Страда сладострастная ч1 Друг мой Колька, Макарыч

Патриотически-эротический рассказ

Страда сладострастная

ч1 Друг мой Колька, Макарыч и другие

События 1966 года.
Сибирский городок Ачинск Красноярского края

Пролог

Встреча

Я встретился с ними совсем недавно, по происшествию многих лет.

Передо мной стоял пожилой мужчина, лет шестидесяти пяти, поддерживаемый молодым человеком среднего возраста, с открытой русской улыбкой, излучающая доброту и приветливость. Несмотря на разницу возраста, эти два человека были удивительнейшим образом похожи друг на друга: та же стать, такая же небрежно уложенная назад прядь волос, широченная улыбка и лицо, напоминающее мне мое далекое детство. В молодом человеке, которого как мне казалось, не знал, я нашел большое сходство со старым моим знакомым товарищем, Николаем Прокопчук, стоявшего собственной персоной передо мной и с которым встречался в последний раз, когда мне было лет тридцать пять. Колька – мой старый, хороший товарищ, земляк, с которым мы неоднократно встречались с поры, когда мне было четырнадцать с небольшим лет. Сейчас он в сопровождении своего старшего сына Ивана, возвращался с санаторно-курортного лечения из южного крымского города Евпатория.

Все дороги ведут в Рим, у нас в России, в Москву.

В Москве мы и встретились на Казанском вокзале. Встреча была спонтанной и скоротечной. Мы лишь успели за несколько десятков минут до отправки скорого до Красноярска, вспомнить наше детство и тех, кого уже нет с нами. О приезде Прокопчук в Москву мне сообщили мои старые друзья, знавшие Валерку Прокопчук, брата Николая. Это был неожиданный звонок из моего родного города Ачинска, что в Красноярском крае, который взволновал меня и заставил вспомнить то далекое детство и всё, что было связано с фамилией Прокопчук. Прокопчуки: тетя Лида и её сын Валерка жили у нас за стенкой в доме на два хозяина, во второй части деревянного дома, в далеких шестидесятых годах. Они приехали из деревни, в мой родной город в пятьдесят девятом году прошлого столетия.
Часто к ним приезжали их родственники, дружба с одним из которых, мне запомнилась на долгие годы. Валерка Прокопчук был двоюродным братом Кольки, который и был тем самым родственником. Он был самым старшим из нас и лет ему было под двадцать. Валерке - семнадцать, а мне пятнадцать с половинкой. Как то летом Колька приехал в Ачинск за покупками со своей подругой Зоей, на которой собирался жениться в начале августа. Время было летнее, напряженное в деревне то, но будущим молодожёнам нужно было сделать покупки и они таким образом оказались в гостях у тети Лиды, Валеркиной матери с ночёвкой. Пока взрослые скупали в магазинах товар, Валерка приготовил к обеду несколько кроликов. Кроликов у наших соседей было видимо невидимо. Металлическими клетками с животными были заставлены два этажа сарая, и уличный навес. Хоть мой дружок и был ещё в общем то пацаном, но готовил кроликов отменно! Мы сидели в-четвером и под кролика пили вкусненькую, от тети Лиды малиново - смородиновую настойку и говорили о предстоящей свадьбе. Вернее разговаривали Колька с Зоей, а мы с Валеркой больше слушали. В конце нашего общения, ребята пригласили и меня в гости на Ибрюль, на речку, в тайгу и вообще побыть на свадьбе. Мы с нетерпением ожидали с Валеркой, когда поедем к Кольке, но мне так и не суждено было на ней побывать.
История приключившаяся с Колькой, едва не расстроила его свадьбу, которая все же состоялась, но несколько позже чем он её намечал.

Часть первая. Друг мой Колька, Макарыч и другие

Конец июля одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года был жарким даже на удивление старожилов этих мест. Жарко было в этих краях и раньше, но в этот год он был каким то особенным. Уж больно затянулась сухая и жаркая погода.
Старенький бортовой газончик Газ-51 с бочкой солярки в кузове мчался по полю, поднимая за собой клубами, разгоряченную пыль, которая словно не хотя, тяжело оседала на скошенные стебельки ржи, торчавшие из земли, будто волосики, подстриженные под * бобрик*. Ещё вчера, позавчера на этом поле колосились колосья ржи, но установившаяся в последние недели жара, сделала своё дело: колосья вызрели и промедление с уборкой урожая, грозило колхозникам его потерей. Послеобеденный зной нещадно томил сибирскую землю и все живое в округе. Вопреки прогнозам старожилов проливные дожди с грозами лишь дважды были в течении месяца и ещё несколько раз восходящие потоки воздуха, насыщенные влагой, выложив гряды темных грозовых туч, лишь поддразнив крестьян дождем, растворились во мраке ночного неба.

- Макарыч - рыжий, с копной взъерошенных, огненных волос, водитель, лет 35 отроду, в разорванной белой нательной рубашке, с маслянными пятнами на вороте, простодушно обратился к сидящему справа от него пассажиру - печет то как. Не продохнуть. Почти как в Средней Азии.
- Да, Василь, жарит, что в бане пар парит! Даже птички и те от жары изнывают. Петь перестали совсем. Тоскливо как то и не с привычки. Заедешь порой в поле, остановишь машину и наслаждаешься их песней. А то когда у перелеска и тетерева услышишь. Токует, прячась в траве. А сейчас лишь с утра песнь жаворонка можно услышать, да бестолковую трескотню кузнечиков.
- Дядя Ваня, а каково сейчас Кольке в кабине трактора сидеть? И ведь сидит пацан уже третью неделю почти не вылазя. С комбайна, на трактор. Семижильный он что ли?
- Василь, а ты себя двадцатилетним вспомни. Вспомнил? То то же!
- Макарыч, да мои то совсем недавно пролетели, а ты поди свои то подзабыл? А ведь твои молодые годы в аккурат на гражданскую войну приходились, в двадцать лет ещё шашкой налево и направо рубил.
- Да нет же, она закончилась, но отголоски её ещё ой как долго были. Я в двадцать лет колхоз наш поднимал. Правда он ещё не колхозом тогда назывался. Но работой был загружен и день, и ночь.
- Ну ночной работой дядя Ваня, я знаю уж наверняка точно какой ты занимался. За троих поди. С Гражданской сколько мужиков не вернулось, надо было население Матвеихи поднимать, увеличивать его. Да и в удовольствие работа была, что не поработать?- хитро подмигнул Василий.
- За двоих, троих, да хошь за себя, как поработаешь, так и получишь удовольствие – изобразив не менее хитрющую улыбку, Иван Макарыч лукаво взглянул на водителя. Ты куда транспорт так разогнал? Всю мою язву протрясешь. Не любит она когда с ней так обращаются. Только что подлечил за лето, да так что и сто грамм, а то и больше могу врезать.
Фу ты, жара то какая стоит, уходя от разговора, продолжил Макарыч. Чувствуешь её уже, утомляет. А давно ли в войну с танка суткам не вылазили.

Дядя Ваня, или Макарыч как его преимущественно звало население близлежащих деревень от малышей до стариков, был личностью известной не только в колхозе, но и в районе. По паспорту Иван Макарович Селянин родился вроде как в одна тысяча девятьсот пятом году, в октябре месяце. Выходит, что зачат он был в аккурат после свадьбы его родителей на святках. Январе месяце значит. Старожилы, знававшие отца Ивана Макарыча считали, что сын не пошел в отца. В отличии от него, сын не обладал могущим телосложением, высоким ростом, а был скорее среднего, поджарым, с богатой черной шевелюрой, на которой прядьями сейчас поблескивали седые волосы. Ему ни как нельзя было дать его шестьдесят лет, скорее можно было сказать, что он человек неопределенного возраста. Жена Катерина, сохранившая на лице следы былой красоты, так же выглядела гораздо моложе своих пятидесяти девяти лет. Она не превратилась с годами в убогую развалину, а была по мнению самого же Макарыча, ещё что надо! В браке у них было четверо ребят и двое девчат. Причем девочки родились уже после того, как командир танка Т-34, сержант Селянин Иван Макарович, кавалер двух боевых орденов и медали «За Отвагу» в начале сорок шестого года прибыл после войны в свою родную Козульку.

- Я Вася, войну вспоминаю всё. Как мы из танка не вылазили сутками. И дневали, и ночевали в нём. Сроднились со своей тридцатичетвёркой. И ведь привыкли уже за годы войны к своим танкам-крепостям. Этот запах соляры, гари, пота, пороха и вони, понимаешь какой, ещё долгие годы вспоминал и чувствовал после войны.
Помню как ротный спрашивал у молодых солдат, о том что самое главное в танке нужно соблюдать. Вот хочу и тебя спросить Василь это же. Задумался? Тут дорогой, академий не надо кончать, а нутром, нутром прочуйствовать, нутром и нюхом! Ну, я те уже подсказал. Не добегаешь? Тогда не ломай башку.
- Отвечаю, заторопился было Василий:- сплоченность и сработанность. Одним механизмом надо работать.
- А что нельзя делать в танке? Вот теперь поломай свою извилину.
- Макарыч, а хрен его знает? Многое что нельзя делать.
- А ты подумай, голова садовая, подумай. На то она имеется у человека, чтобы ею думать. Не задним место же. Да я вдобавок об этом уже дважды подсказал.
Василий, был хоть и не особо ученый - техникумов, институтов не кончавший, но толковым, сообразительным человеком. Грязные пальцы водителя машинально полезли в шевелюру волос, выискивая там правильный ответ. И кажется он у него появился.
- Может того, воздух не портить?
- Ну, аж приятно стало с таким понятливым общаться. Правильно. Наш комбат всегда просил танкистов не делать не обдуманных действий. Уж как мы не хотели этого, но что поделаешь, больно часто в войну горохом кормили. А там терпи, не терпи все равно не уследишь. Да и в бою об этом разве голова болит. Это после боя успешного мы подтрунивали друг над другом. Жили одной дружной семьей. По два, три года в танке одном сидели так сказать, одним несменяемым коллективом. Правда и потери были, и болели, и на повышение выдвигали, но дружбу свою до конца войны пронесли. А я со своими до сих пор переписываюсь, а то и встречаемся иногда. Наша дружба не разлей вода!


Бывший фронтовик Селянин любил всегда вспоминать о своих фронтовых друзьях, сражениях. Находилось место в рассказах и его бравым молодецким похождениям, случавшиеся с ним когда они неделями стояли на постое в разных населенных пунктах, во время передышек от боевых действий.
Говорил Иван Макарович по простому, понятливо и с чувством простого мужицкого юмора. Не редко ему ставилось в упрек, что он до сих пор беспартийный и не на партийной работе.

- Эх, Макарыч, какой из тебя получился бы замполит в деревне, колхозе. Цены бы тебе не было – поговаривал народ.

Макарыч же любил свои механизмы и не представлял иной другой работы. Не изменил он им и тогда, когда после войны ему предложили возглавить один из отстающих колхозов района. Иван же был привязан к своему колхозу, речке Ибрюль, которая часто снилась ему в те тревожные фронтовые дни. Тайге, которая была всего в нескольких километрах от дома. Удобное местоположение отделений колхоза всегда привлекало людей, по воле судеб оказавшихся в этом чудном и красивейшем крае. Красноярском.
В годы войны здесь лечились раненные красноармейцы, офицеры, труженники тыла.
Некоторые из них, уволившись по ранению, навсегда оставались в здешних местах. Работы было много и в близлежащих к колхозам леспромхозах, и самом районном центре Козульке.


- Макарыч, - нарушил вдруг установившуюся в кабине машины тишину водитель. А я что то не вижу, чтобы Колька на своем агрегате работал. Вроде как стоит он, не пашет. Глянь и ты.
- Ага, - сонно промямлил Макарыч. Жара, монотонная езда, похоже сморила механика окончательно. Его голова потеряв точку опоры, вконец разболталась как на раскрученных шарнирах и теперь покачивалась в такт потряхиванию машины.
- Макарыч, - требовательно окликнул своего начальника Василий. Хорош спать. Я говорю, Кольку не видно чтобы работал.
- Василь, ты по что старому человеку подремать не даешь? Ты меня с района уже больше часа трясешь в такую жару. Смотри, а то начальство и поругаться может - забурчал Иван Макарович, но глаза открыл. Он пригляделся в впереди стоящий от них трактор, похоже стоявший на одном месте, видимо с не работающим мотором.
- Мм. Может и работает, а может и нет? Наверное парень в лес по нужде какой пошел?
- Ага, по нужде. А по што ему пешком идти, он мог у края поля технику остановить.
- Ммм. Да может прилег отдохнуть. Мог же просто лечь и поспать.
- Нет, дядя Ваня, это исключено. Колька знаешь какой бережливый! Скряга, можно сказать. У него такое не бывает, чтобы не выключить за собой свет, а уж двигатель и подавно. Знаю я его.
- Ну раз так, то мож, что и случилось - заволновался Макарыч. Ты это аккуратненько к заду Колькиного агрегата пристройся, у плуга останови машину.


Василий, утопив педаль газа до полика, заставил резко рвануть машину вперед, которая урча, заспешила навстречу, к стоящему впереди работающему трактору. Подъехав к нему так, как и попросил его механик, он заглушил мотор и остановил машину. Они вывалились из неё и суетливо пошли на поиски Николая. Шедший впереди водитель, вдруг рванулся вперед и на ходу наклонился к лежащему на земле, в ворохе соломы, трактористу. Колька лежал и не подавал никаких признаков жизни. Его лицо стало каменным и приобрело синюшный оттенок. Испуганные от увиденного, Василий и дядя Ваня тем не менее бросились к парню и прильнув к сердцу с двух сторон стали прислушиваться к его работе.

- Стучит, как ходики стучат.
- Да не ори ты в ухо. Сам слышу, что стучит сердечко. Жив, значит парень. Фу, отлегло.

Лицо Иван Макарыча вновь засветилось и внезапно нахлынувшее волнение, похоже стало отходить от сердца этого видевшего, перевидевшего всякого негатива человека. Он сам поднялся в кабину трактора, заглушив мотор и взяв оттуда канистру с водой, принялся брызгать её на тело паренька. Не известно отчего, или от воды, или от шлепков по лицу, но Николай стал приходить в сознание. Макарыч рванул Кольку к себе, приподняв его, стал ласково гладить по лицу, приговаривая:

- Да что же случилось с тобой, паря? Что случилось?

Сидевший рядом с ними Василий недоуменно взглянув на парня и своего механика произнес:
Глянь, Макарыч.

Он показал на Колькины ноги, на которых застряли штаны с трусами. И только теперь им обоим стало понятно, что могло приключиться с их младшим товарищем - Колькой.

- Да это уж точно дядя Ваня, его током высоковольтного напряжения срезало. От пускача. А что ещё может быть? Ну и дурень же, двадцать лет бестолковому, а не дошло до его мозгов, что и токнуть может. Что заставило мочиться на бобину, он конечно расскажет сам, но то, что именно это могло стать причиной Колькиных злоключений, так это факт! Чудак человек.
Говоря эти слова у Васьки вдруг возник беспричинный болезненно - нервический смех, от которого у в общем спокойного Макарыча, видать сдали нервы и он громко цикнул на водителя:

- Ты что разошёлся, парня чуть не убило, а тебе смех подавай!
- Так живой же он, вот и смех взял. А ты сам посмотри, есть отчего посмеяться.

Он махнул рукой в сторону источника Колькиных злоключений, которое от удара тока, обрело не нормальный цвет, и похоже, увеличилось в размерах.

- Ты глянь на его, Макарыч - махнул вниз рукой Василь, как он жениться будет, если опухоль не сойдет. Ё.Ё...прст ну и дела. А ему жениться после полевых работ. Меня уже на свадьбу пригласили. А как же первая брачная ночь? Без этого дела, что ли? Гэ-гэ-гэ- продолжал смеяться неугомонный Васька.
- Тебя что ли одного пригласили! Ишь разгогатался тут. Ирод ты Василь, а не товарищ. Над чужим горем смеешься, рази можно так? Давай лучше штаны ему подними, а то поди иззавидовался. И не гогочи, как гусак. И по што раньше времени о свадьбе говорить, его ещё привести в сознание надо, а свадьбы они назначаются, переносятся или отменяются.

- Дядя Ваня зачем свадьбу мою отменять? - заговорил пришедший в сознание Колька. До него с трудом доходило, что с ним произошло, но последние слова о возможной отмене их с Зойкой свадьбы, взволновали парня.
- Дядя Ваня - засохшие губы паренька с трудом выговаривали слова, - о чем это вы? Что со мной? Он попытался было приподняться, но какая то неудержимая сила удерживала его, сковывая движения. Даже говорить было трудно.

Макарыч отечески прижал к себе Кольку, и тихо, спокойно заговорил, давая тому попить воды.

- Сынок, ты пошто на магнето то мочился, голова садовая. Ты помнишь хоть это? Наверное побаловать захотел, чудик?
- Ну было наверное так. Я смутно помню дядя Ваня. Мотор глушил, масло подливал это я помню, а дальше хоть убей Иван Макарыч, не помню – начал хитрить Николай.

Он закрыл глаза, скорчил гримасу от боли и попросил, чтобы его оставили в покое.

- Я полежу немного, дядя Ваня, низ у меня болит что то.


Уложив парня на солому, Макарыч с Василием принялись изготовлять ему в кузове машины удобное к перевозке ложе.

- Сейчас Колька я тебя в лучшем виде доставлю к Сан Санычу- засуетился Василий. Соломы здесь полно и на Макарыча хватит. Я вам обоим постелю. А хошь, я с тобой полежу здесь, а он за рулем поедет? Ты только скажи. Все сделаем как пожелаешь труженник ты наш горемычный.
Устроив удобное ложе, они уложили пострадавшего Кольку и поехали в первое отделение колхоза, где находился медпункт, которым заведовал местный фельдшер, дядя Саша Лузгин. Александр Александрович Лузгин.

Продолжение во второй части: ЗОЙКА

http://www.proza.ru/2012/08/30/954