Трудно любить вместо эпилога Если любишь

Прожили год, словно песню спели, и душа требовала продолжения… Рожденная в любви, созданная для счастья, семья ожидала, конечно же, прибавления и стремления к нормальной жизни были вполне естественны. Я была готова к материнству, и когда объявила об этом Володе, он прореагировал довольно странно:
– Значит, Галка точно была беременной от меня, а я уже думал, что не смогу иметь детей.
После этого разговора он ушел в мастерскую не появлялся месяца два.
Катя привязалась к Володе, и он платил ей тем же. Как он записывал ее в школу на свою фамилию, это отдельная история. Убедил классного руководителя, что удочерит Катю. И она была Лапиной в школьном журнале, а в метриках так и осталась на фамилии отца. Когда речь заходила об обещании удочерить ее, он уходил от ответа или говорил «она выйдет замуж и все равно поменяет фамилию».
Когда в сердце живет любовь, все, кажется в розовом свете. Ох, откуда же знать, что каждый видит только часть того целого, которое сообща создается. Первый серьезный разлад произошел на похоронах Десяткина, а может и раньше…
Когда душа его просила сочувствия и тем более больная душа, я не понимала его. Это чужая душа потемки, а родная свет в окошке и зоренька ясная. Значит, я была для него чужой или грош цена всем любящим, не разглядевшим друг друга. У меня болела душа о нем, а у него о ушедшем художнике, о друге. Как сейчас тяжело говорить об этом, но если умолчать значит спасовать перед трудной задачей. Я взялась, может быть не за свое дело, но тогда кто сможет, как не самые близкие художника увести от бытующего мнения пьяницы, развратника и лжеца.
Постепенно началась моя сердечная смута: почему, почему? А он словно сам навлекал тучи на свою голову и всегда ждал сочувствия и примирения с моей стороны, что, посути всегда и случалось.
Если бы мне кто-нибудь сказал, что наша семья не состоится, я бы не поверила.
Любой женщине будь она звезда или прачка трудно осознавать алкогольную зависимость мужа. Но сильные женщины умеют смотреть правде в глаза. И я думала, что я из их числа. Сначала я боролась в одиночку, как могла. Пока не поняла, что с этим недугом не справиться. Мы богом венчанные, твердил постоянно Володя. Вместе приняли решение идти церковь, заучивали молитвы, готовились к исповеди. Сначала верила, что можно спасти, потом опускались руки. Это был шанс возвращения к нормальной жизни, но не на долго. Вместе голодали, очищались, перепробовали все, что только можно предпринять. В тревожных снах и наяву мне было страшно. Но друзей и родных тогда рядом не было.
Началась самая скучная пора. Непрерывные дожди вперемежку со снегом, серое хмурое небо и грязь. Люди прятались в жилищах от непогоды. Улицы были пусты. Спасая мужа от очередного запоя, хотелось убежать за тридевять земель. Однажды в который раз, вызывая рвоту, отпаивая молоком, поняла, что это конец нашей любви. Как не тяжело было признаться самой себе. Такого тяжелого испытания я бы даже врагу не пожелала. Я была к этому не готова. Впрочем, как и всякая женщина не готова к унижениям или она не женщина и не мать.
Он понял, что попал в зависимость, и сторонился друзей, вскоре успокоился. Но его спокойствие было кажущимся. Он иногда веселился, но это был временный приступ веселья, что называется смех сквозь слезы. Потом были срывы. Лицо его отражало печаль. Эта великая чувствительность и делает из людей поэтов музыкантов художников.
Не надо меня просеивать через сито все равно не получиться мука…Ты из меня обещал сделать женщину и готов был к испытаниям, а сделал мученицу. И где твоя любовь и защита семьи, когда ты сам себя не в силах защитить от змея. В ответ он стиснул зубы, да так, что разжать их не было никакой возможности. При виде посиневших губ, бледного лица и отсутствия сердцебиения я напугалась. Стала среди ночи звонить подруге, та в свою очередь своей, и они вдвоем прибежали ночью разбудили соседей. Стали экстренно приводить мужа в чувство. Ставили системы, прокапали лекарство, всю ночь сидели около него. Он, придя в себя, обещал подарить картину Тамаре. Смертельная опасность, грозившая ему в ту ночь, произвела на него сильное впечатление. Страх и тревога за свою жизнь, заставили его заняться здоровьем серьезно. Он вычитал книжные аксиомы Брейка и начал измываться над собой и надо мной. Его образ жизни изменился кардинально. Из крайности в крайность.
Пить или не пить – ни есть и не пить. Утром: бег, обливание холодной водой, полное голодание, и работа. Очень много работал, изнурял себя: слишком много было самого себя во всем. Велико было его желание к новой жизни, а еще более страшна зависимость. Выдержав голодовку в двадцать шесть дней, долго удерживался от соблазна. Но змей победил, этот чертовый змей. А я в глубине души думала, что он дошел до края и есть еще спасение. Да у него была больная душа, как у поэта. Так и есть, так и должно быть, потому, как человек равнодушный не сможет творить. Это был Есенин в творчестве и в жизни: никому и никогда не прощал промахов и жалоб не принимал. Водка сделала свое дело. Он искал изъяны в себе, и в близких ему людях. Начитался английской литературы и стал говорить, что болеть это преступление. Стоило кому-нибудь заболеть, он со своими наставлениями: «болеть – это преступление» и когда он вновь запил, стало легче всем. Кончились его бесконечные «трезвые» придирки. Россию чувствовал всем сердцем и душой, а меня не видел. Иной раз это очень сильно унижало. Он вспоминал обо мне, когда ему было плохо. С любимыми не церемонясь беспорядочно пил, что и привело к полному краху в отношениях, и развязка наступила. Он отнял у меня ключ от мастерской, боясь за картины.
– Кто ты такая? – кричал он.
– Мне это порядком надоело и я с ним развелась, доказать от части, что мне не нужны его картины. И надеясь, на то, если я дорога ему, то он бросит пить.
– Ты не то бережешь, – как-то сказала я ему.
– Замолчи, ты ничего не понимаешь.
Храня не чувства, не отношения, а картины, он, однако подарил с плеча и пьяной щедрости Кате картину «первый снег», а мне «у мостика», которую я повесила вверх ногами. Потом забрал…
Наш дом делился на два совершенно разных мира. И любовь уходила и таяла, и, держась за края, провалилась в бездну… Куда глаза глядят туда и пойду. Дни казались бесконечными, я как деревянная. К чему эти страдания здоровье стало пошаливать, я не видела свету белого. Все казалось серым. Да когда же это кончиться? Я была вне себя от нетерпения, надо было разрубить этот узел неприятностей, свалившихся на мою голову, не было уже надежды, что все можно поправить еще раз остановиться заставить себя обернуться на свою жизнь. Убедиться, что там пусто увидеть себя повисшей над пропастью. Которая становиться все шире, все, что я предлагала по поводу лечения, все отвергалось, вот и дошли до края…


Этот страшный зимний день 14 февраля день всех влюбленных или та ночь, в которую он ушел из жизни, и мне досталась нелегко. Я видела чудовищный сон.
Его живот был пронзен стальным обручем, и кровь хлынула и залила весь пол в мастерской.
Только через три дня мне сообщили о его гибели и о похоронах. Все тогда не имело ни сроков, ни смысла. Было что-то тяжелое и страшное для меня в этом во всем. Мир зашатался и куда-то поплыл с этой минуты.
Нелепая трагическая смерть. Слезы и боль. Я смотрела на чужое лицо, побритое, замазанное гримом, без усов и бороды со слипшимися плотно губами. Он был похож на истукана. Я посмотрела на руки, кожа торчала лохмотьями, сбитые пальцы, синюшный нос от побоев и руки говорили о том, что он защищался. Теперь мертвое тело, дорогое когда-то для меня. Горе было здесь рядом и во мне. Я пристально смотрела и не могла запомнить мертвого лица. Я буду помнить его молодым и веселым. Говорят, когда кто-то умирает, тут же рождается новая жизнь. Но после смерти Володи мир не стал чище и моложе. В тот день был страшный мороз. 17 февраля и страшный суд на небесах и на земле. В ту минуту я была между небом и землей, но небо было каменным, а земля с рытвинами и ямами, потому что я проваливалась словно в глубокий снег. Видела людей, слышала разговоры, они говорили, не глядя мне в глаза. За поминальным столом, которым то и дело прерывался высказываниями хмельных людей, мучительно слушать слова. Он хотел и мечтал, но не сделал. Мне вспоминалось светлое хорошее, и я может быть никогда бы не смогла написать, если бы не Лариса Рябцовская, которая оказалась рядом и Мария Башкатова, эти две женщин, которые своими воспоминаниями о Володе уже тогда пробуждали что-то во мне. Какие-то новые мысли. Володя будет живой для меня до моего смертного часа.
Потянулись горестные дни после смерти Володи, но нельзя воскресить ушедшего…
Роковая судьба или у нас в стране только в фильмах и книгах для пущего страха находят преступников или через сто лет можно будет узнать правду. Ушел из жизни художник. Как и с чьей помощью? Даже когда умирает престарелый человек, родственникам многое приходиться хлопот и оправданий претерпеть, чтобы доказать свою непричастность к случившемуся несчастью. А тут преступники как в воду канули. Должно у России много великих художников, если она так разбрасывается их именами. Жизнь художника мало кого интересовала, и когда он начал свое мучительное восхождение к вечному. Он сам знал, до каких высот он поднялся. Это были уже полотна исповеди, перед которыми молва бессильна. Смысл только во времени. Его полотна открывают нам тайну души его, сопричастной Есенинской традиции общения с вечной музыкой природы и жизни. Вот она Россия это деревянное строение, в котором мы живем, оно хрупкое, может сломаться от наших дрязг, и захлестнет его грязная волна, а мы будем поглядывать со стороны. Вот так растащили по кусочкам наше счастье. Сами или кто помог. Много видно охотников было.
Мы любили друг друга до умопомрачения и также огорчали. Я пыталась бороться с домашней тиранией, но бессильно.
«Я и так твой подкаблучник» часто повторял он. Что он имел в виду, до сих пор не пойму. Деликатности и любви в искусстве, ему можно было позавидовать, он был аккуратен только со своими картинами. Он их любил, собирал каталоги, вел записи слайдов и перечень проданных картин. В этом был у него порядок. Вещи и люди, окружавшие его мало волновали. Он мог надеть прекрасный костюм с нечищеной обувью, но судил о людях строго. К себе же относился безалаберно. Был переполнен планами, делился со мной о своих задумках. Мечтал написать картины на тему русских народных песен.
Боль. Эта боль теперь не дает мне покоя. Как часто мы слышим слова: чтобы не случилось, берегите друг друга.
Да любить уметь надо, и не каждый человек умеет прощать… Хочу, чтобы моя исповедь не очернила и не приукрасила событий. Чтобы читатель проникся чувствами. Жизнь коротка. Как на Володю подействовала смерть Десяткина, я поняла лишь спустя годы. Болото, в которое он попал, затягивало с головой. И лишь когда на время приходила ясность, он страдал.
Настоящее уходило из-под ног, появляется женщина блудница. Завистливая и страшная в своей алчности. И с тех пор жизнь превращается в хаос. Принять все пошлости жизни вот восторг. Но эта женщина смерть. Его безволие и пристрастие сочетаются с болезнью, нет выхода, тупик.
Настала тяжелая минута в жизни. Я вошла в ритуальный зал, где в гробу лежало чужое тело. Так изуродовать лицо могла только смерть. С переполненным слезами сердцем я думала, что любила, когда то эти руки глаза тело, нежно целовала, крепко обнимала дорогого мне человека, который перевернул всю мою жизнь. Прости меня Володечка, и я тебя прощаю. Почему я живого его простить не смогла, но вот оно горе, солнышко закатилось, и свет погас. И как же это вышло то. Если бы он знал, что его любят и ждут, этого бы не случилось. Говоря, что животное обходит те места, где
подстерегает их опасность. А человек очевидно не чувствует приближение смерти. А то бы он непременно простился бы с любимыми и сделал все что требуется.
Но всем не хочется покидать этот мир здоровым полным сил, когда мир наслаждений так еще велик, хотя мысль о смерти всегда сопровождается желанием жить долго и счастливо, любовь к природе не увядает с годами, наоборот усиливается. Этот восход солнца и чудные красоты манят и тревожат, кто должен умереть только не он, для него весь мир пылал красками.