Глава 1. Утро

Глава 1.
Утро.
Чертовски холодно.
Во все времена года, кроме лета, оно начинается с промозглого холода, пролезающего даже под одеяло и противно хлопающей створки окна. С одной стороны, этот звук действует на нервы, с другой – как бы ни было «свежо», из кровати, в которой всё же теплее, вылезать совсем не хочется. Я уткнулась лицом в подушку, желая хотя бы пару секунд продлить иллюзию тепла, но не прекращавшийся мерзкий звук злил всё сильнее, не давая провалиться в дрёму. Да уж, разбудит лучше любого будильника… Нервно откинув покрывало, я, наконец, закрыла окно и вернулась к кровати, однако желание зарыться в неё уже пропало. Я подоткнула одеяло сестре, спавшей рядом, натянула поверх кофты тёплый свитер, и, кутаясь в него, осмотрела содержимое дребезжащего холодильника с выцветшей надписью «Север» и старенького, уродливо выкрашенного в мятный цвет буфета.
Негусто… В первом нашлось немного картошки, даже килограмма не наберётся, почти целое сливочное масло и четверть сырной головки. Во втором пакет манной крупы и полбатона. А ведь ещё в начале недели казалось, что еды так много! Впрочем, так оно и было, просто кончилась она быстро, а купить новую получиться нескоро. Если на обед сделать картофельное пюре, а на завтрак сварить кашу, то ужинать придётся одними бутербродами. А завтра? Что делать завтра?
Я вытащила из шкафчика кастрюльку и поставив её на газ, налила воды – молока тоже не было. Даже если отказаться от ужина и растянуть картошку на два дня, этого будет недостаточно, потому что до зарплаты надо дожить не два дня, а четыре. Четыре… Для меня это вовсе не проблема, но ведь я не одна, а дети не должны голодать. Высыпав в воду немного крупы, я посолила, добавила сахар и аккуратно помешала ложечкой. Единственный выход – потратить те деньги, которые отложены на Анютину куртку… Я бы так и поступила, если бы не то обстоятельство, что курточку отложили специально ради нас на сегодняшний день. Если мы не заберём – значит, тут же купит кто-то другой, а сестра останется без тёплой одежды. Конечно, найти другую не проблема, но на ту, во-первых, сделали большую скидку – из-за отсутствия какой-то пуговицы куртку сочли бракованной, а во-вторых, она очень уж нравилась Анюте. Стоило только вспомнить, как в магазине она в неё вцепилась, как просила… Нет, надо что-то придумать. Занять? Было бы у кого. Хотя, главная причина в том, что я ненавижу быть у кого-то в долгу. Деньги я верну, а вот оказанную услугу – нет. Не мне быть гордой, но… Ладно, выкручусь как-то.
Когда каша приготовилась, я включила чайник, чтобы вскипятить воду и направилась будить детей. Мы с десятилетней Аней, самой старшей  после меня, спали отдельно – в комнате, сообщавшейся с кухней. На нашей половине находилась большая кровать, напротив неё – телевизор; с другой стороны – обеденный стол и те самые буфет с холодильником. Было забавно называть это «своей комнатой», но, по крайней мере, здесь было тепло, особенно когда мы грели друг друга. Всё детство мы с сестрой ночевали вместе, подолгу болтая о чём-то, но и теперь девочка продолжала ложиться со мной. Впрочем, она знает, что если захочет отдельную кровать, то я скорее лягу на голый пол, чем откажу ей, потому и не жалуется никогда. Сейчас она безмятежно спала, такая маленькая и забавная, с ярким румянцем и тёмными густыми волосами, разметавшимися по подушке. В отличие от меня, Аня спит крепко, как сурок, и никакое окно никогда не помешает ей. На мгновение мне даже расхотелось будить сестру – пусть поспит ещё немного… Но нет, уже много времени.
- Пора вставать, слышишь? – тихонько позвала я девочку и потрясла за плечо. Анюта нехотя оторвала голову, сонно взглянув на меня:
- Я чуть-чуть полежу…
- Нет, пора. Я и так поздно тебя разбудила. – непреклонно ответила я; сестрёнка тяжело вздохнула и поднялась. Она уже многое понимает, например, что нам нужно заботиться о себе самим, или, что если на обед только картошка, значит, ничего другого просто нет и капризы тут не помогут. Конечно, в её возрасте я понимала ещё больше, однако это ничего не меняет. Она не должна была задумываться о таких вещах, а я не могла уберечь её. Всех стараний всегда оказывалось слишком мало, чтобы оградить Аню от суровости взрослой жизни, сколько бы я их не прикладывала.
- Расставить тарелки? – спросила девочка, на что я отрицательно качнула головой:
- Нет, спасибо, я сама. Одевайся лучше…
Анюта скрылась в туалете, а я зашла во вторую комнату, где спали младшие и мама. Она больше «нашей» - помимо больших кроватей и крошечной детской, у стены стоит книжный шкаф, а возле окон находятся два стола, за которыми мы учим уроки. Кроме нас с Аней, в школу теперь ходит ещё семилетний Тёма. Впрочем, сделать домашнее задание самостоятельно ему трудно, и поэтому я обычно устраиваюсь с ним на кухне, чтобы помогать, а сестрёнка занимается в «детской» одна. Второй же стол обычно оккупирует маленький Гришка – то рисует, то лепит из пластилина фигурки, или попросту гоняет по гладкой поверхности машинки. Мама хотела, чтобы он ходил в пятидневный садик, то есть жил дома лишь по выходным, но мне кажется, что это нечестно. Конечно, маме трудно, только это не оправдание. Порой я думаю, что делаю для нашей семьи гораздо больше, чем она. Это я занимаюсь Аней и младшими, как я называю мальчишек, я считаю наши деньги и покупаю еду, я и пошла работать, когда стало нужно. Это стало привычным не только для меня, а ещё и для мамы, которая с радостью спихнула всё на мои плечи. Нехорошо говорить так о своей матери, знаю. Однако в моём случае всё иначе.
Разбудив братишек, я сама пошла переодеться. В доме отопление ещё не включили, а маленький радиатор советских времён от мороза не спасает, поэтому спать приходится в домашней одежде и толстых носках. Закрывшись на ключ, я быстро, чувствуя мучительный холод, стаскиваю свитер, затем кофту и дрожащими пальцами застёгиваю пуговицы на блузке. От утренней прохлады кожа словно сереет, приобретая странную пятнистость; мне ужасно хочется в баню, погреться в горячей воде, посидеть долго-долго около печи, где воздух пахнет лесными травами… Но это можно будет сделать не раньше, чем через четыре дня, когда я получу деньги и куплю дрова, чтобы затопить её. Дрова, продукты, проездные билеты для всех нас – а ведь цена на последние поднялась на целых шестьдесят рублей, то есть, получится, что в этом месяце надо будет потратить на двести сорок рублей больше, чем в прошлом. Почти триста рублей…. И на чём экономить на этот раз? А ведь я, наивная, надеялась накопить на второй радиатор! Да скоро проще будет всем переселиться в баню – и то теплее будет. Кстати, о тепле – в коротенькой школьной юбке и тонкой хлопковой блузочке я чувствовала себя совсем раздетой. Если снова надеть свитер, то рубашка может помяться… Хотя какая разница, ведь она и так помнётся немного под курткой, так что лучше завтракать в тепле.
Спустя четверть часа, мы все собрались за столом, в центре которого стояла кастрюля с кашей, издевательски напоминавшая главное блюдо роскошной трапезы. Когда я последний раз наедалась до отвала? Да даже на Новый Год наше застолье чуть лучше обеда в нормальной сытой семье. Хотя, как говорит мама – деньги же не главное. Да, именно. Главное – это выжить и не допустить, чтобы младшие стали такими, как другие дети в посёлке. Думая об этом, я шлёпнула себе в тарелку большую ложку каши и тут же принялась накладывать еду Тёме. Я бы могла не есть вовсе, но надо хотя бы притвориться, что это так, чтобы никто не возмущался. Мама смотрела вниз скучающим равнодушным взглядом и монотонно кормила полуторагодовалого Илюшку, сидевшего у неё на коленях. Он мой самый младший братик, единственный из нас, кого папа никогда не видел – малыш родился уже после… после папиного заключения.
Около двух лет назад случилось то, что разрушило и без того хрупкую жизнь нашей семьи. Конечно, я и тогда была сильной и заметно помогала родителям, но они хотя бы заботились о нас. Мама не пила, а мне не приходилось работать. Мы жили, а не боролись за жизнь. О чём думал папа, когда бросился с кухонным ножом на соседа, повздорив с ним во время пьянки? Вряд ли о том, что у него пятеро детей дома. И не о том, что за это ему светил срок в восемь лет. Он просто убил того человека. Просто взял и убил, не подумав совершенно ни о чём! Мне тогда не исполнилось даже двенадцати, а я уже понимала всё это. Все косились на нас, осуждали маму, которая только и делала, что срывала раздражение на нас, а папа даже не заговорил со мной, когда я пришла проведать его. Я ждала, что он посоветует что-то, образумит маму, но ничего этого не было. Он только попросил, чтобы ему передали сигареты и не разрешали младшим приходить на свидания. В тот момент мне показалось, что всё происходившее раньше – просто ложь. Стало как-то разом понятно, что мама не исправится, что нас некому защитить… кроме меня. Так и оказалось. Я возненавидела запах спирта, воцарявшийся порой в нашем доме, холодные вечера, когда мы сидели на улице, потому что дети не должны были видеть маму такой, и своё бессилие. Мне было так жалко маму, всё глубже увязавшую в этой грязи, но она каждый раз отталкивала меня и говорила, что лучше знает. Может быть, и так… Может, она поняла, что для нас всё закончилось и потому и пила.
Но я по-прежнему не хотела сдаться. У нас всё будет иначе! Даже если мама не хочет бороться, а папе всё равно, то хотя бы для «младших» я должна сделать всё.
Всё, чтобы они выросли людьми.