Житие воина Михаила Сапова

   Вы – те, рано взрослевшие,
   Мало которых осталось:  сто тысяч едва.
   Вы – те раны, почти отболевшие,
   О которых раз в год вспоминает страна.
   Под огнем уцелевшие,
   Ветер памяти нашей и совести раны…
   Не тирана, НАС спасшие,
   Это вы - той войны ветераны.




  …Встретил приятеля – работали вместе на заводе. Разговорились о старых знакомых.
- Что-то давно ничего не слышно про Сапова, – сказал он, - говорят, сильно болел…
Вернувшись домой, я набрал номер домашнего телефона Михаила Николаевича.
Долгие гудки были мне ответом.
  Я представил комнату в обычной квартальской квартире: два кресла, стол со свежими газетами, на стене карта «Воинский путь 50-й армии», а рядом на плечиках китель с орденскими планками. На подоконнике звонит телефонный аппарат. И некому подойти к нему.
В такие моменты понимаешь, как мало успеваем мы в суете нашей жизни. Давно бы уже мог встретиться, расспросить и записать.

  Михаил Сапов. Его последняя официальная должность - заместитель директора несуществующего ныне предприятия – Ангарского электромеханического завода. Участник Великой Отечественной войны, спортсмен и оригинальная личность. Тогда Сапов уже не числился на заводе, а появлялся иногда по приглашению руководства, когда требовалась его помощь.

  В то время склады предприятия были заполнены готовой продукцией. Сотни массивных теплогенераторов стояли рядами в цехах, ожидая заказчиков. А их не было.
- Привет, математики! Мне нужно набрать на компьютере и распечатать один текст с фотографией.
«Мы сбережем ваши миллионы!» - такое броское название имела его рекламная статья, которую он нам принес.
- Межгород у вас есть? Отлично! – продолжил он. – Что самое главное на фронте?
Мы молчали, пока еще не зная правильного ответа.

- Связь! – коротко сказал он.
  Первый его звонок был в Красноярск.
Шахтеры согласились взять крупную партию обогревателей в обмен на уголь. Покупателя угля он нашел на следующий день. А еще через неделю им были реализованы в с е имеющиеся на заводе теплогенераторы! Запомнилось, как пораженный небывалыми темпами расходования премиального фонда начальник заводского отдела сбыта категорически отказался отгружать последние сто обогревателей, уже оплаченных норильским комбинатом.

  В конце бартерной цепочки оказывались столь необходимый электрозаводцам ширпотреб, продукты и деньги, которые и получили участники той операции.
«Всякий труд должен оплачиваться» - так в то безденежное время звучала одна из коронных саповских фраз.
…Прошло еще время, и я снова позвонил на его домашний телефон.
Трубку не скоро, но сняли.

- Сапов слушает!
- Михаил Николаевич?
- Так точно.
- Звоню узнать о вашем здоровье.
- Здоровье? Вот вчера на лыжах ходил. Да ты, Саша, заходи, а то по телефону плохо слышу.
Договариваемся о встрече. Блокнот и ручку – в карман. Теперь успевай, лови момент.
Сижу у него дома. Пишу эти строки.

- Какое может быть здоровье? Десятый десяток разменял! Пришел на лыжные соревнования и спрашиваю: «Есть у вас категория участников старше восьмидесяти лет?» Мне отвечают: «Есть только старше шестидесяти». Говорю им: «Что же, мне придется с молодыми соревноваться? И сколько участников в этой категории?» Отвечают: «Вы один». В восьмидесятые годы я был обладателем первого кубка первого ангарского лыжного марафона. Победителем областных соревнований. Кубки передал в открывшийся недавно музей Ангарского электромеханического завода. Другие награды находятся здесь.

  Мы раскладываем на планшете полученные им на соревнованиях памятные знаки и медали.
- Зимой, понятно, лыжи. А как вы поддерживаете форму летом?
- Зимой и летом у меня велоспорт.
  Мы выходим на застекленный балкон. Здесь у ветерана находится простой спортивный тренажер – поставленный на треугольную металлическую подставку велосипед.

- Тридцать-сорок минут каждый день кручу на нем педали. Сегодня уже открутил сорок пять минут. Погода значения не имеет. Чтобы не скучно было, надеваю во время занятий стереонаушники и слушаю «Радио Москвы».
Возвращаемся в комнату.

- Михаил Николаевич, а помните, как вы заводу со сбытом помогли?
- Подумаешь, средняя партия теплогенераторов! В семидесятые годы только за день, бывало, отправляли с завода по двенадцать-тринадцать вагонов готовой продукции. После войны многие офицеры-фронтовики стали руководителями предприятий. Однополчане помогали друг другу. У меня связи были по всей стране.
- А откуда вы родом?

- Мы недалеко от Онежского озера, на реке Вытегре, жили. Места там красивые, родниковые! И сколько рыбы было: сиги, ряпушка, корюшка.
- Вы крещеным на фронт ушли?

- А как же! Там за деревней Мелькино Вытегорского района, в которой я родился, церковь была архангела Михаила. Когда колокола звонили, звон их к нам за семь километров доносился. Вот мать и крестила меня в этой церкви в самый Михайлов день.

- А крестики православные носили наши солдаты на фронте?
- Что-то не помню такого. Может, и были у кого, но на груди вроде бы никто не носил.
- Молились ли наши солдаты перед боем или в окопах?
- Там такое бывало, что и неверующим будешь, так замолишься!
- За что вы получили эту медаль?

  Я держу в руках белый металлический кружок с надписью «За отвагу».
- На КП возле деревни Красниково вышел из строя телефонный коммутатор. Комбат отдал приказ восстановить связь с наблюдательным пунктом командующего армией, который находился на Зайцевой горе. Я получил медаль за восстановление работы коммутатора

- Какое расстояние нужно было преодолеть?
- Километров пять от деревни до командного пункта.
  Рассказ ветерана краток. Подробности остались на войне, да и интересны ли они кому-нибудь сейчас?
- Самое тяжелое время было в начале войны. Окружение под Брянском. Наш 96-й полк связи рассеян в лесах, выходим небольшими группами. Все санитарные поезда были тогда на конной тяге. Лошади не кормлены, лежат на земле. Кругом раненые на телегах, стонут, зовут, просят помощи. Валетом сложены кто как… Никто не обращает на них внимания, идут не задерживаясь. Что там было. У-у-у…- Михаил Николаевич качает головой. - Слякоть, распутица. А мы в обмотках. Свое оружие бросать нельзя, будешь дезертиром. Сколько вокруг было трофейного – шмайсеры, парабеллумы... А свою винтовку и красноармейскую книжку так и вынес из окружения и потом пронес до конца войны.

  Тут такой момент: начальником связи армии был капитан Кобенко. Мы выносили его раненого на плащ-палатке. Потом на станции отправили поездом в Москву.
Я штаб 50-й армии как «Отче наш» помню. Командующий генерал Попов воевал в Испании. Был ранен в ноги в окружении под Брянском. Выносили его на руках. В лесу у станции Белово умер от гангрены.
  Выбрались к своим. А знамени нет. Тревожный момент. Капитан Мозгов вынес знамя полка из окружения. Все обрадовались!

  А в Туле командующим был назначен Иван Васильевич Болдин. В начале войны генерал-лейтенант Болдин был заместителем командующего Белорусским особым военным округом генерала Власова и сумел вывести из окружения большую группу наших войск. Болдин принял командование 50-й армией. Но как поступят с ним теперь? Первое время ходил только в фуфайке. Форму не носил, – продолжает свой рассказ Михаил Николаевич. - В Серпухове мы готовили запасной командный пункт для нашей армии на случай взятия немцами Тулы. Мне пришлось обеспечивать переговоры командующего со ставкой. Слышал переговоры с членами военного совета Булганиным, Вознесенским, Жуковым. Жуков сказал на переговорах: «Тулу удержать!» В ноябре 41-го года шоссе Тула-Москва несколько раз переходило из рук в руки. Когда прибыли сибирские дивизии, их прямо с эшелонов отправили в бой. Сибиряки обороняли Варшавское шоссе. После боя все поле было в белых полушубках. Трупы не убирали. Смрад стоял.

- Как же вы переносили все эти ужасы?
- А наркомовские сто граммов для чего? Вот это и помогало. Еще полагался табак солдатам и сигареты офицерам. Я был техником-лейтенантом. Но сигареты никогда не брал. Можно было заменять их шоколадными плитками. Вот я всю войну и получал вместо сигарет шоколад.

  В ноябре 41-го полку дали команду подготовить большой наблюдательный пункт в районе города Мосальска, у деревни Родня. Ожидали прибытия премьер-министра и героя Монголии Чойбалсана. Было решено показать монгольской делегации разрушительную силу советской артиллерии.
  Для размещения монгольской делегации перевезли на передовую и закопали в землю деревянное здание школы, установили стереотрубы, подготовили освещение и углубленные траншеи.

  19 декабря 1941 года монгольская делегация посетила передний край нашей обороны. После мощной огневой подготовки захваченная немцами деревня была занята усиленным стрелковым батальоном при поддержке роты танков. Работа советской артиллерии произвела на монгольских друзей очень большое впечатление. Вскоре наши бойцы получили большую партию лошадей монгольской породы, добротные теплые вещи, очень пригодившиеся в ту холодную зиму.

  Вообще-то морозная зима 41-го года сильно повредила немцам под Москвой, – говорит Сапов.
А вот что пишет в своей книге по этому поводу Георгий Константинович Жуков:
«Полушубки, валенки, телогрейки, теплое белье – все это тоже оружие. Наша страна одевала и согревала своих солдат. А гитлеровские войска не были подготовлены к зиме. Произошло это потому, что гитлеровское руководство собиралось налегке пройтись по России, исчисляя сроки всей кампании неделями и месяцами. Значит, дело не в климате, а в политических и военно-стратегических просчетах фашистской верхушки».

- В 51-м году я служил в Иркутском военном округе. Был начальником школы военных командиров. Мы готовили связистов для всего Восточно-Сибирского военного округа, – продолжает Михаил Николаевич. – В то время Болдин был назначен командующим Восточно-Сибирским военным округом. Посетил нас с инспекционной поездкой. Мы стояли строем, он подошел к нам - могучий красивый мужчина. Спросил у меня, когда мне было присвоено очередное звание. Думаю, что ему понравился порядок в школе. Хотел повысить меня в звании. А я как раз только что получил капитана. Вот мне бы сказать тогда: «Иван Васильевич, мы же вместе с вами на наблюдательном пункте были, когда Чойбалсан приезжал». Жалею, что не сказал... Все оборудование там, на НП под Родней, нашими руками было сделано.

  Сапов смолкает. Видимо, что-то важное для него связано с этим эпизодом общения с его командующим.
- А почему так запомнилась эта встреча?
- Ну как же, представь себе: командующий всей артиллерией фронта разговаривает со мной!
- Куда же делся затем Болдин? – спрашиваю у него.
- Прошла информация, что служит Иван Васильевич в генеральном штабе, а в юбилейный год король Румынии Михай вручил ему орден Победы.

  Раздается звонок, и наша беседа прерывается. Михаил Николаевич разговаривает с кем-то по телефону.
- Это мой редактор звонил. Старшая сестра с Вытегры. Высылаю ей иногда для правки свои статьи. Девятнадцатого года рождения она, - невозмутимо объясняет Сапов.
  Беру у него и читаю странички отпечатанного на машинке текста:
«Руководствуясь статистическими данными, я, Михаил Сапов, могу назвать себя уходящим. Ведь из числа мужчин 1921 года рождения после Великой Отечественной войны из сотни человек в живых остался один.

  Я прошел всю войну с июля 1941 года до Победы. Участник двух парадов Победы в Москве. Как участник битвы за оборону столицы был приглашен на торжества по случаю 850-летия Москвы. Сейчас фронтовикам, ветеранам войны трудно осознавать, во что превращена великая держава, спасшая человечество от фашистской чумы.
То, что не удалось Гитлеру, стало возможным благодаря предательству власть имущих. Это они, обманув народ, протащили в угоду Западу так называемые «реформы», украли у фронтовиков и тружеников трудового фронта плоды Великой Победы, превратили их из победителей в побежденных. Отмечаемые Дни Победы по сути стали не праздниками, а днями скорби…»

  Когда же подберет и согреет Россия своих ветеранов, брошенных ею на исходе сил, как раненых солдат в лесах под Брянском? Скоро ли завершится наш выход из окружения? Кто ответит фронтовику?
Нам осталось с ним сделать еще одно дело - купить компьютер. Идем с Михаилом Николаевичем в магазин, где подбираем нужную для работы машину, находим клавиатуру с отчетливым шрифтом. На сборку требуется время, и мы выходим из магазина на весенний проспект.

  Возле «Современника» большая афиша известного питерского певца.
- Нравится он тебе? - спрашивает Сапов.
- Нормально поет.
Он сворачивает к кассам, и через несколько минут в моих руках оказываются два билета.
- Сходите с супругой. Всякий труд должен… вознаграждаться, – с довольным видом улыбается он.
  Через час, установив программы, мы распечатываем у него дома на принтере текст, который девяностолетний ветеран самостоятельно набрал на клавиатуре нового компьютера:

Где б я ни был заброшен войною,
Среди дымных и черных полей
Все мне чудится сад под луною
И на взморье гудки кораблей.

- Это моя любимая песня, - говорит Михаил Николаевич. Он поворачивается в кресле ко мне и начинает петь неожиданно звучным и мелодичным голосом:

Там под вечер тихо плещет
Невская волна,
Ленинград мой, милый брат мой,
Родина моя!

  А вечером концерт. Модный певец и неслабые четырехзначные цены на билеты. Нехилые парни с борсетками занимают свои места в переполненном зале.
- Когда меня спрашивают, какая песня самая любимая, - ответить бывает очень трудно, – говорит певец, - но все же есть одна особенная.

  И с первыми аккордами зал начинает вставать рядами. Прямо от сцены катится к нам эта людская волна.
Я тоже встаю. Михаила Сапова нет среди нас, но мне кажется, что он тут.
Я закрываю глаза. И вижу огромное, продутое всеми ветрами поле у деревни Красниково. И маленькую фигурку бегущего по ней связиста.

- Ахтунг, русиш зольдат! («Внимание, русский солдат» – нем.)
Черная фуражка с высокой тульей появляется над бруствером окопа. Немецкий офицер приникает к окулярам бинокля. Короткий взмах руки.
- Фойер! («Огонь!» – нем.)

  Облачко разрыва вдали. Как раз там, где бежит, пригнувшись, катится, как колобок по полю, наш солдатик: «Я от зайца ушел, я от волка ушел, а от тебя, фриц, и подавно уйду…»
Бросило вбок тугой воздушной волной. Упал лицом вниз, пилотка отлетела в сторону.
Дымом пахнуло от земли и родниковой свежестью. Лежит ничком солдат. Родная Вытегра видится ему. За рекой белый храм, где крестили его и назвали в честь архистратига-воина. Костер уже погас совсем. Дым стелется по земле. И мать зовет его.

- Зэр гут! Руссиш капут! («Очень хорошо! Русскому конец!» – нем.)
Офицер стягивает с руки перчатку и не спеша достает из кармана серебряный портсигар.
- Ми-ша! Беги домой! - зовет мать
  Приподнял голову солдат, прислушался. Кажется, всего на мгновение приник он к родной земле, а сразу же успокоилось сердце его, перестало пойманной в сети птицей рваться из груди. Стало ровнее дыхание.
Оттолкнулся от земли, поднял сбитую пилотку, сжал ее в кулаке так, что острый скол застрявшего в ней кусочка металла больно кольнул ладонь. И бросился бежать дальше.

  Поет о войне Александр Розенбаум. Стоят рядом со мной, склонив головы, серьезные парни с золотыми цепями на шеях. Стою я, случайно оказавшийся среди них. И все слышится мне та ленинградская песня, которую совсем недавно пел для меня русский воин гвардии майор Михаил Сапов:

Знаю, знаю, гремит канонада
Там, где мы проходили с тобой,
Под разрывы фашистских снарядов
Наша молодость вышла на бой.

- Герр официр! Видэр ист айн руссишэр зольдат! («Господин офицер! Снова русский солдат!» – нем.)
- Доннэр вэттэр! («Гром и молния!» - нем. руг.)
Офицер отбрасывает обжегшую пальцы сломанную пополам сигарету.
- Фойер!
Еще раз ухнуло за спиной. Поздно! Скатился по склону в ложбинку солдатик. Теперь одна нога там, другая тоже там.

- Товарищ командующий, разрешите доложить!
- Все видел. Молодец связист! Ноги у тебя как крылья. Вот теперь и мы зададим фрицу жару, – сам командующий 50-й армией Иван Васильевич Болдин подходит к ожившему коммутатору.
- Что самое главное на фронте?... Правильно, связь!





На фото: Сапов М.Н.