняка стал шахтером. Там женился на твоей матери, в 1941 году родился Максут, твой брат, а осенью меня забрали на фронт. Попал под Сталинград, 27 января 1942 года в бою был тяжело ранен. Год провалялся в госпитале на Урале и в 1943 году приехал домой инвалидом без одной ноги. Был я неграмотным, только начальное медресе Кызыл-Тау. Мафруза научила меня писать и считать, так я стал продавцом магазина. И вот, в 1947 году магазин ограбили путем взлома замка, похищено было много товара, в основном ткацкие изделия. И что же предприняла местная милиция? Вместо того чтобы найти воров, арестовали меня, инвалида войны. В старом здании милиции, где сейчас барак около магазина № 2, меня продержали два месяца. Я был на фронте, проливал кровь за Родину, а те, которые не имели даже представления о войне, арестовали меня и эти допросы, угрозы чуть не довели меня до самоубийства. Я мог повеситься в камере. Только ты с Максутом послужили мне опорой в те трудные дни. Затем в поселке при невыясненных обстоятельствах повесился один молодой парень. Выехавшие на место сотрудники производили осмотр места происшествия и мой двоюродный брат Нуршот, сержант милиции, обнаружил под полом краденые из магазина товары. Только тогда меня освободили. Конечно, извинились, так, для вида. Но я им этого не могу простить. Такое не прощается! Если бы был виноват! Вот, я хотел тебе сказать, нет, точнее, наказать, чтобы ты был милиционером честным, никогда не задерживай безвинных людей. Лишение свободы - это дело суда. Но милиция задерживает подозреваемых и может держать их в неволе определенный срок. Даже нахождение человека, особенно ни в чем не виновного, хотя бы сутки в камере, наносит ему большую душевную рану. Поэтому прошу тебя, не бери грех на душу, задерживая человека, всегда вспомни обо мне, о моих страданиях в том далеком сорок седьмом…
Этот короткий, спокойный рассказ отца Манур хорошо запомнил. И действительно, этот наказ отца-фронтовика всю жизнь для него был ориентиром и сыграл положительную роль в годы его службы в милиции. И Манур с трепетом в душе воспринял диалог Шарапова и Жеглова о законности и справедливости в знаменитом кинофильме "Место встречи изменить нельзя". Образ Шарапова ассоциировалась с образом отца-фронтовика…
Первый тревожный сигнал в отношении Залима поступил неожиданно и, честно говоря, не оттуда, откуда должно было бы поступить - по оперативным каналам, - а от начальника. Утром на планерке начальник ПОМ, молодой, энергичный капитан, окинув Манура своей обаятельной улыбкой, спросил:
-Ну, как наш особо опасный? Как ведет себя?
-Нормально, - машинально бросил инспектор, поправляя свои бумаги в руках.
-Как понимать это определение. Если ты считаешь нормальным ночную прогулку Залима по поселку вот с этой штукой, - начальник положил на стол красиво инкрустированную финку ручной работы, - то ничего в этом нормального лично я не вижу! Если бы он ночью нес с собой произведение искусства другого характера, например, картину какую, то все равно надлежало бы его отправить на 15 суток за нарушение режима адмнадзора, то есть, за появление в общественном месте после 20.00, да еще проверили бы, откуда у него картинка. Но здесь другая ситуация. Какая наглость и дерзость? Я, начальник милиции, увидев его на автобусной остановке около магазина "Комсомольский" остановил машину, время двенадцатый час ночи, подхожу к нему. Залим хорошо поддавший, а говорите, не пьет. Как бы, шутя, хлопая его по плечу, прощупываю карманы, так как без ножа он не ходит. А он наглец, говорит:
- Начальник, не ищи нож. Вон он там, - и кивает головой вдоль забора.
Оглядываюсь: на столбике штакетника торчит вонзенный вот этот нож. Со мной был приятель Бекежан из автобусного парка, мне просто было неловко. Я говорю:
-Залим, я же могу тебя за ношение привлечь.
-Начальник, не надо! Нож-то не мой. Не докажешь, Привязки нема!
Капитан в сердцах бросил:
-Будь с ним начеку! Бери нож и готовь материалы, повозись с ним. Не робей! Держи жесткую позицию, не то он действительно натворит что-то тяжкое.
Манур был зол. Немедленно позвонил на склад и вызвал Залима. Спокойного разговора не получилось. Инспектор начал кричать, поднадзорный молчал. Когда Манур закончил, Залим спокойно произнес:
-Что ты раскричался? Напугал! Смотри, в обморок упаду! Ну, дурак я! Выпил вчера в поселке, один. Задержался. Ждал автобуса на станцию. Да, нож у меня из зоны. Ношу для самообороны, ну, и для наказания отморозков, если вдруг нагрянут. А их здесь у вас развелось. Меня же они не знают.
-Зачем ты демонстративно вонзил финку в столб, что, пацан что ли?
-Это ты пацан! А, если бы, начальник вытащил нож из кармана? За ношение статья обеспечена. Потом еще для серьезности припишут сопротивление и хана, Залим! Не-ет! Я в этом деле бдительность пока не потерял. Ну, ладно, давай все подпишу и пойду в камеру.
- Какая камера? Я еще решение не принял.
- Во-первых, не ты решение примешь, а начальник твой. Во-вторых, мое нарушение должен рассматривать и вынести наказание судья района. А он не рискнет - штрафа не будет, даст мне полную катушку, то есть 15 суток.
Мануру уже стали надоедать уверенность и просвещенность Залима в их делах. Действительно, будет так, как он предполагает. Хоть ставь начальником милиции!
Прогнозы Залима оправдались. На возбуждение уголовного дела не было достаточных на то основании. Демонстрация ножа в райотделе осветила бы профессиональные пробелы милиции. Такие дела вершат только задержанием с поличным и при понятых. Залиму дали 15 суток. Нож Манур оставил у себя как сувенир. Конечно, в нарушение закона. Такие "мелочи" тогда были сплошь и рядом.
Отбыв адмарест, Залим приступил к работе. Ничего в нем не изменилось. Как будто побывал в командировке. Пару недель спустя Залим открылся совсем другой гранью.
Летним утром, прибыв на работу, Манур получил от дежурного информацию о краже половых досок из вновь строящегося особняка. Особняк строил АТП-1 для руководства Поссовета. Манур немедленно выехал на место происшествия. Новостройка, хотя уже с потолком, но без окон и дверей. Как можно было оставить в таком объекте новые половые доски без охраны! Бесхозность строителей! Но их задача найти вора. Осмотр места происшествия Манур всегда проводил сам, никому это дело не доверял, по опыту знал - начало ниточки раскрываемости преступлении всегда лежит на месте происшествия, просто его надо умело обнаружить. "Проползти все вокруг, но найти зацепочку!" - это было его девизом. В коробке особняка ничего не обнаружил. Но снаружи кое-где были заметны полоски на грунте. В дальнейшем они переросли в длинный след от волочения. У преступников не было транспорта. Они удосужились волочить эти доски по поселку! И не боялись, что кто-то встретиться. Значит, доски лежат где-то поблизости. Хоть происшествие рядовое, все же настроение сразу поднялось! Это всегда так, при выезде на место происшествия оперативник забывает все на свете. Для него впереди тревожное ожидание. Что за преступление? Его тяжесть? Характер. Сложность раскрытия. Не «висячка» ли? Если будет висеть, будут бить тебя на всех инстанциях как боксерскую грушу. Кто-то по праву, кто-то заслуженно, а кто-то норовит отомстить за твой несговорчивый характер и слишком критичный язык, чтобы ты впредь держал его за зубами. Но в этот раз все было просто. Уверенность раскрытия была почти стопроцентная! Через короткое время доски были обнаружены в деревянном сарайчике во дворе двухэтажного, 50-х годов постройки, дома около больницы, всего в двухстах метрах от места происшествия. Сарай принадлежал Лазареву, трижды судимому за кражи. На двери сарая висел старый замок, но в щели стенок были видны беспорядочно сложенные половые доски. Манур пошел к себе в милицию, дал указание участковому срочно доставить Лазарева из рудника, где он работал. Часам к одиннадцати дня Лазарев был у него в кабинете. Худощавый, весь в наколках, недобрый настороженный взгляд исподлобья - типичный вор!
-Ну, Сашок, допрыгался! - Манур решил взять быка за рога, - "В тихом болоте черти водятся!". Сколько ни крути, знай: каждый твой шаг у меня на виду, - инспектор почувствовал в своей интонации хвастливые оттенки, но не смог удержаться и распалялся дальше: - Я пересажаю всех воров в поселке! Сколько можно вам твердить - ничего у вас не получится! У тебя же три ходки, наверное, пора все понять. Чего тебе не хватает? Устроили тебя на работу. Давления сильного не оказываем. Что, опять потянуло на кражу? Руки чешутся или в другом месте?
-Какая кража!? - звонкий голос Лазарева подействовал на инспектора как удар молота по голове. Вот те раз! Манур уже себе пел дифирамбу об успехе, а тут…
-Ты что, за дураков нас считаешь? Ты же с новостройки АТП ночью совершил кражу половых досок. Так что, не смоли мне мозги и пиши объяснительную, признательную, - инспектор бросил перед ним бумагу и ручку.
-Ничего я не воровал, ничего писать не буду!
Манур подскочил к нему, сел на краешек стола перед ним и, шлепнув ладонью его по голове, крикнул:
-Колись, дурак, пока не поздно! Чистосердечное признание смягчает вину! Доски у тебя в сарае, сейчас по всем правилам произведу изъятие и делу венец!
- Я не воровал!
- Но доски у тебя в сарае лежат, под замком!
- А шут их знает, кто подложил мне их, ведь врагов до хрена!
Вот те раз! До сих пор почивавший на лаврах победителя, Мануру пришлось с досадой спуститься на землю грешную. Инспектор никак не ожидал такого поворота. Основным доказательством вины подозреваемого, опера обычно считают признательное объяснение задержанного. Манур знал, что эта царица доказательств плелась еще со времен НКВД. Но и в эти дни сотрудники уголовного розыска считали главным доказательством вины эти признательные объяснения. И оперативные работники стремились добыть его любым способом, вплоть до применения физической силы, просто-напросто избивали подозреваемого. Свидетелей нет. А адвокаты только в кинофильмах бывают. Особенно это широко практиковались в городской местности, в поселковых и сельских такие вещи носили эпизодически характер. Но, надо быть объективным, трогали не всех. Это касалось тех подозреваемых, на которых уже собрано достаточно материалов, или почти уже собрано, которые уже на первой стадии дознания прямо указывали на их вину - это оперативные данные, показания свидетелей, изъятые вещественные доказательства и т д. Но бывалые преступники вину просто так не признавали. Во-первых, они считали для себя позором "колоться" во время дознания и следствия. Во-вторых, они тоже проходили своего рода школу и знали, что вина доказывается процессуально и, даже признавшие свою вину преступники, в дальнейшем на суде отказывались от своих прежних показании. В-третьих, отрицали все просто из-за обыкновенной трусости, от боязни снова загреметь за решетку. Но вину, действительно, по закону должен доказать и признать суд. А оперативники - это воины передового фронта правоохранительной системы, это им суждено первыми выходить на потенциальных преступников, подавляя сопротивление, задерживать их, собирать на них первичные материалы дознания, а потом уже передавать раскрытые преступления следователям. Опять же здесь термин "раскрытые" употребляется условно, ибо по-настоящему, по закону, раскрытым считается то преступление, где вина подозреваемых, а потом обвиняемых, полностью доказана судом и приговор вступил в законную силу. Но уголовному розыску не до мелочей. Тонкости - дело следствия и суда. А урки - волкодавы! Они не должны прерывать свой конвейер по раскрываемости преступлений.
Вот, на такое недоспелое дознание напоролся сам Манур. Поняв свой промах, он решил поменять тактику. Инспектор сел на свое место и, по привычке, откинувшись на спинку кресла спокойно предложил:
-Саша, ты умный парень. Давай, ты мне нервы не трепи и я тебя не буду мучить. Я тебе дам шанс: пиши явку с повинной, это же сыграет большую роль, может, обойдется условным наказанием. Не то повяжу основательно. Вещдоки есть. «Подельник» тоже мне известен, он уже "раскололся", - при этих словах глаза Лазарева блеснули огнем, в доли секунды в этом блеске метнулись тени тревоги и удивления, испуга и гнева. Этого Мануру было достаточно, чтобы интуитивно почувствовать, что кражу совершил именно он, и не один. Конечно, инспектор «повесил ему лапшу на уши», что задержан его «подельник». Он вообще еще ничего не знал об этой краже. Но это прием оперативника, брать подозреваемого "на мушку". И зацепил Манур его удачно. Теперь надо было его валить на бумаги, но это требует времени. Конечно, надо его закрывать по 109-ке (это статья УПК, разрешающий оперативнику с согласия прокурора задерживать подозреваемого сроком до трех суток)… Мысли Манура прервал вошедший Залим. На нем была синяя рабочая куртка-ХБ, плечи и волосы были в мучной пыли, видимо разгружал муку и зашел отметиться:
- О, гражданин начальник, что без настроения!
Веселый тон Залима передался инспектору, и тут он решил подставить Сашку Залиму как «стукача», в другом, неприглядном для него, виде:
-Да вот, «крысятничать» могут, а по-мужски признаться в этом не хотят: и краденые доски нашли, и сарайчик, где они уложены, нашли. А Сашка, видишь ли, умный - сам в кусты, а стучит на малолеток, пусть, мол, они отдуваются. Это же нечестно!
Глаза Залима дико заблестели, он повернулся к Лазареву, который буквально вскочил со стула, стал бледным и начал пятится к стене. Залим, как великан-циклоп, широко расставляя ноги с раскачивающимися в стороны руками, двинулся к Лазареву:
- Ах, падла, ах, "крыса"! Мало, что сам нагадил, так стучишь на пацанов!
- Да не говорил я ничего, Залим! Не говорил… - Короткий резкий удар низверг Лазарева на пол, Мануру показалось, что он упал без памяти (отвечать-то потом им, ментам), но Лазарев неестественно споро вскочил и, коснувшись лопатками стены, прикрыв руками лицо, позорно дрожал (видела бы его поселковая молодежь, которую он собирал возле себя и пел им о своем воровском авторитете!)
- Сука, твое дело? - рявкнул Залим.
- Мое, мое!
- Ну, пиши, не позорься! И не стучи на пацанов, не то на пику посажу! - Повернулся к Мануру: - ну, я пошел! – и, шлепнув своими ладонями, как будто смахивал прилипшую грязь, Залим вышел.
Мануру было жалко смотреть на Лазарева. Вся спесь с него слетела как пушинка от ветра. Инспектор тихо произнес:
-Садись и пиши обо всем подробно: когда, с кем, как? Понял?
-Понял - руки у Лазарева еще дрожали, понадобилось некоторое время, чтобы он пришел в себя и начал излагать свои ночные похождения.
Так Залим помог Мануру раскрыть преступление.
* * *
Но его поступок несколько ошеломил Манура. Он посчитал, что Залим поступил вопреки преступным традициям, не как рецидивист, а как дружинник какой. Он поднял руку на ранее судимого, то есть своего собрата. И, не где-нибудь, а в ментовке.
И когда Залим пришел на следующую отметку, Манур подготовился к беседе на интересующую ему тему и начал без вступления:
- Залим, а ты в прошлый раз здорово мне помог, «расколов» своего собрата…
Залим резко прервал Манура:
- Я знал, что ты начнешь базар на эту тему. Пусть вас это не волнует. Не будем об этом говорить!
- Ты, Залим, не думай, что я тебя шантажирую…
- Какой, на херь, шантаж! Да, на меня никакие правила не действуют! Ни ваши, ни другие!
- Залим, не горячись. Просто мне не понятно твое поведение. Я хочу понять суть твоего поступка и как он вписывается в ваши… (он чуть не сказал «воровские», но вовремя поправился)…тюремные понятия.
- Ах, вот оно что! Ты хочешь получить курс занятии по изучению закона блатных. Тогда слушай! Во-первых, про само слово «тюрьма». Тюрьма и лагерь – это не одно и то же. Есть блатяги или воры, которые не раз топтали зону, но не вкусившие тюрьмы, то есть тюремного режима. Лагерь или как вами принято говорить, колония - это место, где отбывают наказания за преступления и это самое место ограждается, создавая особую охраняемую зону, поэтому и называется оно «зоной». В зонах есть бараки, типа армейских, конечно, намного хуже. Но они не идут в сравнение ни с какой тюрьмой. Тюрьма – это особое укрепленное здание с особым режимом. Например, Бутырская тюрьма в Москве, Кресты в Ленинграде, Тулун Иркутска. Там один раз в сутки прогулка на пол-часа и все, сиди в четырех стенах и нюхай кирпич. Намного хуже и питание, а в «крытках», вообще, дают только воду и хлеб черный. Так что, тюрьма – это неволя в неволе.Там сидят серьезные преступники. А на всех других режимах содержится вся остальная шушера, которыми командуют «воры в законе». Там целая иерархия. Вы, менты, да и общество подходите к этому вопросу однобоко: там за колючкой нелюди. Как же общество ошибается! Или его специально вводят в заблуждение!? А я, всю жизнь проводивший по ту сторону, как живой свидетель и член этого «потустороннего» общака, скажу тебе: там тоже есть свои законы и правила. Иногда эти правила намного справедливее, чем на воле. На воле все лицемеры, вся руководящая рать не честные, двуликие чиновники. Они грабят государство больше, чем все воры, отбывающее наказание. Да, в преступном мире тон задают воры в законе, но у них есть строгие правила, которые зиждутся на своих оценках справедливости. Если на воле директор завода или бухгалтер что-то стырят, то им объявят выговор, ну, снимут с должности, редко их посадят. А, если вор украдет хоть рубль с общака, то он может быть приговорен к смерти. Правила писаные финкой на теле суки, понятнее и страшнее, чем указы писаные пером на бумаге! Воры в преступном мире составляют большую часть, поэтому они и верховодят. Они более сплоченны. У них свой закон. Я не «вор в законе». Но я признанный в уголовном мире авторитет. Я не имею право вмешиваться в дела «воров в законе», хотя они считаются с моими мнениями. И у меня есть некоторые ограничения, например, я не имею право созывать воровские сходки, участвовать в воровских сходках с правом решающего голоса, осуществлять судейские функции. Но в своем окружении я делаю все, что нахожу нужным согласно своим нравам, взглядам на жизнь, как авторитет. Я официально признанный судом особо опасный рецидивист. Да, и рецидивистов тоже хватает, хоть пруд пруди! Но таких, как я – не много. В любой зоне администрации лагерей полностью признают и считаются со мной. Одним словом, я как беспартийный Герой Соцтруда. У вас же так, с одной стороны все признают заслуги Героя и ему предоставляют как бы все услуги и льготы, а с другой стороны он не имеет права вмешиваться в партийные вопросы. Поэтому я сам судья своим поступкам в неволе и на воле. Мы же настоящие авторитеты и, как бы, занесены в Красную книгу преступного мира! Ведь я около 24 лет в заточении и не допускал ни одного несправедливого решения в отношении братвы, поэтому, наверное, жив и уважаем на всех лагерных просторах Союза. И я поступаю так, как думаю и как считаю справедливым. В случае с Сашко мои действия были, как бы, предупреждением после получения, хотя и не проверенной, информации о его стукачестве. И, не дай, бог, это подтвердится, то ему в зоне не жить. А ударил я его не по твоему науськиванию (вам верить нам не положено по статусу), не за то, что Сашко воровал, а за то, что попался! Так что, я не тебе помогал, а по-своему натаскивал своего, как ты выразился, собрата…
Мануру нравился, как все излагал Залим. После институтских аудитории, Манур давно не встречал такого степенного лектора. Он так доходчиво и спокойно, без лишних примесей все объяснял, что Манур просто физически ощущал, как исходящие от него описания законов и традиции преступного мира, капают ему в мозг, что, аж, волосы зачесались!
- Ну, ладно, что-то я засиделся у тебя, - Залим собрался встать со стула, но Манур непроизвольно остановил его.
- Ты не торопись. Рассказывай дальше!
- А что тебе рассказывать, сказку про «белого бычка»? Ты спросил о моих действиях в отношении Сашко, я тебе и ответил.
- Знаешь, Залим, ты хорошо излагаешь. То, что нам говорят и пишут о преступности, я думаю, не отвечает полной истине. Поэтому я хотел бы все знать от первых уст, ведь ты эту жизнь знаешь не понаслышке, а, как бы шкурой прожил, что ли.
Видимо, искренность иеспектора остановила Залима. Он подтянул ноги к ножкам стула и, как бы, набычившись, положил наполовину сжатые в кулак руки на колени. Кстати, Манур никогда не видел, чтобы ладони у Залима были полностью разжаты. Это тоже для инспектора надолго остался загадкой.
- Правильно кумекаешь! Ты далеко пойдешь! Прежде чем заняться каким-то вопросом, надо изучить досконально сам вопрос! И, вообще, в каждом деле нужно быть специалистом. Сколько в зонах ходят анекдотов про вас, ментов! Как там осмеивают мусорскую тупость и подлость! Но, есть много истории, отдающих дань и честным ментам. Там все справедливо. Так, что, не только вы, но и мы, в местах заточения, проводим разборы и тут-то рождаются разные анекдоты и песни про ментов, - Залим брезгливо отодвинул от себя пепельницу с окурками – фу, как не переношу запах табака!
- Ну и к какому же выводу вы приходите?
Залим задумчиво уставился взглядом куда-то вдаль за окном в сторону отвалов и продолжал:
- Не выводы делаем, а фиксируем историю, так сказать, причины порождения преступности, становления и укрепления той или иной преступной традиции или, наоборот, утраты их позиции или полного исчезновения. У нас тоже своя наука, только мы занимаемся изучением природы своего мира - мира преступности. Я тебе говорил о том, что само государство помогает порождению преступности. Государство это делает или по незнанию или специально, с умыслом. Ведь, все, что ни происходит, диктуется государством. А ведь, еще в какие века издавался указ, который организовывал ссылку уголовников в Сибирь на каторгу. А откуда эти уголовники взялись, да это же те самые бедные крестьяне, крепостные, бежавшие от помещиков. Человек гнет спину, влачит существование свое, а его доводят. Достали, короче. Что им делать. Они мочат кого-то из помещиков, поджигают усадьбу и – гуляй, казак! Вот тебе и преступник, вот тебе уголовник. Так государство само и порождает преступность. А эти преступники набирают опыта, сбиваются в кучу, режут и жгут все вокруг. Вырабатывают свои порядки, традиции. И появляются Пугачев или Стенька Разин. Находятся среди них и ловкачи которые красятся и перекрашиваются. Например, «Ванька Каин». С детства воровал. Его воспитал «Камчатка», известный уголовник, потолочил Ваньке. А это 18 век! Ванька попался. «Камчатка» передает ему в калаче ключ от цепи. Ванька в бега. Снова ворует. Потом, через несколько лет, вдруг поступает на работу в полицию сыщиком! Его принимают! Он громит притоны и «малины». Вяжет своих же воров. Потом он впадает в другую крайность, отходит от полиции и сам в одиночку создает группу, которая ловит воров и, шантажируя их, занимается вымогательством с применением насилия. А сейчас все кричат, на Западе появился новый вид преступности «Рэкэт». Да это еще от «Ваньки-Каина» остался!
Манур где-то читал про эту историю, видимо она у преступников ходовая. Но Манур, чтобы поддержать беседу спросил:
- Потом?
- Че, потом? Повязали Ваньку. И пришел Ваньке хана. А сегодня бы таких уже за первое предательство посадили бы на пику. А он почему-то после того, как ссучился, еще рэкетом занялся. Здесь явные непонятки!
- Может он подкупил воров-авторитетов?
- А ты че, меня спрашиваешь? Вы же грамотные менты. Или МВД?
- ??? Вопроса не понял?!
Залим впервые засмеялся:
- «МВД» значит: «Малограмотные Внуки Дзержинского».
Тут уж Манур не сдержался от смеха. Надо же! Кому бы в голову пришло. Главное, есть доля правды. Залим тоже смотрел на инспектора веселыми насмешливыми глазами.
Манур встал из-за стола.
- Ладно, Залим, чего-то засиделись мы.
- Я тоже думаю, че это ты прицепился ко мне?
- Залим, а ты же не читаешь книг, откуда у тебя эти факты.
- Не то, что факты. Это история! Сидят же аксакалы и на домбре такие оперы исполняют, которым несколько сотен лет. Они же тоже у кого-то перенимают и выучивают наизусть. У нас тюремное искусство, где есть свои рассказчики, идеологи, певцы и барды.
Они расстались. Манур не обижался на колкие выражения Залима. Конечно, в его рассказах много хвастовства и бравады, но это визитка блатных. Манур был «загружен» информацией, которую надо было где-то зафиксировать. Он понял, что Залим не только «особо опасный рецидивист», но носитель теневой науки «криминалистики». То, что он знает, ни в какой библиотеке не найдешь! Так что, «МВД», надо потихоньку вытягивать из Залима все, что можно!
Наступила осень. В одну из сентябрьских ночей зазвенел телефон. Говорил местный хирург Юрии Почкин и сообщил, что поступил с колотой раной из пристанционного поселка Гиммель В. Он идет в операционную, и решил сообщить Мануру.
… С Юрием у Манура были очень хорошие, дружеские отношения. Специалист высокого класса, он был весь поглощен своей профессией. Когда бы к нему Манур ни заходил, он сидел за энциклопедиями и другими медицинскими трудами. Усвоенную теорию претворял на практике и добился широкого всеобщего признания. Он действительно для жителей поселка был святым.
Немножко грубоватый, но когда Юрии смеялся, то лицо его становился таким мягким и излучал столько добра, что его никак невозможно было представлять со скальпелем в руке. Для Манура он был и экспертом. Любое телесное повреждение он мог проанализировать и обрисовать его механизм происхождения так точно и верно, что дальнейшее обращение оперативников к судмедэкспертам было просто официальшиной, ибо, задолго до получения заключения СМЭ, они уже знали суть происшедшего. Что очень помогало им, не теряя время, взять правильное направление розыска. Свои заключения Юра давал всегда с неповторимым юмором. Вот, был случай, когда парня ударили в плечо вилкой, и он с глубокими ранами попал в больницу. Заключение из уст Юры звучало так:
- Манур, его ударили острым, колющим четыре раза строго в одну линию с одинаковыми расстояниями между ран в 5 мм.
Ох, сколько сложных общих задач решали они с Юрием за годы совместного взаимного сотрудничества! Были и трагические моменты, и комедийные! Но не обо всех случаях жизни можно говорить…
… В больницу Манур пришел через минут 10, жил он рядом, за забором больницы. Инспектора сразу пропустили в операционную, где лежал Гиммель, он был пьян и материл медработников, которые обрабатывали рану. Почкин повел Манура к себе в ординаторскую, распорядился, чтобы им подали чай.
-Надо организовать субботник, чтобы убрали все провода, валяющиеся на земле.
-! ! !
Улыбнувшись своей неповторимой улыбкой, Юра добавил:
-Рана в области живота, к счастью не проникающая, узкая длиной в 8см, больной говорит, что упал на проволоку и поранился. Если бы он действительно упал на торчащую проволоку, то рана была бы проникающей, или ее вообще не было бы в случае, если проволока под тяжестью тела наклонилась и прижалась бы к земле. Считаю, что это ножевое ранение, но лезвие очень узкое и довольно длинное. Главное оно прошло между фасцией и кожей, а такой удар не каждый может нанести. Я - хирург, и то бы не смог. Я бы ввел лезвие ножа, но ударить! Это совсем не одно и то же. Это какой-то циркач должен быть! А ты "Жигули" с торца здания не заметил?
-Нет. Я же с парадного зашел. Я сейчас…
Манур выбежал на улицу, повернул за угол и увидел стоящую автомашину "Жигули" третьей модели бежевого цвета. Двери были открыты, в салоне горел свет, народу в машине было полно, и о чем-то все громко разговаривали, что не заметили, как подошел Манур. Нагнувшись к двери автомашины, Манур увидел знакомых парней-армян, а на переднем сидении сидел… Залим!
-Что вы тут расшумелись? Выйти всем из машины!
-А! Гражданин начальник! Вот, оказали помощь человеку, ай-яй-яй, несчастный случай! Как мы могли оставить человека в беде! А вы теперь будете меня наказывать за нарушение надзора - Манур обратил внимание, что Залим при людях обращался к нему на "Вы", а в кабинете - на "Ты". Вообще, это инспектора вполне устраивало.По его поведению Манур понял, что Залим был выпившим и это настораживало. Кстати, когда Залим находился в выпившем состоянии, то вся серьезность его улетучивалась, он начинал походить на молодого блатягу. Сказав, чтобы они никуда не уходили, Манур поспешил обратно в больницу. Сразу позвонил в отделение и дал указание милиционеру ОВО старшему сержанту Сагату, чтобы выдвинулся к больнице и, пока он выйдет из больницы, находился рядом с группой парней и Залима никуда не отпускал, он ему нужен. Пошел опять в операционную. Перевязку почти заканчивали. Манур спросил Гиммеля:
-Виктор, кто тебя ударил складником, можешь назвать его?
-Да, никто меня ножом не бил! Я же сказал, что я упал на проволоку или штырь, какой. Отстаньте все! Ой, больно!
Видя, что Гиммель пьян, и общаться с ним бесполезно, Манур вышел в коридор. Быстро прикинул «Ранение ему нанес Залим. Но, как доказать? Гиммель заявления не даст. Залим тем более не признается. Но, хотя бы нож изъять, да и его самого надо на ночь хотя бы задержать. Время уже полпервого ночи, а он выпивший. Еще кого-нибудь пришьет!» Вспомнились слова начальника. Выйдя на улицу, Манур сразу отозвал Залима в сторонку: - Что, опять начинаешь бузить! Хватить меня подводить.
- Да, что Вы, начальник, ничего страшного. Витек уже завтра будет бухать.
- Знаю, что ничего страшного, но ножик-то отдай! - Манур серьезно остерегался, что, будучи в подпитии Залим на публике может повести себя дерзко и выкинуть свой коронный номер - оказать физическое сопротивление работникам милиции. Конечно, такое гладиаторство ему было ни к чему.
-Какой нож, кроме вот этой игрушки для сбривания ногтей, - и, достав из кармана брюк, Залим подал инспектору узкий, но длинноватый складник из желтоватого металла, полуобернутый в маленькия носовой платочек, которого Залим ловко убрал, после того как к нему дотронулся инспектор. Манур, как бы нехотя, небрежно взял ножик и, не осматривая его, положил себе в карман.
-Пошли, надо поговорить.
- Отпусти, начальник! Завтра поговорим.
-Нет, Залим, надо поговорить сегодня. Пошли, - и Манур слегка, но решительно потянул его за локоть. Залим повернулся к парням, стоявшим около машины:
-Ладно, ребята, пока! Коля, передай сестре, что я переночую в ментовке, на работу утром поеду отсюда сразу на склад.
До милиции метров двести. Шли молча. Впереди Манур с Залимом, сзади - милиционер охраны Сагат.
Войдя в дежурную часть, Залим у порога отбил чечетку, да так, что позавидовал бы ему любой танцор-профессионал. Честно говоря, для Манура это было приятной неожиданностью, так как он сам тоже плясал, еще со школы и к дробным перестукам туфель он был не равнодушен. Пожилой милиционер - дежурный, ровесник вышеупомянутого старшего сержанта, тоже с большой пузой, неповоротливый, настороженно смотрел на Залима. Залим гаркнул на него как на официанта,
-Тащи воды, в горле пересохло!
-Хорошо, Залим, не кричи, я сейчас! - Сержант резво вскочил с деревянного старого кресла и засеменил в коридор и через пару минут вернулся с кружкой воды. Они старые «друзья». Сержант, как и старший сержант уже на протяжении более двадцати лет "ведут" Залима. Залим залпом осушил кружку, передал его дежурному и молча посмотрел на инспектора. Манур, тоже молча, головой кивнул наверх по направлению второго этажа, и сам двинулся к лестничному маршу. Залим пошел за ним.
В кабинете Залим без спроса опустился на стул. Манур сел на свое место напротив, достал из кармана ножик. Открыл лезвие, по краям которого еле заметными полосочками виднелись бурые пятна. Держа в руке открытый ножик, он произнес:
- Экспертиза выдаст заключение, что эти бурые пятна не что иное, как кровь Гиммеля. Пять-шесть листов бумаги и можно отправлять материалы в суд. На, возьми бумагу, и напиши все подробно, - инспектор придвинул ему стопку бумаг.
- Ой-Ой! Уже посадил! Да, на этой игрушке моих отпечатков нет, там только твои! Во-вторых, этот ножик не мой! – Залим налег на край стола всей грудью, локтем отодвигая поданную ему бумагу. Глаза его горели огнем и, смотря на инспектора пронизывающим взглядом, он прорычал: - Юнга! – и, откинувшись на спинку стула, с ухмылкой продолжал, - Надо было ножик изымать в присутствии понятых. Не буду я ничего писать! Ты же прекрасно все видишь, что никакого дела не будет. Да, я его ударил! Расскажу, как было, всю правду. Ты знаешь, я всегда на мостике и мне нельзя лгать! Сидели около гаража, пили бормотуху. Травили анекдоты. Саша захмелел, начал выступать. Ну, что он знает про лагерную жизнь? Отсидел одну ходку за баклан, два года. А начал выступать. Спрыгнул с колеи. Нарушил порядок общения. Опрокидывал все, что взбредет ему на голову. Я раз предупредил, два - реакции никакой, ну, пришлось слегка ткнуть. Ничего он не напишет - рана легкая, не проникающая. Устал. Разреши, пойду, отосплюсь, надеюсь, утром отпустишь на работу. Да и сам отдохни.
Манур от природы был терпелив и вынослив. Но все эти качества характера относились к житейским трудностям, ирониям судьбы. Но в отношении личного оскорбления он не был толерантным и взрывался мгновенно, несмотря ни на что. В этом было что-то гамлетовское: "Велик тот истинно, кто без великой цели не восстает, но бьется за песчинку, когда задета честь".
Зная эту черту своего характера он работал над собой, но тщетно.
И сейчас, при оскорбительно-унизительном слове «Юнга!», кровь ударила Мануру в висок. Это пламя гнева толкнуло его перешагнуть ту межу в психологической дистанции, которую Манур строго придерживался в отношении с особо опасным рецидивистом. Но это была не слепая вспыльчивость, а продиктованный подсознанием жесткий ход по отстаиванию чести оперативника перед бравадой преступника. У молодого опера прорезывались зубы:
- Слушай, ты! Мне по х.. твои отношения с Гиммелем! Знай, если кого в поселке замочишь, то не будет никакого дознания, не будет следствия и суда. Я просто пристрелю тебя как бешеного пса и зарою так, что никто ничего не узнает. Тем более, что тебя никто и искать не будет...
Воцарилось мертвая тишина. Залим, как бы изумленно, широко раскрыв хмельные глаза, где от их зрачков радиально разбегались красные жилки, несколько секунд уставился на Манура и по своей неизменной привычке отвернулся в сторону, повернувшись на стуле на пол-оборота
Что Мануру оставалось делать. Действительно, зачем все это ему нужно! Было бы серьезное преступление. Гиммелю мало! Это он же постоянно настраивает молодежь поселка против сотрудников милиции, подбивает их на пьянство. Естественно, он ничего не напишет. Жить-то охота. Кто-кто, он-то знает, чем это обернется ему. Да и свою вину тоже, наверное, осознает. Не тупой же. Все это было похоже на кадр из телепрограммы "В мире животных", когда тигрица, хватает зубами чрезмерного надоедавшего тигренка и кидает его в сторону. Так и Залим поставил на место зарвавшегося баклана, но который толкал бочку невпопад. Да и никакой судебной перспективы это происшествие иметь не будет. Мануру оставалось вынести предостережение Залиму, оформить это письменно и водворить его до утра в камеру. За клеткой он не захотел сидеть, это и понятно: для него это унизительно сидеть за клеткой как бомж или домашний дебошир. Отдав дополнительные указания дежурному, Манур пошел домой. Идя, домой, еще раз оценил прозорливость Залима, который еще около больницы публично объявил, что в милиции будет до утра, а утром пойдет на работу. Ничего не скажешь! Как же он хорошо разбирается в их процессуальных делах!
Во дворе дома, несмотря на поздний час, Манура дожидалась мама. Поцеловав Манура, как обычно, в лоб, молвила:
- Как услышала, что ты вышел из дома, никак не могла заснуть.
Мануру так было хорошо с ней! Какое же это прекрасное чувство - материнская ласка! Действительно, нет на свете превыше силы, вливающей в сердце человека столько воодушевления, энергии, добра! Манур всегда чувствовал, что даже на расстоянии взгляд мамы действовал на него целительно. Вот уже прошло более десяти лет, как она скончалась, сам Манур уже давно дедушка, но образ мамы даже с фотографии действует на него обворожительно: стоит только взглянуть на ее доброе лицо и Манур чувствовал, что становится добрее, сильнее, чище в помыслах и увереннее в делах.
Успокоив маму и отправив ее спать, Манур сел на скамейку во дворе. Была теплая тихая сентябрьская ночь. Где-то в отдалении устало урчали моторы автомашин и временами на них огрызались рокоты экскаваторов. Эта звуковая гамма с детских лет так прочно засела в его слухе, что он из тысячи звуков определил бы ее. Ведь Манур родился и вырос в горняцком поселке! Раньше этих звуков было больше, и они были мощнее, но в то время работала карьера - открытая горная разработка, где в ночной смене работали десятки автомашин, бурстанков и экскаваторов. А сейчас карьеру заменила «подземка» - шахта, такое непривычное название. И откуда было Мануру знать, что еще через пару десятков лет от былой мощи комбината останется какое-то подобие рудника, сам комбинат распадется на мелкие организации: из многотысячного коллектива останется горстка людей, вся инфраструктура поселка будет нарушена, многие объекты комбината пойдут под снос, придут первые подобия капиталистов.… Да что говорить о маленьком руднике, когда вскоре рухнет само государство!
Но в то время люди еще жили верой в будущее. Манур тоже, как мог, стремился приблизить это светлое будущее: строил свои планы по дальнейшему проведению профилактической работы на территории. Это и выступление в местной печати, и встреча с трудовыми коллективами, беседы в школах. Одновременно надо раскрывать нераскрытые преступления, в основном кражи личного имущества. Близость города угольщиков и работа определенного количества жителей поселка на его разрезах, куда они выезжали ежедневно на нескольких автобусах, осложнили оперативную обстановку на территории. Мануру уже часто приходилось выезжать в город для налаживания взаимодействия с работниками уголовного розыска ГОВД. Во всей этой работе у него больше времени отнимала работа среди молодежи, которая с каждым годом становилась все агрессивнее, часто возникали групповые драки на танцах и других общественных местах с применением холодного оружия. Были оперативные информации и о наличии обрезов, а один раз около Универмага взорвали "Уазик" одной старательской артели, в «пятихатке» изъяли у одного типа боевую гранату «лимонку», задержали одного проходчика за хищение взрывчатки. Конечно, наряду со многими этими задачами, Манур должен был держать всегда в поле зрения Залима, этого источника повышенной общественной опасности. И сегодняшний случай только обострил опасения инспектора. Но злить его не надо. Неумело проведенная работа только может осложнить их отношения. С другой стороны, сочувствие к нему у Манура уже полностью рассосалось по мере его разболтанности. Было понятно, что ему уже тесно в стенах квартиры, где проживал, да и сам пристанционный поселок стал ему тесноват.
Наступил 1980 год. Уже с марта месяца в УВД начали отбор кандидатов на работу в составе органов внутренних дел города Москвы во время проведения Олимпиады-80. Велико было искушение попасть в число счастливчиков. Но Манур, честно говоря, и не мечтал об этом, так как сотрудников в области достойных было много, особенно городских, и без них могли обойтись. И потому неожиданным стал вызов в УВД. Принимал сам генерал, Манур оказался в составе группы, выезжающей на охрану общественной безопасности в Москву и не просто рядовым сотрудником, а замполитом Павлодарской группы. Конечно, это для него было большой честью. Началась подготовка, два раза в месяц собирали всех в УВД, проводили занятия, семинары, строевые смотры, просмотры спецфильмов. Но работу на местах с них требовали и сбоя здесь они не имели права давать.
В один из таких дней, будучи на станции, Манур вечером заехал в поселок, проверить Залима, как говорится, на месте обитания. Поднялся на второй этаж двухэтажного дома, дверь квартиры была открытой. Стандартная маленькая двухкомнатная квартира. Справа кухня, дальше, тоже справа - маленькая комнатка и напротив комната побольше. Никого нет. Утром по телефону Манур узнал, что Залим на работе не появлялся. Думал, может, заболел. Одной из причин его визита было узнать, в чем дело. Манур прошел в большую комнату. На маленьком круглом столе был беспорядок: стояла недопитая бутылка "Портвейна", пустая консервная банка, хлебные крошки, разлитая вода. Не успел инспектор осмотреться, как открылась дверь туалета, и вывалился оттуда колобок, это был Залим. Он был в синей выцветшей майке, старых спортивных бриджах темного цвета с дырками в области колена. Глаза у Залима были красными, под глазами мешки, волосы всклокочены. У него был натуральный запой. Манур, обогнув край маленького столика, прошел к окну.
-А-а! Гражданин начальник! Ты, как овчара по следу!. Ишь, сразу примчался!. Ладно, садись, угощу!. Залим, сев на табурет около двери, потянулся за бутылкой.
-Не, я не пью.
-Как хочешь. А я буду пить! Ты садись, садись. Как раз поговорим. Я давно хотел с тобой по душам, так сказать, поговорить. В такой простой обстановке. В ментовке душа не раскрывается, понятно, там не церковь.
Вот тут-то Манур впервые увидел Залима, как говориться, в натуре. Он был пьян и в этом пьяном угаре страшен: обычно гладкое интеллигентного вида лицо сейчас обросло щетиной и хмельная улыбка на его обрюзгшем одутловатом лице была похожа на оскал бешеного зверя. Настоящий тюремный типаж. Манур сел на табурет со стороны окна. Руки он положил на бедра, так как на стол нельзя было их класть, во-первых, там было грязно, во-вторых, стол был такой маленький, что, если бы он сел, положив руки на стол, то он лбом бы коснулся лба Залима. Глотнув из стаканчика вина и держа стаканчик всей широкой ладонью, что он утопал в них, Залим процедил:
-Как же мне все надоело! - и залпом осушил стаканчик. Закусив хлебной крошкой, Залим весело бросил, - давно я хотел с тобой наедине поговорить. Попался ты мне!
С этими словами Залим потянулся, не вставая с табурета, к стоящей рядом старой койке и, засунув под грязное одеяло руку, вытащил оттуда финку, Манур только успел заметить холодный отблеск лезвия, как нож, описав дугу, вонзился в стол! В долю секунды рядовая ситуация осложнилась вот такой бешеной выходкой рецидивиста. Все произошло так внезапно и быстро. Манур в упор смотрел в лицо Залима и его искривленный рот. Он говорил, говорил со злостью, глаза его горели. До слуха инспектора доносилось:
- …падлы, все вы падлы! Была бы возможность - перестрелял бы всех! Что же вы из меня сделали? Я не человек! Это вам кажется, что я человек. Руки, ноги, голова. Но я уже не человек. Я сам не знаю, кто я! Не могу спать! Каждый раз во сне приходит аксакал весь в белом и сидит вот здесь, где я сейчас сижу. И молчит! Я просыпаюсь, и он уходит, исчезает…
Голос у Залима был взволнованным, но он его не повышал. Манур не перебивая, нет, не слушал, а смотрел на него. Главное- контролировать его действия. В голове стремительно летели мысли. Какой же я дурак! Надо же так влипнуть! Молнией пронеслось в голове разговор в кабинете после ранения Гиммеля, когда Манур лично угрожал Залиму пристрелить его как собаку. Впервые Манур по-настоящему осознал смысл поговорки «Язык мой – враг мой!». «Неужели месть? Или хочет взять реванш за тот момент?» Манур как бы оказался в ловушке. Пистолет остался в сейфе. Силы были неравны, как говорится, разные весовые категорий да и практический опыт… На мизерном пятачке лицом к лицу столкнулись законность и беззаконие, лояльность и жестокость. Да и эта финка… торчала как надмогильный крест. Какая там Москва! Живым бы добраться до пыльных улиц родного поселка! После молнией пронесшей в мозгу тревоги повеяло досадой, которую начала теснить капающая в сердце злость: что это он диктует свое превосходство! Этот хаос снова рассеял голос Залима:
- Меня же всю жизнь топтали! Нет, не братва, а вы, мусора. Что вы понимаете о страдании человека, о душе заключенного? Что, «Рожденный летать, пренебрегает ползать?». Но вы и летать-то по нормальному не можете. Все кругом подонки, лишь бы выслужиться! Я не о тебе говорю. Ты, парень нормальный, но, на-хрена тебе меня опекать? Ведь у вас есть сотни приемов упрятать меня обратно, да и без приемов вы можете это сделать, так внаглую. Или ты со мной какие-то опыты свои проводишь? Более четырех месяцев я на воле не плавал! В этот раз уже почти год, как на воле.
Залим налил в стаканчик остаток вина.
Из всей этой тирады Манур понял главное, что у Залима лично к нему нет злой обиды. Хоть это была какая-то отдушина в его создавшемся положении. Напряжение стало потихоньку отступать. Но чувство опасности и, связанной с этим, тревоги накрепко сидело в сознании инспектора и не давало ему возможности для психологического маневра. Манур понял только одно: "Не прыгать!". И, находясь в одной комнатке с вооруженным финкой разъяренным опасным рецидивистом, дышащим ему в лицо винным перегаром, он должен был вести себя очень осторожно, как саперы, которые ошибаются один раз. И он может здесь ошибиться один раз. Если саперы имеют дело с взрывчатыми материалами, то он имеет дело с взрывчатым существом, одушевленным, отчего опасность возрастает во много крат. Черт знает, какие ассоциации возникнут в его нетрезвом мозгу через несколько минут и какие реакции этого дьявола они вызовут. В данный момент перевес был явно на его стороне. Вот так, инспектор! И будешь числиться навечно в списках, пропавших без вести. Ну, как его угомонить, успокоить? И тут Манур понял. Его надо слушать и слушать внимательно! Не то, как же ты среагируешь на его слова? Неправильная реакция вызовет в ответ неправильные действия с его стороны. И Манур снова услышал его голос: - Вот так. Должна быть человеческая справедливость. С-пра-вед-ли-вость! Понял!. Почему отсидев свое, я должен кланяться всем на воле? Не выйдет! Вы знаете, что я не такой слабак! Поэтому-то и наезжаете на моего племянника. Он-то в чем перед вами виноват? Какого хрена участковый в беседе с ним грозится, что его тоже, как и дядю сгноят в тюрьме? Когда я первый раз сел, племянника еще не было на свете, он еще не родился. Я все вынес. Я терпел, когда меня сажали, растаптывали, пугали. Я все вынес, я выстоял, но не покорился и не покорюсь! Что вы знаете о человеческих возможностях? Ты, вот скажи мне, как можно вынести шесть часов, сидя без движения в клетке автозака при 30-градусном морозе, когда в Сибири, испугавшись быть обмороженными, даже конвойные, бросив машину, ушли пешком спасать свои шкуры. А тебя бросили замерзать в наручниках, пристегнутых к металлическим решеткам, когда в машине адский холод и ты не можешь встать даже на ноги! Я выдержал. Не только не погиб, даже пальчик не отморозил. Это мозг мой спас меня! А каково человеку, когда в одних штанах ХБ, по прибытии по этапу тебя сажают на плацу на колени на лед и в положении "руки на затылке" держат два часа?! Ты, не то что поднять колени, руки опустить не можешь, а о передвижении и речи быть не может. А пребывание, хоть в течение нескольких часов, в «стакане»? Кто мне помогает в таких невыносимых условиях? Мой мозг! Он только может шевелиться. Слава богу, они хоть не подвластны заточению! Так вот, мой мозг проводит со мной гимнастику, разминает отекшие конечности, гонит по телу кровь и разогревает его. Эта тюремная терапия нас никогда не подводила. И вы, не представляющие и тысячной доли этого искусства, не видевшие и сотой доли всех тех страдании, выпавших на нашу долю, хотите втолковывать нам о справедливости. Ведь, за одно преступление судья же дал одно наказание – лишение свободы. Так почему «дубаки» от себя добваляют еще тысячу наказании? И унижении!? - Залим откинулся назад, но не упал, он точно рассчитал ту вертикаль, где должна была проходить спинка стула, если бы он был вместо табурета. В таком положении Залим, заложив руки за голову, замер. Глаза его были влажными. Манур посчитал, что вступать в диалог пока рано и нужно ли это вообще. Пока Залим находился еще во власти своего ума. Вот так в тесной комнате сидели они лицом к лицу. Не было у Манура злости. И, если бы она вдруг появилась, то его потянуло бы на подвиг, и он бы спровоцировал Залима на действия, которые кончились бы для инспектора плачевно. Да и какие подвиги могут быть в этой грязной комнате. «Что, пресекаю какое тяжкое преступление? Просто выслушиваю ту негативщину, которую заслуживают мои коллеги из МВД на необъятной территории нашей Родины…»
- Я хочу, чтобы вы все знали: я не боюсь вас, ни капельки! Сейчас я не в милиции, а ты у меня в хате и никакого давления на меня нет. Вот, ты скажи, что самое главное для человека? Скажи!
Это мгновение подарило Мануру шанс, и он умело подыграл Залиму:
- Достоинство. Просто говоря – гордыня.
- Во, блин, в точку попал! Самое главное - это значимость человека. Свое Я. Если не было бы этого чувства значимости, то человек недалеко ушел бы от зверя или животного. Когда ты смотришь в зеркало, куда устремляется твой взор? На себя! В первую очередь человек хочет увидеть свое лицо, ему очень не безразлично то, как он выглядит. Все нормальные люди ведут себя так. Это в человеке от природы заложено. Я уже тебе говорил, что мне неохота жить. Почему? Потому что у меня нет простых вещей, которые должны быть у всех нормальных людей: своего жилья, семейного очага, семьи, профессии, цели в жизни. У меня их нет! У меня их вы отняли! Но, чтобы не полезть в петлю у меня осталось сознание своей значимости. Меня боятся! А я никого не боюсь! - Залим налег на стол, опираясь на локти - ладони все так же, сцепленные в пальцах, были на затылке.
Манур понимал его. Он был в основном прав, хотя в опьяненном состоянии излагал все сумбурно и беспорядочно, можно сказать, даже, истерично, что-ли. Он излагал свое нынешнее состояние. Действительно, что у него осталось человеческого, да было ли оно? Да, он прав. Но, опять же, только с одного бока, с освещения своего положения. Даже понятие значимости у него ассоциируется с силой, злой силой. И Манур подумал, что большинство людей по своей беспечности, а может, бездарности и безответственности, или же безволия, теряют в жизни главное, присущее человеку направление, вследствие чего многого не достигают. И они, проклиная свою судьбу, ненавидят всех, кто их окружает, и только тупая злость и зависть к другим относительно нивелирует их психологическое состояние. А кто виноват? Дело в том, что человеческая натура очень болезненно реагирует на самокритику. Виноваты все, только не он! И сейчас Залим тоже Америку не открывает. Он повторяет то же самое. Вот, мол, не надо было в первый раз лишать свободы. В принципе и Манур придерживался этого взгляда. В тех условиях исправительной системы лишение свободы молодого человека за первое преступление, если это не тяжкое, не оправданно. За первую кражу, за граммы наркотиков, за хулиганство Манур бы в первый раз никогда не сажал бы молодых людей. Но, кто их спрашивал!
С другой стороны, правовой нигилизм самого населения, которое воспитывалось на традиционных представлениях о прошлых беззакониях НКВД, которое на бытовой почве обсуждало только негативные случаи о деятельности милиции, которое в большинстве своем верило правонарушителям, как пострадавшим от «беззакония», служили причиной недоверчивого их отношения к милиции. Кстати, Манур заметил, что те граждане, которые активно участвовали в работе ДНД, являлись и активными распространителями положительной или дурной славы о милиции. И здесь их нельзя порицать, потому что они, как представители общества, стоящие более близко к милиции, отражали объективную картину и имели на это полное право. И Манур всегда старался показывать дружинникам пример честности и законности и, напротив, очень стыдился, когда какой-либо сотрудник демонстрировал им обратное. Конечно, целенаправленная асоциальная деятельность преступного мира, воспевающие преступную жизнь и слагающие о милиции негативные песни, анекдоты, занимают отдельное место в вечной борьбе добра и зла. Здесь тоже преступный мир умело использовал нарушение законности, безжалостность, даже жестокое обращение с гражданами отдельных сотрудников. Факты о таких нарушениях законности для идеологов преступного мира были просто кладом. И сейчас Залим тоже говорил о тех фактах, причем объективных, когда лично сам на себе перенес грубую силу МВД. А, с другой стороны, как же иначе урезонить таких, как он? А те его кровавые деяния за 25 лет, где есть и избиения, и телесные ножевые повреждения и даже убийства, разве они не заслуживают эту силу? Нет! Сила определенная нужна! Нужна добрая сила для подавления злой силы! Вот и вся философия. А насчет его первой судимости, конечно, разговор другой. Может, и не надо было лишать его свободы, но Манур этому не судья, время было совсем другое.
- Слушай, а ты боишься смерти? – вопрос Залима оторвал Манура от раздумья.
- Очень! – ответ Манура был до крайности лаконичным и, в то же время, искренним.
- А, если я «замочу» тебя?
-К сожалению, тогда я уже с тобой не смогу продолжать беседу, - слова Манур произнес четко и внятно, - если ты меня «замочишь», то все страдания для меня в этой жизни закончатся, а для тебя начнутся новые.
Видимо, последние его слова буквально отрезвили Залима. Он притих, как-то сник. Холодное сознание двигало Манура дальше. Улучшив момент, когда Залим потянулся за кружкой, чтобы попить воды, Манур произнес:
-Я не спорю, Залим, ты во многом прав. Успокойся! - с этими словами он, как бы не спеша, встал со стула и, открыл окно. Свежий ветерок бархатом прошелся по лицу, моментально вливая в сознание какую-то уверенность. Дыша весенним воздухом, Манур чувствовал, как мышцы тела наливались чудодейственной энергией! Тревога полностью пропала, как будто её и не было. Манур повернулся к Залиму, подошел к столу, вытащил нож со стола и тихо сказал:
-А с участковым я разберусь! Как его закрыть? - и протянул ему нож. Залим взял его, нажал сбоку полоску, и лезвие ножа со щелчком юркнуло в рукоять ножа. Манур снова взял нож себе в руки:
-Возьму на память, отдаешь?
-На хрена он тебе нужен, разве что сапожнику Гришке! Если хочешь, я тебе закажу нормальный нож.
-Нет. Я это возьму, - смысл заказа Манур понял. Сколько ширпотреба с ведома надзирателей проходит через КП зон и лагерей инспектор знал. Сколько проходило циркулярных приказов о наказании работников ИТУ, все безрезультатно. Но на этих вещах горело не одно начальство. Поэтому Манур отказался от заказа Залима, хотя к финкам у него была слабость. Кстати, когда уходил в отставку, у него собралось целый арсенал этих ножей, которые он сдал в уголовный розыск, - Манур положил финку в карман,
-Ты, Залим, не дури, давай завтра выходи на работу.
- Да, меня уже, наверное, выгнали.
- Я с завскладом поговорю. Ты только больше не употребляй. Ложись и отдохни!
Манур направился к выходу. Залим остался в комнате. Дверь оставалась открытой. Манур вышел на улицу. Сел в свой старый служебный УАЗ и покатил в поселок. В душе была пустота.
Действительно жизнь интересная штука! Какие-то минуты отделяли его от возможных тяжких последствий, он как бы находился в безвыходном положении, но все разрешилось очень просто и спокойно. Как это понять? Случайность? Вспомнились слова, которые он даже записал в записную книжку: "Не бывает никакого чуда. Есть только железная логика вещей: что посеешь, то и пожнешь". И вот сегодняшний пример еще раз подтверждал эту мысль. Он, будучи оперативником, посеял сегодня халатность, не оценил трезво положение вещей. Ну, что он сунулся один, без оружия, в логово этого хищника! Почему, в нарушение всех инструкции, проявил преступную доверчивость? Почему решил, что этот конченый преступник должен вести с ним диалог на равных и быть к нему лояльным. Это урок на всю жизнь.
Прибыв в отделение, Манур, не задерживаясь в Дежурной части, поспешил наверх - к себе в кабинет. В Дежурной части громко выражал свое недовольство шумливый дед по поводу пропавшей овцы. Увидев Манура, он ринулся вслед за ним и почти перед кабинетом загородил ему дорогу:
- Эй, сын Серикбая! У меня вчера пропала овца, а твой участковый говорит, что, если следов преступления нет, то искать воров не будет.
- Правильно говорит.
- Как это правильно?
- Очень просто. Сарай взломали?
- Нет.
- Вокруг сарая крови не заметили?
- Нет.
- Шкуру овечью никто нигде не обнаружил?
- Нет.
- Кто-нибудь Вам говорил, что вашу овцу кто-то украл?
- Нет.
- Вот, видите, вор украл или в шурф упал, неизвестно. Все правильно. – Манур, обходя старика, зашел к себе в кабинет. И тут услышал громкий, грозный голос спускающегося вниз аксакала:
- Я в Райком пойду! Бездельники!
«Райком!» - это уже серьезный сигнал. Чтобы старик не продолжал конфликтовать дальше, Манур вызвал участкового по телефону к себе.
- Что, шумит аксакал?
- Да я был у них. Место осмотрел. Факта кражи не установил. Бабка говорит, что еще вчера овцы не было, а старик утверждает обратное. Просто склероз у него.
- Смотри, а то начальнику пожалуется, начнутся разборки. На всякий случай собери несколько объяснении.
- Зарегистрировать?
- А что боишься, зарегистрируй! Потом оформишь отказной. По-районному…
Они оба засмеялись.
… Был такой анекдотичный случай. Когда один оперативник в РОВД вынес отказной материал по подобному факту. Под давлением заявителя ему пришлось зарегистрировать заявление, а потом отказать. Но в протоколе об отказе в возбуждении уголовного дела, в устанавливающей части написал буквально следующее:«… баран был умный, головой открыл щеколду калитки и ушел в степь».
- Думаю, у нас бараны не тупее. Иди, разбирайся!
Оставшись наедине, Манур вернулся к вопросу надзора. Итак, первое - это то, что Залим исчерпал свою лояльность на воле. Второе - он твердо занял кардинально противоположную позицию к правоохранительным органам. Какой антагонизм в его словах: «Падлы, я бы вас всех перестрелял!". Хоть он и выпивший, как говорится "У пьяного на языке, что у трезвого на уме". Третье - он может совершить тяжкое насильственное преступление, это только вопрос времени. Манур почти год держит его на воле. Кстати, он отдает этому должное и понимает его ровное отношение к нему, то, что Манур не пытается сфабриковать на него материалы. А год на воле, это своего рода рекорд в его криминальной биографии, начавшейся с 16 лет.
Что же нужно конкретно принимать ему как оперу? Первое - надо переходить к жесткой опеке. Второе - только Мануру, и больше некому в поселковой милиции, по должности противостоять ему. Надо работать с ним. Не то, наткнется на его пику кто-нибудь из горячих головушек-бакланов. Молодежь же трудно удержать. Все пьют. Все герои! Каждый сопляк мнит о себе «крутого». Нужна опора, но на кого опереться? Состояние пожилых милиционеров ясно всем. Участковые слабоваты. Это позже Манур наберет боеспособных участковых. Остается только надеяться на молодых милиционеров ПОМ и ОВО, хоть теории и практики у них маловато, но есть среди них физически крепкие и смышленые парни. Только надо остерегаться, чтобы их не подставить. Опять же, на что этого Залима валить? Не ворует. Пока общественный порядок не нарушал. Задокументировать случай с Гиммелем не удалось. Рана оказалась легкой, да и он сам участие Залима в происшествии отрицал: сам, только сам, мол, виноват. Ограничения надзора Залим нарушил всего один раз. Хоть и противозаконно, но прав был старший сержант, Залима только на адмнадзоре можно отправить обратно. А что делать? Не ждать же беды.
Манур проинструктировал участковых, всех сотрудников милиции, обращать на Залима повышенное внимание. При малейшем нарушении общественного порядка задерживать и рапортом доложить на имя начальника.
Вызванный на следующий день на беседу, Залим прибыл вовремя, следов пьянки как будто не бывало. Серьезен, внимателен, только взгляд потерял былую дерзость, стал чуть рассеянным, видимо, каким-то образом осознает свое поведение в квартире.
- Ты уже год на воле, пошел второй. Я, Залим, с тобой работал по правилам. Принимая во внимание твой возраст, все то, что ты перенес, я считал своим долгом дать тебе шанс адаптироваться постепенно и забыть свое прошлое. Но мне никто не давал права нарушать наши законы, то есть заниматься попустительством в профилактической работе с тобой и, если ты совершишь какое-либо преступление, то первым за это буду отвечать я. Естественно, меня этот вариант не устраивает. Я знаю, ты не воруешь, в этом отношении ты честен. Но ты в выпившем виде отчета своим действиям можешь не дать, можешь совершить тяжкое преступление и, главное, за что? Тебя никто не трогает, никто не оскорбляет. Милиция относится к тебе лояльно. Ты, видя это, начинаешь расслабляться. Знай, меня не будет, с тобой будет заниматься другой опер. Мы представители государства, а государство располагает огромной силовой структурой. Движимый пьяной удалью ты можешь оказать сопротивление сотрудникам милиции, которые в таких случаях к особо опасным рецидивистам могут применить табельное оружие. Хорошо, если убьют, обычно задерживают и предают суду. Что, опять хочешь заработать срок? Так что, хватит! Не будем подкрадываться к этому вопросу - еще одно нарушение адмнадзора и прощайся со свободой! Я оформлю материалы по всем правилам. Лучше отправлю тебя за нарушение адмнадзора на год, чем на долгие годы за тяжкое преступление. Честно говоря, я думал ты настоящий мужчина, сдержишь свое слово. Поэтому-то я никого к тебе не подпускал, хотел адмнадзор проводить на доверии.
Видимо, не его нравоучения и угрозы подействовали на Залима, а последние слова больно задели его криминальную гордость:
- Я никогда не сяду за нарушение адмнадзора! Это ты соплякам дари! Ниже червонца ходки у меня не будет, а может и «вышку» поймаю!
Ну, что с ним делать! Опять наносит удар оттуда, откуда не ждешь! Манур рассчитывал хоть немножко нагнать на него, если не страху, так хоть строгости. И думал, своей открытой непримиримой позицией поставил его на место, где он и должен находиться как поднадзорный элемент. А он, ишь, какой вираж выкинул! Манур просто не нашел нужных ему слов, чтобы подсечь и этот его наглый выход. Но из этого неловкого положения инспектора вывел он сам:
-Ладно, начальник! Я немножко расшнуровался, но слов на ветер не бросаю. За меня ничего не схлопочешь. Постараюсь держаться. Честно говоря, никак не привыкну к жизни. Иногда такой пожар в душе происходит, что хочется выскоблить свое сердце и выкинуть к черту!
Через получасовой нервозной беседы буря стихла. Расстались на спокойных тонах. Опять пустота в душе. Никакого чувства удовлетворенности, что твои действия достигают какого-то результата. Позитивного в психологии и поведении Залима не произошло, а это было чревато тяжкими последствиями.
После этого разговора Залим, как бы утихомирился: работу не прогуливает, ограничений адмнадзора придерживается, вовремя приходит и отмечается. Психологически Манур его понял. Все-таки, каким бы маститым преступник не был, он боится силы государства, он не Манура побаивается, а государства! А Манур является частью этого государства, хотя бы краешком, мизинцем этого государства, но этого достаточно, чтобы любой преступник с ним считался. Просто это свое правовое положение надо использовать правильно и во благо государства, и в вопросе личной безопасности, и в пользу преступника в плане его исправления. А для грамотного проведения всех этих мероприятии ты должен, просто обязан постоянно учиться, повышать свой профессиональный и духовный потенциал, анализировать буквально все, начиная от поведения твоего поднадзорного и вплоть до изменения оперативной обстановки в регионе.
Лето нагрянуло быстро, а пролетело еще стремительнее. Никогда Мануру не забыть Лета 80-го. Московская олимпиада. Столько нового и прекрасного. Именно тогда Манур остро ощутил всю масштабность, всю мощь империи, которая называлась - Советский Союз. Именно на таких мероприятиях мирового масштаба, защищая честь Государства перед гостями столицы, ты глобально воспринимаешь чувство патриотизма, потому что ты выступаешь представителем власти такого мощного государства, как СССР! Совместно с сотрудниками местного РУВД Павлодарская группа сравнительно быстро навела общественный порядок на огромной территории парка Сокольники. Жесткую руку Павлодарской милиции сразу ощутила изворотливая местная шпана, окрестив их «Панфиловцами», тем самым вселив в сердца павлодарцев безграничную гордость. Но это тема для отдельного разговора.
После возвращения из Олимпиады Манур исполнял обязанности начальника милиции, через несколько месяцев был подписан приказ о его назначении начальником милиции. К этому времени Манур уже имел достаточный опыт работы.
Залим по-прежнему работал на складе Продснаба. Нарушения не допускал, но, по поступающим оперативным информациям, было видно, что он мечется, то есть никак не определился на воле. Ему тягостно жить на воле! Невольно сравниваешь рыб и людей. Одни умирают в воде, не могут жить без воздуха, а другие умирают на суше из-за отсутствия воды. Инспектор УР, работавший на месте Манура, был более жестким, иногда чересчур - он окончил среднюю специальную школу милиции, и жесткие требования Манура в отношении Залима выполнял с рвением, конечно, приходилось его сдерживать, чтобы не перехлестнул.
Лето 1981 года. Залим, как говорится, находился под административно-профилактическим колпаком. Пару раз были незначительные приставания к женщинам - рабочим на работе, что тоже настораживало. Мужчина в расцвете сил, женат не был. А если поменяет окраску и совершит изнасилование? Тоже проблема. Никогда он такого рода преступления не совершал. Трудно распознать внутренний мир человека, но намного труднее угадать глубину характера, общественно-бытовое поведение потенциального преступника. Конечно, истина в том, что оперативники пеклись не столько о судьбе самого поднадзорного, сколько о том, чтобы он не принес беду в какую-либо семью, предотвратить его потенциальное посягательство на жизнь безвинных людей, особенно молодежи. Вот это главное, чего от сотрудников правоохранительных органов, в частности от оперативников, требует Закон. Поэтому Залима они обложили жестко, он уже барахтался в оперативной сети. Возможности ночного похождения они его полностью лишили. Менты знали, что он делал и говорил на работе, с кем общается по месту жительства и т д. Для придания веса надзорной работе Манур не менее одного раза в неделю лично встречался с Залимом на рабочем месте, где проводил получасовые беседы. Таким образом, он сам не заметил, как он выработал у него психологический рефлекс: увидев УАЗик Манура на территории склада он, как дрессированный медведь, все бросал и шел к машине.
Но он опять удивил Манура. Гром грянул в конце весны. По лицу вошедшего в его кабинет инспектора уголовного розыска Манур понял, что случилось из ряда вон выходящее. Круто повернувшись в кресле, он бросил:
- Что случилось? Давай, без вступлении!
- У меня пока еще не проверенная информация - вчера днем Залим в районе склада изнасиловал женщину.
-Как днем? Он же должен быть на работе! И почему изнасилование? Это же совсем другой «окрас»!...И никакого, ведь, заявления нет…
По информации оперативника выходило, что Залим днем, когда все ушли на обед, прямо у ворот склада изнасиловал женщину, работавшую сторожем на складе. Женщине лет за 45.
- Ну, хоть не девчонку какую! А если бы изуродовал малолетку!?...
- Товарищ капитан, дайте мне прикрытие, я буду брать его!
- Не пори горячку! Где основание?
- Да, Вы, что? Вы... че? Как так.... - опер начал от возмущения заикаться.
- Подожди, говорю, не горячись! Взять надо красиво, чтобы потом не смог вырваться. Где материалы проверки, где объяснение потерпевшей? Нет!. А есть заявление потерпевшей? Тоже нет! Какое может быть основание. А если она откажется писать заявление? Испугается. Да и советчики могут найтись. А уголовные дела по таким преступлениям возбуждаются не иначе как по жалобе потерпевшей и потому они называются делами частного обвинения. Надо с потерпевшей поработать и поработать досконально. И очень грамотно в юридическом отношении. Это я беру на себя. А ты давай организуй наружное наблюдение и глаз с него не спускай! Он как затравленный зверь, может такое сейчас выкинуть! Нервы его натянуты до предела. Главное, чтобы он ничего не подозревал. Пусть участковый демонстративно пройдет около его дома, так, чтобы он его заметил, но к Залиму не надо заходить. Если увидит Залима, то пусть сделает ему какое-то пустячное замечание и все. Как будто он нас не интересует. Это усыпит его бдительность. Он сейчас в отношении наших планов в неведении и это наш главный козырь.
Проинструктировав оперативника, Манур распорядился, чтобы доставили к нему потерпевшую. Женщина малограмотная, без эмоции рассказала о происшествии. Забитая, немногословная женщина. Такие даже за свои права не могут постоять. Да и разглашать такое стыдно перед детьми. Манур убедил ее написать заявление. Чтобы не было утечки информации, он не счел нужным обращаться к поселковым врачам, для производства наружного освидетельствования женщины. Напечатав Постановление, сам повез женщину на межрайонную судмедэкспертизу в город, где судмедэксперт вынес предварительное заключение, подтверждающее факт изнасилования. К обеду приехал в поселок. В отделении ждал его оперативник. Он был в еще более растерянном состоянии.
-Что еще случилось?
- Опять другой «окрас»…
- Ты что, дразнить меня вздумал?
- Да вот, еще одно изнасилование.
- Когда, кто, кого..?
- Опять этот урод, Залим. Тоже вчера, но уже в полночь, в пьяном виде изнасиловал еще одну женщину прямо в коридоре барака.
- Как в коридоре? А где люди: жильцы, соседи?
- Боялись выйти, но слышали крики женщины.
- Ничего себе! Все! Собирай группу. Дальше медлить нельзя! Вооружи всех! Наручники, спецсредства, всем быть в штатской одежде. Только участковый должен быть в форменной одежде. - Сборы заняли немного времени. Манур открыл свой несгораемый сейф: табельный пистолет с восемью боевыми патронами привычно легли в потайной кобур под мышкой. Запасную обойму - в карман. Цель и задача ясна - задержание особо опасного преступника. И от профессионализма группы задержания зависит, выстрелит или нет его оружие, если да, то с какими последствиями. Операцию по задержанию разработал Манур сам. Очень сложно работать начальником поселкового отделения милиции! Здесь ты один, в придачу один опер, пару участковых и несколько милиционеров. Все. А в рай - и горотделах внутренних дел, ведь, целая армия. По несколько человек в отделениях. И следственный отдел. И штаб. А преступления тяжкие и особо тяжкие совершаются как в городах, так и в поселках. Еще расстояния: до РОВД – 90км, до УВД – 140км.
Обсудив и проиграв все детали, разрозненно двинулись в пристанционный поселок.
Злость клокотала в Мануре! Вот, подлец! Как волка ни корми… Какой позор! Не город, в рабочем поселке за оперативные сутки два изнасилования! Да, за это их самих столбняками сделают на совещаниях в РОВД, Райкоме, Райисполкоме, УВД…! Ну, сволочь! Временами, сжимая шершавую рукоять пистолета, Манур невольно превращался в слепого мстителя, а точнее сказать, в потенциального убийцу. Ему вдруг захотелось, чтобы Залим оказал им вооруженное сопротивление, и он даже прокручивал в мозгу картинки, как он всаживает в него пулю за пулей!…
Но Залим и здесь переиграл их. Он, видимо, ждал их. Без шума, без лишних проволочек он был задержан неподалеку от своего дома. Все произошло тихо, спокойно, без всяких эксцессов и осложнений. Никакого сопротивления. Наоборот, получилось как-то комично. Когда Манур подошел к нему, он руки держал за спиной как арестант в тюрьме. С расстояния трех шагов, Манур скомандовал: «Кругом!», но он сразу не понял его, пришлось повторить, чтобы он повернулся к нему спиной - мало что могло быть у него в руках. Залим отвернулся и, улыбаясь из-за плеча, пошевелил пальцами открытых ладоней - мол, пусто. Манур попросил его сесть в машину. Остальные сотрудники спокойно подошли через минуты две. Двое сотрудников в штатском подсели с двух сторон к Залиму, сидевшем на заднем сидении. Тут же на его руках защелкнули наручники. Потом уже осмотрели его, никакого оружия не обнаружили. Садился в машину Залим с каким-то напряжением, а когда надели на него наручники, то Мануру показалось, что по его лицу промелькнула тень чувства облегчения. Всю дорогу до милиции он весело шутил. В УВД полетела телефонограмма о происшествии.
Тщательно обыскав Залима, поместили его в старую камеру бывшего КПЗ. Через час, сказав дежурному, чтобы он закрыл их снаружи, Манур зашел в камеру. Залим ничком лежал на полу. Он даже не обернулся, только негромко устало сказал:
- Все, начальник, карусель рабилась! Только не надо нотации! Договорились? Зови следователя, я все ему выложу, все до капельки!
- Договорились. Только один вопрос. Знаешь, спортивный азарт.
- Что за вопрос? – Залим приподняв голову, оперся на локоть.
- Ладно, первую изнасиловал. Может, так получилось. Но зачем вторую? И так демонстративно в коридоре общежития!
Залим резко поднялся, прижал к себе ноги, глаза задорно блеснули и выпалил:
- За злорадство!
Манур ничего не понял, видимо его брови поднялись так не естественно, что Залим даже улыбнулся:
- Понимаешь, когда я насиловал первую возле ворот, время было обеденное. А эта карга шла, наверное, на обед. Ну, и шла бы себе! Нет, так громко выругалась и говорит – так ей и надо! Понимаешь! Эта сучка так отреагировала к беде другой женщины! Это было не понятно. Вот, я и наказал ее, отомстив за первую женщину!...
Если бы это рассказывали в другом месте как анекдот, может, было бы смешно. Но, возникашая в мозгу Манура вспышка ужаса, отрикошетившая от осознания всей извращенной писхологии Залима, сразу подавило приступ веселой эмоции и разлилось по телу металлическим холодком: да, он же психопат! В его мозгу смешались восприятия добра и зла, он неадекватно реагирует на поступки людей, вот где главная опасность для общества!...
Манур вышел и пошел к себе в кабинет. К вечеру прибыл из райотдела автозак со спецконвоем и Залим был водворен в СИЗО…
В положенный срок следствие закончилось. Залим все признал на первом же допросе и никаких изменении в показании позже не было. Суд приговорил его к 12 годам лишения свободы. Вспомнились его слова «меньше червонки у меня ходки не будет». Честно говоря, Манур был уверен в том, что преступная жизнь для Залима закончилась и вряд ли он выдержит эти 12 лет. Было ему уже 44 , за плечами 24 чистой отсидки. Когда этот новый срок закончится, ему исполнится 56 лет. Если исполнится.
Суд состоялся в поселке в старом здании СМУ возле ДК. По окончании суда дежурный милиционер передал Мануру, что Залим просит его на пару слов. Манур вышел на улицу, перед милицией стоял автозак. Начальник подошел к решетчатому окну. Залим сидел на скамье, конвойные были рядом через решетчатую металлическую дверь. Залим приподнял голову и ровным голосом произнес:
- Гражданин начальник, прости за все! Прощай!
Мануру показалось, что Залим заметно постарел, возможно, оттого, что он его около двух месяцев не видел. Манур ничего не произнес. Отчего-то стало грустно.. Это была не жалость, а просто природная человеческая реакция на исповедь признавшего свою вину человека, замаливающего свои грехи хоть скупым, но прощением… Автомашина двинулась и набирала скорость по центральной улице поселка. Манур все стоял перед милицией. В душе было двоякое чувство: хоть и попортил Залим показатели отделения, но Мануру, находясь в постоянном контакте с этим дьяволом, все же, удалось предотвратить более тяжкие потенциальные кровавые последствия. Упрятали они его надолго..
Жизнь продолжалась своим чередом. Прошло несколько лет. Манур получил майора. Время летело быстро. В бурном хаосе «перестройки» задыхался конец восьмидесятых. Предлагали Мануру должности и в УВД, приглашали и в ГОВД, а райком партии предлагал пост начальника райотдела милиции. Манур от всех этих предложении отказался. Не было никакого настроения и стремления к карьере. К этому была своя причина, ибо наблюдая за поведениями должностных лиц высших инстанции, Манур заметил, что чем выше уровень кабинетов, тем больше шептания, тем больше разговоров о своем материальном положении, о прелестях высшего клана и меньше забот о рядовых сотрудниках. Еще казалось, что, чем выше должность, тем больше страха от вышестоящих.
Здесь уместно привести один характерный пример. Зимой в поселковое отделение заглянул проверяющий из Министретсва Республики. Сопровождал его один из руководителей УВД – полковник милиции (фамилия значения не имеет). Проверяющий в звании майора, был в черном полушубке. С виду грубый и наглый. По службе никаких замечании не было. Но, когда заглянули в старую камеру не существующей КПЗ, там увидели служебную овчарку. Зима, было холодно и сотрудники охраны, сжалившись над собакой, впустили ее в неиспользуемую камеру. И этот факт был поводом для грубостей проверяющего. Манур промолчал. Затем в дежурном помещении он придрался к телефонному шнуру, которого дежурные в нескольких местах обмотали изолентой, так как шнур был уже затасканным, старым. На эту придирку Манур тоже отреагировал молча. Но, когда выходили, проверяющий, держа руки в кармане полушубка, пинком открыл дверь дежурного помещения. Это уже было слишком! Можно было понять, что он брезгует дотронуться до ручки двери рукой, а, если не это, то это было просто оскорблением начальника этого заведения, в данном случае начальника ПОМ, то есть Манура. Манур не выдержал, он внятно и хладнокровно выплеснул:
-Майор, не лягайся! Даже в туалете дверь не пинают!
Манур никакой субординации не нарушил: оба майоры. Манур высказал замечание адекватно поведению проверяющего. Он Манура оскорбил как офицера! А на его должность Манур плевал!
На секунду гробовая тишина. Те в коридоре, Манур стоит у открытой двери дежурки. Видит, как за спиной проверяющего полковник в папахе, приложив палец к губам, жестом дает знать: молчи!
Майор круто повернулся и, покачивая головой, вышел на улицу. Так и расстались.
Через неделю в РОВД совещание. На совещание приехал уже другой полковник, помоложе. После совещания полковник, начальник РОВД и замполит вызвали Манура к начальнику в кабинет. Полковник по-дружески поинтересовался как у Манура дела, как дома. Потом сказал, что тот проверяющий из МВД попросил передать свое извинение за тот инцидент в ПОМе. Полковник поинтересовался, не держит ли Манур на него обиды. Манур сказал, что нет. Извинение принимает. Это как-то удивило его. По пути домой, в старом УАЗике Манур размышлял, видимо, майор подумал, что если какой-то начальник поселкового отделения милиции так открыто дерзит представителю респуликанского министерства, значит, у него есть где-то связи! И решил подстраховаться - вдруг начнет кляузничать! Если бы он извинился сразу, на месте, он бы возвысился как офицер…
Манур нутром чувствовал веяние каких-то перемен в большом государстве, в обществе. Но ничего конкретно не понимал. Просто какая-то необъяснимая тревога обуяла все его сознание, которая нашла объяснение позже – в 1991 году…
С развалом Союза стала разваливаться и стройная система правоохранительных органов республики. Постепенно начали ослабевать руководство и контроль со стороны МВД республики, УВД области. Быть может, это кого и устраивало, но Манур, наоборот, работал в режиме повышенной ответственности, ибо их служба была напрямую и непосредственно связана с общественной безопасностью, то есть от их оперативности и готовности пресечь правонарушения, зависело спокойствие граждан.
На местах вместо председателей Советов стали назначать Акимов, которые имели строго вертикальное подчинение и практически единолично правили на местах. Депутаты местных Советов потеряли былую боевитость, потом вообще их распустили. За место районных депутатов избирались Маслихаты, работа которых отличалась от деятельности Советов отсутствием конкретности в принимаемых решениях и наличием явного подыгрывания Акимам. В поселках и селах Маслихатов не было. Вот это одна из главнейших ошибок нового суверенного Государства! Нет народовластия на местах!
Мануру было понятно, что настает другая эпоха. Жалко было Союза, как честный и преданный делу партии коммунист, Манур до слез, до боли в сердце переживал трагедию Партии и возненавидел Горбачева и Ельцина, как прямых виновников всего случившегося. Конечно, это обвинение было наивным – никак не могли два человека развалить такую махину. Чувствовалось, что происходит что-то историческое и мирового масштаба. И игроки здесь покрупнее! Но противостоять историческим переменам - значит быть слепым упрямцем. Поэтому первым делом Манур выразил свою любовь к Союзу и лояльное восприятие суверенного Казахстана следующими словами:
Как частица обновления
Исторической Страны,
В трудных буднях становления
Восстаешь сегодня ты,
Казахстан мой, суверенный,
Средоточие братских уз,
Оставайся Дружбе верным -
Помни наш родной Союз!
Как ни пародоксально (и это честно), Манур не чувствовал радости за независимость страны, так просто упавшей само собой из ниоткуда! Не надо лгать перед историей! Манур раньше не задумывался о независимости, слишком сложными судьбами и морем крови отцов все были связаны с общим Союзом. Однозначного подхода к этому вопросу быть не может. Совершенно независимого общества не бывает. Мы уже 20 лет «независимы», но с каждым годом мы все больше зависим от экономических «реформ» и дрязг.
Развалили мы Союз –
Стали «независимы» !
Ох, тяжел житейский груз –
От всего зависим мы!
Эти строки родились в мозгу автора не как пустые рифмы. Это плод долгих разумении и дум.
Сейчас представители всех бывших братских республик направили шипы неприязни к русскоу народу. А разве это справедливо? Обратимся к историческим фактам. Еще до октябрьского переворота революционные партии сбросили Россию со счетов, уже тогда ей противопоставлено было новое божество - революция. После же захвата власти большевиками, Россия и русское имя попали в число запретных слов. Запрет продолжался, как известно, до середины 30-х годов. Первые семнадцать-восемнадцать лет были годами беспощадного истребления русской культурной элиты, уничтожения исторических памятников и памятников искусства, искоренения научных дисциплин, вроде философии, психологии, византиноведения, изъятия из университетского и школьного преподавания русской истории, замененной историей революционного движения. Не было в нашей стране дотоле таких издевательств надо всем носившим русское имя. Если потом, перед второй мировой войной, его реабилитировали, то с нескрываемой целью советизации. “Национальное по форме, социалистическое по содержанию” - таков был лозунг, обнажавший хитроумный замысел.
Приспособляя к России всеми силами австро-марксистскую схему, большевики “постигли” все национальные вопросы за исключением русского.
В то же самое время народы окрайнных республик в любом представителе центральной власти со славянской внешностью видели русского. Поэтому-то, по подаче большевистских властей под эгидой борьбы с «великорусским шовинизмом» возрождался шовинизм местный, с которыми вплоть до 30-40-х годов та же Советская власть боролась как с басмачами, националистами и т.п. Но вирусы местного шовинизма так глубоко внедрились в национальное сознание народов республик, что, пройдя латентный период длиной в 70 лет, нарывы нацонализма вскрылись к концу 80-х, в начале 90-х годов кровавыми межнациональными войнами.
И еще. Не надо делать из русских эдаких монстров, ненавидящих и унижающих других. Самая высоконравственная культура – это культура русская! Сомневающиеся могут обратиться к Абаю или Чокан Валиханову. И в других республиках были и есть подобные умы с передовыми взглядами. Говоря о СССР, не надо говорить о великорусском шовинизме, правильнее, наверное, будет говорить о ВеликоЦентральном шовинизме (определение автора), потому что Центр он и раньше при самодержавии был силен, и навыки угнетать и принижать у него остались и эпидемия алчного чувства Центра оказалась такой живучей, что, хотя формально СССР считался союзом равных, но фактический все республики бывшего Союза были пасынками Москвы. И причем тут русские? Причем тут Саша или Маша, которые поднимали Целину и возводили города и поселки в нашем родном Казахстане? До земли им надо поклониться! И не раз!
Итак, равенство все нашли в СНГ, хотя в первые месяцы эту аббревиатуру острые языки расшифровывали как «Сбылись Надежды Гитлера!». Но это равенство экономическое. Национальное равенство было в СССР! Автор и его поколение тому живые свидетели. И в суверенном Казахстане тоже полное национальное равенство. И спасибо Президенту Республики, который межнациональное Согласие считает главным в своей политике.
Продумав все это, Манур написал рапорт об уходе в отставку. До пенсионного возраста было еще далеко, ему шел только 48-й год. Но он решился на это из принципа, по той простой причине, что он - офицер Советской милиции. А Советской милиции не стало, так же как и самого Советского Союза. Его страна ушла в историю. Его Атлантида!... Он служил и присягал Советскому государству, а теперь живет в другом государстве. Это не просто смена вывески, вместо социализма придет капитализм! Соответственно будет меняться и идеология. Произойдет болезненный процесс «переоценки ценностей». Со своими «социалистическими» взглядами он может сыграть роль отработавшей детали в мехаизме новой полицейской системы. И сердце не обманешь. Он же коммунист! И стратегию марксизма Манур все же считал верным, она направлена на благо трудящихся. Ведь, учению партии верили и были такие рядовые коммунисты, которые своей жизнью, честью, служению своему народу оставили на Земле такой добрый след, такие хорошие дела, что подобного человечество никогда не видело и не испытывало. Ни в какой общественной формации таких людей не было. Эти свои мысли Манур чтил особо, ибо считал это делом чести перед памятью отцов, которых уже нет в живых. "Гвозди бы делать из этих людей - не было бы в мире прочнее гвоздей!" Прав был поэт! Как не виновен простой верующий в нечистоплотности муллы, так и простые честные коммунисты не виноваты за злоупотребления и ошибки партийных боссов. А ошибки, злоупотребления и даже преступления партии были! Это факт. Но, простые коммунисты в этом не виновны, наоборот, они стали жертвами тех искажении. Марксизм научно-историческая философия и здесь отдельными определениями не обойтись.
И что бы сейчас не говорили плохого о Советской власти, народ был счастлив! Любой мог махнуть куда угодно, хоть в Мурманск или Владивосток, в Латвию или Грузию. Всюду он был своим родным советским человеком с молоткастым, серпастым краснокожим паспортом! И деньги свои мог точно рассчитать, так как цены везде были одинаковые, что у тебя в поселке, что в Москве или Сочи! Им принадлежало все: заводы и фабрики, поля и леса, горы и моря! И они были готовы за Кавказский хребет или кусочек тундры, не говоря о родной Степи, перегрызть горло любому капиталисту. Это парадокс социализма. И здесь хочется заметить вот о чем. Как-то Манур по телевизору смотрел документальный фильм о нашем Президенте. Нурсултан Абишевич приводил в пример высказывание Маргарет Тетчер о том, что сильна та страна, то государство, где сильно развита частная собственность, потому что людям есть, что защищать. Но Манур знал, что во время Второй мировой войны самыми отважными, самыми самоотверженными были наши отцы, то есть Советский Союз, хотя частной собственности у них не было. Это тоже парадокс социализма. А вот то, что советских людей каие-то силы без единого выстрела лишили их общей Родины - Советского Союза – это уже парадокс парадоксов!
Оценив сложившуюся в стране ситуацию, Манур сначала договорился с руководством угольного Производственного объединения о принятии его на работу в качестве заместителя директора по кадрам нового угольного разреза. И 12 апреля 1993 года утром, выйдя из дома начальником милиции, приехал в УВД и вручил начальнику УВД рапорт об увольнении в отставку. Решение Манура было для начальника неожиданным. Манур настоял на своем. Через определенное время были подготовлены соответствующие документы о присвоении Мануру очередного звания "подполковник милиции" сверх "потолка" в связи с уходом на заслуженный отдых. Хотя под майорскими звездочками Манур провел два срока. Но в правом нижнем углу Представления Манур собственноручно написал следующие слова: " Товарищ полковник! Премного благодарен! Никогда ничего "сверх" не брал. Уйду в звании майора. А это отдайте мне на память. Офицер Советской милиции ….." И этот документ хранил он в семейном альбоме как память о честной службе в органах внутренних дел.
После обеда того же дня Манур приехал на разрез, где подписали ему заявление о приеме на должность замдиректора по кадрам и вечером, приехав, домой, по всей строевой форме доложил супруге о своем новом назначении. Супруга была искренне рада. Бессонные ночи, тревоги, все позади! Вот так, в День Космонавтики коммунист Манур полетел на орбиту капиталистического производства. Решение его, как всегда, было таким молниеносным, что, когда утром он сел на рабочий автобус разреза, то все удивленно смотрели на него: только вчера начальник милиции разъезжал на служебном УАЗике, а сегодня - стоя едет на рабочем автобусе на разрез! Говорят, даже были шепотки: за что его так быстро сняли?…
Конечно, после милиции эта работа для Манура была просто отдыхом. Ночью сон не прерывают телефонные звонки. Утром приходишь и начинаешь общаться с нормальными людьми, а не с преступниками и алкашами. Ровно в 18.00 можно ехать домой. И не думаешь о каких-то возможных преступлениях, происшествиях.
Утром одного из таких дней, при входе в контору, за левое предплечье Манура вцепилась чья-то заметно жесткая рука. Манур подумал, что кто-то из друзей юности, работающие на разрезе, проявляет так к нему свое внимание. Обернувшись, он даже присвистнул - перед ним, широко улыбаясь, хитро склонив голову на левое плечо, мол, узнал? стоял....Залим!
-Эй, ты откуда? - изумлению Манура не было границ! - по телу прошелся смешанное чувство легкого волнения и удивления. Тут Манур понял, что, несмотря на прошедшие 12 лет, он о нем не забыл, что он о нем подсознательно думал, что он не был равнодушен к его судьбе. Манур почувствовал какую-то жалость к нему. Вот так, наверное, находит и смотрит на своего хозяина когда-то потерявшаяся собачка. Манур полностью повернулся к нему и поздоровался за руку.
Залим все еще улыбался:
- Оттуда, куда ты меня отправил 12 лет назад. Отбыл от звонка до звонка!
- Дорогой, я тебя туда не толкал, это ты от меня туда вырвался! – сухо ответил Манур. Около двери образовалась небольшая группа работников разреза. Манур пригласил Залима к себе в кабинет.
- Я еще в зоне услышал, что ты ушел на пенсию, - Залим, сев на стул, начал придирчиво оглядывался вокруг.
- А где ты сидел?
- За Уралом.
-Ого, я знаменит, оказывается! Что, во всех местах заключения Союза меня знают?
-Почему? Кто о ком интересуется, тот депешу получит. Если бы меня не было на Урале, откуда там про тебя знать будут. Ты же не министр внутренних дел.
- Честно говоря, я не надеялся тебя снова увидеть. Думал, там тебя и похоронят.
- Слушай, как ты меня не можешь понять! Я же говорил тебе, там мой дом, я почти всю жизнь там живу. Разве что лагеря меняются, но отношения везде ко мне прежние. Все там у меня есть, кроме воли.
- Что правда, то правда. Но жизнь продолжается!
- Жизнь? А где жить? Опять у сестры? Придется, куда деваться! Честно говоря, мне неудобно. На дворе-то другая погода, другая жизнь! Раньше ты меня заставлял работать. А теперь я сам хочу работать, но негде! Хоть свой хлеб буду есть, не буду же падлой! Вот, пришел к тебе опять, помоги трудоустроиться.
-Да! - Действительно положение Залима было очень плачевным. Хоть уголок он опять у сестры нашел, но сейчас, где можно свободно, как прежде, с достоинством трудоустроиться и зарабатывать на жизнь. Нормальные, всю жизнь проработавшие специалисты не могут сейчас трудоустроится, как же этого бедолагу он может трудоустроить? Да и специальности у него никакой, ведь, в местах, не столь отдаленных, он так и не работал. Начитан, язык подвешен, болтать может, а работать никогда не работал, - кривить душой не буду, я обещать тебе ничего не могу. Поговорю с директором, но опять, ведь, ты меня подведешь, если устрою. В прошлый раз как ты меня подвел!
- По-моему я у тебя прощения попросил. Я повторно не извиняюсь. Ну, получилось так, я сам не могу объяснить, как это во мне прорвалась животная страсть! Да что об этом теперь вспоминать!
-Ладно, ты посиди на площади, на скамейке, я пойду к директору. Только ничего пока не обещаю!
Мануру удалось уговорить директора. Рассказал ему всю правду. Директор даже поперхнулся - он пил чай в комнате отдыха:
- Вот так фрукт. Хорошо, я подпишу заявление. Только сам будешь отвечать за него!
Так Залим стал работать монтером пути.
У Манура в то время работы было много - строился новый поселок, он принимал в этом активное учстие, так как составление очередности на жилье и будущее заселение поселка доверили ему. И он очень остерегался допустить какую-нибудь несправедливость. Проверял и перепроверял каждую справку.
Прошло недели две. Утром одного дня, прибыв на разрез, Манур услышал недобрые слухи, якобы ночью один рецидивист угрожал кого-то зарезать. У него мурашки по спине побежали! «Это же опять Залим! Вот, подлец! Он так меня подставит, что потом на коллектив не посмеешь глаз поднять. Я же зам. директора по кадрам!» Немедленно был вызван к нему Залим. Еще не отошедший от ночной выпивки, он выглядел разбитым. Где же былая подтянутость! Да, годы все же берут свое.
- Пиши заявление и уходи! Ты уже конченый человек! Иди! Это мое конкретное решение! - Манур был лаконичен до крайности.
Залим ушел. Манур через кадры проконтролировал, чтобы в течение рабочего дня оформили его увольнение.
Еще через полмесяца от оперативников ГОВД Манур получил информацию, что Залим сидит под следствием за нанесение тяжкого ножевого телесного повреждения, тоже ранее судимому, в городе угольщиков. Суд приговорил Залима к пяти годам заключения.
…На разрез прибыли первые капиталисты. Команда прибыла во главе с гражданином ФРГ. Президент новой компании назначил Манура начальником Службы безопасности. Опять парадокс! Отец воевал с немцами, а он служит им! Почти что гауляйтер! Ну, что ж, это жизнь. Работа знакомая! И как сюрприз, в первую же ночь во время дежурства Манур обнаружил около бани окровавленного мужчину. Рубленая рана правого бедра. Потерпевший пояснил, что его порубил топором незнакомый человек. Сам он был в нетрезвом состоянии. Отправив его в больницу на автомашине скорой помощи разреза, Манур приступил к розыску преступника. Кроме дежурного водителя с ним никого не было. Манур так соскучился по розыску, что буквально за короткий отрезок времени по «горячим следам» сумел отработать почти всю территорию Разреза, и «повязал» подозреваемого в одной из насосных станции. Изъял топор. Все это доставил в милицию. С момента обнаружения потерпевшего, до задержания подозреваемого прошло всего около двух часов.
А до этого происшествия было еще одно вооруженное разбойное нападение на сторожа, на территории бывшего ГРП. Это в поселке Майкаин. Группа преступников тогда тяжело ранила сторожа выстрелом из обреза. Получив сообщение глубокой ночью, Манур с двумя сержантами ПОМ: Кожановым О. и Камерцелем А.(это его ученики и воспитанники) в течение часа раскрыли преступление по «горячим следам» и задержали подозреваемых. В это время местные чины полиции смотрели седьмые сны. Манур тогда работал заместителем директора разреза по кадрам. Это приводится к тому, что, даже уходя в отставку, любой настоящий оперативник остается бойцом правопорядка. Позже Манур создал вооруженную специализированную охрану под романтическим названием «Тайфун». Разрез ограничили вокруг глубокими рвами, соорудили КП, строгий пропускной режим. Так пролетело еще несколько лет.
В один из весенних дней охранники доставили в кабинет Манура пожилого человека. Начальник караула резво отрапортовал:
- Господин начальник, за нарушение пропускного режима задержан вот этот гражданин без документов! Оказал неповиновение...
- Залим? Вот те раз! - Манур встал с кресла, вышел из-за стола и направился к Залиму, на ходу бросив охранникам:
- Вы свободны!
- Здравствуй, гражданин начальник! - Залим пожал Мануру руку, несмотря на его уже пожилой вид, рукопожатие его оставался по-прежнему ощутимым.
- Садись, Залим. Неужели 5 лет пролетел так быстро!
- А откуда ты знаешь, что я был осужден на 5 лет? Это же в городе было? А-а, связи, каналы, все-таки мент остается ментом и на пенсии! - Залим, сняв шапку, по блатному раскачиваясь, сел на стул, - ты скажи своим псам, пусть по-людски обращаются со мной, не то, кому голову оторву!
- Что, научился головы отрывать? И не надоело тебе барахтаться в крови! Ты уже труп, Залим! В тебе действительно нет ничего человеческого. Ты, наверное, сам не понимаешь, как ты противен обществу! Не буду скрывать, лет 19 назад, когда впервые столкнулся с тобой, я опасался тебя, как «особо опасного рецидивиста». А, скольких «особых» я перевидал за это время! А скольких «ментов», которые жестко ставили на место таких «особых», я воспитал! - и сегодня, глядя на тебя, я просто презираю тебя...
Воцарилось молчание. Манур, действительно говорил от души, правду. Молчание нарушил Залим:
- Хоть ты сказал правду! А я же все понимаю! Но нет у меня никакого угрызения совести! Нет! Мне не ведомо такое чувство. Во мне сидит только злость! Мне уже 60. Все же нервы у меня крепки! Вот уже сорок два года я, как зверь, противостою обществу, государству! Сорок два года! И за что? Почему? Не знаю! Не понимаю! Каждый раз, освобождаясь, я приезжаю в совершенно новый поселок. Все здорово меняется. Только сейчас в худшую сторону. Только я один остался пожизненным зеком! Наверное, уже нервы сдают, днем ничего, а вот ночью снятся одни ужасы, неоднократно просыпаюсь среди ночи весь в поту, сердце готово выскочить из груди! А так, днем, ничего не чувствую.
- А почему не повесишься? Ты в плену крови и слез! Каким бы ты физически крепким человеком не был, всему приходит конец. Дальше будет только хуже. Ты можешь сойти с ума. Правду говорю, уйди из этой жизни сам, может, хоть этим перед богом искупишь часть своей вины, да и перед людьми, - конечно, Манур не его жалел, а просто, как профессионал, шкурой чувствовал, что он еще прольет чью-то кровь! Просто по его виду, разговору и колючему взгляду Манур сделал такой вывод. Чисто интуитивно.
- Пробовал. Не получается! - "О, это что-то новое! - в мыслях Манур злорадствовал – все-таки он слабак, если не имеет силы воли, чтобы достойно уйти из своего грешного мира. Или так сильно любит жизнь? А что у него за жизнь? Было бы, чем дорожить!"
- Помни! Ничего никому не прощается!
- Ого! А ты, что – верующий!
- Да. Верую в свою Совесть! И очень трудно не порезаться об ее лезвие. Душевная рана никогда не заживет. Это хлеще всяких статей закона.
- Вот, смотрю на тебя, и не могу понять, что в тебе большего – мента или философа? Ты, видимо, в ментовку по ошибке попал. А, правда, что ты еще учительский институт окончил?
- Да. Педагогический институт. Зачем тебе это?
- Просто легавого из тебя не катит.
- Ну, какой есть!
- Да…, не по теме мы с тобой калякаем. Слушай, а где тут у вас трактора ремонтируют? На полчаса, можно, схожу, повидаю племянника?
- Этот участок рядом с общежитием. Я тебе выпишу пропуск, а то нельзя у нас по городку посторонним болтаться без дела.
Манур выписал Залиму пропуск. Он, как двадцать лет назад, взял пропуск, зажав между указательным и средним пальцами, с какой-то брезгливостью:
- Фу, хреновина! Голую степь и то в зону превращаете! – в глазах Залима молнией сверкнули лиловые оттенки.
Залим вышел. Манур задумался. «Действительно, зачем я пошел в милицию? Зачем мне нужны были бессонные ночи, засады, игра в прятки с опасностями? Такие, вот, знакомства, с потерявшими веру в жизнь, людьми? Действительно ли я добр к людям? Разве я был таким? Может, действительно я прикидываюсь добрым? А в чем, вообще, заключается доброта человека? Не прощать оскорбление, унижение своего достоинства кем-то, даже близким человеком, это злость или трудное, но открытое отстаивание своей чести? А божья заповедь: «Не суди строго, не судим будешь…». Воспоминания отбросили Манура назад, в молодость, откуда снова стремительно закинули его в кресло служебного кабинета… Глядя на рукава новенького костюма, которые аккуратно примостились на полированной поверхности офисного стола, Манур вдруг невольно сравнил себя и Залима и ему показалось, что никакой разницы между ними нет: та же человеческая плоть, та же кровь, разве что судьбы разные. А сколько раз он сам, чуть ли не перешагнул ту грань, отделяющую волю и зону? Будь то драка в молодости или моменты во время службы в Армии или милиции?. Что правда, то правда.
…Вспомнилась Армия. Армения… В семи километрах от Ленинакана шли летние занятия на полигоне по боевым стрельбам из гранатометов. Полигон с юга полукольцом окаймляли голые скалистые хребты, за которыми проходила государственная граница с Турцией, где располагались военные базы США. Около 11 часов дня неожиданно из-за хребтов на бреющем полете на небе всплыл огромный самолет. Такое Манур увидел впервые. Врезалась в память носовая часть самолета, как удлиненный клюв коршуна. Когда самолет пролетал прямо над ними, Манур четко увидел за стеклами кабин фигуры летчиков в шлемах. Кто-то из офицеров крикнул: «Боинги!». У Манура в руке был гранатомет РПГ-7, в заряженном состоянии. Самолет пролетел над ним на высоте метров в 100-200. И он прицельным огнем практически мог поразить самолет, но этого не сделал! Наверное, его бездействие было вызвано просто неуверенностью и незнанием четких правил действий при таких нештатных ситуациях, ибо не было у них такой Инструкции - кто же мог предположить, что американские «Боинги» как «кукурузники» проплывут над стрелковым полигоном! Позже, уже по прибытии в полк, узнали, что была нарушена воздушная граница Союза американскими самолетами. На территории СССР два самолета-нарушителя пробыли несколько минут! С Бакинского аэродрома по тревоге были подняты перехватчики, но они ушли совсем высоко. Когда Манур поделился с друзьями-офицерами о своих впечатлениях и сказал, что смог бы сбить самолет-нарушитель и стать Героем, то командир первой роты капитан Зампахидзе заметил: или бы посадили на 10 лет за осложнение международной политики…
Да, действительно, как иногда в жизни один случай, только единственный случай может изменить судьбу человека! Один случай и «грудь в крестах или голова в кустах!»… Может быть, во всех поступках своих человек не волен, им руководит рука свыше? Этому трудно верится, ибо все мы не верующие атеисты. А может, скажем так, человек в жизни попадает в такую объективную ситуацию, когда он не может повернуть ход судьбы, или этому не позволяют обстоятельства, или это перечит его принципам, или он находится во власти слепой гордыни и т.д. Поэтому то и существует горькая, но философически верная поговорка: от сумы и от тюрьмы не зарекайся! Но делай все, чтобы не дойти до этого!
… Каскад воспоминаний Манура был прерван, вошедшим в кабинет, Залимом. Манур, снова, мысленно преодолев несколько десятков лет, оказался в неуютном кабинете начальника Службы безопасности угольного разреза.
- Повидал. Ничего, никто его не обижает. Только зарплату, почему не выдаете вовремя? – Залим смотрел на Манура сурово.
- Слушай, в этом без тебя здесь разберутся. Итак, здесь каждый день война за зарплату!
- Ладно, начальник. Поговорили. Повидал тебя. Только в этот раз я ни о чем тебя просить не буду. Не подумай ничего. Просто приехал, повидать, поговорить. Оказалось, не о чем нам говорить! Понимаю, понимаю...- Залим встал. Манур вспомнил, как он в первый раз вставал в блатной раскачке. А сейчас он вставал со стула, опираясь руками о колени. Какая-то тяжесть у него появилась, то ли физическая, то ли моральная. Видимо, последняя.
Манур вышел с Залимом на площадь разреа. По пути следования работники разреза, в основном майкаинцы, которые узнавали его, инстинктивно прижимались к стнеке в коридоре общежития, а если встречались на улице, то резко сторонились. Это было свидетельством испуганно-брезгливого отншения к нему народа. Автобус пока на посадочный пятачок не прибыл, люди стояли врассыпную. Манур решил посадить Залима в автобус, птому что посторонних водители не брали. Тут мимо проходил молодой работник рареза, он вел за ручку малыша лет четырех. Видимо, в свой выходной день работник приехл на разрез в магазин за покупками. Вдруг малыш закапризничал, и начал ручонками тянутся к отцу. Залим неотрыно смотрел на них, и Мануру сбоку показалось, что лицо его потеряло обычную суровость, как бы размягчился и овеялось волной доброты. И когда работник поднял малыша на руки, прижал к груди и нежно поцеловал его в щеку, из глаз Залима брызнули слезы! Это были крупные слезы, которые крупными струйками текли по щекам Залима и, огибая уголки губ, срываясь с края подбородка, падали на его грудь. Залим не стыдился слез, он их не смахивал, Мануру показалось, что Залим забыл обо всем на свете. Это было час рсплаты за бездумно прошедшие годы, апогей раскаяния и досады, сожаления и обиды за нормально не прожитую жизнь…
Подошел автобус. По указанию Манура водитель пропустил Залима в автобус. Манур пошел к себе.
В душу опять закралась какая-то грусть. И это было закономерно, ибо отрицательная аура собеседника никогда не даст тебе положительного заряда. Манур понял Залима. У него никого нет! Притащился за 25 километров, чтобы поговорить с ним, потому что больше ни с кем в поселке он не общался. А он по инерции опять начал его воспитывать. И говорить-то по сути, им, действительно, не о чем. Они как граждане одной страны все же были антогонисты: они как глаза на одном лице: хоть и видят все вместе, но каждый глаз видит по-своему, в то же время они не видят друг друга. Но все же... Да, он виноват, что его судьба сложилась так трагически. Отсидеть почти сорок два года в заключении! Как зверь в зоопарке. Но, все же, сознание Манура не могло освободиться от вязкого, липкого чувства какой-то частицы вины перед Залимом. Не за свои действия, а за действия исправительной и правоохранительной системы государства, в котором жил Залим. Он убийство совершил после четвертой судимости. В первый раз был осужден в 16 лет! Ну, могло же государство, располагая мощной системой МВД, партийно-советскими органами на местах, переориентировать его на правильный путь! Но не сделали! Наоборот, оступившихся несовершеннолетних армия малограмотных "специалистов" добивали дальше карающей дубинкой существующего подобия закона. Сначала судья за драку дал несовершеннолетнему лишение свободы! В местах лишения свободы, вместо воспитательной работы с ним, постоянно унижая и оскорбляя его достоинство, махнули на него рукой и отдали его на поруки преступному сообществу, которое не замедлило оказать на него свое тлетворное влияние. Для наглядной агитации уголовниками использовался весь букет беззакония как исправительной системы в местах лишения свободы, так и правоохранительных органов на воле. А, когда этот молодой человек освобождался, то любое его слово в защиту своих прав на местах работниками милиции воспринимались в штыки, чуть ли не как посягательство на основы государства и любыми правдами-неправдами старались его отправить назад в заключение. И так «довоспитались» до превращения вчерашнего мальчика в озлобленного на всех, опасного рецидивиста, который и совершил позже ряд тяжких преступлений, сея вокруг горе и слезы многих людей. Может, лучше было бы этого юношу после первого преступления сразу расстрелять? Получилось бы намного гуманнее. А так впервые оступившийся юнец, с берега еще только начинающейся жизни, фактически сразу попал в мутный водоворот обвиняющей, карающей и добивающей безжалостной системы правоохранительных и судебных органов государства, откуда был вышвырнут на тюремные нары и в последующем ржавым тоталитарным механизмом (опять же государства) практически был приговорен к пожизненному заключению! Итог исправительной работы государства оказался таким. Зачем надо было обманывать общество, истязать на протяжении более сорока лет этого человека и постоянно подвергать общество опасностям с его стороны? Как после такого качества превентивной работы не обвинять государство! Ведь за судьбу каждого человека ответственность должно нести государство, с момента рождения до самой смерти.
Но вернемся к главному персонажу этого повествования. Эту встречу с Залимом Манур считал последней. Больше Манур его не видел. Проходили годы. Манур в связи со служебным и бытовым обстоятельствами переехал в город. Его пригласили на должность Директора Службы безопасности Павлодарского филиала ТОО «Астана Секъюрити», подразделения знаменитого, политически скандального АО «Астана Холдинг», что в Алматы. Но оперативники не политики и знали только свое дело, а дело было сложным. Офис фирмы находился в здании КЕГОК г.Экибастуза и отсюда они должны были осуществлять охрану электролинии ЛЭП-500 от г.Экибастуза до г.Павлодара, протяженностью в 150 километров. Задача, можно сказать стратегическая, ибо сегодня видно, как по этой сохраненной ими линии передается энергия из Экибастузских двух ГРЭСов в Россию. А тогда, лет 12 назад они выставили 5 вооруженных экипажей на автомашинах «Нива» и круглосуточно, в дождь и слякоть, в бураны и лютые морозы охраняли эту линию от рвачей, в буквальном смысле слова – безработное население в трудные 90-е годы просто рвали эти провода и покушались на металлические опоры, чтобы сдать их на лом.
Однажды, будучи в поселке, Манур заехал в милицию и в беседе с начальником милиции узнал о том, что Залим находится под следствием, за умышленное убийство. Вот как! Убитый в два раза был физический мощнее Залима. Оказалось, в ходе распития спиртных напитков возник скандал. Собутыльник, бывший спортсмен, оскорблял Залима, что он зек, убийца. А такое Залим не прощает.. Залим, применив дужку от головки старой койки в качестве рычага, перекрыл шейную артерию собутыльника и тем самым задушил его. Хоть Манур не знал тонкостей этого происшествия, но, зная характер Залима, мог предположить, что пострадавший сам спровоцировал это преступление. Здесь нет факта хулиганства, то есть, грубого нарушения общественного порядка. Двое пьют, один на один. И жертва, зная все прошлое Залима начианет «прыгать». Воистину, пьяному море по колено! Знай же, с кем имеешь дело! Нет. Наступил на мозоль рецидивиста, не простого, а особо опасного, а мозоль эта называется – гордыня хулигана. Злостного, который такие вещи не прощает. Дали Залиму 12 лет. Сел он в 61, после отбытия срока будет ему 73, а чистой отсидки в местах лишения свободы у него наберется аж целых 53 года! Это почти средняя продолжительность жизни одного человека. Разве это не пожизненное заключение? Вот такая трагическая и печальная судьба.
Конечно, анализируя криминальный путь Залима, автор высказал свою точку зрения, как практика, о недостатках превентивной работы компетентных органов государства. Недостатки эти были высказаны не с целью шельмования Советской милиции, а для того, чтобы молодые полицейские сегодняшнего дня, не повторяли бы их ошибок. И сегодня, знакомясь с правовой реформой, проводимой нашим молодым суверенным государством, автор с волнением следит за этим процессом: как бы все это снова не осталось лишь на бумаге. Хочется верить, что в будущем великая ценность природы – Человек – будет оценен не только сердцем и разумом, но и Законом, усиленным высокой исполнительской дисциплиной должностных лиц всех уровней.
Манур был уверен, что в этот раз Залим уже не выйдет из зоны живым, слишком большой срок на пожилой возраст. Но Манур снова ошибся. Залим освободился, отсидев от звонка до звонка 12 лет, и вышел на волю в 73 года. Чистой отсидки в местах лишения свободы около 54 года. Манур не стал искать с ним новой встречи, счел это совсем ненужным, так как увидел бы разбитого неволей, изможденного несчастного старика, который ждет своего конца. Никогда не надо гнаться за сенсацией, тем более, если она будет освещать только трагедию человека. Да и не о чем им уже говорить.
Первые записки к настоящему повествованию автор начал писать еще лет десять назад. Это занятие он забрасывал, затем под действием раздумий, а также реалии новых социальных отношении, новых мыслей, вычерпнутых из разных литературных источников, сравнивая эти мысли и объективные истории прошлой жизни, возвращался к нему не раз. Основная цель этого повествования - обратить внимание подростков и молодежи к этой трагедии, чтобы юные сердца содрогнулись от такой судьбы и никогда не шли на нарушение законности. Каким бы красивым, смелым преступника не рисовали, не воспевали, прежде всего, он – преступник. Он преступил Закон и главное, предал свою молодость, свою жизнь, своих родителей, близких! Каждый подросток должен знать - кто из сверстников склонен к нарушению действующего в обществе закона, кто призывает к правонарушению – он враг! Он враг твоей судьбы. Подростки и юноши из-за особенностей психологий своего возраста смотрят кинофильмы в усеченном формате: они замечают только дорогие машины преступников, их коттеджи, кутежи в ресторанах, а главного – того, что они, кромсая свою личную жизнь, превращаются в нелюдей, откуда возврата в нормальное человеческое общество нет, юноша не улавливает. И в отношении к Закону не должно быть никакого «героизма», бравады. Закон как ток высокого напряжения: нарушишь – убьет! Если кто оправдывается несовершенством законов, что в жизни часто бывает, то, перефразируя известную поговорку, можно сказать: «Лучше блюсти худой закон, чем уничтожать свои лучшие годы жизни в заточении».
За свои поступки, конечно же, в первую очередь, ответственен сам человек, сама личность. Вообще, наверное, не бывает злой судьбы. Нельзя считать человека греховным. Другое дело, что он, человек, несовершенен, подвержен порокам. И все несовершенства – плод неразумения самого человека, не понимающего, в чем его истинное благо. Ведь, каждый из смертных несет в себе божественное начало и потому восприимчив к благу. Важно только осознать свое предназначение и стремиться к достижению истины. У человека нет никакой вины перед Богом. Его беда в забвении своей причастности к высшему разуму. Потому человек отвечает сам за себя, он же и последняя инстанция, где произносится окончательный приговор относительно добра или зла в людских деяниях. Если не верите, взгляните на новорожденных в родильных домах – они все равны. И побудьте на кладбище: усопшие все тоже в равном положении. Значит, то короткое, что называется Жизнь – поле, на котором кто-то старается играть по правилам, а кто-то злостно эти правила нарушает, за что и жнет свою отрицательную карму.
Да, бывают в жизни ошибки. Человеку всегда сопутствовали Добро и Зло. Определение «хороший – плохой» относительно. Линия, разделяющее Добро и Зло, пресекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца? В течение жизни одного сердца эта линия перемещается и на нем, то теснимая ядовитым Злом, то, освобождая пространство расцветающему Добру. Один и тот же человек бывает в свои разные возрасты, в разных жизненных положениях – совсем различным человеком. То к дьяволу близок, то к святому. Потому и преступность есть тоже величина пороговая. Да, колеблется, мечется человек всю жизнь между Злом и Добром, оскользается, срывается, карабкается вновь, раскаивается, но пока не преступил порог Злодейства – в его возможностях возврат в общество и сам он – еще в объеме людской надежды. Когда же густотою злых проступков или какой-то степенью их он, вдруг, переходит через этот порог – он ушел из человечества. И, быть может, без возврата…
г. Экибастуз
2001 – 2010г.г.
По лезвию совести...
© Copyright: Масгут Нурмагамбетов, 2012
Свидетельство о публикации №212082801783
Свидетельство о публикации №212082801783
Рецензии
Ваш книга нужна казахстанцам. Я с мужем с удовольствием смотрела фильм "Глухарь" и была восхищена сюжетом, где правдиво были описаны и положительные и отрицательные черты Глухаря и его друга Дениса. Многие знакомые признавались, что в Казахстане не хватает таких фильмов, что греха таить, народ о работе правоохранительных органов судит из публикаций СМИ. Если честно, то в самую тяжелую минуту все звонят в 102, и как бы не ругали наших полицейских, они борются с мразью и хулиганами. Поэтому я считаю нужна правдивая, честная книга, Вы обязаны ее выпустить. Я даже написала статью "КОГДА У НАС ПОЯВИТСЯ СВОЙ ГЛУХАРЬ".
Многие казахстанцы спешили к экранам телевизоров во время показа фильма «Глухарь». Чем интересен фильм про полицейских, которых не секрет не все население уважает? А тем, что у нас в Казахстане еще нет фильма про полицейского-человека, который защищает граждан Казахстана. О работе правоохранительных органов обычно мы судим по криминальным сводкам - пока они неутешительные. Глухарь – Серега – живой человек, такой же, как мы - обычный парень умный, профессионал высокого класса, не всегда порядочный, немного хитрый, где-то идет на сделку с совестью, добрый, хороший друг. Фильм вызывает разные ассоциации от эйфории, до гадкого состояния - увы, такой является реальность правоохранительных органов, и это не скроешь - не всякий казахстанец готов работать в этом «дерьме». Поэтому, туда идут работать не всегда лучшие. Представьте, какого каждый день смотреть на трупы в разных состояниях, и оставаться кристально-чистым, когда угрожают, могут избить, изуродовать, убить, – такова работа. И не вина в этом, наших полицейских, а боль, что население видит в них монстров. Что скрывать у нас нет таких сценариев и режиссеров, да что греха таить и такого уровня актеров, как Максим Аверин. Актер приезжал в Казахстан и ослепил всех своей улыбкой, мимикой, талантом, артистичностью, он не только играет, он замечательно танцует, поет, читает большие отрывки из книг, стихи. Возможно кто-то из режиссеров что-то «состряпает». А позже будет утверждать, что этот фильм получит Оскара. Только это будет не наш фильм. В 2011 году больше двадцати полицейских погибли, защищая нас, казахстанцев. Всем родным и близким выражаю соболезнование. Жаль, о героях мы узнаем, когда они совершают героический подвиг, или на похоронах когда говорим высокопарные слова о работе полицейских органов. Казахстанские полицейские не виновны, что система, доставшаяся им от Союза, прогнила. Надо менять не только систему, но и отношение казахстанцев к полицейским, а полицейским быть добрее, порядочнее, не видеть в каждом из нас преступника. Министерству не мешало бы, объявить конкурс на лучший сценарий и выбирать не из «своих» своего аула или рода. А по -настоящему талантливые произведения которые можно экранизировать. Есть хорошая фраза из мультфильма «Кот Леопольд» - Казахстанцы давайте жить дружно! Давайте дружить с полицейскими восхищаться ими и они оплатят нам добрым отношением. Я уверена у нас есть свои «глухари», только фамилия у них другая. Как бы мы ни ругали, но в трудный момент, когда грозит нам опасность, мы идем к ним и верим, что они нам помогут!
Дария Джумагельдинова 12.10.2014 17:52 • Заявить о нарушении
Многие казахстанцы спешили к экранам телевизоров во время показа фильма «Глухарь». Чем интересен фильм про полицейских, которых не секрет не все население уважает? А тем, что у нас в Казахстане еще нет фильма про полицейского-человека, который защищает граждан Казахстана. О работе правоохранительных органов обычно мы судим по криминальным сводкам - пока они неутешительные. Глухарь – Серега – живой человек, такой же, как мы - обычный парень умный, профессионал высокого класса, не всегда порядочный, немного хитрый, где-то идет на сделку с совестью, добрый, хороший друг. Фильм вызывает разные ассоциации от эйфории, до гадкого состояния - увы, такой является реальность правоохранительных органов, и это не скроешь - не всякий казахстанец готов работать в этом «дерьме». Поэтому, туда идут работать не всегда лучшие. Представьте, какого каждый день смотреть на трупы в разных состояниях, и оставаться кристально-чистым, когда угрожают, могут избить, изуродовать, убить, – такова работа. И не вина в этом, наших полицейских, а боль, что население видит в них монстров. Что скрывать у нас нет таких сценариев и режиссеров, да что греха таить и такого уровня актеров, как Максим Аверин. Актер приезжал в Казахстан и ослепил всех своей улыбкой, мимикой, талантом, артистичностью, он не только играет, он замечательно танцует, поет, читает большие отрывки из книг, стихи. Возможно кто-то из режиссеров что-то «состряпает». А позже будет утверждать, что этот фильм получит Оскара. Только это будет не наш фильм. В 2011 году больше двадцати полицейских погибли, защищая нас, казахстанцев. Всем родным и близким выражаю соболезнование. Жаль, о героях мы узнаем, когда они совершают героический подвиг, или на похоронах когда говорим высокопарные слова о работе полицейских органов. Казахстанские полицейские не виновны, что система, доставшаяся им от Союза, прогнила. Надо менять не только систему, но и отношение казахстанцев к полицейским, а полицейским быть добрее, порядочнее, не видеть в каждом из нас преступника. Министерству не мешало бы, объявить конкурс на лучший сценарий и выбирать не из «своих» своего аула или рода. А по -настоящему талантливые произведения которые можно экранизировать. Есть хорошая фраза из мультфильма «Кот Леопольд» - Казахстанцы давайте жить дружно! Давайте дружить с полицейскими восхищаться ими и они оплатят нам добрым отношением. Я уверена у нас есть свои «глухари», только фамилия у них другая. Как бы мы ни ругали, но в трудный момент, когда грозит нам опасность, мы идем к ним и верим, что они нам помогут!
Дария Джумагельдинова 12.10.2014 17:52 • Заявить о нарушении
Спасибо, Дария! Книга и кинофильмы о работе полиции для казахстанцев должны быть. Вопрос об облике новых блюстителей порядка очень сложен. Глухарь - это то, что есть, а надо, чтобы полицейский был образцовым. А при рыночной системе, когда нравственность в тени денег - этого добиться очень тяжело. Им бы дойти до нравственности нашей Советской милиции, хотя там тоже было много безграмотных, жестоких. Вообще сотрудники правоохранительных органов делятся на законников (бездушные исполнители закона, они никогда не попадут под пресс начальства или прокуратуры), на буйволов (они действуют потивозаконно, но на практике ломают хребет преступности и наводят ужас на беспредельщиков - это карповы), на мстителей (имеют свои счета с преступностью, они, как фанаты, их не надо подталкивать - сами жаждут погибели преступникам) и еще много типов, которые идут по ступенькам борьбы с преступностью , применяя присущими их разуму и стереотипу методы. Все они нарушают закон. Умышленно!Естественно, есть у них корыстные цели. А вот настоящих борцов, сочетающих жесткость и бескомпромиссность с законностью, глубоко вникающих в природу каждого отдельного преступления(ибо одинаковые на первый взгляд преступления отличаются мотивом, психо-физиологическими особенностями преступника и многими сотавными), стойких к социальным, житейским трудностям, не властолюбивых... Одним словом, настоящим полицейским может быть человек-сгусток, вобравший в себя глубокое знание права, нравственное ощущение страдания человека, хоть и преступника, четко знать природу взаимодействия общества и преступности, быть честным проводником между двумя великими таинствами: Создателем и душой конкретного человека. Все это требует неисчерпаемого знания. Сотрудник правопорядка должен учиться каждый день, а учебник его - окружающая действительность.На эту тему говорить можно долго. Ещу раз, Дария, спасибо, что несмотря на занятость находите время заглянуть на мою страницу. Кстати, хотел написать рецензию на ваш рассказ, но всплывает красная строчка, что Ваша страница будто недоступна.Почему? Сейас снова пойду туда, писать рецензию. Всего доброго!
Масгут Нурмагамбетов 14.10.2014 19:27 Заявить о нарушении
Масгут Нурмагамбетов 14.10.2014 19:27 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.