Капитанская шея. Глава 2

 
Глава 2.
В ней наши герои попадают с КОРАБЛЯ НА БАЛ и обратно, а так же затрагиваются некоторые аспекты ЭТИКИ и ЭСТЕТИКИ ИГЛ-ЮГСКИХ НАЦИОНАЛ-СЕКСУАЛЬНЫХ отношений.
 
 Двигатель "застучал" как фашистская Германия в сорок первом — внезапно и без объявления. Не старый еще, но наработавший не одну тысячу часов с постоянными перегрузками "ЗД6", уже четвертый месяц "молотил" на минимальном давлении и "кушал" масло без всякой меры, но у капитана Макарова до последнего момента сохранялась надежда, что еще один сезон он выдюжит.

Увы — человек полагает, а Бог располагает.
К счастью, этот хеви-металлический предвестник аварии случился недалеко от населенного пункта, мимо которого уже не раз протаскивал свои баржи буксировщик капитана Макарова. Случись эта поломка днем позже, считай, неделя, а то и две простоя среди тайги без хлеба и зрелищ, чего не любили даже древние.

Когда б еще столь редкое в этих краях судно, проходящее мимо, передало информацию об этом ЧП в экспедицию, и оттуда выслали подмогу?
Большим везением оказалось и то, что двигатель не заклинил и не показал "руку дружбы", как на флоте называют обрыв шатуна, при котором он пробивает картер и высовывается наружу, за тот битый час, пока тянули до поселка и швартовались у берега.

Привязались наскоро к угловому столбику дырявой огородной изгороди, за которой среди сорняков проглядывали чахлые картофельные кустики. Из избы, что покосившись стояла в дальнем краю огорода, вышла седая, как заиндевелая луна, старуха и стала кричать:

— Чего нада? Зачем пришли?

Коля Шутов, задетый столь недипломатичным приемом и нервно-напряженный в предвкушении грядущих аварийных работ, так же не вежливо с вызовом, прокричал в ответ:

- Нефть в твоем огороде добывать будем, бабка! Вон буровую привезли, видишь? Поставим и бурить начнем!

Но бабка, как оказалось, не видела, потому что была слепа и воспринимала мир, в основном, через звуки и запахи. Она обидчиво нахохлилась, словно курица от мороза, и, что-то бормоча себе под нос, скорее всего, проклятья, посеменила в избушку. Дверь избушки, "повернутая к речке передом, к лесу задом", осторожно приоткрылась и из нее трижды выгля-нула, как ошибочно показалось капитанам, одна и та же темно-русая женская головка с чуть раскосыми, испуганными глазами, круглолицая и курносая.

Затем из ветхого строения высыпала стайка разновозрастных и "разномастных" ребятишек, мал-мала меньше, и с любопытством вытаращилась на причалившее судно. Так произошло первое знакомство наших героев с местными аборигенами, или коренными обитателями Игл-Югских болот и урочищ, законными наследниками обширных родовых угодий.

Команда, разобрав дизель, убедилась в наихудших пред¬положениях. Самое неутешительное было то, что своими силами отремонтировать его невозможно.

Тщательно отмыв от мазута руки с помощью масла, солярки и стирального порошка, капитаны оделись попредставительней и направились в поселок, состоявший из трех десятков домиков на единственной улице, протянувшейся вдоль берега. На окраине возвышались штабеля леса, возле старых дощатых сараев трещал трелевочник и оттуда же раздавался приглушенный ритмичный вой пилорамы.

Командиры неторопливо зашагали к центру селения, где нашли самый большой и приличный на вид дом, обшитый обрезными, крашенными когда-то в зеленый цвет, досками. В нем распола-гались, судя по вывескам, почта и контора Игл-Югского лесопромышленного предприятия. На завалинке возле крыльца сидели два небритых мужика в сапогах, телогрейках, а на головах — в пропитанных дегтем против комаров сетках и курили.

Один, похожий лицом на кавказца, на приветствие молча кивнул. Другой, белобрысый стал охотно отвечать на вопросы.

— Позвонить никуда нельзя — телефонной связи нет. Вертолет раз в две недели бывает. Раньше "Заря" ходила, да вот уж третий год, как отменили. Есть рация в кабинете у начальника, но его нужно подождать или поискать. Магазин один, через два дома, но за хлебом придется идти в конец поселка на пекарню, не раньше двенадцати и не позже часу.

Молока купить можно всего в двух домах, коров больше никто не держит. Клуб был, да давно закрыли, когда завклубша уехала. Вообще народу небольше третьей части осталось. Человек сто, зато двадцати одной национальности — специально для интересу подсчитывал. Армяне есть и азербайджанцы, молдаване и гагаузы, абхазы и грузины, чеченцы, татары и крымские и волжские, само собой — украинцы да белорусы. Все мирно живем. Две хантыйские семьи. Вот добиваемся для поселка национального статуса, тогда из окружного бюджета деньги пойдут.
Коля Шутов не преминул воспользоваться открытой словоохотливостью мужи-ка:

— Земляк, а невесты у вас есть?

— Невест нету, все бабы замужние, но хантыйки, правда, есть. Как раз в том дому, возле которого вы причалили. Мужиков у них нет — водку шибко любят, так что действовать можно смело.

Через час упорных поисков по всему поселку Алексей Иванович с Николаем наткнулись на начальника возле той же конторы-почты. Изложили ему свою нужду и, встретив доброжела-тельное понимание, вскоре сидели в его скромном кабинетике перед трескучей и шипящей, словно обиженная гремучая змея, допотопной радиостанцией и пытались связаться с экспедицией. Сколько времени ушло на поиски начальника, столько же на передачу по назначению коротенькой радиограммы:

"Теплоход "Керн" сломался, стоит в Игл-Юге, просит помощи".

Сообщение передали по цепочке через одну из подбаз в Марьяк, а оттуда уже в экспедицию. Полной увереннос¬ти, что она непременно дойдет до адресата у командиров не возникло, но другого ничего сделать было невозможно, и они с чувством выполненного долга, через мага-зин, вернулись на судно.

— Иваныч, если ты не возражаешь, пойду к бабке. По-моему, там с краю у них банька стоит — попробую договориться истопить. Да отношения исправить надо, а то нахамили утром друг другу. Картошку-то, поди, копать уже начали недоросшую. Пойду, успокою сердешную, — предложил свой план дальнейших действий Коля Шутов, минут через десять после бесцельного лежания на койке в командирской каюте. Алексей Иванович, начавший посапывать, прикрывшись своим извечным толстым журналом, встрепенулся, когда речь зашла о баньке и всецело одобрил предложение.

При острой необходимости Коля умел наладить контакт хоть с уголовниками, хоть с прокурорами, сумел бы, наверняка, с людоедами из диких джунглей и с инопланетянами. Язык имел бойкий — в "карман за словом не лазил, ум практичный и изворотливый, умел пользоваться людскими слабостями и, при нужде, быстро вспоминал, что вежливость ценится зело недешево, а обходится по себестоимости очень и очень недорого. Поэтому очередная дипломатическая победа была одержана быстро.

Загвоздка вышла только в том, что баня оказалась настолько запущенной и обветшалой, что сквозь бесчисленные щели между бревнами хорошо проглядывался окрестный пейзаж, а в некоторые можно было просунуть и пальцы. Зато в предбаннике стоял полный мешок мха, заготовленный неизвестно когда и кем, но, без сомнения, предназначенный для ремонта вышеописанного заведения.

Вообще все хозяйство матери-героини Василисы Федоровны Тайпиной поразило привычных к российской деревенской нищете капитанов. Половина оконных стекол в избушке-развалюхе отсутствовала и была заменена где фанерой, где заткнута подушкой или даже грязной дырявой половичкой. Доски на завалинке сгнили, местами проломились, и глина в смеси с опилками просыпалась на дорожку и выполняла функцию вульгарного мусора. Огород радовал глаз удивительным для севера обилием разнотравья, но, признаться, съедобными для человека из трав были, наверно, только застрелковавшийся лук-батун и до дистрофичности тощая кар-тошка.

Массивная печь, небеленная, пожалуй, с времен "застоя", делила домик на кухню и комнату. Продолжением печки, и одновременно стенкой, служила большая поленница дров, сооруженная, очевидно, с целью объединить полезное с приятным. Так сказать — для большего комфорта и автономности, особенно зимой.

Входная дверь из сенок висела на одной петле, откры¬вать ее следовало с чрезвычайной осторожностью, дабыне сломать этот последний и один из самых сложных в жилище Тайпиных, бытовых механизмов.

Детей у Василисы Федоровны было одиннадцать человек. По хантыйским меркам, возраста она была древнего, ей перевалило за шестьдесят, и где-то в недрах единственного скрипучего шкафа у нее хранились и удостоверение и медалька матери-героини. Дети, в большинстве своем, разъехались, "понюхали" городской цивилизованной жизни по общагам и частью уже вернулись на родовые угодья.

Пока жив был старый Тайпин, род неукоснительно обитал летом на собственном летнике, а к зиме, естественно, откочевывал на зимник, но несколько лет назад вековой уклад его жизни рухнул. Дело в том, что на процветающих Тайпиных напали злые завистливые соседи-соплеменники, жестоко избили, не щадя ни стариков, ни детей, до нитки ограбили, после чего старый глава рода так и не оклемался и вскоре помер.

Его надежда и наследник, первенец, старший сын остался на всю жизнь калекой — ему из дробовика прострелили руку. Василиса Федоровна от горя или побоев стала слепнуть и теперь влачила свои беспросветные дни безвыездно в Игл-Юге. Ей леспромхоз выделил одну из опустевших избушек, где она и жила с тремя своими незамужними дочерьми, у которых на всех вместе было уже шестеро ребятишек, от трех до девяти лет. Дети, как и все население поселка, являли собой, особенно по внешнему виду, уникальное интернациональное содружество, утеряв вследствие социальной мутации типичные черты югорских аборигенов.

Две белые, две черные, одна рыжая и одна неопределенно-русая головки, когда собирались кучкой, навевали воспоминания об идиллической картинке из старого школьного учебника "в семье братских республик", не дотягивая пока до индиктового числа "15", но сохраняя хороший потенциал для роста, так как дочери Василисы пребывали в прекрасном детородном возрасте.

Старшая, девятилетняя внучка Василисы Федоровны, белокурая и голубоглазая, с гордостью заявляла:

— Я только наполовину хантыйка, наполовину я хохлушка!
 
Ее мать побывала замужем за украинцем. Остальные детишки пока не были знакомы с гипертрофированным чувством национального достоинства. Главным добытчиком и основным кормильцем рода остался, как испокон велось, старший, холостой, не смотря на тридцатипятилетний возраст, сын Василисы Федоровны. Был он инвалидом, с тех страшных событий, тем не менее успешно рыбачил и охотился, ловко управляя и обласком, и казанкой. Хорошо бегал на лыжах, проверяя зимой ловушки и капканы и успешно пропивая вместе с матерью и сестрами все меховые и продуктовые излишки.

Он жил один, наискосок от женской половины своего рода, в типовой кособокой избушке, с типичным хантыйским интерьером зияющей бедности, но несчастным, похоже, не был. По крайней мере, такого впечатления на друзей-капитанов не произвел. С ним Алексей Иванович и Николай познакомились уже на следующий день, потому что Миша Тайпин уехал на дальний урий проверять сети. А первый день и вечер вынужденного отдыха командиры посвятили бане и чистым после нее отношениям с веселыми дочерьми югорского народа.

Команда, подобранная Алексеем Ивановичем для северной эпопеи, была дружной, хорошо сработалась и дела делать умела споро, а тем более радостные, предбанные хлопоты приняла с энтузиазмом. Быстренько оказались законопачены щели, наколоты дрова, заготовлены пихтовые и березовые лапки, навязаны из них веники, и дым из трубы возвестил округе — у Тайпиных нынче банный день, что само по себе являлось событием неординарным.
После баньки, умиротворенные и очищенные от всякой скверны, Алексей Иванович и Коля, прихватив из морозилки вмиг запотевшую поллитровку, двинулись благодарить хозяек за гостеприимство.

Уже через полчаса стало ясно, что одной бутылкой тут не отделаться. Коля сходил в магазин еще за двумя, на протяжении употребления которых за столом возникла атмосфера непринуж-денности. Зазвучали шутливые, хитрые вопросики, женский кокетливый смех, и в результате участниками пиршества был вскоре почерпнут весь минимум сведений друг о друге, необходимый, как любому "Казанове" и плейбою, так и гейше или гетере. Пошел процесс заметного сближения, таких разных, казалось бы, людей.

Василиса Федоровна очень подобрела и, можно сказать, дала официальное добро или свое материнское благословение на тесную неформальную дружбу в наметившихся парах. После каждой рюмки, наверно, вспоминая молодость, то ли признавалась, то ли наставляла дочерей и, крякнув, приговаривала:

—  Кхе, кхе, русский мужик, ох, с-скусный мужик! Кхе, кхе, русский мужик, ох ссладкий му-жик!

Так что у Алексея Ивановича, грешным делом, даже закралась мысль — уж не пробовала ли она этого мужика в вареном или сыром виде?

За исключением детей, которых за стол не пустили, пили все поровну, стремясь, видимо, соблюсти первобытно-коммунистический принцип — "каждому по потребности", поэтому первой компанию покинула Василиса Федоровна. Она попыталась было затянуть: "Ромашка спряталась...", потом — "Что стоишь, качаешь?..", но без поддержки быстро выдохлась и заклевала носом, сидя над сковородкой с жареными моховиками. Ее пришлось проводить до постели.

Потом Коля принес с теплохода магнитофон, и начались танцы. Тут обнаружилась острая нехватка кавалеров, и две сестренки двадцати пяти и двадцати семи лет от роду в без-жалостной конкурентной борьбе решили поцарапать друг дружке лица. Коля начал их разнимать и сам сделал неверный шаг — неловкое движение. Чтоб не упасть, он облокотился на поленницу, которая с грохотом рухнула, едва не задавив почивавшую Василису Федоровну.

Дрова заполнили всю танцплощадку, поэтому продолжение банкета было перенесено под открытое небо на берег, где "детский интернационал" жег пионерский кос¬тер и жарил на прутиках щурогаек, решив позаботиться о себе сам.

— Когда, наконец, капитану Макарову удалось уединиться с одной из очаровательных аборигенок в еще теплой баньке, он спросил ее: Чего ты в жизни больше всего хочешь?
И она, не думая долго, просто ответила:

— Водки хочу!

Тогда Алексею Ивановичу пришлось по-новому, совершенно в ином ракурсе, осмыслить крылатую фразу о связи количества алкоголя с женской красотой. Он согласился угодить прекрасной даме, и они пошли домой к продавщице магазина за добавкой, которую потом пили из горлышка на двоих. Затем он смутно помнил, как его возлюбленная блевала возле забора, а он стоял поодаль, смотрел в небо и старался две луны согнать в одну.

Утром капитан проснулся на своей койке в каюте в полном обмундировании, включая сапоги. Немного придя в себя, он вспомнил почему-то параграф флотского устава, где говорилось о том, что "вахтенный начальник на стояночной вахте имеет право отдыхать в каюте лежа, не снимая верхней одежды..."

Имею право, черт побери! — подумал капитан, подавляя чувство стыда и досады.
Напротив сладко похрапывал Коля, с блаженной физиономией сытого кота. Тихо плескалась вода в борт, сквозь занавеску иллюминатора ласково светило солнышко.

— Хорошо, что хоть на прелестную "папуаску" не "слазил". Неизвестно, что там "на винт мотануть" можно, — успокоил себя капитан, по примеру небезызвестной лисы,так и не вкусившей винограда.

Ближе к обеду на палубе раздались чьи-то робкие шаги и стук в дверь рубки:

— Эй, есть живая кто-нибудь?

Наверху перед командирами предстал невысокий, широколицый мужичок с реденькой бородкой и ножом за поясом. Правую руку он прятал в карман брезентовой штормовки, а в левой держал ведерко, из которого торчали щучьи хвосты.

— Рипа нада, а, капитана, рипа нада?

Получив отказ, он огорченно сморщился и принялся выщипывать и без того редкую растительность на своем лице, помялся немного и честно признался:

— Дефки водки просют. Вот велели итти. Валяются, хворают. Не варют, детей не кормют, сарасы такие! Капитаны почесали в затылках и, сознавая свою причастность и некоторую вину за голодное существование юных Тайпиных, решили выделить безвозмездную гуманитарную помощь в сумме, достаточной для приобретения одной бутылки. Обрадованный Миша, так звали просителя, оставив ведерко, заторопился в сельмаг.

— Рыбу-то забери, — вслед ему крикнул Алексей Иванович. — Мы сами наловим.
Но "добытчик" Тайпин уже был полностью захвачен другой целью.

— П-потом, потом, — махнул он скрюченной после дробового заряда рукой.
Прошел час или нет — командиры время не засекали, но на палубе снова появился Миша и опять, поначалу робко, стал предлагать, кроме рыбы, еще кедровых орехов, объясняя свою нужду следующим образом:

— Капитана, мала водки. Дефки не поправились, ругаются — матерятся, варить никто не хочет. Ни мать, ни меня не слушают. Нада, однака, еще брать.
Алексей Иванович и Николай переглянулись, они оба одинаково оценили ситуацию:

— Слушай, Михаил, мы тебе лучше хороший совет дадим. Ты что, не мужик, в конце концов, стукни кулаком постолу. Не поможет — прут возьми или вон крапивы в огороде сорви. Тебя что, учить что ль надо, как баб на место ставить? А денег у нас нет, все вышли.
Миша потоптался, подергал из бороды волосенки, по¬моргал, повздыхал и нерешительно дви-нулся прочь.

Прошло еще немного времени, и сцена на палубе, начавшая уже забавлять экипаж,повторилась, с той лишь разницей, что Миша принес семь хрустящих, вывернутых наизнанку ондатровых шку-рок.

— Капитана, вот бери, шапка шить можна. Четыре бутылка и все.

— Михаил, тебе ж сказали, что нет денег лишних. И женщин спаивать нехорошо, пусть детишками займутся, хозяйством.

— Капитана, две бутылка и все!

—  Миша, ты что, русского языка не понимаешь?

— Ну, одна бутылка. Дефкам не дам, сам, однако, мал-мал выпить хачу.

Коля Шутов посмотрел на искрящийся медью и золотом мех, вспомнил про свою старенькую нутриевую формовку и, спустившись в каюту, вынес добытчику пятидесятитысячную бумажку, что, по общему мнению капитанов, должно было соответствовать рыночной цене невыделанных шкурок.

Миша несказанно обрадовался и, широко улыбаясь, тут же проявил две черточки национального характера: бескорыстие и гостеприимство.

— Капитана, айда в гости. Вместе водка пить будем!

Алексей Иванович, знакомый и лично, и, особенно, на печальных примерах нескольких близких с пагубным коварством зеленого змия при неумеренном с ним общении, завел для себя жизненное правило — ни в коем случае не похмеляться. Как бы ни было тошно "с бодуна", великое открытие Гиппократа лечить подобное подобным — тут не годится. Дав лишь краткую отсрочку абстинентным пыткам, новый "клин" может совсем "расколоть чурбан". Кому-кому, а капитану при исполнении с головой нужно быть в дружбе. Поэтому на приглашение он ответил вежливым отказом:
 
— Спасибо, Миша, но мы вчера свое выпили.

Совсем иначе на подвернувшуюся халяву отреагировал Коля:

— Иваныч, а что делать-то? Давай чуток расслабимся, отдохнем еще денек. Сколь мантулить-то можно, как проклятые? И человека хорошего зачем обижать? Пойдем, поглядим, чем хоть тут люди дышат? Опять же, может, что полезное для себя узнаем. Осень на носу, заготовки, а у нас еще домой на гостинчик ни ягодки, ни шишки. Пойдем, не на пароходе ж валяться, бревнами сонными.
   
  Как уже сообщалось читателю — уговаривать Коля умел не хуже профессионального страхового агента, и Алексей Иванович после недолгого сопротивления сдался:

— Хорошо, пойдем, сходим, но я пить не буду.

— Как хочешь, Иваныч, хозяин — барин, за шиворот лить не станем, нам больше достанется.

Вот так завязалось это теплое, а в будущем и полезное для обеих сторон знакомство, благодаря которому экипаж узнал все лучшие ягодники, кедровые урочища, богатые орехами, самые рыбные урьи и озера на многие километры вверх и вниз по реке, а Миша получил "стратегический" запас бензина и масла для своего "Ветерка" — старенького лодочного мото-ра.

Прихватив в качестве дара вежливости пару банок тушенки, командиры вместе с Мишей направились в его скромное, пропахшее горклым жиром сохнущей пушнины, обиталище с визи-том. Естественно, их передвижение с судна через "сельпо" в Мишину избушку, не осталось незамеченным из домика наискосок. Стоило распечатать бутылку и открыть банку с закуской, входная дверь без стука отворилась, и старшая из сестер сделала непринужденную попытку присоединиться к компании, и, надо признаться, небезуспешную. Она "скромно" уселась за кривоногий, с изрезанной клеенкой, столик и потребовала стопку.

Видимо, Миша был по натуре большой либерал, или весь уклад жизни семейства Тайпиных тяготел к матриархату, но с его стороны никаких возражений не последовало — на столе появился еще один граненый стакан.

Капитан Макаров и его сменный, как истинные джентльмены и, кроме того, гости, отказать даме и вмешиваться во внутренние дела рода дипломатично не стали. К концу дня праздничное застолье в Игл-Юге грозило набрать вчерашнюю широту и удаль, правда, без участия Алексея Ивановича, иногда до глупости твердого в своих правилах. Но буквально перед закатом со стороны реки раздался призывный, протяжный вой судовой сирены. Это из экспедиции пришла нежданная, во всяком случае, так быстро, и не желанная многими участник? ми событий, по-мощь.
 
 Тут уж, как писалось в старинных романах, бал пришлось срочно заканчивать, лакеям 
гасить свечи в канделябрах, а господ офицеров долг призвал, учтиво попрощавшись с дамами и поблагодарив хозяина, безотлагательно явиться на корабль для дальнейшего прохождения службы.
 
                Продолжение - http://www.proza.ru/2012/08/30/1567
 
(иллюстрация А.И. Голубкина)