Спичка

Из всех разбросанных в округе зимовий, наше сохранилось ещё в более-менее приличном состоянии. В нём можно жить, можно переночевать. Всегда будет создана атмосфера домашнего уюта, но с атрибутами лесной жизни. А что ещё надо путнику в лесу? Вода рядом в речке. Два ведра принесённой воды хватает на полноценные сутки, и это еще, если ты не один. На одного хватит и ведра. Стоящая в углу, около входной двери старенькая печка создаст именно ту атмосферу, которую потом невозможно забыть. Именно она превратится из массы металла в горячее сердце зимовья, отдавая уставшему охотнику всю свою теплоту. Зимовьё не большое, но вполне сносное для проживания втроём. Уже меняли сгнившие, нижние венцы брёвен, выносили лишний грунт, чтобы можно было спокойно стоять во весь рост. В хозяйственной пристройке зимовья всегда есть неприкосновенный запас сухих наколотых дров. Возле окна приколочен столик для приёма пищи, по обе стороны от столика сделаны нары. Самые удобные и тёплые- это отцовское ложе. Само зимовьё расположено примерно на середине большого склона. Если идти снизу по тропе, то при подходе к нему тропа ненавязчиво, но верно будет уходить вправо, подымаясь всё выше и выше. И только здесь, попадая на своеобразное плато, будет стоять зимовьё. Строилось оно для пресловутой подсочки. Здесь жил мастер - начальник этой артели. Жил вместе с женой и маленькой дочкой. Летом, уходя по своим рабочим делам, родители оставляли маленького ребёнка на улице, в специально сделанном загоне. Сам загон представлял из себя сколоченный квадрат, размером полтора на полтора метра, между четырёх сосен. Вся эта конструкция была обтянута марлей, для защиты девочки от комаров, гнуса и паутов. На смену спиленных сосен, из которых сделано зимовьё, дружной семейкой его обступили со всех сторон молодые саженцы сосны, из года в год, пряча и скрывая за своими раскидистыми ветками уложенную в деревянную конструкцию родню. Самые незабываемые впечатления сохранились от воспоминаний тёплых осенних вечеров, когда уходящее солнце, пытаясь отдать своё тепло и свет, неумолимо уходит за видимую линию горизонта. Сидя на импровизированной скамейке, можно предаться своеобразной медитации. Только здесь, вдали от городского шума, суматохи и проблем, можно по настоящему отдохнуть душой, вдыхая чистый воздух, слушая лесную какофонию звуков. В такие минуты отец курил свой любимый «Беломорканал», наверно тоже предаваясь своим думам. Это сейчас он уже наверно лет десять не курит. Бросил сам, когда от курева стал падать в обморок, живя за городом, на даче. Вставая рано утром, мог дойти только до кирпичной печки, и здесь упасть. Сколько находился в таком состоянии, он не помнил. Могли пройти минуты, а в иной раз и часы беспаменства. Приезжая к нему на побывку с каждым разом всё удивлялся увеличивающимся повреждениям на лице. Падая, разбивал себе брови, нос. Вспоминая фильм «Особенности национальной охоты», всплывает одна фраза: захочешь жить, не так раскорячишься. В итоге с куревом было покончено раз и навсегда.
Каждый охотничий сезон запоминается по-своему. Один богат на пушнину, другой на рыбу, третий на отсутствие и того, и другого. А мне запомнился особый, не связанный с охотой. Речь пойдёт о печке. Да, да, самой обычной, железной печке. Или по-простому чугунке, как её называют у нас. Предпоследняя печка верой и правдой отслужила очень долго. Но и век металла не вечен. Верх печки стал прогорать, бока её стали проваливаться, образуя замысловатые сморщенности и горбатости. Медленно, но верно, печка превращалась в сгорбленную старушку, которой всё трудней и непосильней стало нести свою ношу. В один из приездов, старую печь выволокли на улицу, а её место заняла новая. По габаритам ещё больше, с новой дверцей и ровными боками и верхом. Самый запоминающийся момент по приезду, когда уже принесены с машины основные вещи- это момент розжига печки. Вот в неё сложены дрова, вот поднесена горящая лучина. Само зимовьё пока ещё отдаёт сыростью и неустроенностью. Шутка ли простоять почти год без тепла. Да и сама печка пронизана ржавчиной. Вот внутри начинает зарождаться огонь. Поначалу печь, как опытный дегустатор, словно пробуя положенные в неё дрова, как бы с подозрением начинает пережёвывать свою пищу. Вначале медленно, пуская дым, а потом, словно распробовав содержимое, начинает всё яростней и активней пожирать дрова. Спустя минут десять, она прогреется сама, а потом начнёт отдавать тепло вкруговую. А там где тепло, там и жизнь. Печь топим в основном по приходу с охоты, когда необходимо просто согреться, обсушить мокрую одежду, ну и наконец, просто приготовить чего-нибудь покушать. Часов с шести вечера и до одиннадцати вечера печь топится по мере необходимости. Самый пик работоспособности, это когда необходим жар при приготовлении пищи для себя, для собак. К полуночи зимовьё просто насыщено теплом. Иной раз даже через чур, что даже приходиться открывать дверь в зимовье. А потом бывает, что и до самого утра не топим её, хватает запасённого тепла с вечера. Но было, что приходилось топить и по три раза за ночь, когда наступали морозы. Вот одна из таких ночей мне и запомнилась. Ещё днём отец с моим младшим братом ушли в верхнее зимовьё. Это зимовьё случайно нашёл в тайге отец, когда шёл в наше. С тех пор оно стало использоваться как бы переходным, что было как нельзя кстати. Можно было заниматься челночной охотой, просто курсируя между ними и находясь в них для отдыха и ночлега. В тот период уже наступила настоящая зима. Выпавший снег прочно и надёжно окутал землю до весны. С вечера приготовил себе кой чего поесть. Любимое блюдо - это жареный налим с гречневой кашей. Налим обязательно должен быть свежепойманным, иначе нет того шарма прикосновения к таёжной жизни и вкусу этой рыбы. Многие даже не чистят налима, просто освобождая от внутренностей содержимое его желудка. А зря. Вытащенный из рюкзака налим с остервенением борется за своё право на жизнь, выкручиваясь самым невообразимым способом. Скользкий и холодный, он не даёт возможности пощекотать его бока. И тогда самый верный способ укротить его, это жёстко и жестоко для читающих, но надо с размаху пригвоздить ножом его голову. И только после этого можно приступать к чистке. Хотя чешуи у налима нет, всё же чистя его как обычную рыбу, каждый раз можно убирать с лезвия ножа сопливо-грязное содержимое. После этого приступаем к освобождению внутренностей. Самое вкусное и питательное- это печень налима. Варёная или жареная она обладает ни с чем несравнимым вкусом, заменяя в разы пресловутый батончик сникерса по питательности. Толи в шутку, или так оно и есть, но отец или дядька начинают хлестать налима хворостиной, поясняя свои действия тем, что от злости у последнего увеличивается печень. Когда содержимое убрано, приступаем к дальнейшей обработке, которая заключается в освобождении мяса рыбы от позвоночника. Можно конечно и с этой костью пожарить налима, но тогда придёт горечь неудовлетворения от приёма пищи. А когда позвоночник убран, перед нами просто кусок мяса, просто филе, который режим на ровные дольки. К этому времени уже подоспела гречневая каша. Что характерно, приготовленная на живом огне, она сильно отличается от приготовленной на городской электрической плите. Хотя рецепт приготовления один и тот же: 1 часть гречки и 3 части воды. И никак иначе. Разогретая с маслом сковорода так и ждёт, что бы приняться за обработку обваленных в муке кусочков налима. Хотя, за место обычной муки можно использовать и просеянный комбикорм, который берём для собак. На муке с комбикорма налим ещё вкусней. Когда всё приготовлено и выставлено на стол, можно пойти и принести с улицы бутылочку пива. И именно только одну. С собой в тайгу беру именно то количество, на сколько дней планируем сезон. Давно уже пью пиво местного производства, как бы воплощая в жизнь лозунг о поддержки местного производителя. Вот с трапезой покончено, к этому времени и собаки покормлены, можно по настоящему отдохнуть и послушать радио. Правда в последнее время до чёртиков надоедает навязчивая реклама, когда в основном с утра до вечера впаривают всевозможные лекарства и таблетки. Но всё же находится место и для музыки, когда идут поздравления. Приёмник лучше иметь старого образца. Современные, в основном китайского исполнения, в тайге точно так же будут ловить волны своей исторической родины. Отец со своим братом любили в такие вечера, в зимовье, пить черёмуховый чай, слушая вражеский «Голос Китая». Хотя честно сказать, в то время это была единственная возможность узнать истинной положение дел в стране и за рубежом. Являясь ярым атеистом, отцу, тем не менее, так же нравились церковные передачи. Незаметно наступила полночь, пора готовиться ко сну. Тушу керосинку, после чего по зимовью разносится характерный запах керосина. На стол положен фонарь, который может пригодиться ночью. На улице очень холодно, видны колючие звёзды, значит мороз только набирает свою силу. Всё. Спать…..
Неожиданно резко просыпаюсь, открываю глаза - хоть выколи, ни чего не видно. Просыпаюсь, от какого-то непонятного, с какой-то бурной по содержимому фантазией сна. Как я потом заметил, такие сны снятся, когда спишь в слишком тёплом или, наоборот, в слишком холодном помещении. Что в принципе сейчас и получилось. Чувствую, что по зимовью уже начинает гулять холодок, печка уже погасла, на часах два часа ночи. Лень матушка подсказывает ещё больше завернуться в одеяло, что я непременно и делаю. Стараюсь надышать как можно больше, что бы согреться. Незаметно засыпаю. В очередной раз проснулся часа через три. И наверно хорошо, что проснулся. Мне не холодно, а холодно до беспредела. В зимовье стоит несусветный мороз, и меня начинает трясти не по детски. Протянув руку за фонарём, освещаю зимовьё. Направив его на окно, замечаю внушительный кусок льда, который замёрз на стекле. Меня трясёт уже безостановочно, я не могу уже контролировать своё тело. Очень и очень холодно. По-быстрому подошёл к буржуйке, открыл дверцу. Поскольку засова на трубе нет, в чреве печки вижу лунный свет. Это через трубу и выдуло всё тепло. Положил приготовленные ещё с вечера дрова, кое-как взял лучину и положил внутрь, к дровам. А здесь началось самое интересное, хотя в тот момент это было уже наверно не так весело. Взяв в руки коробок спичек, я трясущими пальцами открыл его, пытаюсь взять спичку. Что, однако, получается не совсем ловко. Пальцы не слушаются меня, полностью нарушена моторика. Поначалу как то не обратил на это внимание, но когда уже наверно пятая спичка, еле удерживаемая пальцами, как то вяло чиркает по спасительному боку коробка, срывается с руки и падает на пол, стало неприятно. У меня уже реально, не образно, не попадает зуб на зуб. Я уже в полной мере ощутил это на себе. Это не шутки. Вот, наконец, то сконцентрировавшись, смешно сказать при зажигании обычной спички об обычный коробок, у меня это получилось. Трясущейся рукой я поднёс огонь к лучине. Как бы посмеиваясь надо мной, она тоже не сразу приняла эстафету огня. Но всё же приняла. Вот огонь как бы лениво начинает облизывать бока дров, как искушённый любовник, он начинает ласкать язычком поленья. Не сразу, но становится всё теплей, я закрыл дверцу и остаюсь сидеть около печки. Пройдёт наверно минут пятнадцать, прежде чем вначале прогреются бока печки, верх, и только потом начнёт раздаваться живительное тепло. Ещё немного посидев около печки, выключу фонарик, и снова укутавшись в одеяло, как то резко провалюсь в сон. Но при этом буду чувствовать приятное прикосновение тепла. Вот такой случай был у меня только раз, когда из-за собственной лени чуть не замёрз. И после этого приходит понимание, как одновременно мало надо для жизни. Сколько уже раз вспоминал тот случай, и одновременно с ним постоянно вспоминается рассказ, прочитанный в журнале «Охота и охотничье хозяйство» годов восьмидесятых. Сюжет вкратце таков. Там охотник заблудился где-то в тайге, при этом замочился, провалившись при переходе через речку. Очень здорово и реалистично описываются его мысли, его движения, его попытка найти выход из сложившейся ситуации. Спички у него замочены, очень холодно, дело было зимой. Спичку он потом найдёт где то в недрах кармана, будет долго обдумывать, как её зажечь, поскольку шанс будет только один. Только одна возможность сохранить себе жизнь. Вот, наконец, насобирав сухого мха, сухих веточек, сев при этом на корточки перед ожидаемым теплом, и поднеся зажжённую спичку, он поджигает. Медленно, нехотя, огонь начинает пожирать приготовленное. Всё, жить можно, сейчас будут подложены поленья побольше, будет настоящее тепло. Можно будет полностью высушить мокрую, уже поддетое морозцем, одежду. И как бы желая эмоционально поставить жирную точку в этом деле, человек вскидывает руки вверх, и… Одно лишнее и неуместное движение всё перечеркнуло. Находясь под кроной небольшой ели, он случайно задевает крупную ветку с лежавшей на ней снегом. Падающий снег попадает прямо в центр зарождающего костра, гасит его. Так и был он найден, уже околевший, в неудобной позе, на коленках, как бы что то прикрывая. Под ним были остатки его столь ожидаемого, но так и неудавшегося тепла