Симо

               
 
Cиди  Мохаммед  Шеркауи  Эльдеккани – это  имя  Марокканского  студента, приехавшего  учиться  в  Питерском  Политехническом  институте.  Для  краткости  сокурсники  и  знакомые  называли  его  Симо.  Готовился  он  стать  инженером  по  портовым  сооружениям.  За  первые  два  года  он  завёл  в  Питере  множество  друзей, быстро  научился  довольно  бегло  изъясняться  на  русском  и  чувствовал  себя  вполне  комфортно, если  можно  так  говорить  о  временах  середины  90-х  годов, временах  разрухи  и  развала  Советского  Союза.  Многие  иностранные  студенты  оставляли  учёбу  и  возвращались  на  Родину, а  Симо  остался, вечерами  работал  на  разгрузке  вагонов  на  угольных  или  овощных  складах  города, а  какое-то  время  демонстрировал  на  подмостках  мужскую  одежду.  Фигура  позволяла.
 Однажды  зимой  к  сторожу  на  рыболовной  базе  на  берегу  Финского  залива  приехал  его  сын  Степан  ловить  корюшку  и  привёз  своего  друга  Симо.  Стоит  февральская  стужа, метёт  пурга, а  ребята  приехали  в  куртках, джинсах  и  кроссовках.  Хорошо  хоть, у  сторожа  есть  полушубки, ватные  штаны  и  валенки.  Приготовили  к  утру  экипировку, снасти.  Поздно  вечером  они  сидят  у  жарко  натопленной  печи, нарезают  приманку  для  корюшки, пьют  чай  и  говорят  о  том, о  сём.
 - Симо, ты  когда-нибудь  ловил  рыбу  подо  льдом? – Спрашивает  сторож.
 - Ну, что  вы? Откуда  и  где?  Я  вообще  до  этого  не  представлял, что  зимой, подо  льдом, можно  ловить  рыбу, как  не  видел  и  самого  льда.
 - А  корюшку  ты  пробовал?
 - Стёпа  меня  угощал.  Да,  понравилось!  Очень  вкусно!
 - А  знаешь, к  какой  породе  рыб  относится  корюшка?
 - Нет.
 - К  лососевым.
 - Что  вы  говорите?  Но  она  такая  маленькая!
 - И, тем  не  менее…  она  такая  же  хищница, как  и  лосось.
 - Симо, ты  говорил, что  отец  твой  португалец, а  мать – марокканка.  Но  ведь  ты  мало  похож  на  португальца, как  и  на  марокканца… - Вступает  в  разговор  сын  сторожа.
 - Вообще-то  я  похож  как  на  отца, так  и  на  мать…  Я  одинаково  люблю  и  почитаю  обоих  родителей, однако  сердцем  ближе  к  роду  матери.  Четырнадцать  веков  мусульманской  истории  моего  народа  не  изменили  его  ни  внешне, ни внутренне.  Он  как  был  номадом  пустыни, так  им  и  остался.  «Голубые  всадники  пустыни»… - это  о  туарегах, племенах  моей  матери.  Так  их  называли  из-за  бурнусов  и  чалм, которые  они  веками  красили  в  цвет  индиго.  Так  повелось.  Лучи  жаркого  солнца  выбивали  частицы  красителя, и  они  впивались  в  кожу  лица, плеч, спины  и  постепенно  превращались  в  сплошную  голубоватую  татуировку.
 У  многих  поколений  людей  возникали  вопросы, касающиеся  кочевого  образа  жизни  бедуинов.  Почему, дескать, эти  люди  веками  привязаны  к  безжизненным  пескам, к  палящему  солнцу  и  растрескавшимся  руслам  пересохших  рек?  Что  мешает  им  осесть  где-нибудь  на  побережье  благодатного  Средиземного  Моря  или  Атлантического  Океана, как  поступали  некоторые  племена  берберов?  Или  уйти  на  берега  Нигера, Нила, где  круглый  год  зеленеет  растительность  и  нет  необходимости  искать  пропитание  для  животных?
 - Говорят, много  веков  назад  одному из  вождей  племени  кочевников  и  был  задан  этот  вопрос, на  что  тот  отреагировал  следующим  образом: он  отрядил  группу  молодых  людей  и  отправил  на  юг, на  берега  Нигера, чтобы  они  доставили  оттуда  бревно  любого  дерева, растущего  в  тех  местах. Второй  группе  людей  вождь  велел  доставить  такое  же  бревно  из  глубин  Сахары.
 Когда  пожелание  его  было  выполнено, он  попросил  положить  брёвна  рядом  на  песок  и  караван  продолжил  свой  путь.  Через  год, на  обратном  пути, они  проходили  вблизи  этих  мест  и  вождь  позвал  единоплеменников  посмотреть, что  стало  с  брёвнами.  Бревно, доставленное  из  Сахары, было  такое  же, с  ним  ничего  не  случилось, а  вот  бревно, доставленное  с  берегов  Нигера, сгнило.  «Вот  вам  ответ  на  ваш  вопрос, который  вы  задали  мне  год  назад.»  - Ответствовал  он.

                                                
                х   х   х 


                Огромное  пространство  североафриканской  пустыни  перерезано  невидимыми  глазу  тропами,  протоптанными  сотнями  поколений  кочевников в  течение  тысячелетий.  А  так  же  руслами  высохших  доисторических  рек,  в  которых  во  множестве  водились  крокодилы,  бегемоты,  а  по  берегам  паслись  стада  буйволов.
На  скальных  и  пещерных  рисунках  гористых  мест,  датируемых  историками  временем,  когда  пирамид  еще  не  было  и  в  помине,  не  только  упомянутые  животные,  но  и  другие,  позже  переселившиеся  в  южные  широты  континента.  Там
и  сям  берега  речных  долин  стиснуты  черными  скальными  нагромождениями  и  производят  неуютное  впечатление,  особенно  на  закате  солнца.
                Но  так  бывает  на  исходе  дня.  А  как  в  другое  время?  К  примеру,  утром,  или  в  полдень?  Казалось  бы,  жизнь  должна  кипеть  в  этих  местах,  где  некогда  текла  река,  а  по  берегам  буйно  зеленела  растительность!  Однако  гнетущее  полдневное  безмолвие  придает  окружающему  пейзажу  сходство  с  мертвой  планетой. Но  вот  из-за  знойного  горизонта  медленно,  покачиваясь,  вырисовывается  караван  верблюдов  с  сидящими  на  них  погонщиками.
                Здесь  же,  среди  стада  коз,  верблюдов  и  лошадей,  домочадцы  и  несколько  десятков  всадников  на  поджарых  скакунах.  Всадники  вооружены  старинными  винтовками.  Впереди  движущейся  лавины,  рядом  с  головой  навьюченного  дромадера,  шествует  величественный  старец  с  отполированным  ладонями  корявым  посохом. Старец  с  посохом  -  вождь  племени  и  один  из  немногих,  кто  знает,  как  добраться  до  ближайшего  оазиса  наикратчайшим  путем.  Это - прадед  моей  матери.
               Вот  он  остановился  и  дал  сигнал  остальным.  Люди  бросились  снимать  узлы,  вьюки  и  устраивать  лагерь.  Несколько  часов,  самое  жаркое  время  дня,  они  переждут  здесь,  пусть  отдохнут  животные,  дадут  им  толику  воды  из  бурдюков,  если  она  еще  осталась,  вздремнут  немного  сами  и,  когда  солнце  начнет  поворачивать  на  закат  и  спадет  жара,  караван  продолжит  путь  дальше.
               Теперь  же  он  открывает  свой  походный  сундучок,  чтобы  вынуть  кофейник.  Пошарил – пошарил,  затем  опрокинул.  Так  проще  найти.  Вот  и  он!  Сейчас  он  заварит  кофе.  А  пока  складывает  обратно  в  сундучок  свое  богатство:  маленький  фарфоровый  чайник  с  отбитым  носком,  осколок  почерневшего  зеркала, 
три  или  четыре  латунных  гильзы  и  сломанный  калейдоскоп.  Мешочек  из  обветшалой  замши  тоже  полетел  туда  же,  приглушенно  звякнув  содержимым  и  хозяин  бесстрастно  захлопнул  крышку.
              Латунные  гильзы,  как  и  сломанный  калейдоскоп  с  фарфоровым  чайником  без  носка – вроде  необходимого  атрибута  власти,  хотя  и  необязательного.  Выбросить  их  он  не  может.  Он  привык  к  тому,  что  они  лежат  у  него  в  сундучке.
Их  звон  и  грохот  говорят  ему,  что  все  на  месте,  ничего  не  потеряно,  а  значит,  с людьми  племени  так  же  все  в  порядке.
              Итак,  если  содержимое  сундучка,  включая  и  мешочек  с  золотом,  представляет  для  вождя  ценность  духовную,  можно  сказать,  ирреальную,  то  главная  ценность  для  него,  как  и  для  любого  из  племени,  это  скот.  Не  будет  скота,  наступит  голод  и  смерть,  и  он  хорошо  знает  об  этом.  А  посему,  он  стережет  и  защищает  свои  стада  умело,  до  последнего  и  против  любого,  кто  посмеет  посягнуть  на  них.  Такое  положение  дел  в  течение  многих  сотен  лет  вылепило  из  него  хищника  и  отважного  воина.
             Вождь  бедуинов  -  вождь  кочевников.  Авторитет  его  непререкаем.  Слово  его - 
закон.  Белоснежный,  слегка  тонированный  в  цвет  индиго,  бурнус  в  обычные  дни  или  в  ночные  холода,  сменяется  одеждой  из  овчины  и  он  сам  пасет  свой  скот.
В  этой  одежде  он  выглядит  массивней  и  напоминает  Моисея  Микеланджело.  Его  подданные  обращаются  к  нему  на  «ты»  и  без  стеснения  ставят  ему  на  вид,  если  он  где-то  допустил  ляп,  или  подсказывают,  если  он  чего-то  не  знает.  Ничего  страшного  в  этом  нет.  Он  так  и  говорит,  что  того-то  или  чего-то  другого  он  не  знает.  В  случае  опасности  для  племени  или  для  скота,  он  берет  в  руки  оружие,  садится  на  коня  и  скачет  навстречу  врагу,  ведя  за  собой  единоплеменников. Такие  отношения  в  пустыне  сохранялись  сотни  и  сотни  поколений.  За  все  время,  что  мы  видим  его,  он  не  проронил  ни  слова. Сделал  только  несколько  скупых  знаков  рукой.  Однако  люди  все  понимают  сразу,  на  лету,  и  выполняют  неукоснительно.
Чтобы  понять,  почему  мой  прапрадед  привел  свое  племя  в  Марокко,  надобно  рассказать  историю  его  отношений  с  Францией,  с  другими  племенами,  в
частности,  с  «псами  пустыни».
             Итак, род  моей  матери  с  незапамятных  времен  кочевал  по  пустынной  части  Сахары  и  все  это  время  вел  ожесточенные  войны  с  другими  племенами  из-за  пастбищ,  из-за  оазисов  и  верблюдов.  Две  с  половиной  тысячи  лет  назад  они  пересекали  на  своих  колесницах  всю  Сахару  и  с  берегов  Нигера  приводили  рабов,  чтобы  продать  их  Римским  патрициям  и  военачальникам.  В  те  времена  мой  народ  назывался  Гарамантами.  Кстати,  до  них  в  Африке  колеса  не  знали.
             Ветхая  родословная  моей  матери,  сохранившаяся  в  каменных  письменах  Ахаггара,  гласит,  что  один  из  ее  предков  вел  свою  конницу  под  знаменами  Массиниссы  против  легионов  Сципиона  Африканского.  Случилось  это  в  конце          3 – го  века  до  нашей  эры, во  времена  Второй  Пунической  Войны.
           Когда  я  учился  еще  в  школе,  в  младших  классах,  об  этом  рассказывал  наш  учитель.  А  я  и  не  знал.  Спросил  об  этом  у  матери.  Она  знала  это,  однако,   не  придавала  значения. Но  мама  моя  помнила  своего  прадеда  и  много  рассказывала 
о  нем.  Я  даже  собирался,  когда  вырасту,  найти  что-нибудь  о  моем  далеком  предке  в  архивах  и  библиотеках  больших  городов  мира. Тогда  же  я  начал  штудировать  латынь,  чтобы  в  подлинниках  читать  постановления  и  документы  Римского  Сената  и  переписку  Сципиона.  Те  далекие  детские  планы  все  отодвигались  и  отодвигались.
           Теперь  и  не  знаю,  удастся  ли  когда-нибудь  то,  что  меня  так  заинтересовало  в  детстве?  Но  я  точно  знаю,  что  Массинисса  был  сыном  ливийского  царя  Югурты  и  после  пленения  он,  по  решению  Римского  Сената,  жил  в  Италии,  как  равноправный  патриций  Империи.  А  в  документах  Карфагенского  Сената  должен  был  быть  список  вождей,  вошедших  со  своими  всадниками  в  состав  войска  Массиниссы.               
          
                х   х   х

               
              Много  лет  между  Францией  и  североафриканскими  племенами  шли  войны  с  переменным  успехом.  К  командиру  французского  гарнизона,  в  глубине  Сахары,  приехал  один  из  вождей  враждебного  племени.  Это  был  прадед  моей  матери.  Переговоры  шли  тяжело,  с  большим  напряжением  и  вождь  задержался  на  неделю.  В  один  из  этих  дней на  гарнизон  напала  конница  дружественного  моему  прапрадеду  племени.  Несмотря  на  это,  вождь  со  своими  людьми  взяли  винтовки  и  сражались  рядом  с  французскими  солдатами.  С  обеих  сторон  были  потери,  однако
гарнизон  отбил  нападение  с  помощью  гостей.  Командир  гарнизона  с  удивлением  спрашивает  гостя:
            -  От  меня  и  от  моих  солдат  я  благодарю  тебя.  Но  чем  объяснить,  что  ты  со  своими  людьми  сражался  против  своих  соплеменников?
            -  Я  твой  гость… Иначе  я  злоупотребил  бы  твоим  гостеприимством.  Как  я  мог  позволить  себе  это?
               Прошло  несколько  лет.  В  отношениях  французов  с  местными  племенами  ничего  не  менялось.  Порой  по  нескольку  дней  подряд  происходили  ожесточенные  стычки.  А  иногда  годами  тянулось  состояние  полумира-полувойны.  В  один  из  таких  дней  к  командиру  гарнизона  снова  приехал  мой  прапрадед  со  своей  свитой.
Обменялись  приветствиями,  пообедали.  Затем  гость  говорит:  «Помнишь,  хозяин,  несколько  лет  назад  я  сражался  на  твоей  стороне?  Я  потратил  тогда  много  патронов.  Верни  их  мне.
           -  А  сколько  патронов?  -  Спрашивает  командир. 
           -  Ну…  дай  мне  штук  пятьдесят,  или  чуть  побольше…
              С  трудом  подавив  в  себе  улыбку,  командир  распорядился  выдать  гостю  два  ящика  патронов.  Тот  потерял  дар  речи.  На  обратном  пути  он  без  конца  бормотал:  «Неслыханно!  Два  ящика  патронов!  Эти  французы – не  такие  уж  плохие  люди!  …Два  ящика  патронов!  Как  это  прикажете  понять?»  Свита  вождя  так  же  не  могла  скрыть  удивления  и  радости.  С  этого  времени  мой  прапрадед  не  воевал  против  французов.  Часто  приезжал  к  ним  в  гости  и  принимал  их  у  себя  в  шатре.
               По  этой,  или  по  какой-то  другой  причине,  у  вождя  стали  возник4ать  стычки  с  другими,  ранее  дружественными  племенами.  А  когда  несколько  племен,  которых  называли  «псами  пустыни»  за  их  разбойничье  и  вероломное  прошлое,  объединились,  род  прадеда  моей  матери  откочевал  в  Марокко  и  был  принят  тамошним  королем.
               Примерно  за  десятилетие  до  того,  как  мой  прапрадед  со  своими  людьми  откочевал  в  Марокко,  он,  как  и  ряд  других  североафриканских  вождей,  получил  приглашение  от  французов  посетить  их  страну. Этой  дюжине  старых  людей  французы  устроили  торжественный  прием  у  президента,  возили  по  городам  и  устраивали  в  лучших  гостиницах.  Наряду  с  достопримечательностями  и  танцами  в  кабаре,  показывали  им  большие  заводы.  Которые  выпускали  винтовки  и  самолеты,  проводили  военные  парады,  чтобы  поразить  их  воображение.  Они  надеялись  таким  образом  склонить  их  на  сторону  мирного  решения  своих  колониальных  задач.
              В  один  из  дней  повезли  их  в  Альпы,  чтобы  показать  снеговые  вершины,  ледники  и  водопад  в  горах.  Когда  собрались  уходить,  они  долго  смотрели  на   
падающую  в  белоснежной  пене  воду  и  не  могли  поверить,  что  эта  сказочная  картина  происходит  день  и  ночь,  не  прерываясь,  года  и  тысячелетия!  Насмотревшись,  вожди  повернули  за  гидом.  Один  из  них,  величественный  и  с  посохом,  остался.  Его  позвали,  на  что  он  ответил:  «Подождите,  я  хочу  посмотреть,  когда  прекратится  это  неразумное  расходование  воды.  О  Великий  Аллах!  К  каким
глупым  людям  мы  приехали  в  гости!»
            -  Как  вы  догадываетесь,  это  был  прадед  моей  матери.  Мне  не  довелось  видеть  его,  так  как  родился  намного  позже.  Однако  о  том,  что  там  происходило,  как  их  встречали  и  как  они  реагировали  на  увиденное,  я  знаю  довольно  точно,  в  мельчайших  подробностях  по  ярким,  ироничным  рассказам  матери,  фотографиям  и  записям.  Об  этом,  так  же  с  иронией,  писали  газеты  многих  стран  и  передавали  по  радио.  Об  одном  из  эпизодов  их  пребывания  во  Франции  написал  в  «Земле  Людей»  Антуан  де  Сент-Экзюпери.
             -  Чем  дальше  отодвигаются  романтические  времена  прадеда  моей  матери  и  суровая  действительность  Африканской  истории,  тем  чище  и  трогательно-возвышенными  кажутся  мне  нравы,  нехитрый  быт  и  понимание  чести  моих  далеких  предков.