История болезни

                «Люди в белых халатах,
                Низко Вам поклониться хочу…».

Мой сосед по несчастью в  инфарктном отделении палаты интенсивной терапии от нечего делать рассказывает свою историю. Я лежу рядом, слушаю его болтовню и занимаюсь любимым занятием – смотрю в потолок. Зовут соседа Василий Иванович. Для меня просто Васька. Мы через пять минут общения перешли на «ты». Ему сорок пять лет. Работает он в каком-то неизвестном мне НИИ, (то ли институт химии, то ли биологии). Внешность у него обычная: глубокие морщины на помятом лице, мешочки под глазами, лысина на темечке и круглый, чуть отвислый, пивной живот.
Васька уже две недели в беде. Болезнь со слов по-Булгаковски: «выскочила из-за угла и предательски ударила острым кинжалом под левую лопатку». Сначала у него была обычная бессонница. Заболел он месяцев шесть назад, сразу после смерти одного человека, преждевременный уход которого очень его огорчил. Но за медицинской помощью Василий не обращался. Он бросил пить пиво, стал принимать валерьянку и постоянно сосал валидол. Пару недель назад неожиданно сдавило сердце «словно стальными щипцами»,  и, не выдержав пытки, он вынужден был пойти в поликлинику.
В поликлинике его по участку записали к доктору Дудкиной (имя и отчество лечащего врача Василий Иванович не запомнил, зато хорошо помнил последний поход к ней).

Если бы я умел заполнять медицинские документы, то написал бы по поводу услышанного от Васьки рассказа, следующую историю болезни:

- «Если человек хмурится – у него участвуют 40 мышц, а когда он улыбается – всего восемнадцать…», говорит, прямо глядя в глаза, со злобой лечащий врач. Губы лекаря нервно подергиваются. - «Поэтому, чтобы не было морщин на лице, Вы должны улыбаться…».
- «Для кого ты это говоришь, чучело? Если бы я тебя убил, или дал по зубам, когда только заболел, то уже бы вышел из-под стражи…», - думает про себя Васька, а в слух отвечает: «Да, дорогой доктор, мне хорошо. Я теперь всегда - всегда буду улыбаться. Даже если мне очень-очень плохо».
Женщина в белом халате, больше похожая на деревенскую фельдшерицу или санитарку морга, чем на врача, выглядит отвратительно. От нее пахнет луком, чесноком и гремучей смесью пота, человеческих выделений и гниющей пищи. Волосы разлохмачены, точно она только что проснулась или долго с кем-то дралась, а на ногах ее надето черное, рваное, полинялое трико с пузырями на коленях.
«Взять бы тебя, да огреть лопатой чуть пониже спины…», - шепчет Василий.
У сидящей рядом с врачом медсестры внешность сторожевого пса: бульдожья морда и густые «Брежневские» брови.
«Тебе бы еще баки, как хвост у собаки, и будешь мой вылитый пес-Барбос», - думает Васька.
В это время обе женщины встают и, угрожающе вытянув вперед руки, словно ведьмы из известного кинофильма «Вий», медленно идут к больному.
Василий Иванович открыл глаза, расправил онемевшие члены, и некоторое время не мог понять, где находится. Догадавшись, что уснул в коридоре перед дверью с заветной табличкой: «участковый врач Дудкина», осторожно огляделся вокруг. 
- «Приснится же ерунда такая!», - сказал он. Потом взглянул на часы.  Стрелки циферблата показывали восемнадцать часов ровно. Рядом с ним на кушетке сидел БИЧеватого вида мужичок с болезненным, потным лицом, от которого на версту несло чесноком.
- «Ясно, откуда мне такие ассоциации во снах приходят», решил Василий.
Просидев на жесткой лавке еще около часа, Василий Иванович зашел в знакомый кабинет, заставленный убогой мебелью и китайскими шторками на окнах. Календарь с зеленым змеем и надписью: «2012-й год Дракона!» закрывал ненужный хлам в шкафу. Врачиха усиленно писала в амбулаторной карте. Пожилая медсестра уткнулась в бумаги. Волосы на голове у доктора были аккуратно уложены, запах свежестиранного белья перебивал аромат дешевых духов «Красная Москва», а из-под заманчивого короткого белого халата выглядывали ажурные чулки.
«Что это она сегодня нарядилась, как на свадьбу?», - думает  Василий Иванович.
Так как в кабинете на него никто не обращает внимания, больной отворачивает лицо и смотрит в окно. Оно выходит на набережную Ангары с красивыми очертаниями мостов и черными точками рыбаков на речной глади. В небе стрижи крыльями чертили невидимый текст. Васька размышляет о том, что если, по правде сказать, и «положа руку на сердце», лечащий врач его тупица и бездарность, что иметь с ней дело чрезвычайно неприятно, и что от проводимого здесь лечения ему не только не лучше, а очень плохо.
Вечерний воздух, вливающийся через приоткрытую форточку в кабинет, приправленный запахом яблони, сирени и речной влаги, был свеж и приятен. Вечером в шумных коридорах поликлиники гасли звуки, зажигали тяжелые люстры и за дверями слышались временами только скрип старых стульев под тяжелыми попами докторов, да осторожные шажки медсестер. Больные в коридорах сидели тихо, как мыши.
- «Почему я собственно так строг к ним? Обычные люди, такие же, как все мы. Только хамоватые и почему-то сплошь с непородистыми, тупыми, равнодушными лицами…», - размышлял Василий.
Наконец, врач подняла голову и неожиданно спросила: «А дед Ваш не был алкоголиком?». Василий Иванович чуть не поперхнулся. Проглотив слюну, он ответил: «Мой дед делал зарядку, не курил, избегал приема спиртного и питался правильно». Женщина в белом, не оценив шутку, записала сказанное в толстую тетрадь.
- «В принципе, виновата во всем наша непутевая жизнь», - думал Васька. - «Видимо так положено - записывать всякую ерунду в медицинские книги, чтобы потом, если понадобится, отчитаться перед проверяющими. Им за это деньги платят. Может  мне одному так не везет? Может быть, только на меня набрасываются в регистратуре старые тетки, словно охотничьи собаки при облаве на медведя, а поход на прием к врачу, как смертная казнь?».
Врач попросила снять рубаху. Потом безразлично, демонстративно холодно, послушала сердце, смерила артериальное давление и молча, без комментариев, но с умным, независимым видом, вновь села писать никем и никогда не читаемый роман в амбулаторной карте.
«А смотровой Вы прошли?», - вновь подала она голос.
«Это где в задний проход смотрят?», - вызывающе спросил Василий.
«Да, и туда тоже». Врачиха впервые с интересом взглянула на подопытного.
«Кинуться сейчас на них и к чертовой матери всех перебить…», шепчет про себя Василий Иванович.
- «Что Вы там бормочете? Ишь, не нравится ему смотровой…», злобно говорит старая медсестра с повадками рыночной торговки, поддерживая своего руководителя. Врач в ажурных чулках и резким, удушающим запахом «Красной Москвы» снисходительно молчит.
Больной не обращает внимания на хамство теток в белых халатах. Он думает о чем-то своем. Всю сознательную жизнь Васька ждал счастья. Он не знал, что это такое, но представлял его ясно в виде семьи, красивого дома и сопливых, с оторванными на рубахах пуговицами, милых детей. А дождался Василий Иванович стенокардию.
По вечерам у телевизора, на мягком, продавленном до пола диване, он вместе с любимым рыжим котом долго обдумывал причины случившегося с ним несчастья, и пришел к неутешительному выводу. Результат его мыслительной деятельности выглядел примерно так. Что виноват он сам. Его вина заключается в том, что он вовремя не ложился спать,  часто пил пиво, не очень был разборчив в женщинах и не обращал никакого внимания на состояние здоровья.
«В регистратуре запишитесь на ЭКГ и больше не засыпайте на кушетке. Спать нужно дома», - вновь подала скрипучий, неприятный голос доктор.
«Хорошо. А можно мне закрыть больничный лист? Я, после назначенного Вами лечения, чувствую себя прекрасно», - выдавил из себя приготовленную дома фразу Василий Иванович.
Женщина в белом  внимательно взглянула на пациента, и как-то неожиданно быстро согласилась. Ваське даже показалось, что она обрадовалась. Его тут же поспешно отправили с медицинской карточкой в кабинет заведующей, где ему без каких-либо вопросов поставили подпись и круглую гербовую печать на бумажку с водяными знаками.
- «Премию им, что ли, дают за выписку раньше положенного срока?», ворчал Васька, выходя из красивого здания с чашей и змеей на фронтоне.
В то время, когда Василий Иванович приблизился к своей родной «хрущевке» на расстояние видимости и проходил через парк мимо знакомого, мило подмигивающего разноцветными огнями павильона с надписью «живое пиво», сердечный ритм неожиданно и предательски сбился.
Из-за сжимающей боли за грудиной он остановился,  подставил лицо накрапывающему летнему дождику и посмотрел на появившуюся в свинцовом небе  луну. Луна наблюдала сверху вниз за больным и сочувственно улыбалась.
Потом Васька вновь посмотрел на часы, сплюнул, вытащил из кармана таблетку нитроглицерина и положил ее под язык. Боль никуда не исчезла. Тогда он достал другую бумажную пачку с рисунком верблюда, внимательно прочитал надпись: «курение убивает», вынул из нее сигарету,  медленно зажег спичку  и сделал  глубокую затяжку. Струйки дыма тепло засинели, разошлись кольцами и затем, нарисовав в небе неясную картину, медленно растворились в сумерках тающего дня. 
До поступления в стационар оставалось всего то ничего, каких-то два-три часа. Но Василий Иванович еще об этом не знал. Он наслаждался жизнью, строил планы на будущее и улыбался дождю.
Поздно вечером под забором его нашли соседи. Они вызвали «скорую помощь», которая по счастью приехала вовремя. В кармане его брюк обнаружили выписку из поликлиники с установленным диагнозом: «стенокардия», поэтому Васька сразу попал туда, куда было нужно.

Василий Иванович глядит в мою сторону и подмигивает.
- «Ничего, будем жить», - говорит он.