Про ожидание

– Фломик, а нарисуй солнышко.
– Пожалуйста!
И на белоснежном листе уже сияло золотым гонгом солнце.
 – А теперь…а теперь нарисуй звезды!
– Пожалуйста!
И тут же бумага как бисером покрывалась десятками сверкающих, разбросанных в салютном беспорядке звёздочек.
– Фломик, а разве так бывает?
– Как так?
– Чтобы и солнце, и звёзды красовались на небосклоне одновременно?
– А разве бывает, чтобы фломастер и лист бумаги были лучшими друзьями?
– Мы же дружим, стало быть, бывает.
– Значит и звезды с солнцем тоже бывает. Это ведь наш мир, в нем бывает всё, что нам хочется, чтобы бывало.
– Ты как скажешь! – зашуршал довольно листочек. Он делал так всегда, когда ему было смешно. А фломастер, или – как называл его лучший друг – «фломик» смешил его часто. Им вообще было здорово вместе: они любили одни и те же вещи. Вместе они могли нарисовать самую нереальную картину. Нереальную, не потому что несуществующую, а потому что волшебную. За ними любили наблюдать краски и кисточки, карандаши и ручки, а человек обожал работать с ними двумя, одновременно. Потому что работать с лучшими друзьями – одно удовольствие. Рисунки получаются очень гармоничными.
– Фломик, а нарисуй ромашку!
– Пожалуйста!
Фломик нарисовал ромашку и удовлетворенно поставил на листочке точку.
– Устал я что-то сегодня. Пойду спать уже. Поздно. Завтра дорисуем, ладно?
Лист не мог не согласиться, и отпустил друга в свой уютный стакан. Но он очень насторожился: раньше фломастер было не оторвать от рисования. Он был готов размахивать своим телом из стороны в сторону, оставляя за собой кривые и выпрямленные линии, бесконечно. Он никогда не просился спать первым, игры прекращались только тогда, когда на листе уже не оставалось ни миллиметра свободного места. А сегодня на нем осталось просто возмутительно много пустого поля. Только солнышко, звёзды и ромашка.
Листик пригляделся к рисункам фломастера и вдруг смялся от ужаса: они были едва заметны. Солнышко было чуть уловимо, звезды не сияли своей золотистостью, а ромашка, из-за тусклого цвета, казалась совсем завядшей. Лист не на шутку испугался, и решил расспросить у других фломастеров, что бы это могло значить.
– Он кончается, –  ответили ему.
– Что значит «кончается»? Почему?
– Потому что паста внутри него – не бесконечна. Она заканчивается.
 – И ничего нельзя с этим поделать?
– Ничего.
– Но как же? А он может не рисовать? Совсем не рисовать? Тогда паста никогда не закончится! – с восторгом протараторил лист.
 – Это невозможно.
– Но почему?
– Потому что тогда он засохнет. Смирись. Он не сможет быть рядом с тобой вечно.
Лист был в отчаянном разочаровании. Он видел, что фломастер, его любимый фломик, уже не такой насыщенный как ярче. Листок боялся его потерять, но говорить ему об этом он не стал. Просто когда его друг рисовал на нем, и рисунки с каждым разом становились всё тусклее и тусклее, лист не мог сдержать слез и невольно размазывал ими всё, что выводил фломастер. Фломик пытался выяснить у друга, что происходит, но тот молчал. Фломастер начинал злиться, а лист всё равно молчал. Рисунки их стали безжизненными, однообразными и скучными.
– Солнышко.
– Что? – переспросил лист.
– Я нарисовал солнышко.
Невероятно! В правом верхнем краю листа сияло и переливалось ярчайшим отблеском желтизны золотой гонг солнца.
– Как ты это сделал? – как солнышко просиял лист.
– Как обычно: круг и лучи, – удивился фломастер.
Лист не мог поверить своим глазам! Его фломик снова рисует как раньше! Так же ярко! Выходит, он ошибся? Или, может быть, фломастер просто экономил пасту?
Тут лист заметил, как человек берет его друга в руки, зачем-то снимает с него его колпак, подносит фломастер прической к языку, и только потом начинает рисовать.
– Так делают иногда, – услышал листик сзади, и дернулся от неожиданности. С ним говорил тот фломастер, к которому лист ходил за советом, – так делают, когда фломастер кончается. Так он дольше сможет рисовать.
– И долго он так сможет? – с надеждой спросил лист.
– Как знать.
Лист понимал, что длиться бесконечно это не может. Он снова загрустил. Но потом вдруг вспомнил: «это ведь наш мир, в нем бывает всё, что нам хочется, чтобы бывало».
– Какой дурак! Нет, какой же я дурак! Вместо того чтобы быть с ним, чтобы рисовать, чтобы создавать новые вселенные я сижу, и сокрушаюсь о том, чего нет, что еще не случилось. Вместе того, чтобы наслаждаться каждым мигом, проведенным с фломиком, я сижу и думаю о том, что будет, когда его не станет, когда его не будет рядом со мной. Вот когда не будет, тогда и буду грустить. А сейчас надо пользоваться тем временем, которое у меня есть, чтобы насытиться его присутствием, чтобы поделиться с ним своим. Сейчас! И не надо изводить его своими переживаниями и сокращать ту жизнь, которой мы можем наслаждаться. Мы так любим печалиться раньше времени, мы можем лить слезы там, где надо искренне смеяться. Слёзы приберегу на потом, а сейчас…В конце концов, я его знаю! Он жизнь любит. Даже если в нем останется капля пасты, от прикосновения к влажному языку он сможет увеличить ее запасы в разы. Он ни за что не закончится просто потому, что кто-то сказал, что пришло время закончиться! А когда время и правда придет…черт возьми, зачем об этом задумываться сейчас?
–Фломик! Фломик, иди сюда! Фломик, а нарисуй солнышко!
2011