Батюшка Дон кн. 3 гл. 7

Летом 1942 года два сводных брата и их отец могли, наконец, встретиться в родных местах Григория Шелехова на Дону. Военные части первого сына Михаила и отпрыска от второго брака Петра отступали через Миллерово. Навстречу им в составе 33-й стрелковой дивизии двигался их пропавший родитель. В итоге он занял оборонительные позиции, немного не доходя до своей малой Родины, а его сыновья разошлись в разные стороны. Михаил ушёл в направлении Сталинграда, а Пётр двинулся на Кавказ.
… Бойцам 383-й «шахтёрской» дивизии долго не удавалось оторваться от наседавших немцев. Бывали дни, когда параллельно друг друга долгое время двигались две колонны враждебных войск. Через клубы пыли красноармейцы видели огромные грузовики, везущие хохочущих гитлеровцев, которые мчались по выжженной степи буквально в километре от них.
- Так мы угодим в ловушку! - покачав головой, сказал Петя, внимательно рассматривая близких врагов.
- Точно, - согласился Генка Шахов, - пешком и на лошадях за моторами не угонишься.
- Неужели они отрежут нас?
- Всё может быть…
Много страшных слов можно услышать на войне, но страшнее этого, пожалуй, и не бывает:
- Окружены!
Произнесённое кем-то вслух в критический час боя, оно способно в одну минуту сделать то, чего не сделает самое грозное оружие, а именно, посеять панику, которая может превратить войско в обезумевшую толпу.
- Капец нам братва! - бросил кто-то из красноармейцев.
- Тикаем!
Передавалось нехорошее слово в основном шепотом, но вот что удивительно: оно не произвело того действия, какое могло бы произвести в сорок первом году.
- Никто не оставил своего места в строю, - оглядев ряды товарищей сказал Петя.
- Значит, вырвемся! - заверил друга Шахов.
На следующий день им требовалось переправиться через вяло текущий Дон. Мост оказался узким, и в ожидании переправы к нему выстроилась длинная очередь пехоты и армейских повозок.
- Приплыли! - Генка сплюнул на горячий песок.
- Думаешь, застрянем надолго?
- Сам что ли не видишь?
Откуда-то вынырнул немецкий истребитель «мессершмитт» и, сбросив осколочные бомбы, обстрелял их из пушки. Красноармейцы попадали кто куда, а наглый стервятник снова зашёл на боевой разворот. Он на бреющем полете обстрелял колонну из пулемёта и снова вернулся.
- Вот привязался! - не выдержал Петя.
- Интересно, - серьёзно сказал лежащий рядом тщедушный паренёк с характерным носом, - откуда мерзавец узнал, что я еврей?
Ночь им пришлось провести в соседней станице под открытым небом, в нескольких километрах от подвижного фронта. Повсюду было множество повозок снабженцев, и каждый дом оказался доверху забит ими, поэтому они устроились на ночлег под какой-то телегой.
- Царские условия! - пошутил Генка и вскоре безмятежно заснул.
- Как он может спать где угодно? - недоумевал Петька.
Началась бомбёжка. После града зажигательных и фугасных бомб станица заполыхала, и он забился как можно дальше под повозку.
- Глупо вот так умереть…
Перекрывая глухой рокот вражеских бомбардировщиков, разнёсся высокий пронзительный звук.
- Наши истребители, - обрадовался сонный Шелехов. - Может, прогонят немцев?
- А?.. Что? - встрепенулся проснувшийся Генка.
Сквозь взрывы бомб слышалась дробь пулемётной стрельбы и в небе виднелись огни трассирующих пуль и снарядов с каждой из сторон. Три вражеских самолёта сразу пошли вниз, полыхая, как факелы, после этого остальные дали дёру. Впрочем, потери понесли и советские лётчики. 
- Так их ребята! - завопили русские пехотинцы.
- Знай наших! - с апломбом сказал Шахов и снова захрапел.
Когда утром их рота проходило через поле, над которым случился вечерний бой, Пётр увидел торчащие из берега обломки истребителя, сбитого накануне немцами. Повсюду валялись куски тошнотворного лилового мяса.
- Это останки «сталинского сокола»… - понял он и сглотнул набежавшую тошноту.
- Получается, что он не такой уж «сокол»! - вставил циничный товарищ.
Тут как по заказу появились русские самолёты. Как обычно штурмовики «Илы» прилетели девятками. Немецкий передний край весь содрогнулся от выстрелов по ним. Хотя они стреляли издалека, небо над головой Петьки перепоясывали разноцветные трассы: красные, синие, зелёные.
- Ничего не боятся! - восхитился он.
- Сколько можно прятаться за нашими спинами?
Штурмовики обволакивались клубами близких зенитных разрывов, но упрямо шли к цели, словно презирая смерть. Они сбросили бомбы, которые сперва кувыркались, а потом выровнялись и, набирая скорость, полетели по инерции на немцев.
- Ракеты снизу похожи на карандаши, - подумал Петя, вспоминая школу.
С шипением, оставляя огненный след, бомбы мчались к цели. Зрители небесного действа стояли, задрав головы и открыв рты.
- Атака штурмовиков захватывающее зрелище! - признался позёвывающий Генка.
- Только если они летят не на тебя…
Обычно такой налёт кончался гибелью одной или двух машин, которые либо разваливались, взорвавшись в воздухе, либо падали на землю, оставляя дымный след.
- Глянь, подбили-таки, - перебил его светленький паренёк.
- Точно!.. Лётчик выбросился с парашютом.
Пилоты часто спасались на парашютах, хотя немцы имели обыкновение убивать их в воздухе, до приземления.
- Попали! 
- На фронте гибнет больше всего пехотинцев и танкистов, - с сожалением сказал Петя, - а все переживают за пилотов.
- Но их гибель происходила не столь зрелищно, как гибель лётчиков, - не согласился Шахов, - её наблюдают тысячи глаз…
Едва они вздохнули с облегчением, как к переправе подъехал легковой автомобиль с майором, кричавшим в громкоговоритель, что немецкие танки прорвались.
- Дайте дорогу!
- Ага, разбежались…
- У меня пакет в штаб армии.
Молоденький лейтенант, комендант переправы твёрдо встал перед машиной.
- Прекратите панику!
- Ты понимаешь, что через полчаса немцы будут здесь?
Майор специально кричал так громко, что часть пехотинцев бросилось в воду, и попытались переплыть реку.
- Паникёр!
- Уйди с дороги щенок…
Лейтенант резко достал из кобуры револьвер и в упор выстрелил в грудь наглого майора. Когда рота Шелехова подошла к мосту, труп офицера, отодвинутый сотнями ног, валялся чуть в стороне. Водитель с автомобилем испарился, будто они не существовали. Петька, изумлённый увиденным, предположил:
- Может действительно засланный немцами?
- Вполне возможно, - поддержал его Шахов.
Он наклонился и ловко достал из внутреннего кармана убитого удостоверение.
- Много наших военнопленных немцы специально посылают к нам в тыл, чтобы сеять панику.
- Умный стерва…
- Точно немец! - воскликнул он.
- Откуда знаешь?
- Посмотри сам, - Генка показал другу разворот офицерской книжки. - Металлические скрепки, которыми прошиты военные удостоверения, сделаны из нержавеющего металла.
- Наши уже через месяц после выдачи покрывались ржавчиной... - ахнул Петя.
- Вот так и губит немецкое качество своих агентов. - Закончил довольный Шахов и оглянулся вокруг.
Горячий воздух звенел от резких команд, ругательств и причитаний местных женщин. Личный состав пехотных частей усердно работал, переправляясь на другой берег величавой реки. 
- Вон первые признаки приближающихся танков, - кивнул Петька в сторону взрывов. - Осколочными снарядами бьёт зараза!
- Чего они там телятся? - Гена приподнялся на цыпочки и оглядел медленную очередь.
Немцы тут же начали целенаправленный обстрел переправы. В грузовик с боеприпасами попал шальной снаряд, и он взлетел на воздух вместе с автоцистерной с горючим, которая подошла как раз в этот момент. Цистерна вспыхнула чудовищным языком пламени.
- Хрен мы сегодня переправимся! - махнул рукой Шахов.
- Давай искать нормальный ночлег, - предложил Петя.
- Пошли отсюда…
Пришлось вернуться в станицу и прятаться где придётся, ожидая ночи. Шрапнельные снаряды большого калибра, опасные даже для танков, теперь накрыли центр поселения и сотворили настоящую кашу из пылающих домов и обломков транспорта, как огромная кочерга, мешающая горящие поленья.
- Нам пока везёт, не то, что некоторым! - заметил Шелехов.
- Сплюнь! - неожиданно разозлился Гена.
В набитый ранеными санитарный грузовик пришлось прямое попадание, он упал на бок, и в одно мгновение огонь охватил массу выброшенных беспомощных тел, на которых вызывающе белели перевязочные бинты.
- Помогите! - из огня послышались слабые крики ужаса, которые быстро смолкли.

***
Вечером того же дня Генка Шахов по собственной глупости попал в весьма затруднительное положение. Он откуда-то узнал, что на окраине станицы немцы разбомбили небольшой спиртзавод.
- Побегу, может, успею добыть спиртика! - крикнул он Петьке Шелехову.
- Только не напейся…
На удивление одна цистерна с желанным напитком оказалась цела. Генка выстрелил в неё из автомата, и спирт струйками потёк на пол.
- Вляпается во что-нибудь! - подумал Петя, когда через час товарищ не вернулся.
Взволнованный Шелехов прибежал на место пиршества и спустился в сырой подвал, где размещалась объёмная металлическая ёмкость. На бетонном полу стояла семидесятиградусная лужа по колено, а воздух, заполненный парами спирта, пьянил.
- Вашу мать! - выдохнул он и зажал нос.
Кое-где в жидкости виднелись защитные штаны и пилотки захлебнувшихся любителей выпить на халяву. Посередине с пустым котелком в руках ходил обалдевший Генка, он натыкался на стены и не находил выхода.
- Ещё немного, и ты захлебнулся бы, упав в лужу. - Петька успел вытащить его на воздух, сам балдея и задыхаясь. 
- Иди, набери котелок, - едва отдышавшись, велел Шахов.
Достаточно было одной искры, чтобы всё взлетело к чёрту, а жаждущих с котелками прибывало всё больше и больше. Словно какой-то беспроволочный телеграф или телепатический импульс оповестил всех красноармейцев о наличии спиртного.
- Откуда они только узнают? - изумился Петя. - Да и вкус у спирта хреновый…
- Вкус у водки всегда один, а вот приключения разные...
Славяне, как мухи на тухлое мясо, слетались со всех сторон. Им пришлось два часа с автоматом в руках оборонять опасное место, пока начальство не поставило оцепление вокруг рокового склада.
- Теперь можно переправляться! - облегчённо выдохнул Гена.
Только дождавшись полной темноты, где-то в одиннадцатом часу ночи, ездовые под командой старшины их роты Пикалёва подали повозки вместе с походной кухней. Старшина любил рассказывать о Гражданской войне, которую он прослужил в обозе у Будённого. С тех пор сохранил длинные усы и любовь к лошадям.
- Как хорошо тогда жилось, - вспоминал он часто, - какие колбасы, сыры и вина доставались нам в магазинах городов, отбитых у «белых».
Однако сейчас было не до разговоров. Почти в полной тишине солдаты погрузили снаряжение и запасные ящики с патронами. Необходимые команды отдавались вполголоса:
- Будем переходить реку вброд.
- А я плавать не умею! - раздался тоненький голосок.
- Зато не будет толкучки на мосту! - успокоил старшина подчинённых.
Часам к двенадцати все оставшиеся части дивизии перешли реку и спустились в виляющую балку. Здесь подразделения построились одной колонной. Стрелковые роты стали во главе, за ними пулемётчики, связисты и миномётчики.
- Плохо, что будем тащиться в середине. - Шахов немного поспал, но чувствовал себя отвратительно.
- Почему?
- Пыли наглотаемся много…
Рота, где служили друзья, оказалась посредине, поскольку её огневые позиции находились как раз на стыке двух стрелковых полков.
- Сколько наших городов осталось под фашистами, - услышал Петя голос скуповатого старшины, - а мы всё отходим.
- Мы обязательно вернёмся!
- Немцы добра нагребут…
- Наживём ещё!
- Как подумаешь, что с ним гитлеровцы сделают, так и жить не хочется...
 Ровно в полночь, по чьей-то команде началось робкое движение. Колонна, похожая на медленно текущую реку, заструилась по балке. 
- Побыстрей, побыстрей, ребята!.. Не отставать!
- Ногу натёр…
- Скоро выйдем! - подбадривали бойцов командиры.
Пётр радовался тому, что шёл в строю, соблюдавшем, как бы ни было трудно, прежний порядок. Вся 383-я стрелковая дивизия монолитно двигалась на спасительный юг.
- Неизвестно командует дивизией кто-нибудь или нет? - неожиданно спросил Гена.
- К чему это ты?
- Смутная тревога не покидает меня... - признался Шахов.
Под утро появились первые отстающие, которые садились на землю и безучастно смотрели на проходящих мимо бойцов. Многие стали сбрасывать противогазы, вещмешки, некоторые даже оружие.
- Всё едино погибать! - шептались солдаты и растворялись в темноте.
Забрезжил нежелательный ныне рассвет. Нежеланный потому, что всем хотелось до восхода солнца не только выйти из окружения, но как можно дальше оторваться от противника. Впереди пологую, всё расширяющуюся балку рассёк надвое узкий, но довольно глубокий овраг, разделивший надвое колонну. Теперь она текла двумя ручьями по правую и левую стороны оврага. 
- Слышь, Генка! - Шелехов толкнул вяло переставлявшего ноги товарища, мучавшегося похмельем. - Что-то я не припомню в этом районе хуторов.
- Тебе какая разница?
В предрассветных сумерках на гребне балки смутно виднелись очертания каких-то степных поселений.
- Вот торчат какие-то крыши…
- Отстань!
Вдруг «домики» зашевелились, сбросив с себя обманные «крыши», маскировочные сети и пятнистые покрывала. Моторы взревели, окутались дымом, пылью и острыми клиньями, ромбами, с двух сторон устремились на красноармейцев.
- Немцы! - заорал Николай Сараев.
- Твою мать!
Нападение, которое все ожидали с часу на час во время ночного похода, совершилось на рассвете, в самом конце балки. Впереди, там, где находились стрелковые роты, теперь беспорядочно рассыпавшиеся, творилось ужасное.
- Мы в мышеловке! - крикнул Шахов и передёрнул затвор автомата.
Основная масса немецких танков главный удар наносила по передовым подразделениям, чтобы, отрезать путь для идущих вслед за ними, с которыми можно расправиться во вторую очередь.
- Поворачивай вправо! - закричал командир роты Усманов. - Нужно выходить наискосок вверх.
- Куда?
- Туда, где промчались танки. 
Бойцы поднялись достаточно высоко, удивившись тому, что их никто не преследует. Оттуда было хорошо видно, как немецкие танки давили растерянных людей. Несколько танков горело, а потом, на глазах Петра, загорелись ещё два. Единственная в дивизии батарея, полностью сохранившая материальную часть, открыла огонь прямой наводкой.
- А что же с остальными батареями? - беспомощно прошептал Генка. - Что они делают, когда захлёбывается в крови матушка-пехота? 
 Командир рассчитывал, что немцы не обратят внимания на три десятка человек, но он ошибся.
- Нас заметили! - прошептал Усманов.
- Хана парни! - кто-то первый увидел немецкую танкетку, отделившуюся от своей группы и направившись в их сторону.
Все начали бежать, но танкетка приближалась очень быстро. Она находилась уже метрах в ста. Николай всё время, жавшийся к Шахову, вдруг остановился и побежал навстречу танку. У Пети мелькнула мысль:
- В плен побежал!
Он видел, что немалое число красноармейцев подымало руки.
- Так, может, и Коля струсил?..
Из танкового люка высунулась лысая голова немца, затем он вылез наполовину:
- Рус, сдавайсь... капут!..
Танкетка еле двигалась, а Сараев испуганно пятился перед ней.
- Ма-а-мааа! - Шелехов услышал надрывный крик Николая.
Он в одну секунду отстегнул от пояса противотанковую гранату и метнул её, почти не целясь. Когда дым рассеялся, все увидели неподвижный танк, а из его люка вниз головой висел долговязый немец с засученными выше локтей рукавами. Перед поверженным монстром, в двух метрах, лежал мёртвый Сараев.
- Товарищ лейтенант! - раздался голос сержанта Фокина. - Вы бегите, а мы прикроем вас.
- Да, да, правильно!
- Во-о-он ещё одна танкетка показалась!..
Усманов скомандовал двум ближайшим бойцам:
- Связать несколько гранат и попытайтесь взорвать танк!
- Сделаем…
- Потом догоняйте нас.
Сержант зигзагами побежал вперёд. Немецкий танкист выстрелил из пистолета и убил одного солдата. Фокин сделал несколько шагов, и когда пуля угодила ему в грудь упал прямо под гусеницы продолжавшей движение танкетки... Петя и Шахов, пригибаясь, бежали по степи, туда, где не слышалось стрельбы. 
- Давай поднажмём! - они даже не оглянулись, когда прогремел взрыв.
- Я почти выдохся!
Всё было ясно без объяснений. Отойдя километров на пять от злополучной балки, они спрятались в котловане. Николай Светличный, один из двух бойцов, оставшихся с Фокиным без гимнастёрки, в одних шароварах, едва догнал группу и свалился без сознания. 
- Коля, милый... вставай!.. - тормошил его Шахов. - Нельзя задерживаться... погибнем все.
- Дай передохнуть!
- Ну, вставай, дорогой!.. Ещё немножечко и мы выйдем к своим!
Передохнув минут пятнадцать, солдаты двинулись дальше. Через некоторое время они вышли к полевой дороге. Приглядевшись к следам колёс, лейтенант Усманов с горечью сказал:
- Резина немецкая.
- Значит, немцы прошли здесь! - ужаснулся Петя и побледнел: - Они где-то впереди.
- Ты шутишь?!
Красноармейцы стояли посреди дороги, думая, что делать, как вдруг увидели идущие прямо на них танки.
- Братцы, это конец! - выдавил из себя Шахов.
- Хана нам…
Бойцы смотрели на лейтенанта, ждали каких-то команд и распоряжений. Но тот молчал.
- В степи от танков не убежишь! - у всех появилась одна мысль.
На всех нашло какое-то оцепенение. Пете вдруг стало всё безразлично. В этот жуткий миг кто-то закричал на всю степь:
- Братцы!.. Наши танки-то!.. На них же звёзды!.. 
Будь они в ином положении, то легко и раньше определили бы, что перед ними свои танки.
- У немцев ведь нет таких ни по величине, ни по форме… - с облегчением выдохнул Усманов.
- Как мы сразу не поняли?
К застывшим людям вплотную подошли три «тридцатьчетвёрки», а чуть позади, приотстав малость, наползали два громадных «КВ».
- Наши!.. Ура-а-а-а! - резко притормозив, танки остановились.
К ним спрыгнул небольшого роста человек в чёрном комбинезоне и танкистском шлеме. Он что-то спросил, но солдаты не могли его слышать, а просто кинулись на него, начали обнимать.
- Где... где немцы?! - спросил танкист, вырываясь из объятий.
Фырча приглушенными моторами, танки стояли в нетерпеливом ожидании, готовые в любую минуту сорваться с мест.
- Откуда вы?.. Где-немцы-то? - кричал тот, кто первым выскочил к ним. - Да вы что, оглохли?..
- Испугались что попались!
- Я кого спрашиваю?! Какого хрена молчите?
Первым опамятовался Усманов, за ним Шахов. Перебивая друг друга, они показывали туда, куда направлялась основная часть дивизии, та, что увлекла за собой и главные силы немецких танковых частей.
- Много вы видели танков-то? - в последнюю минуту спросил командир отряда.
- Тьма-тьмущая!
Танковый командир безнадежно махнул рукой, выругался ещё ядренее, подбежал к своей машине и скрылся под крышкой люка. Грозные махины, взревев, помчались туда, где шла бойня.
- Сколько же нас осталось? - начал считать лейтенант.
Пересчитав, ужаснулся, большая часть из тех, что вышли с ними, находилась теперь где-то там, в злополучной балке. Без сил опустившись на траву, он сказал:
- Что с ними?.. Удалось ли хоть кому-нибудь вырваться, остаться в живых?
- Главное мы живы…
Собрав отставших людей, рота медленно двинулась на юг. Вечером того же дня Петька увидел впереди советских солдат, копавших оборонительные позиции.
- Вырвались! - пронеслось у него в голове.
Шахов ничего не говорил, но на его лице читалось:
- Неужели спаслись?
За весь дальнейший путь до города Туапсе немцы больше ни разу не побеспокоили остатки потрёпанной дивизии. Сам того, не зная Петька Шелехов в точности повторил маршрут отступления отца с Добровольческой армией Деникина. В девятнадцатом году Григорий Пантелеевич от нижнего течения Дона держал путь на сытый Новороссийск, и его младший сын через двадцать два года тоже оказался в тех живописных местах.

***
- Сашель! - строгий голос заведующей столовой для военнопленных вывел Александру Шелехову из глубокой задумчивости.
Она встряхнула головой, словно прогоняя остатки тягостных воспоминаний, и вскочила на ноги.
- Ты где? - продолжала звать немка девушку. - Иди сюда.
- Я здесь… - сказала Саша и шагнула навстречу.
Мадам отвела её на свою квартиру делать уборку. Помыть полы, постирать пастельное бельё. Оставила одну в своей хорошей квартире, она доверяла ей во всём.
- Живут же люди! - восхитилась Санька и раскрыла рот.
Закончив уборку, она разглядывала красивую посуду в старинном, тёмного дерева, буфете. Крутилась, причесывалась перед зеркалами трельяжа…
- Работающие здесь женщины такие аккуратные, ухоженные, с кудрями… - прикинула хорошенькая Александра. - Чем я хуже их?
Она впервые увидела овощную консервацию, автоклав, необычное строение дома: подвал был зацементирован, в нём подведена вода, оборудован слив в канализацию, стояла стиральная машина.
- Нужно хорошенько запомнить, - подумала девушка и сказала вслух: - Не вечно же будет идти эта проклятущая война!
В следующее воскресенье, первый раз за месяц, они не работали, и полицай отпустил девчат из лагеря погулять. Они выбрались рядышком в лесок, там носились среди зелени деревьев, ловили друг друга, хохотали и чувствовали себя совсем как дома.
- Неужели война когда-то кончится? - спросила подруг Солодовникова.
- Всё кончается… - ответила Ольга.
Накануне девчата в бараках рукодельничали для себя, им хотелось быть красивыми, на то она и молодость. Вышивали одежду цветными нитками-мулине. Кто-то захватил их из дома, а у кого не было, те дергали нитки из попадавшихся тряпочек. У Сашки была белая праздничная блузка, и она по ней вышила цветы, голубые и красные.
- На Украине взрослые девчата в таких ходят! - обрадовалась она результату.
- Какая ты Санька нарядная! - оценили подружки.
Надев платьишки получше, нацепив на шейки привезённое из дома монисто или брошечку, они вечером направились в город.
- Хоть посмотрим на красоту, - восторженно сказала Киркина.
- И на мужчин…
Долго ходили неприкаянно парами по чужому городу. Конечно, видом и разговорами они обращали на себя внимание. Немцы, особенно пожилые сердобольные женщины, смотрели на них участливо. А молодым украинкам чудно:
- Как люди здесь чисто живут, нет грязи как у нас...
- И домики не из самана глиняного, а из камня, - крутила головой Татьяна. - На улицах цветов полно, никто не горлопанит...
- А пьяных мужиков и хлопцев с самогоном-горилкой и подавно не видать…
- Вот диво-дивное!
… На заводе работал пожилой немец, который часто разговаривал с ними, так как знал несколько русских слов. Звали его Альберт. Оказалось, он был участником Первой мировой войны. Попал в 1915 году в плен. Его тогда отправили в Сибирь. Местные жители там хорошо относились к нему. Подкармливали, помогали кое-какими вещами.
- Я добро помню, - говорил он щебетуньям, - ваши люди душевные.
Он часто давал им по кусочку хлеба, а иногда с риском для себя приглашал к себе домой. Сашка крадучись, загораживая надпись: «ОSТ», пробиралась к нему. Добрая жена его всегда радушно встречала гостью. Угощала вкусной едой, хотя и сами они жили не совсем богато.
- Бедная деточка! - со слезами на глазах смотрела, как она жадно ела.
На следующее утро над лагерем, опутанным рядами колючей проволоки, разнеслось знакомое до боли:
- «Кипучая, могучая, никем непобедимая, Москва моя, страна моя, ты самая любимая!»
Девчата оторопели, они не поверили своим ушам и шире раскрыли в бараке окна, заполненные соскочившими с двухъярусных нар подружками.
- Кто это поёт? - спросила Солодовникова.
- А я почём знаю… - огрызнулась Таня.
Высунувшись из окна второго этажа общежития лагерного персонала, вихрастый мальчишка с азартом пел звонким голосом. Да так, что было слышно всем!
- Да это сынишка нашего переводчика Никольского… - ахнула Саша.
- Ну, щас батька ему врежет! - прошептала Ольга.
Шедшие невдалеке колонной советские военнопленные улыбались, один даже осмелился помахать бесшабашному пацану рукой, что вызвало резкие окрики конвойных:
- Schnellere! Быстрее!
Девчата хорошо знали сына переводчика Никольского, жившего в здании, на первом этаже которого размещалась столовая. Жена его работала в прачечной, а сынишка лет восьми любил высовываться из окна комнаты и сверху распевать разные песни.
- Что-то не слышно его? - сказала через пару дней Шелехова.
- По жопе крепко перепало… - засмеялась Катька.
Мальчишка больше ни в окошке, ни в лагере не показывался. Оказалось, Никольский перевёз свою семью от греха подальше. Альберт потом рассказал Шелеховой:
- Я слышал, что немецкий офицер вчера застрелил русского мальчика за то, что он, идя по городу, пел советскую песню.
- Только за песню?
- У нас и не за такое отправляют в концлагерь, - сказал хмурый Альберт.
… Девчата в лагере донашивали латаную-перелатанную одежду, привезённую из дома. На работу многие ходили в мужских мешковатых пиджачках, а на ногах - полученные деревянные колодки-башмаки.
- Какие мы страшные! - огорчалась фасонистая Ольга.
- Зато живые…
Потом дело наладилось. Немцы стали привозить и раздавать им разное гражданское платье, чистое и аккуратное. Распоряжалась дележом вещей переводчица из русских Валя.
- Вот что значит знать язык. - Сашка на выделении одежды познакомилась с ней.
Она удумала приносить той из столовой, где работала, какой-то кусок съестного, сама не доев. Та давала кормилице при поступлении вещей первой выбрать, что ей нравилось и подходило.
- Кто смел, тот и съел! - ходила поговорка между лагерниками.
А вещи-то привозили добротные, шерстяные, шёлковые и кашемировые. Валя-переводчица жила отдельно в своей комнате и потихоньку встречалась с мужчиной из Латвии.
- Кому война, а кому мать родна! - вспомнила Сашка присказку, которую часто говорил отец.
Работа на кухне-столовой для неё продолжалась. Как-то она заносила тяжёлые кастрюли, наполненные до краев очищенной картошкой, и вдруг почувствовала себя плохо.
- Внизу живота схватило! - с болью выдохнула она.
- Видно, когда таскала доски на пилораме, - предположила Танька, - то надорвалась.
- Так и есть…
У неё воспалилась печень, и заведующая столовой мадам Штарк направила её в санчасть:
- Работать пока не будешь.
- Данке! - поблагодарила Шелехова.
Медсестра, красивая блондинка Зоя, делала ей прогревание три дня, пока не полегчало. Более того, по указанию мадам они больше не таскали здоровенные кастрюли с картошкой.
- Их будут носить мужчины, двое голландских пенсионеров... - велела заведующая. - Бэби за этим будет следить.
- Вот спасибочки! - обрадовалась Солодовникова.
Старшим поваром на кухне работала местная женщина, её все звали Бэби. Однажды она предложила Александре сшить плиссированную юбку. Бэби имела швейную машинку «Зингер» и дала для юбки свой материал. Показала девушке журнал и сказала:
- Выбирай себе моду!
- У меня голова кругом… - призналась та.
После всяких обмерок-примерок сострочила она Саше великолепную плиссировку и радости «остовки» не было конца. Шелехова, с благодарностью предложила Бэби выкопать на огороде картошку, но та сказала, что уже выкопала.
- Будто нет нигде горя, закончилась война, и все люди мирно пьют чаи… - почудилось Саше, когда они обмывали обновку. 
Тот день был для неё самым счастливым. Помощником повара работал голландский мужчина, его звали Гербак. Здесь в цеху он коптил колбасу, которую раздавал порциями на обед гражданским рабочим завода. Он принёс в батоне по куску колбаски для них.
- Ешьте, - оглядываясь по сторонам, сказал он, - вам ещё рожать.
Скоро к ним добавилась новая девушка, Варя из Днепропетровска. Судьба вначале занесла её в трудовой лагерь в Люксембурге, потом вместе с группой местных девушек Варю направили сюда.
- В лагере мне пришлось жить очень трудно, кормили плохо… - вечером она рассказала подружкам, как жила прежде. - Давали нам один литр баланды в обед и литр на ужин.
- Как можно выжить с такой едой? - с удивлением спросила Ольга.
- Привыкли. Работали мы по 12 часов в день. Голод заставил меня украсть у хозяина брюкву… Полицай поймал меня, и мне присудили двадцать пять плёток. Меня уложили на скамейку, привязали руки и ноги ремнём и били до потери сознания. Тогда они меня бросили в бассейн с водой и ушли, видно подумали, что я умерла, а я живая осталась.
- Вот ужас! - воскликнула Катя.
Девчата замолчали, радуясь в душе, что подобное не случилось с ними. Впрочем, у них не было сил долго переживать по этому поводу, с утра предстояла тяжёлая работа. Теперь они работали вместе. Люксембургские девушки Мария, Жанна, Джерми и «остовки» Сашка с Варей были основной ударной силой по кормежке спешивших в столовую на обед гражданских рабочих.
- Наливай компот! - велела Саше старший повар. 
- Подавайте скорее! - подгоняли её помощницы друг друга.
Раздавали супы и второе Мария и землячки, они могли общаться на своём языке. На подхвате были русские девчата, чуть что, они тут как тут.
- Сашка, тащи тарелки! - крикнула Жанна.
- Ложки протри… - так продолжалось целый день.
На второе работягам подавали на алюминиевых тарелках, разделённых на три отделения, картошку с соусом, красную тушёную капусту, и яблочное пюре.
- Так жить можно, - удивилась Варя и присвистнула: - У нас мужиков так не кормят.
- У нас всё по-другому… - согласилась Шелехова.
После ужина можно было расслабиться. Помыв посуду, они сидели на кухне, и пили чай. Мария была страсть, какой заводной. Она показала Татьяне знаками, давай мол, кто быстрее стулья перевернёт сиденьями поверх столов. Они наперегонки сделали последнюю на этот день работу и захохотали. Потом вдвоем по просторной столовой стали танцевать…
- Лишь бы комендант не заприметил! - глядя на них, сказала Шелехова.
- Заимел дурацкую привычку появляться в любом месте, - откликнулась раскрасневшаяся Солодовникова, - как чёрт из табакерки.
Несложную, но тяжёлую работу по столовой они знали и делали хорошо. Посуду мыли дочиста, благо воды тёплой и порошка не жалели. Столы длинные обеденные и стулья промывали каждый день.
- Полы кафельные аж блестят, - с восхищением сказала Варя, - как первый ледок на речке.
- У немцев по-другому нельзя…
Нигде ни соринки, ни пылинки, хотя завод в округе круглые сутки дымил - «кушпылил» мелкой пылью. На кухне был газ в баллонах, грелась вода, и поэтому силёнок своих девчата не жалели.
- Лишь бы не отправили в концлагерь… - часто думала Александра.
На следующий день они с Марией повезли на завод рабочим суп в больших термосах. Подошедший мужчина что-то спросил у Саши. Ну, она и ответила ему на их языке, как её научила Мария. Конечно, сама она не знала, что ему ответила. Люксембуржец удивлённо заморгал глазами и сказал:
- Никс гут!
Тут до Саши дошло, что она что-то сморозила. А мужчина помахал Марии рукой, как бы укоряя её. Она рассмеялась в ответ:
- Ха-ха-ха!
Люксембуржец тоже засмеялся и сфотографировал девушек. В тот день Мария повела подружку в парикмахерскую, где Саше сделали кудри.
- Красота! - восхитилась результатом заказчица и заплатила за Шелехову.
В бараке все девушки оценили новый облик подруги.
- Как мне? - спросила взволнованная Саша.
- Тебе идёт! - сухо сообщила Ольга.
- Ведь все местные девчата с навитыми кудрями. - Сказала ей Катя.
- Они ходят ухоженные, чистые, одетые хорошо, туфли на каблуках! - Шелехова поправила новую причёску. - Мне не хочется от них отставать… Вот бы ещё и приодеться!
В бараке Сашке, как и всем, выдавали на день булку с сахарином. Да и Гербак колбаской их при случае угощал. Вот она регулярно ту булку с колбасой и носила переводчице Вале, чтобы та одежку получше ей давала.
- Зато зимой пальто хорошее будет… - мечтала она.
Через месяц пребывания в столовой Варя отъелась и стала так делать.
- Я дома так не ходила, как за этой колючей проволокой, - недоумевала она. - Хорошо одетая, обувь на каблуках.
- Видно в Люксембурге у тебя так не было?
- Вообще добрые были люди, эти люксембуржцы, - ответила Варя на вопрос подруги. - Они даже давали нам в лагере концерты. Приезжали музыканты, человек десять с аккордеоном и ещё чем-то. Разве я тогда это где видела… Давали лагерным представление они на сцене в столовой нашей. Водили нас в театр. Это было недалеко, днём шли колонной, безо всякой охраны. Здание большое, сцена тоже. На окнах роскошные портьеры. Сидели на стульях. Там выступали наши русские артисты, акробаты…
- Ишь ты!
- У них своя музыка. Это было так интересно. Где бы мы, глупомордые, в своих степях это увидели...
- Это точно!
… Однажды в их столовой пожилой советский военнопленный мыл в чане свою посуду, и спросил у Саши с Варей:
- Девчата, а вы откель будите?
- Я из Сталино... - ответила Шелехова.
Только она сказала, как внезапно открылась дверь, и появился недовольный комендант лагеря Мопи. Его перевели сюда недавно, он важно носил жёлтую эсэсовскую форму. Плотный немец, уже пожилой, с приметными, ухоженными усами на лице. Он ходил в высокой фуражке на голове, на руке выделялась повязка с чёрной свастикой.
- Schweigen! Молчать! - закричал он.
Высокий, рослый дядя смазал Александре широкой ладонью по лицу. Он проходил рядом и случайно услышал русскую речь. Любые контакты военнопленных с гражданскими строго воспрещались.
- Мы даже не говорили. - Саша опешила и залилась краской.
Она стояла в растерянности и тихо плакала. Военнопленный собрал свои миски-поварёшки и тихо исчез. Вокруг все притихли.
- Нельзя, - грозно произнёс Мопи. - За нарушение будешь наказана. Месяц работы на заводе… Понятно?
- Ясно.
Сашу отвели на завод в столярный цех убирать стружки-опилки, там работали одни мужчины, и среди них выделялся один мальчик, лет семнадцати.
- Какой красивый! - подумала она.
Звали его Никита, он был родом из Киева. Саша отвыкла от внимания парней и поэтому стремилась проводить с симпатичным молодым человеком всё время. Девушка забыла об осторожности и он, наверное, тоже. Они часто стояли вместе, шутили и смеялись, а у Саньки хохот был звонкий, красивый.
- Arbeiten! - мастером цеха служил старик-немец, длинный, худой и рыжий. - Работать русские лентяи!
Однажды он подошёл к ним, коротко замахнулся, и прицельно ударил парня.
- Смеяться будете в другом месте, - сказал мастер по-немецки. - Там вас научат работать…
Он пожаловался коменданту лагеря Мопи и тот с удовольствием отправил провинившихся работников в ближайший концлагерь. Так в наказание за первую влюблённость Александра попала в настоящий ад.
 
Продолжение http://proza.ru/2012/08/31/36