Утро, Ведьма и кувалда

Однажды утром, спустя полгода после моего первого развода, я сидел на полу кухни и опохмелялся. Почему я сидел на полу? Да потому, что всю мебель из хаты вывезла моя бывшая жена, со своим новым «счастливцем». Напротив меня сидела обнажённая по пояс Лора, заблаговременно наливая мне водки, не забывая при этом и себя. Мне всегда нравилось любоваться её смуглой цыганской грудью, с большими тёмно-карими сосками, похожими на подгоревшие оладьи, и я частенько заставлял её ходить по квартире полуголой. Позже, кажется, это даже вошло у неё в привычку.

Эта девушка, годами своими где-то под тридцатник, появилась в моём пустом доме, словно кем-то забытая вещь, после какой-то очередной шумной тусы. Пришла, накидалась и отключилась. Проснувшись, она попыталась со мной поскандалить, но, получив лёгких песдюлей за нецелесообразность, смиренно осталась жить у меня.

В постели Лора вела себя весьма посредственно — так, не рыба, не мясо. Трахалась она без всякого комсомольского задора и пыла, будто перехватывая что-то с голодухи, прямо на ходу. Если её сексуальные успехи оценивать по пятибалльной шкале всенародного образования, то тянула она лишь на твёрдую троечку. Ну, я-то ведь тогда был в этом деле хорошистом!  Несомненным плюсом было то, что Лору можно было ****ь где угодно и когда захочешь. С тем условием, что я не буду, как выражалась она, «художественно чудить», заставляя её сосать ***, щедро вымазанный горчичным майонезом, или разукрашивать гуашью её зад во время ебли с «низкого старта». Лора отрицала всякое сексуальное новаторство, вплоть до анального секса.

И всё же это была особенная девушка. Как организатору всякого рода пьянок и недельных фестивалей с заплывом в глубину ей не было равных. Просыпаясь с тяжкого бодунища, достаточно было просто толкнуть её в бок, чтобы это было истолковано ею как команда «фас!». Лора молча и реактивно одевалась, выгребала ещё не пропитые деньги из моих карманов и бежала в магазин, за бухлом. Если денег не было, то Лора всё равно бежала, потому что знала в округе всех продавцов синьки, вплоть до самогонных барыг, и все знали её. Для меня навсегда осталось загадкой то, как эти прожжённые гомункулы за винными прилавками давали ей в долг столько, сколько бы она ни попросила. Несомненно, у неё был великий лисий дар убеждения всякого рода умудрённых помойных ворон. Наверное, тут давала о себе знать её гипнотическая цыганская харизма, хотя цыганкой она была всего лишь наполовину, по матери, и о нравах истинных ромал знала только понаслышке. Иногда, в порывах пьяного гнева или радости, я звал её Ведьмой. Она не обижалась.

За неделю нашего сожительства Лора легко перезнакомилась со всем подъездом, крепко закорешилась со всей моей роднёй и друзьями. Затем перевезла ко мне свою десятилетнюю дочку — тихую и забитую школьницу, с кучей пыльных ковров, и мы зажили весёлым табором. 

Итак, было воскресное утро, и было пудовое похмелье. За окном стояла ранняя весна, ещё мертвяцки холодная, но с каждым солнечным днём выдыхающая желание пожить ещё, несмотря ни на что.

Я уже успел стрельнуть Лоре в каску, развалившись на унитазе своего тёплого сортира, и закинуть первую свою сотку в горящее хмарью нутро. У меня уже менее выразительно раскалывалась башка, но я всё так же был зол на несовершенство мира и в первую очередь на себя самого: нахуя ж столько пить?

Настроение было нифпесду и, если бы не мохнатое мартовское солнышко, лижущее сквозь грязные стёкла мою небритую рожу, я бы подумал о собственной аннигиляции.

На пустой кухне, поимо водки и Лоры, стояла прислонённая к стене кувалда, невесть как оказавшаяся там. Видимо, у нового мужа моей бывшей уже была в хозяйстве такая же и второй ему не требовалась. Молодая и счастливая пара любезно оставила её мне. И то верно, нужно же было и мне, нищеброду, с чего-то начинать снова обрастать вещами! Ну, да ладно. Дело прошлое. Я ни на кого не в обиде.
 
В это солнечное утро, я, морщась, выпивал полтинник, принимал из заботливых лориных рук крошку хлеба, чтобы хоть как-то перебить мерзкий вкус палёной водки, и брал в руки тяжёлую кувалду. Я ударял ею три раза в стену, с вызовом крича ещё спящим соседям:

— Вставайте, суки, хватит спать! Всё Царство Божие проспите, ****и! Время греметь бокалами! Время греметь бокалами…!

Пустые стены моего разорённого жилища от таких ударов создавали колокольный резонанс, и меня было слышно, наверное, до первого этажа, а я жил на девятом.

Эту глупую шутку я, как дрессированный цыганский медведь, проделывал только для одного человека, для Лоры. Всякий раз, когда я брал в руки эту тяжёлую приблуду и ***рил ею в стену, она, как непорочное дитя, покатывалась со смеху. В юморе, как и в ебле, Лора была абсолютно непритязательна.

До обеда, пока не кончилось пойло, я угрюмо заливал зенки и со все большим остервенением лупил в стену — ведь это делало хотя бы одного человека в эту минуту хоть чуточку счастливее.               

                *  *  *

Через три месяца мы с Лорой расстались. Мне просто надоел этот нескончаемый праздник. Ведь я человек хоть и творческий, но рабочий.

 

2012.