Достоевский или Набоков

Я по поводу педофилии. У нас все на Набокова окрысились за то, что апологет педофилии, а Достоевский – вот это да. И с Богом его связывают. Я только сейчас понял, как это удобно, кто занимается настоящей педофилией, а Набоков кому мешает, потому что хочет связать народ с Богом решать вопрос самому.
Если б не фильм 27 мая по третьей программе, который снял завесу с глаз. Чтобы понять, что педофилию хотят узаконить так, чтобы она была доступна как естественная потребность высшим классам, как раньше барам крепостные девки на ночь или более, но это уже по желанию элиты, как бар. Но доказательство шло от противного. Не для быдла русского, а может, именно для него, чтобы воспринимало нашу действительность крепостного права как естественную.
Эта идеи кристаллизовалась во мне, а после просмотра этого фильма так перенасытилась, что выпала в раствор. И я уверен, что русское быдло смотрело этот фильм, ничего не замечало и хлопало ушами. Господи, куда нам до Набокова! Но я от этого фильма пришел в ужас.
В натуре герой олигарх не из особо крупных, но для которого бассейн – самое обычное дело, а в нем девчонка с улицы и он. Он ей сказал: «Я на дно».
Бросился в воду, и она за ним, а когда вынырнули, он ее спросил: «А ты что за мной ныряла?»
Та ответила: «Не знаю».
Он ее спросил: «А ты что здесь?»
Она: «Есть хочу».
Господи, вот оно разрешение педофилии на уровне крепостного права 21 века. Она просто хочет есть, а его не то что не осудят, а наоборот, выразят симпатию за то, что накормил девочку, когда использовал. Как раньше помещичий класс крепостных девок.
А вы ничего не замечаете? Ну хотя бы того, что чуть что облаву устраивают на проституток, а тут теле, что не кадр, так те, кто наверху в бассейне собственном, а рядом те же проститутки полоскаются ублажать капитал в виде кого им все равно. И говорят о Боге.
А некоторые из этих проституток становятся большими людьми, когда обзаводятся деньгами, связями. Но чем ниже уровень, проблем больше и из-за беременности, и из-за… Но это не важно, из-за чего, а главное то, что они существуют и их крышуют компетентные люди с положением.
Недавно разборка была в Гольяново в одной из таких, как у нас уничижительно кличут, в «борделе». Крышевала одна милиция, затесалась из другого района, и между ними произошла перестрелка. А у нас компания против Набокова. Со свиным рылом в калашный ряд.
Я уж не говорю о девяностых, когда в газете МК сколько хочешь таких статей, что вот девочек двенадцати, тринадцати лет пригласили в ресторан для увеселения богатых, а в это время случился пожар, на одной из девочек загорелось платье, так куда там спасать: все бросились спасаться, и девочка сгорела.
Я все время думаю, а кем себя мнят эти господа, что вот уже создают классы, что если родители работают в Газпроме, то и детей туда? Или же с деньгами отдыхают в Англии, а ты, работяга, очутился там, так не узнают.
Кем себя мнит наша элита, что с таким омерзительным лицом позволяет себе критиковать Сталина, Набокова? Ведь у Набокова это чувство прекрасного в любви, которое позволяет простому народу достигать цели в любви не насильственным путем, а путем того, чтобы стать самому исключительной личностью: то ли героем, то ли сделать открытие в науке ли, в предпринимательстве честным путем, то ли в верности избранного объекта.
Человеку надо дать шанс. А то ведь без этого шанса жить становится страшно. Как, например, в повести Бунина «Гранатовый браслет», как герой влюбился в героиню на расстоянии, а потом написал письмо, что любит, а сам застрелился. Конечно, наверху такие мысли в народе страшны, но без таких мыслей народ деградирует. Спивается, становится наркоманом, бомжом. Теряет волю.
А ведь герой Набокова вступил в связь с возлюбленной не насильственным путем. Он с женой отвез ее в колледж учиться там и лишь, когда жена умерла, вернул и не мешал ее увлечению другими мужчинами вплоть до того, когда она уже замужем, испытала насилие со стороны другого мужчины, то герой наш убил этого мужчину, его самого казнили на электрическом стуле, а тот дом отписал девочке.
Я крайне ненавижу теперешнее общество в его состоянии свободы и демократии. Эту говорильню, что тут же раздается возглас: «Давайте как при Сталине при проявлении педофилии со стороны какого-либо лица, вешать его».
Я не против. Я за, но у нас нет Сталина как вождя такого уровня чести, чтобы как он в войне солдат на маршалов не менял. Что при нем заявила домработница на содержателя генерала, что приставал к ней, и того по этапу отправили в Сибирь. Давайте. У нас Дума какой год не примет закон о педофилии вот таких, что девочек в бассейн запускают, которым нечего есть, а рассуждают: «Вот в Америке…»
Нет, и у меня есть идея, как противостоять этому явлению педофилии в нашем обществе: женить молодежи в двенадцать, четырнадцать лет так, чтобы в этом возрасте переболеть этими аномальными чувствами и смотреть на мир глазами здорового человека правил кодекса общества.
Но у нас деньги господа прячут в оффшорах так, что не только не хватает на воспитание, но беспризорных больше, чем после войны. Мы в этом обществе вторичны. Мы не можем жить по нормальным законам, потому что наша власть предала нас тем что грабит общество в лице трудящихся затем, что им надо эти миллионы, миллиарды на высококлассных проституток, каких либо девочек вольного содержания, и на педофилию.
Нас предали еще коммунисты, когда они предали нас в лице Сталина, что в школе преподавали Павку Корчагина писателя Островского, а сами мылись в баньках. Они превратили райкомы как в романах писателя Полякова в публичные дома и тогда уже существовали негласные учреждения, где эти партийные шишки мылись с проститутками. А для нас еще и сейчас запрещают, чтобы создать рекламу нравственности, а из нас сделать тупых ничего не соображающих рабов, которым это нельзя.
А я считаю, что читать Набокова не то что можно, а нужно. Ведь сколько таких случаев, хотя в природе естественных человеческих отношений. Хотя бы великого поэта Германии Гейне, когда его в возрасте семидесяти восьми лет полюбила девушка семнадцати лет и вышла за него замуж.
Или же дрессировщица Дурова девчонкой полюбила генерала, которому было уже за пятьдесят, вышла за него замуж, а после его смерти ни с кем не сходилась. Или же недавно показали деда, у которого дети от внучки. Или же, или же… я уверен, что в этих случаях людьми движет чувство прекрасного, так не надо им мешать, если они не ущемляют права других граждан.
У нас общество такое, что тут же в ответ раздадутся вопли о каком-то Чикатило, который для удовлетворения своих желаний убил сколько-то девушек. Десятки. И ни одна не сопротивлялась. Так давайте расширим права этих девушек, чтобы воспитывать ненависть у этих девушек к таким Чикатило.
Так нет. Тут же раздается возглас: «Но он тоже человек!»
Попробуй тронь. Сколько таких процессов, что одна девушка при самообороне задела лицо кавказской национальности, так тут же послышались угрожающие высказывания о том, что превысила свои права и ее надо посадить. У нас народу некуда идти. Если послушать то, что говорят, то надо быть бараном, остановиться на месте и щипать траву. А тебя будут стричь.
Это самое реальное свойство крепостного права, что молчать, когда бьют, а если убьют, то только тогда милиция разберется. А выразителем такой стороны крепостного права является Достоевский. У нас никто, с кем ни говорил, почему-то не помнят слова из его трудов о том, что бог даже если не прав, все равно надо поклоняться Богу.
Некоторые даже говорят о том, что такого Достоевский не мог сказать. Я сначала отыскивал это место в критической статье о Достоевском, а потом приводил в пример, как поступил послушник Алеша в романе «Братья Карамазовы». С настоятелем Зосимой. Он считал его святым, но как только после смерти Зосима провонял, мощи оказались не нетленными, и брат Алеша ушел из церкви вообще. То есть он судит на основе частного об общем.
У Достоевского нет общенациональной идеи. Как, например, у Тургенева в романе «Отцы и дети» помещица Одинцова при домогательствах Базарова видит, как безобразно будет выглядеть их интим, и отказывает ему. Или «Дворянское гнездо», в котором помещик видит, как жесток староста с крестьянами и снимает его с должности. А у Достоевского каждый сам по себе. У него нет логики в рассуждениях.
Например, в романе «Бесы» Свидригайлов изнасиловал десятилетнюю девочку, она повесилась на чердаке дома и все. Никакого вывода и еще про его похождения преследования относительно молодой девушки, та в него стреляет, не попадает, и он герой, что не трогает ее.
А роман «Братья Карамазовы»? Ведь героиня Грушенька вспоминает как барин взял ее в пятнадцать лет, использовал, и она благоволит барину. О какой же педофилии здесь можно говорить? Здесь она налицо, но мы молчим, как о свершившемся факте. Ведь хотя, что барин педофил, факт налицо, но никто не воскликнет то, что барин негодяй.
Как удобен такой писатель и в отношении позиций к другим историческим процессам, например, экономики страны в девяностые годы. Ее краха и при том крах как крах без всяких выводов, кто виновники кризиса экономики России в девяностые годы, отбросившего нашу страну из великой, передовой в мире по показателям далеко назад самых невежественных стран Африки. И критикуем Набокова, что оставляет в этих мыслях о прекрасном на верном пути выразить себя в открытиях: написать ли музыкальную оперу, обосновав ли новую математическую формулу, написав ли гениальные стихи.
Я внутренне страшусь, что завтра запретят писателя Грина: а что такое? Понравилась девчонка, выкрасил паруса, потому что девчонка думала, что к ней приплывет принц на корабле с алыми парусами. А что, если это обворованное быдло вообразит себя такими, а это для обворовавших нас опасно, когда идет брожение умов снизу.
Я теперь принципиально за Набокова, за чувство прекрасного хоть в каком виде, и если мне понравится девушка, я может взорву такого с деньгами, при помощи которых они выстраивают систему жизни. Но я не по этой части, я по стихам. За них забирали.
Но это все лирика. Ну и что? Это интеллект. Может быть раньше он был излишен, когда при Сталине нас тянули во всякие кружки, игры, Олимпиады. Мамаши с ремнями приходили в школу загнать домой. А этот интеллект передавался выше и, например, по шахматам на чемпионате мира мы занимали все первых десять мест.
А в 93-м году обрубило, и я видел это судьбу нашей культуры на примере того же Окуджавы, который подписался под расстрелом Белого дома, а теперь его слова «раздавите гадину» кажутся кощунственными. Он говорил: «Никто не слышит».
Он никому не нужен в качестве революционера как в троллейбусе едет последнем случайном и был сладок нам, гробящим себя в государственных шарагах выполнять план. Мы нужны рабами. И в качестве педофилии на народ устроили охоту как на волков. О, господи, как авторитарны наши свобода, демократия. Президент что-то не то сказал, а Ткачев: дамбу в крае прорвало. Снять. И о педофилии рассуждают в объеме государства.
И я чувствую, что дети смотрят на взрослых мужчин как на потенциальных педофилов. А попробуй тронь – на всю страну раздается: «Ага, ага!»
Какая у меня ностальгия по прошлому, что тетя Ксения для меня труженица, ударница труда, и я за нее был полон уважения. А дядя Петя токарь, и я был в восхищении от него, что мог выточить любую деталь.
А педофилия что? Вот такой, как в фильме, защучит девчонку, а она даст и будет благодарна за то, что он даст поесть. Как у Достоевского в романе «Братья Карамазовы» Грушенька дала барину и была благодарна за то, что дал денег. У нас теперь тоже бары.
Я вообще-то не хочу вникать в обстоятельства, когда у людей взаимная симпатия друг к другу. Когда люди перед собой остаются людьми, когда люди руководствуются чувствами. А не как во власти чиновников, у которых деньги решают судьбы людей и шлюхи в бассейне как товар, который можно купить. И девочек, и мальчиков. Только сколько это будет стоить.
А разве не для этого вместо честных отношений при советской власти введен либерализм, при котором вот передают по телеканалу разность в зарплате в учреждении госкорпорации в 65 раз. Все это на уме для этих граждан и для счетов в банках за бугром, вили и высококлассных проституток. Которые у них на уме как венец творчества. И нет у нас в стране святой силы проклясть их.
Вот Сталин Набокова не запрещал как образец творчества классической литературы, как интеллект развивающий личность не посягающий на права других граждан, а наоборот, жертвующая собой во имя блага почитаемого объекта, если не жизнью, то тем, чтобы своим творчеством, раскрытием своего таланта в искусстве ли, в труде ли завоевать симпатию почитаемого субъекта.
Вот при Сталине с педофилией, детской преступностью боролись самым беспощадным образом. Я помню, работал на Севере, а в Москве поймали армянина, ходящего по квартирам, представляющимся работником Мосгаза и убивающим детей.
Отец мне написал тогда: «Это чудовище, держащее в панике Москву, наконец-то поймали. Будут судить. И как такая мразь может жить среди людей!»
И тогда с педофилией боролись, потому что эти слова как мнение народа было безоговорочным в той степени, что этого выродка тут же расстреляли. А что теперь? Поймали педофила, совершившего преступление, а милиция отпустила. Граждане на месте чуть не совершили над ним самосуд. Анна передаче «Пусть говорят» один из выступающих заявляет: «Педофилов надо лечить».
Потом оказывается, что Дума не примет нужного закона для борьбы с педофилией, и что там тоже засели педофилы, и тогда впечатление, что теперь либералы внедряют педофилию в общество. Уж девочки-то точно смотрят на мужчин: педофил или нет? Мамы учат этому дочек, чтобы не доверяли дяденькам, а если будут предлагать с ними куда-то пойти, то чтобы сразу убегали.
Какой тут Набоков, когда передают то, что обнаружен канал в Интернете для избранных детского секса как совращать детей, а представители его работают в детских учреждениях.
И тут же предложения запретить, не показывать, а самое страшное то, что мы сейчас вторичны, потому что у нас нет чести, нравственной силы, как при Сталине, Ленине создать образ героя нравственной силы чести, верности, как жить, как любить Родину. А начало всех начал в дискредитации личностей Сталина, Ленина, чтобы топтать через негатив, извращение этих образов тот величайший нравственный потенциал, который создал нам таких представителей нации, как Николай Островский, Зоя Космодемьянская и тысячи, миллионы других, сделавших государство великим.
Дело не в Набокове, потому что он не представляет угрозы обществу, как личность. А дело в том, что в нашей стране теперь создан в необузданных количествах криминальный капитал, а эти грязные деньги идут на извращение духовного потенциала общества: педофилии ли, проституток, порнографии, но, но только для властителей с деньгами.
И это началось при коммунистах, когда вождя в лице Сталина, Ленина предали, нам все еще преподнося идеалами образы комсомольцев, а сами мылись с девочками в баньках.
Потом они как самые честные, пользуясь возможностями власти, поделили национальные богатства страны, а нам выдав за это ваучер, все еще видят в нас рабов, кто верит им, кто думает, что все еще живет по сталинской конституции с правами трудиться с достойной жизнью гражданина своей страны, а не новой кричать: «Ограбили!» и с тем чтобы не верить никому.
Они уже не стесняются в кадрах своих бассейнов со шлюхами и детская педофилия у них по Достоевскому как в романе «Братья Карамазовы»: барин использовал Грушеньку, а потом дал ей денег, и она довольна.
А я ни за Набокова, не против, а против того, чтобы лезли в классическую литературу как образ мыслей, пока он их не задевает. Вот, может, завтра я решу, что беда России ее дураки, чиновничья сволочь, разворовавшая Россию, создавшая криминальный капитал, от которого беды в России и надо отнять у них несправедливо нажитые деньги. Но это может быть завтра. А пока пусть не трогают Набокова. Они педофилы, а не он.