Прикосновения

               
                I
   В доме Ромашкиных до утра горит свет – это родной брат Виолетты Ромашкиной Филипп,все не в силах найти себе пристанище в просторой прихожей своей квартиры.Вот уже три дня к ряду он встречает зорю все вновь созревшими вопросами,водившими свой многоликий хоровод в безпомощном свете електроламп.Остановившись по среди комнаты Филипп посмотрел в сторону окна,слегка смущенный неожиданным пришествием утра (он всегда рьяно противился всяким неожиданностям,которые,как он полагал,назойливо приследуют повсюду)  медленно,в свойственной себе манере, подошел к выключателю и резким движением руки привел тот в дейтсвие.С ловкостью неуловимого Картуша в комнату просочилось розоватое свечение только что зажженного неба.
  Какое-то странное обстоятельство явно не оставляло этого человека в покое,какая-то жгучая горесть наполняла его клетки,отравляла их,как гниль безнадежно засоренный источник.Что-то неприятно-тяжкое обволокло его,тягостное,печальное чувство,но и в то же время несказанно интересное и увлекающее.Ромашкин осознавал свою расположенность к этому чувсту и этой комнате – единой свидетельныци его страданий.На сон  рассчитывать  не приходилось еще вчера,проведя подобную кошмарную ночь.
   Накопившаяся усталость дала о себе знать,молодой человек не в силах терпеть все вновь и вновь напирающие её пудовые валы, робко присел на кресло (на одно из двух рядом стоящих).Ромашкин принялся размышлять….размышлял вяло,с опаской,будто это влекло за собой определенную боль, пытался увернуться от нового её укола,следувавшего за каждой думой.Мысли смотрели во вчерашнее,в позавчерашнее,туда,где удалось побывать,куда следовало пойти,к чему стоило присмотреться.День сегодняшний стал абсолютно равнодушный,ведь сам он,Филипп,остался во вчерашнем.
   Нашему герою не исполнилось и тридцати.С пышной общностью черт,которые принято называть «аристократические» и с добрым набором отличительных меланхолических свойств характера этот человек любил наблюдать со стороны.Скудность воображения полноценно компенсировалась отточенным аналитическим механизмом,вывести который из строя мало кому удавалось.Он пренадлежал к той категории людей,для которых граздо проще было ответить на вопрос «сколько»,нежели «почем так», или «где причина».Справедливо оценивая способности маленького Филиппа родители предрикали ему будущее блестящего финансиста,в талантливых руках которого даже самый запущенный банк преобразуется в совершенную часовую машину.Эти способности весьма почетны,являясь удовлктворением капризов нашей бытности,где щитают все да перщитывают,интерпритируют да проэктируют.Стало быть он и представлял собой то создание,спроэктированное через призму современности и  умноженное на миллиарды.
   - «Бедная Виолетта,моя бедная Виолетта,она испортила свою красоту.Бедняжка,ты так много терпела ущербность своих влечений,и вот,уже на пути,на самом пути ты споткнулась…у..па..ла…» - эти мысли назойливым вихрем кружились в голове, вращаясь со стороны в сторону,пока тот не прислонил её к мягкому изголовью кресла.Но усталость все не отпускала.Смятение не оставляло….Он посмотрел на потолок и…  дивные сюжеты пришлось вкусить утомленному взору:там огненный кинжал луча вонзился в шкуру отходящего мрака,разливая утренние искры орудие вспороло пораженному брюхо,там в Ливанском сонном лесу взбушевался пожар – хруст горящего кедра безнадежно тонул в умолкающем стоне Хумбабы,там летят зеркала,они парят над пиками Иды,они горды собой но мнимый их полет – это откровенное падение; чем продолжительнее свидание с глазами, тем ближе их кончина…и вот последний зеркальный отблеск царапает ущелье пропасти,еще один случайный взгляд и разобьются их хрупкие тельца об небесную гладь.Сверкающие карлики разлетелись по небу – карликовое небо обрело господина…Вот солнечный лучик скользит по бледной Филипповой щеке,ему трудно пройти скользящим шагом упругие изгибы скул Ромашкина,ленивые борозды розоватых губ.Еще сложнее дотянуться до кончика величественно длинного носа и,очевидно, совсем  не в силах заглянуть в темноту куда-то смотрящих глаз. Он отвернул лицо в сторону,не успев вдоволь насладится остатками сумерков,стремительно танувшими словно мартовский снег и обратил внимание на жужжание мобильного,доносившееся из отдаленной части комнаты.Ромашкин лениво подвелся,по привычке кинул свой блеский взгляд в ближнее окно,мол не изменилось ли там что-то,потом,в такой же вальяжной манере, поправил на славу искомканный еще со вчерашнего вечера воротник рубашки и задав резвого шага пошел за телефоном. – «Уже семь часов» - несколько возмущенно шепнул себе под пос; - «очередные семь часов» - повторил он в похожем тоне но быстрее и отчетливее.
   Будто пробужденный от длительного сна Филипп осмотрел всю комнату,все находящиеся в ней предметы,можно предположить что он искал что-то ранее утраченное,какую-то мелочь,не имеющую сейчас никакого значения,но ранее такую желанную его чувствами,такую значимую в его глазах.Это,так страстно искомое,было в недосягаемости,в досадной недосягаемости.Ах..прозоленные раны глубоко забираемые близостью утраты, по-немногу загнивали,сочились многоисчесляемыми прозьбами о лекарстве.Обратно посмотрев в сторону окон Ромашким что-то похожее бормотал себе под нос: - « Ты легкой похокой ушла в неведомые дали,о..о..о…,бедная Виолетта,без предупреждения бросила всю свою семью.Что же скажут,в конце концов мама,отец?!Разве воспитание твое позволяло совершать подобные отвратительные поступки?На этом я вознамерился поставить хлесткую точку!Я все решу…Я найду виновного…Но..ах…маленькая девочка,насколько же легко было тебе расстаться со своей красотой,сестренка?...Следующая пара минут прошла в пишине.По их скором истичении он уже в соседней комнате своей квартиры улаживал неопходимые бумаги в папку,собираясь на работу.Спешно погрузив толстый «отчет о нераспределенной прибыли» Филипп ушел из дома.Летнее утро было в самом разгаре.Люди суетились,бросались в переполненные такси,пытаясь в очередной раз обмануть себя о вседоступности транспорта на  проспекте «Правда».Вот и Днепр из моста засверкал своими багровыми волнами,обрушал их на новенькую набережную,демонстрируя свое недовольство обретенной тесноте.
   Работа бухгалтера вполне устраивала Ромашкина.Казалось этот человек с достоинством занял свою нишу,уготованную ему судьбой и последовательно очерченную даром природы.Вот только определенные склонности,даже аффекты, не давали в полной мере расцвести гению бухгалтерского учета,из - под тишка огорчая своего хозяина.А он,в свою очередь,имел слабость часто оговариваться в самых невыгодных ему самому формах,терять важные бумаги, вообще пирронистически относился к дисциплинарным положениям своей работы.Частенько опаздывая Ромашкин даже разработал систему обьяснений,призванную оправдать регулярно совершаемые им недочеты.Опаздывая на десять мин. Он обувал старые, стоптанные со всех сторон туфли,мятые давно не глаженные брюки,подавая вид на переполненность общественного транспорта и дальность своего места проживания.Опаздыва на тридцать,сорок минут – Ромашкин одевал шорты,майку и пляжные тапочки (если дело было зимой то что-то потеплее) и со всей усердностью расбрасывался желчью куда не попадя,не редко прибегая и к ненормативной лексике,по итношению к своим соседям сверху,затопивхих его уже в который раз.Конечно детская наивность этих хитростей очень даже забавляла руководство,получившее очередную порцию анекдотических сценок закрывало на происходящее глаза.Если же в течении часа Филипп не появлялся в обьявленное время  работы,на этот случай уже был готов черный строгий пиджак и снежно белая рубашка (как правило с разорванным правым рукавом) и занимательная история о транспортном происшествии,очевидцем которого и стал сколь отведственный сотрудник бухгалт. конторы, да и причем, помогавший разносить трупы по мед. машинам. Для этого всего Ромашкин имел в своей папке и несколько ранее заполненных объяснительных записок – поставь одну дату и готово.Так рутинные будни преобретали новые красочные оттенки,служа сырым материалом для мастера-поэта.
   А тем временем из тонированных окон маршрутного такси явился остров Монастырский,подобно дрейфующей лодке он качался со стороны в сторону в буйных водах реки.Дряхлые, как руки старухи,пещаные берега уносились  вновь  нахлынувшими волнами- пришельцами куда-то далеко,в сине-зеленые миражи прекрасной Гилеи.Вместе с поглотившемся песком ринулись в даль и сонные взгляды пассажиров,еще не пробужденные от сладкого утреннего покоя. В подобном расположении находился и сам Ромашкин,одсудствие бодрости дало возможность проявлению исключительной экзистенции – вакхическому умилению,отчасти благоговевшему внутри,отчасти поступаемому в стекла с окружающими сюжетами.Наконец-то тоска о сестре оставила его.Но те обстоятельства смерити (точнее самоубийства),та наивная энигматичность,с которой глаза пищерного человека смотрелина на мякоть голубого неба, принуждали Филиппа к определенным действиям,к попыткам обьяснения столь необдуманного поступка.Его младшая сестренка в одну прохладную августовскую ночь выбросилась с окна своей квартиры на девятом этаже.Окна были открыты навстеж, занавески – отброшены в сторону;было легко поддаться мысли, будто бедная Виолетта с необузданным желанием к чему-то тянулась, что-то непонятное,но манящее увлекло её за собой в пропасть.В  памяти с того печального времени жило обезображенное при падении изображение Виолетты,будто небрежно составленный фоторобот опасного преступника,заключение его было делом общественного долга.Странно,но Ромашкину совсем не удавалось вспомнить хоть одну прижизненную черту своей сестры,изумительную черту,хоть одну из созвездия замечательных девичьих черт,росших и расцветающих на его глазах.Ведь Филипп был на девять лет старше её,потому со всей своей скурпулезностью выполнял все обязанности старшего брата,оберегая,воспитывая свою сестренку.Все школьные,позже университетские проблемы решались под смелой кузеновой эгидой,в некоторых местах он превосходил даже свою мать,которая радовалась безискустной родительской радостью,тешилась достойным воспитанием своего сына.
                II
   Маршрутка уже подъехала к месту работы  (на улице Глинки),одним из первых пробравшись к выходу Филипп в два шага сошел со ступенек автомобиля.Несколько раз вдохнув на невероятность еще свежий воздух (так как улица была ожевленная даже по утрам) напрвился ко своей конторе.Не опоздав,при этом, ни на минутувсе же утро для Филиппа началось с неприятности: в служебном кабинете он наткнулся на свою управляющую,женжину лет пятидесяти,в меру безобразную и чрезмерно строгую.Такие животные не делились ни на отряды ни на классы, а относились к боле распространенному определению – «карьерист».Свое пожилое,конвульсирующее либидо она заливала огромными дозами кофеина,не упуская мелейшей возможности заиграть к своему подчиненному:
 - «Что-то с самого утра голова расболелась,может это через привязанность к кофе?» - хрипловатым голосом обратилась она к Ромашкину,добавляя в чашку еще ложечьку этого напитка.
- «Ну-у-у…Мария Александровна..я не склонен так полагать,это,скорей всего, простая оральная усталость.» - вяло, на своей волне ответил Филипп.
- «Как это понимать» - несколько возмущенно вспыхнула женщина.
- О-о-о…,извените,я хотел сказать «моральная»,моральная усталость, понимаете?». Ромашкин и в праду не думал ни о чем срамном,это было проявление тех его особенностей,которые иногда портили ему репутацию.Через пару минут Мария Александровна протянула руку к рядом стоящей чашке с кофе,но только почувствовав пальцами что она слишком гареча,резко обратила руку в исходное положение,выдержала короткую паузу,потом посмотрев в сторону Ромашкина,который что-то рылся в своей папке,промолвила к последнему (но уже несколько приятным голоском):
- «Читала вчера «Историю служанки с фермы», ох…тронуло-тронуло.Какие судьбы-то у людей бывают» - слова её были произнесны по-умолкающей,еще и с непонятными нотками уныния,которых не выдало выражение лица.На это Филипп ответил млчанием,не известно слышал ли он эти умолкающие слова,или (как в большинстве случаев) или сделал лишь неусведомленный вид.Он все никак не мог найти нужную вещь в своей же папке,это и не странно,ведь отчет находился в его синей папке,а в руках Ромашкина красовалась как раз зеленая.Еще через одну пару минут Мария Александровна,пригубив эфиопский напиток и чуть прикрыв левый глаз,вероятно ощутила чрезмерную горечь,обратилась еще к Ромашкину:
- «Знаете Филипп Анатольевич, после  семейной трагедии я обестокоена вашем состоянием.На вас же лица нет,эще эта ваша рассеянность,это еще один шажок,хоть и ма-а-аленький на пути к вашему увольнению.Ромашкин остановился,закрыл с глуховатым хлопком папку,только обратившись к двери (он еще даже не присел за свой рабочий стол) как сразу получил в спину еще более возмущенный,даже озлобленный словесный порыв: -« ну куда же ты…ааа?!».
- «Да  вот в папке лица моего как раз и нет,может потерял где,пойду поищу» - последнее слово было слышно уже с коридора на мгновение опередившее резко закрывавшуюся дверь. «Малоадекватный..даа» - под нос себе скрепела управляющая,потом осторожно пригубив в который раз кофе,опять малость скревила лицо,после чего снова добавила еще одну ложечку кофе.
     Рабочий день с той же спешностью был окончен с какой и начинался,но Филиппу совершенно не хотелось идти домой.Его покой будоражило раздражительное поведение Марии Александровны,её манеры,казавшиеся слишком архаичные,противные морали и ему самому. «Она же взрослая женщина и самым извращенным образом относится ко мне… ко мне» - прохладным сквозняком рыскало в Филипповой душе это возмущение,унося остатки спокойствия сквозь вновь образовавшуюся щель.Эму откровенно была противна эта женщина,все вне казалось испорчено,все рождало испорченность.Ромашкин вознамерился распрощатся с жтим неприятным,полным омерзения чувством,отправившись на рядом находившуюся набережную.
   Волна текущего дня уже клонилась вперед,хотя и покрасоваться пенистым гребенем пока не могла.По недано уложенной плитке набережной ходило множество ног: взрослых, детских, мужских, женских, резвых ,медлительных.Это,в некоторой мере,могло напомнить ту утреннюю беготню;но здесь совсем иной случай,здесь все только начиналось.Мамы с детьми смотрели на Днепр,последние хватались своими маленькими рученками за перила – ощущали жар железных прутьев,передающих накопленную за день энергию нежному тельцу; разожми только ручку и потеряешь все то тепло - будешь обворован грабителем – Бореем.Дети понимали это и все,как один,долго не расжимали свои кулачки,а когда расжав их – суетливо искали руку матери и той энергии ставало вдвое больше. Наш герой и сам вспоминал те прекрасные минуты,проводимые здесь с мамой,крепко держась за перило.Эму и сейчас,как в зеленом детстве,не хотелось расжимать свой кулак.Он ждал прикосновения…одни – держали руку матери,другие – отца,третьи – руку младшей сестренки или брата.Филипп наблюдал за тем как много дитишек бросали эти теплые перила и уходили со своими любимыми людьми,мальчики – давали руку девочкам,отци – матерям.Вос и сам он отпустил теплый прут перила – ох…щекотливый холодок лапками паука пробежался влажной ладонью,но больше ничего,больше никаких ощущений. «И это все» - вспыхнула досадная искра, - «все-е-е…Это все через их маленькие ушки!!!У меня не такие маленькие ушки как у них.Я боюсь маленьких ушок и цифр потому что они слишком громко топают ночью,не давая мне возможности заснуть.Коротенье сучки и округленные листики…Когда прийдет ко мне гость,то я сначала постучусь в окно,тогда откроются ему широкие двери,тогда возьму я его за теплую руку.Но я не дам проверить свой школьный дневник,и  првда,почему я должен это ему позволять!?Я спрячу его глубоко,хоть посетитель и цепкий,коварный.Я напишу этому пришельцу свои мысли,поддельные слова,чтобы было ничего непонять.Но явившегося мне гостя явно не провести,он все знает…все…ему все видно.Мое  миропонимание не хуже,чем у того,пришедшего, ведь нет обьективного миропонимания.В знак своего мнимого превосходства он возложит на меня свою нежную руку….но почему она нежна…да-а-а…она нежна мне…будет ласкать мои волосы,медленно,продолжительно будет длиться  этот церемониал.Возможно бы мне даже понравилась эта приятная рука но она вся мне пренадлежит,а это одно и тоже…она,ведь,моя собственная рука!Моя!!!Вместо благодарности скоро прийдет ревность а вместо сна мне нужно сделать расчеты по бухгалтерии… - смутрые и парадоксальные мыслы и парадоскасьные мысли одбитали в голове Ромашкина.Это могло происходить довольно часто, а длиться до тех пор,пока его не обеспокоит какой-то внешний фактор.Часто им являеться одсудствие такого раздражающего фактора,что моментально вызывает вопрос у Филиппа: « Не провожаю ли я себе или это только кажеться»?Время такого самоанализа похоже наступило - Ромашкину сташно захотелось домой…
   Уже в своей комнате, как обычно на любимом кресле,сидел угрюмый человек.В желании что-нибуть почитать он направил правую руку в ближний ящик стола,но книг там не оказалось.Но ящик не был пуст.Там валялась какая-то тетрадка,малость истрепана,с одтопыреными кое-где листиками.Розоватая обложка местами преобрела голубоватый оттенок,видимо вследствии длительного контакта с человечиной.Почерк,державшему её в руках,показался очень знакомым,а простенькие рисуночки на полях в виде холмиков,мостиков,клеточек, обнажали всю легкомысленность автора,также придавая уверенности предположению,что это творчество хорошо знакомого человка.И на самом деле это был дневник В.Ромашкиной.
   Возможность преподнять занавес последних сцен из жизни кузины безудержно вдохновляла Филиппа,окрыляла его уже несколько павшие намерения.Держа в руках вещицу, к которой с большой вероятностью в последний раз прикасалась рука погибшей в тоже время её заботливый брат ощущал прилив отведственности,почтения.Как важно было оставить не тронутой светлую память Виолетты,не допустить даже роздения клевещущей мысли в придонных водах извращенного подсознательного,укрыть от косого взгляда сомнения….
  На конец титульный лист был перевернут и читающий сразу ощутил множество укольчиков,прохладной росой Игуасу ринувших в раздраженные за день глаза.Это эффект,производимый плохо разборчивыми словами и буквами,каряво торчащими в слове в разные стироны,как вещи из переполненного чемода.Ромашкина имела плоховатый почерк.Можно вспомнить её слова в ответ на многочисленные претензии по этому поводу: « мой почерк совсем не плох – он альтернативный».Хотя эти,первые строки дневника,относились к школьной жизни их творца,все же родному лицу даже из-под бронзовых облаков детской речи хорошо были видны разростающиеся борозды дефектов,уродовавшие гладкую поверхность молодой личности.Бывают странные случаи нашей современности а в силу их возрастающего числа к тому же не редкие, когда хочеться оставить своего человека (шкуру своего человека) и отправиться тропой  в свою хижину.Если даже откинуть всё влияние определяющих факторов,то и в такой ситуации тчательно отточенный ум Филиппа бился об стену непонимания,одстроенную гением неординарности его сестры.С раннего детства её внимание было обращено на окна,точнее на то, что бы они были несомненно открыты во время её сна.  Если данное условие не было удовлетворено, то на маленькую девочку находила демоническая истерика,отец и мать сразу же ставали «плохие», а о сне и вовсе речь не шла.Все попытки устранить эту привязанность или хотя бы уменьшить ее влияние были тщетными.Лучшим результатом из гор приложенных усилий (методов,ухищрений) было изьявление нового условия:оставить дверь в свою комнату полностью открытой,убрать со спальни все вещи,которые хоть отдаленно могли бы пренадлежать представителю женского пола и спать без подушки и остальных атрибутов кровати.И опять же таки девочка не засыпала а,погрузившись в раздумия, дожидалась утра.Таким образом маленькая Виолетта была совершенно влюблена в лето,весну или то время сезона,которое позволяло открывать то любимое окно и  такой же страстью ненавидела осень,зиму, как главных причин своих страданий. За все то морозное,дождливое время хрупкую девочку поедала депрессия,она валялась на нагой кровати почти не смыкая глаз. Силы позволяли лишь смотреть в свое окно,как через увеличительнуб линзу в сумеречный и непонятный мир, мир мертвых деревьев и живых камней,возможно сюда,одержима своим безумством, убегала когда-то Грета. «Я не чувтвую его» - приводила свои обьяснения Ромашкина, - «я должна его сначала почувствовать».
   Вторым условием девочки было выключение всех часов,мобильных,всей бытовой техники,которая могла бы потревожить её сон.Но не тот сон, ночью  навещающий каждого человека а тот сон,при котором можна «чувтвовать» - с обьяснений самой виновници. Охрана этого особого сна являлась ключевой целью вечернего церемониала бедной Филиппов сестры.Все расспросы родных и знакомых были кормлены одним скудным блюдом – будто это лишь помогает побыстрей заснуть и ничего более.Все,оставшиеся, предметы в комнате перед сном ложились на пол:книги – чтобы ночью не свалились с полки и не разбудили,настольные вещи с такой же целью, в особых случаях даже оконные занавески и люстра.В безпокойствии за здоровье своей дочери мать Ромашкиной одно время частенько прибегала к услугам некоего доктора М.,но кроме сардонической улыбки,ничего из его уст полезного не вняли.Всему виной,по мнению авторитетного эскулапа,была гипертрофированная метеочувствительность с признаками гемиплегиальной аутоагрессии,в боле краткой форме выраженная как «синдром Персефоны». – «Какая Персефона – это же не научно» - проговаривал тогда в мысленно Филипп,бросая беглый взгляд на томик А.Смитта с книжной полочки; - « невиданный еще людьми шарлатан,вы доктор М.» - еле заметно качала головой мать Виолетты, жалев о потраченном в пустую времени пытала вспомнить что-то из Сен-Жермена.
  С этого эпизода доктор Ромашкиных не посищал но странности не покидали их дом.
                III
     Перевернув десяток страниц можно наткнуться на более поздние записи дневника.Здесь явно шлось о чем-то до основания важном,о чем свидетельствовала заметка в виде загнутого уголка страницы.Вот что здесь было написано: - «Сегодня был дурацкий день,как и большинство до него.Если бы не вчерашний случай,который я все время обдумывала и которым отвлекалась от захлопнутой обыденности,то искать смысл в происходящем вряд ли пришлось.Открыв окно я уложилась спать.Утомившись от учебы я быстро заснула,но сон мне прервал какой-то странный толчек в правую руку,свисающую с кровати (так как  по обкновению спала на левом боку).Такое странное прикосновение к моим пальцам,отнюдь не исскуственное а теплое,естественное.Заженный свет не вскрыл мне причину происходящего,и все же, я не смогла уснуть до утра» (12.7.12)…
    У читавшего данные строки Филиппа дневник словно сам закрылся в руках.Легко всплывали в памяти те безсонные ночи,проводимые с сестрой,в безполезных попытках утешения.В последние месяци жизни Виолетта совсем забросила учебу;свернувшись в клубочек это маленькое,зеленоглазое создание валялось в искомканной постели,повествуя брату о том,как у холма растут сорванные цветы.Они растут так же,как и не пронутые;так же наполняются силами земли и головки их всегда повернутые к солнцу.Возможно бы они расцвели еще с большим размахом,но они вруны. «Вы не должны врать» - доноситься из шорохом лепестков от соседних,не тронутых цветов.Они противятся тому,что их вводят в заблуждение.Поднятся на холм и спустится с другой его стороны так легко,как распрямить свои бутоны в следующем году.Но сорванные цветы будут жить,потому что они совершенно не подвижны,а вместе с этим и крайне лживы.И по разу расцветая,в одиночке, эти чудаки совершенно лишены смысла,следовательно начало нужно искать в их жизни,жизни «в себе».А их братья все упрекают во лживости,ведь так хочеться говорить,когда нечего сказать, видя такое же существование других,текущее и в твоих лепестковых жилах.Те,цветущие сорванные цветы, скупы на слова, где хруст травы – там новое желание. «Вы все мертвы» - напоминают первым их радушные соседи.Пусть все умолкнит!Лишь распустившиеся новые головки кивали свои пылковые ретры.Ответа небыло…и все…Тем,не тронутым цветам уже не нужно было Солнце,их взгляд пал нарямо лежащих,уже давно отделенных. Свет раздражал пахнувшие щитинки до бешенства,травы неумолимо бились в своем сухом волнении.Еще до захода вечного светила цвети,как последовательно ненавидевшие ложь,были уже мертвы.Рядом стоящий холм можна пройти в несколько шагов по уже усохших бутонах.
   Такими же сухими были уста Ромашикиной,ронявшие чудные слова,но лжи в них Филипп не заметил.Они были ясны и проникновенны как импульс соприкаснувшихся рук.Ведь и сам старший брат блуждал,бывало,окольными путями;он не искал и не был иском.Ах….возможно исток этого низменного ручья воспоминаний находится у этого холма?Однако к нему еще слишком далеко.Интерес к чтению возбуждало близорукое присудствие загадочности,мистика писаных строк,потому медлить было не допустимо.Нужно поскорей открыть сомкнутые страницы и продолжить читать… «Вчера все повторилось.Ждала я этого или нет,сказать трудно,это как что-то новое,которое сеет растерянность,интерес,даже боль,когда радуешься концу испытания,но с опаской вожделеешь его повторения.Я лежала на спене…Сон был не так далек,нужно сделать небольшое усилие.Но какое?Просто…По моей руке скользнула вздутая ветром штора,ночной ветерок вскарабкался на стену.Эго дуновение,нежно-пугливое,упираясь в мягкую материю он стыдится меня.Не дав возможности опуститься развиваюшейся шторе,той же руки коснулась чья-то теплая плоть.С попутным ветерком она пронеслась в жарком прикосновении,лишь маленькие волоски упирались чуждому пришельцу.Вверх…вниз,вверх……..вниз – повторялись движения подобно вибрациям мантр и ощущения от этих прикосновений бились в моей голове,серцде билось в прикосновении.Воротник халата начал тянутся куда-то вон,взамен в мое левое ухо пульсировало чье-то дыхание.Нечто находилось так близко,так…Вот я щутила свою левую грудь совсем обнаженной.После потока ночной прохлады по ней прошлось все то же прикосновение,со всей своей заразительностью перебравшиеся из руки.Шея…Я не думала о ней,пока трепещущие толчки артерий глухо не заколотились в мистических обьятиях, в которых…Сильный стук окна,терзаемого непогодой отвлек меня…В комнате никого не оказалось…»
   И в правду в городе все клонилось к дождю.Длинное полотно набережной жадно клевали вечные коршуны днепровских вод.Наблюдаемое может показаться неестественно свободным,когда то,что происходит где-то и с кем-то в это время остается скрытым от глаз.Почему же не можна это скрытое узнать пройдясь пустой набережной.Влажно и ветрено там,люди оставили её в спешке, как оставлен был и маленький мальчик,стоявший у перил.Металические прутики,только - что изобилюющие теплотой стали мертво – холодными. А те,многочисленные прохожие потому и ушли;но как можно догадаться о подобном происшествии,ведь люди никогда не расговаривают между собой?Упавшие листья,изогнутые шеи,замочная свобода, ах.. как трудны исключения.Легче только мальчику,поскольку у него маленькие ушки и пальчики,а если они маленькие – значит не отваляться.Потому все взрослые и ходят с кулаками,боясь обронить слабую часть тела.
   Ребенок отпустил перила когда прозрачные капли дождя начали разбиватся об его беленькие кулачки.Тонкие кудрявые волосы прямились под воздействием влаги.Как-то стало видно женщину,стоявшую не далеко,и по всей видимости,не намеревающуюся скоро уходить.Она стояла на газонной траве,босая,в противоположнойребенку стороне.Достаточно стройна,с еле заметными вкраплениями худобы,однако черт,говорящих о каком-либо отношении к мальчику расгледеть не возможно.Свои светлые,длинные волосы,сплоченные в пучек,  женщина держала в правой руке,оберегая от резких наскоков ветра, последний,зато, со всей досады нырял в мелкие отверстия её летнего платья.Черные ворсинки впивались в загорелую кожу,продолжая сой крой на оголенные её клочки.Незнакомка смотрела в сторону мальчика,что-то бурно раздражало её интерес.Уже в сумерке дождевых облаков женщина ощутила неизвестное на своей ноге,точнее что-то полностью обволокло левую чуть обнаженную ногу.Оно явно опасалось последствий своего поступка но сантиметр за сантиметром продолжало овладевать плотью,существуя каждое прикосновение.То был тот мальчик,стоявший в одиночестве у перил так цепко схватил ногу изумленной женщины.Ребенок тыкал своими маленькими пальчиками в голень,коленку,повсюду…Упругое тело было до невозможно непослушним:стоило только убрать уже уставший пальчик как оно вновь возвращалось к исходной форме,как только не изгибали долони мальчика тот теплвй,дышащий покров, но все непременно возвращалось на круги своя,лишь линии бледного покраснения химерным узором ложились на ровную ногу незнакомки.Всю,всю неприступную часть тела хотели охватить уже влажные рученки но в горечи своей тщетности лишь резвее ёрзали поверхностью телесной глади.Странно что женщина не обращала на действия мальчика никакого внимания,чувтвительность членов будто обманывала её,была на стороне того ребенка.  А тот с, азартом побеждающего картежника, вкушал плоды неопределенности.Попытки охватить всю форму ноги казались уже не такими уж и модерными,ведь для чего эта унитарная телесность,если всё созданное прикосновением,все развивающиеся существа,всё в момент погибает,стоило только отнести пальчик от нагретого любимого изгиба.Нужно задержать все уходящее продвигаясь по востребованным линиям осторожными щепками!Мальчик пощипывал оккупированную ногу стремясь испробывать самые недоступные места,тронуть унесенные от глаза формы.Малейшие смуглые впадинки терялись в бумажной бледности вездесущих пальцев.Впоследствии раздраженную кожу начали обволакивать расширающиеся очаги покраснения,их языки с повышающимся рвением поражали  покров,это было хорошо заметно.Незнакомка все так же сохраняла равнодушность.Лицо её,так мало говорящее,до бутафорности бедно проявлениями жизни,как и глаза.Но последние…последние обращались в то место,где раньше находился ребенок.Она его не замечала!Что же произожло с человеком,неподвижно стоявшим на месте незнакомки?Вохможно женщина слыла любопытством?И правда,брошенный в зеркальные воды булыжник способен не только возбудить волны – он и есть та волна.Между ними,несущими свои воды на берег,всегда есть место для захоронений.
    Женская, затекшая рука отпустика свои сплетенные волосы - колючим потоком пробежала по жилам кровь,в тупике кончиков пальцев недовольно постукивая в нудном ограничении.От этого всем телом прошла неприятная дрожь.Женщина наклонилась и легонько коснулась ноги,но…как показалось ощущения были совсем иные,нежели сегодня утром,или вчера,позавчера.Поправив свои локоны она еще раз посмотрела в сторону ребенка – он как и всегда мертво стоял у перил,хотя погода уже до конца испорчена,как и прическа.У тех,покинувших набережную,дома осталось нечто забытое,оно напомнит о себе по их возвражению…
   Уже забыты и прежние страницы дневника и смысл слов не вытащить из воспоминаний.Филиппова рука своеобразной пометкой разделяла прочитанные страницы,им нечего сказать и так было всегда.Не внять было те превоги,переживаемые в строках Виолеттой,тревоги,тершиеся о сосуд души,вроде разбалованного кота об ногу кормильца. «Прикосновения» - обронил Ромашкин, - « они всегда двусмысленны,хотя одно явление.Двоих они влекут наверняка….Как сопроикасненнеы переживают это?Как хамелеон,ступающий почвой или древесной веткой,нежится в чувства опоры,ему известна важность зеленого листа.Ах..удовольствие скоро покинет умиленную ящерицу,чего еще хочеться потребовать,достигнув прочности в ногах,подобно достигшего постоялого двора путкику,меж пустынних дюн?Но хамелеон изменит окраску,он подобен почве,только-что ощущаемой,листо – только-что созерцаемом – это влечение ощущать,вершина самого ощущения.В боаженстве прикосновения оно,простое создание, престает быть таковым.Страх забыл о себе и всеми забыт.Уподобление листу – попытка приобретения,ловкому хапку,изменившему все основание.То уже не желание а измененная данность,так и ящерици еже нет, зато есть деятель,которому уже известно что ветвь,устремляющаяся ввысь,увы на верх никогда не ведет,потому и ходит он у корней.Виолетта! Бедняга,ты вышла во двор совсем обнаженной!» - в ушах Ромашкина картавили тысячи уст не внятную речь.Постигло желание осмотреться по сторонам,потом еще,взятся за уши руками и оторвать их .Нужно увлечься иными размышлениями,не этими.
   И рукописные лова сестры так же молвили с возрастающей угрозой.Нет,они стонали,ревели до хрипоты!Буквы – безобразно растянуты,между ними небыло союза,их мольбы обращены к проникающему в окно и приносящему спасительное наслаждение руке,когда-то писавшей все это.Виолетта была покинута…Что могло случится?Она каждую ночь проводила в безсонном ожидании,оголив тело,в темноте пребывала на своем ложе;открыв окно – нервно мяла занавеску в руке,или же свои волосы,они были длинны.Но в результате какого-то непостижимого заговора то созидающее,то прикавшееся,корому девушка предавалась ночами в резиньяции,покинуло её. Подобно хамелеону стоило остановиться,окаменеть,замереть.А вместе с тем дюжей решительности,силы,набрались руки,олимпийской праздности – душа.Виолетта впервые здесь,в этой комнате,в одиночестве ощутила себя здоровой,действия – стали ратниками мыслей.Если одно только одиночество разделает с нею постель,то может стоило первой сдеалть шаг?Первой совершить соприкосновение?Так странно видить заоконную жизнь…Немного притаившись в холмистых берегах своей постели Виолетта поднялась и сделала шаг на встречу своей страсти,эго следствия уже хорошо известны.
                IV
    На кухне маленькой квартиры кипела работа:небольшая девочка преусердно вымывала в миске только-что купленные мамой сливы.Вода,очевидно,была слишком холодна для маленьких ручек,они частенько выныривали из миски чтобы согреться, топом, упорно ныряли обратно.В неумелых движениях заметна спешность но с громадным энтузиазмом,не свойтвенной таким маленьким тельцам.Вот что-то огромное нашлось в посудине! На огромное,твердое натолкулись девочкины руки – то была мамина рука,из-под тишка брошенная в помощь дочери.  Из соседней комнаты слышно шаги,они вяло приближались и…на кухню вошел глава семейства – Ромашкин Л.Девочка резко вынула руки из кухонной посудины и кинулась к нему.Её холодные,мокрые рученки мигом тонули в теплых,грубых отцовских.Тот человек  несомненный авторитет  в детских глазах,мраморный владыка.Однако он не с высот своего идола смотрел на  дочь, Ромашкину старшему интересны её действыя,моменты труднозаметных колебаний,осторожности подношений.Уже все члены Виолетты согрелись а щеки преобразовались румянцем.Кухней пронесся шем от разливающегося на плиту кипящего супа,тет же сюда примчалась мать и одним рывком рукояти прекратила беспорядок,потом в притвостве,словно ищет на кухонной полке нужную вещь, наблюдала за происходящим.Интерес всегда бил по вискам с новым азартом, когда дело касалось отношений дочери с мужем.Они были предельно уедененны а случайное присудствие матери,часто требовавшее на свою долю внимания все ни как не могло удовлитвориться.Тогда в голову женщины приходило все безудержно низкое и она давала волю кофейной страсти.Она поистире любила этот напиток и толи он,толи ранее приведенная потребность внимания,уж точно что-то из этих двух, часто било ей  в вески.Смотря на нежившуюся в отцовских руках дочь женщина вспомнила забавный случай,когда игравшись с ароматической свечой девочка обожгла свою руку.Это,ведь, далеко не режкость!Тогда жасминовый привкус познало не только обоняние рядом обитавших но и уста отца,целовавшего в тот болезненный участок.И боль проходила,миновало страдание и росой с ликийских скал высыхали слезы и любищие руки вновь находили друг друга в соприкосновении.
   Перед сном Виолетта требовала такого-же внимания.Байки да сказки чужды её уму,нервозность истязала.А когда истерика достигала апогея – в комнату заходил Ромашкин Л.Приодкрыв окно он каснулся руки дочери,сначала еле ощутимо – одним резким толчком,тем самым говоря «я здесь»,потом уверенней,пока все пальци не входили в детскую кожу.Потом…Возле открытой двери стоял маленький мальчик,он не знал что пришел слишком рано назначенного времени,ведь кто знает зачем его звала Виолетта?Но после того как отец покинул семью, она в нем нашла множество схожих с отцовскими черт,поддаться которым было убийственно легко. Смертельно легко…
   А все остальное – грезы…..грезы….