Голоса из прошлого

(это начало)
Бабушкины сказки

Иногда слышу внутри мамин голос: "Валера, не забудь поесть". И автоматически отвечаю вслух: "Да, конечно". На тренингах бывает прикольно - участники недоумевают, о чем это я. А я о земном простом и предельно понятном. Трижды было: "стоп! Всем обедать!".
Иногда бабушкин голос слышу: "Твоя  бестолковость не может лишить тебя этого вкусного блина", или, "соленая селедка со сладким чаем напомнит тебе о двойственности Вселенной", или " дедушка старенький - не тормоши. Пусть помечтает о прошлой и будущей жизни". Или, "привязанность такая штука от которой можно отвязаться, а от Любви - нельзя. Не получится просто."
Мы жили в разных городах, и я каждые выходные либо на лыжах, либо пешком 15 км ходил к ней. «Я тебя заждалась. Неужели нельзя побыстрее?»
Грустно, что немногие люди живут душой. Больше деньгами, которых нет. Она жила сказкой. Я в семье считался самым бестолковым ребенком. Мы с бабушкой гуляли по мирам, которых нет. И  я продолжаю по ним гулять и потому так и остался бестолковым.
Однажды бабушка сказала, «говорят соли не будет, и я купила шпрот 50 баночек», и я рассмеялся. И только через 25 лет устыдился. Смех был неуместен. В 90-х годах 50 баночек были бы кстати.

«И чего я тебя такого бестолкового люблю! Наверное сама бестолковая» - говорила бабушка. Я спрашивал: «Что такое толк?»
«Да кабы знать»
«А толковать, тоже от слова толк?»
«Конечно, это значит, - умно разговаривать. Англичане от нас взяли. У них разговаривать – «ту толк». Только «умно» они не взяли»
«Англичане не умные?»
«Да умные, наверное, да только не русские».
«А мы с тобой не умные, раз бестолковые?»
«Да кабы знать в чем толк-то… наверное в том, что толк в нас русский. Да ешь ты, что пристал!»
Так я тогда сообразил про инаковость русских.

«А почему их называют косоглазыми?» - «Да дураки называют. Просто немного другие глаза». – «У меня тоже немного другие глаза, я тоже косоглазый?» - «Я тебя с любыми глазками люблю. Только не с плачущими». «А мама говорила, что плакать разрешается» - «Плакать можно, но веселее смотреть на тебя смеющегося».

Так я прикоснулся к теме расовой и к теме чувств.

Сказка первая

Твой настоящий дедушка погиб на войне. До войны он был пожарником. Как, где пожар, летел спасать, даже если не на дежурстве. Колдун был. Слышал и понимал все. Ты весь в него. Тоже бежишь, если кому-то плохо.
Я знала, когда он погиб. Я тогда просто упала. И ревела белугой. Соседи по коммунальной квартире пытались успокоить, а я все кричала: «Коленька мой умер». Через четыре месяца пришло уведомление: «Николай Воробьев пропал без вести». А я уже знала, что он уже не в мире живых, и косточки его не упокоены в могиле.
Слез не было. Она строила бутерброд. На хлеб – масло. На масло – селедку.
Меня всегда держали за ведьму. Я могла и сглаз отвести. И младенца принять. И суженого бабе показать. Так и смерть дедушки твоего увидела. Две немецкие пули – в грудь и в лоб. Умер легко. Сразу. У меня тогда сердце захолонуло. Я упала в магазине и все кричала: «Коленька умер».
Дети, Шура и Вова, смотрели на меня дикими глазами, когда меня привели домой. Я плакала и обнимала их. Было больно. И за себя и за них. И себя и их я называла сиротинушками. До бумажки-похоронки. Их тогда похоронками называли.
Я успокоилась. У меня же на руках твой папа и твоя тетя. И продолжала работать. Получать паек. Кормить.