Земные прописи нашей памяти

Екатерина Мосина*

(*Автор статьи имеет свою страничку на данном сайте. Её адрес: http://www.proza.ru/avtor/kasenka777 )


Земные прописи нашей памяти

В начальной точке третьего тысячелетия, в истоке нового века правление воронежского отделения СПР затеяло выпуск серии «Воронежские писатели: XXI век». Малобюджетное издание выглядит вполне прилично: авантитул с названием серии и логотипом издательства «Река Времени»; на фронтисписе – портрет и обязательная справка об авторе в конце книги. Символическое оформление обложки – травяной покров земли, то, из чего мы все взрастаем и чем держимся – травами нашего детства, земными прописями нашей памяти. В каждой книге – смена обложечного цвета, а на деле – весь спектр радуги: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый...

Решение художницы Алины Мосиной так оформить серию имеет свою изюминку. Но не может не вызывать спорных ассоциаций. Скептики тут и траву забвения приплетают, и на каждый цвет свои реплики бросают: «А, оранжевый?.. Известно – оранжевая революция. А, жёлтый? Ясно – цвет детского облегчения. А, голубой...». Но и торжество строгого сочетания чёрного с белым биобиблиографического справочника местных членов СПР вдруг вылилось в горький вопрос одной поэтессы: «За что?» Не случайное присутствие двух основных цветов – белого и черного словно указывает на дуальность нашего мира, и как бы отражает природные стихии: день и ночь, зима и лето, земля и небо, верх и низ... И таких символов в любой творческой организации можно обнаружить предостаточно. Как говорится, пусть об оформлении серии каждый судит в меру своего жизненного восприятия.

Белая бумага для текста, «льняное» тиснение на обложке. Что ни говорите, а книжечки этой серии, хотя и не имеют большой толщины – всего от 64 до 144 страничек, смотрятся вполне благообразно. И тираж  от 500 до 1000 экземпляров – такой,  чтобы в каждую библиотеку области дошли книги. Абсолютно бесплатно. Ведь выпуск этой серии оплачивают спонсоры, которых находит по одному ему известной схеме сам Е.Г. Новичихин, председатель правления воронежского отделения СПР. Высокий профессионализм издателя, а это уже названная «Река Времени», позволяют серьёзно принимать и с удовольствием листать данную полиграфическую продукцию, очень дешёвую по себестоимости.
Но содержание – в любой книге главный козырь. Выпущено уже десять книжек за десять же месяцев, и есть теперь повод сделать анализ изданных произведений воронежских писателей, членов СПР.
Порадовал своей новой повестью «Княжна Джаваха» мэтр местной литературы Юрий Гончаров. С него и решили начинать публикации.


1. Такую книгу не забудут!


*Гончаров Ю.Д. Княжна Джаваха: Повесть. – Воронеж: Река Времени, 2007. – 68 с. – («Воронежские писатели: XXI век»).

Читатели старшего поколения помнят дореволюционную писательницу Лидию Чарскую и роман, написанный ею о маленькой, но сильной девочке, грузинской княжне Нине Джавахе.
В советское время Крупская создала свой список книг, которые следовало читать будущим строителям коммунизма, и этой книжки в том списке не оказалось. Герой повести Лёша Воробьёв в неистребимом своём желании к чтению добыл всё же «Княжну Джаваху». Принёс её в школу, и там у него начались неприятности. Его вызвали к директору и он «в следующие пять минут... узнал, что Чарская.... писательница буржуазная, писала свои сочинения для детей высшего класса, дворян и помещиков, все её книги пропитаны гнилой, буржуазной моралью...» Пересказать сюжет повести непросто, поскольку воспоминания, написанные на материале собственной жизни, в основе сюжета имеют эту самую жизнь. Да и писатель сразу определяет жанр своего произведения так: «Я пишу не рассказ, не литературное произведение, где надо строго придерживаться сюжета, его основной линии...»
Хотя и вымышленное имя у героя, но нетрудно догадаться, что рассказ идёт о жизни писателя. От школьной парты до военной переправы, где он был ранен. От знакомства с Лялей Авериной-девочкой до встречи с Ольгой Авериной зрелой женщиной, прошедшей войну в качестве медика и спасшей множество жизней.
В начале повествования перед нами мальчик-пятиклассник, взявший книгу у своей ровесницы Ляли. Она жила рядом, но в силу своего «буржуазного» воспитания не могла запросто общаться со всеми ребятами большого двора. Картины довоенного Воронежа, элементы быта и какие-то трогательные детали своего детства показывает писатель. Всё, как и должно быть в мемуарном повествовании. Но безмятежность картинок улетучивается, как только автор уточняет время действия: «...страна, народ, вся жизнь в стране с каждым днём всё глубже погружались в атмосферу, выраженную теперь лишь одной датой: 1937 год!»
И есть в книге много людей, безвинно пострадавших, сломанных и растоптанных системой. И есть портреты доносчиков, и праведников, есть много всего, что и было в жизни писателя. И есть сожаления о том, что не сложилось, чего не получилось...
И только в предпоследней главе начинаешь понимать, отчего же автор книги так обстоятельно вспоминал историю с «Княжной Джавахой». То, что было запрещено много книг, имеет слишком простое объяснение, и оно в эпиграфе к 14-й главе: «– Нас не учат лучшим (по старым понятиям) человеческим качествам. Верной и бескорыстной дружбе. Чистой и беззаветной любви. Отзывчивости. Честности и правдивости. Уступчивости и доброте. Щедрости. Всё это подвергается осмеянию. Так чего же вы от нас ожидаете?!» Где уж писатель его взял, но счёл необходимым поместить в повесть. Слова нынешнего отрока, 16-летнего недоросля, как ушат ледяной воды: не расслабляйтесь. Можно сказать, что во всём виноват список Н.К. Крупской. Это она составила и определила круг чтения для «строителей коммунизма». В этом перечне разрешённой литературы не оказалось книг сентиментальных и лёгких для чтения. Поэтому учителя у нынешнего Митрофанушки сами лишены тех «лучших (по старым понятиям) человеческих качеств».
Правда, писатель предупреждает, чтобы однозначно не воспринимали его заявления: «Конечно, не надо думать, что  в своих записках о прошлом я хотел изобразить вот такой примитив: прочитала моя сверстница в детстве книгу Чарской о княжне Джавахе – и сама стала почти такой же».
Проблема глубже. Автор, видимо, хотел сказать, что система воспитывала молодых «строителей коммунизма» жёстко, опираясь на книги, подобные роману «Мать» Максима Горького. Чтобы завоёвывать своё светлое будущее надо уметь бороться, а книга о девочке Нине Джавахе кому-то показалась для этого неподходящей. О чём и сожалеет Ю. Гончаров в новой повести. Более того, с сарказмом пишет, что «дворян и помещиков теперь нет, они никогда не вернутся, дворянская мораль отброшена, как чуждая духу победившего трудового народа, мирового пролетариата. Настоящее и будущее принадлежит им (строителям коммунизма – Е.И.), строится совсем другой мир, на совсем иных основаниях и ценностях».
Согласна, что читать только то, что кто-то своим умом определил и утвердил приказом – тяжело, глупо и неинтересно. Но, на мой взгляд, некая надуманность проблемы и однобокость её постановки в книге всё же есть. Ведь никто не запрещал тот же роман «Война и мир» Льва Толстого, который учит и любви к людям и окружающему миру – как это у юной Наташи Ростовой, и бескорыстному добру – как у Пьера Безухова, и святому долгу перед Отчизной – как у Андрея Болконского. Также мы все были обижены и тем, что «Библия», учившая законам жизни, добру и мудрости не одно поколение людей, для нашего познания была недоступна в те времена. Так стоит ли убиваться по романам Чарской?
Чтобы разбирать эту повесть по косточкам, надо быть в принципе не согласной с её автором. Здесь же мы имеем маленький изящный литературный подарок поклонникам творчества Юрия Гончарова. Прекрасный  образец современной вспоминательной прозы – для всех любителей этого жанра. Это можно сравнить с праздничным светлым платьицем, в которое одеваются ученицы на свой бал, наверняка и у княжны Нины такое было. Но эпиграф – как линючий чёрный бантик на белоснежном наряде, и он портит всё. Заставляет спорить с автором, возражать и не соглашаться с его взглядами, которые он нам предлагает.
Наверное, мастерство писателя состоит в том, чтобы книга не оставляла читателя равнодушным. Разные есть для этого способы. И сгусток чёрной энергетики, сконцентрированный в злополучном эпиграфе, к счастью, абсолютно не соответствующем истинному положению вещей, заставляет размышлять о многом.
Такую книгу не забудут!


2. Отец Евгений и край отчий


Будаков В.В. Свет на земле. Воронежцы в отечественной литературе: Евгений Болховитинов,  Алексей Кольцов,  Иван Никитин,  Иван Бунин, Андрей Платонов: Очерки. – Воронеж: Река Времени, 2008. – 64 с. («Воронежские писатели: ХХI век»)


Известный воронежский писатель Виктор Будаков, кажется, издаётся сейчас больше всех в Воронеже. Его творчество разножанрово: и стихи, и проза – рассказы, повести, очерки, эссе... В серии «Воронежские писатели: ХХI век» опять вышла его книга, и она замечательна тем, что может быть полезна молодым читателям на уроках краеведения. Жизнь и творчество пяти знаменитых воронежцев лежат в основе исторических очерков писателя. Впрочем, он сам пишет: «Эта книга – отзвук давнего, еще юношеского моего интереса к именам великих уроженцев Воронежа, и данные благодарственные лирические страницы – о них, счастливо облагородивших  родной край творческими энергиями и свершениями. Среди  воронежских подвижников отечественной, да и мировой культуры, неоспоримы, прежде всего,  Болховитинов, Кольцов, Никитин, Бунин, Платонов. О них – эта книга».
Если имена Ивана Никитина, Алексея Кольцова, Ивана Бунина и Андрея Платонова мы можем вспоминать ежедневно, оттого что слишком слиты их образы с городом: в названиях улиц, в музеях и памятниках, в многократно издаваемых произведениях, то имя Евгения Болховитинова словно укрылось в тени вековечной. Многие знают, у многих на слуху, но вот подробности жизни, заслуги перед россиянами мало кто сможет перечислить. И в этом отношении книжица «Свет на земле» В. Будакова окажет неоценимую помощь. Можно, конечно, обратиться к творчеству известного писателя Владимира Кораблинова и прочесть его повесть «Падре Ефимиус»: «Был некогда Фимушка, был Ефим Алексеевич, падре Ефимиус. Некогда у человека с этим именем был родимый город Воронеж, отчий дом на Ильинском бугре, каморка с желтой маской фернейского мудреца: радости были, скорби, круг приятельский…» Но сейчас почти не издают ушедших от нас авторов. Да, впрочем, и  книги самого Евгения Болховитинова не столь доступны, как книги Кольцова, Никитина, Бунина  и Платонова, а также многих современных писателей нашего края.
Возможно, специфичность произведений отца Евгения – тому главная причина. «Первая... из созданных им книг – «Историческое, географическое и экономическое описание Воронежской губернии». Это своеобразная краеведческая энциклопедия, дающая, может быть, впервые в отечественной науке философский образ края. Здесь всестороннее видение родной земли... помимо перечисленных исторических, географических, экономических пластов, присутствует и топонимический, и религиозный, особенно – православный», - опять цитирую В. Будакова, автора очерка о Болховитинове «Сохранять в памяти».
Конечно, много такого материала в труде Болховитинова, который ныне устарел, и представляет только историческую ценность. Тем, кто захочет знать, как жили наши далёкие предки, следует заглянуть в этот том отца Евгения, который был написан и опубликован гораздо раньше известных исторических книг Николая Карамзина. Но правильно оценить работу одного «из величайших собирателей, которые когда-либо существовали» (по выражению Погодина), видного археографа, переводчика и герменевтика – толкователя древнейших новгородских, киевских, псковских и вологодских летописей, поможет всё-таки В. Будаков. Его исторические и краеведческие познания широки и глубоки, и доверять его оценкам и суждениям можно безоглядно.
 «Память – живая душа творчества Виктора Будакова», - справедливо и точно заметил В.Песков. Писатель Будаков и очерки все свои выписывает именно для того, чтобы и героев помнили, и край свой отчий любили, ревностно изучали, знали, что называется, вдоль и поперёк.
Кому недоступной по цене оказалась его книга «Подвижники русского слова», где дано около полусотни очерков о многих и многих знаменитых личностях России,  тем можно абсолютно бесплатно взять в библиотеке эту – «Свет на земле», вошедшую в серию  «Воронежские писатели: ХХI век», выпущенную книжным издательством «Река Времени», и переданную безвозмездно в дар всем библиотекам области.
         

3. Трагедии судьбы


 Евсеенко И.И. Вознесение: Рассказы из цикла «Трагедии нашего времени». – Воронеж:  Река Времени, 2008. – 64 с. («Воронежские писатели: XXI век»)

Писатель Иван Евсеенко едва ли не самый трудолюбивый из своих собратьев по перу, ныне составляющих воронежское отделение Союза писателей России. О том, что пишет он ежедневно и по утрам, наслышана я давно. Когда я общалась с ним по поводу выпуска сборника рассказов «Вознесение» в серии «Воронежские писатели: XXI век», было очевидно, что писатель работает со словом ежедневно. Каждый рассказ стилистически отработан, лексический круг настолько продуман, что нельзя уже что-то менять, и при этом язык довольно простой, без премудрых словооборотов.
Повествовательная интонация, думаю, писателю удалась и в его цикле рассказов «Трагедии нашего времени», вошедших в разбираемую книгу «Вознесение». Они  западают в душу – и похожестью жизненных ситуаций, случавшейся у многих, и авторскими оценками описанных эпизодов, богатством и разнообразием лексического наполнения, хорошим, отработанным стилем. Также в его рассказах я не усмотрела небрежности в употреблении слов, легковесности их значений и вязкости языка,   присутствующих в прозе даже известных литераторов. Отсутствие таких издержек вырабатывается усидчивостью и постоянным перелопачиванием большого количества слов. Ясное дело – трудолюбец!
«...Хорошо помню я и часто вспоминаю день возвращения Володиного отца домой, кладбищенскую усыпанную хвойными иголками тропинку, а на ней всю в сборе, всю счастливую и счастливо плачущую семью  Коваленок...». Это предложение из рассказа «Третий день» для строгого редактора-исправителя чужого стиля – сплошной «грех». Но изначально писатель выступает в роли неспешного повествователя. А где это вы найдёте живую речь без повторов, смысловых ударений и своего особого – разговорного строя? Если произвести здесь редакторскую правку по всем правилам русского языка, то исчезнет и сам Евсеенко. Да разве охота читать грамотно, но бездушно  выправленные  тексты, это все равно, что  в «крестики-нолики» играть: видимость мысли только присутствует, а итог всегда один и тот же – стройный ряд пустых нолей или три бессмысленных крестика. Писатель за своего читателя борется, он ему словно подыгрывает: а вот послушайте (почитайте), как это было...
Цикл рассказов «Трагедии нашего времени» И. Евсеенко принёс за собою из века минувшего. Истоки рассказов двадцать первого века лежат в глубине двадцатого. И, кажется, что не подходит такое название к рассказам, почти полностью строящимся на биографических данных писателя из его детства и юности, случившихся в «не нашем» уже, а в прошлом веке. Но память не умирает вместе с календарём, и её, как листок календаря, не оторвёшь и не выбросишь – вот наступил новый день, значит, предыдущий уже надо забыть. Наши воспоминания всегда с нами: одни преследуют неотступно, другие, прикрытые вуалью давности, хранятся где-то в глубинах мозга. И трагедии, пережитые человеком когда-то, становятся трагедиями его жизни. А по большому счёту они – трагедии судьбы: куда без этой горькой памяти. Человек живет, пока жива его память. И не каждый из нас может сказать, что его память в порядке...
Трагедийны сюжеты его рассказов о людях, встреченных им по жизни. Но разве можно отделить художника от его творения, лирического героя от других героев произведения? Пропуская весь текст через свое литературное «я», Евсеенко не сторонится жизни своих персонажей, это просто невозможно. А жизни у всех наполнены своим счастьем и своей бедой, своей радостью и своим горем. То, что для многих кажется банальным, для одного, пережившего, это его – оригинальная – жизнь.
Пожелтевшая фотография вызывает в памяти образ «особенной» девочки, которая выделялась среди сверстниц своей серьезностью, разумным отношением к жизни. Когда герой новеллы случайно узнаёт, что её давно уже нет, то кроме сожаления, остаются светлые строки об однокласснице Ире Андросовой («Старая фотография»).
Преданная – от слова «предательство» – любовь часто заканчивается трагедией. Так же и в рассказе «Белый танец» писатель описал жизненную историю, которая случилась когда-то в его селе с Алёшей Беленьким и фельдшерицей Алей. Для них – трагедия, для автора – тяжелый груз памяти.   «Опершись на ограду, мы долго стояли с Николаем возле моги¬лы... Стояли и... повторяли пришедшие...  в душу и сердце через столько лет слова: «Прости нас всех, Аля». Прости всех до единого: и меня, и Николая, и Галю, и Алешу Беленького, которого когда-то так неосторожно пригла¬сила на «белый» танец. Прости и не держи на нас зла: мы были молоды и неразумны, теперь состарились и поумнели. А ты навсе¬гда останешься молодой...»
Герой рассказа «Бездна» Василий, одержимый своей навязчивой манией, в итоге находит трагическое её разрешение. 
«– Долго носить с собой оружие человеку нельзя!
– Почему? – удивился я этому его открытию.
–  Потому что хочется выстрелить в затылок впереди сидящего»...               
Извлекать из жизненных случаев мораль, резюмировать ситуации, довольно часто происходящие в жизни, и предостерегать читателя от чужих ошибок – такую цель преследует И. Евсеенко в своих рассказах из цикла «Трагедии нашего времени». Прислушайтесь к нему.


4. Одинокое счастье в повторном браке


Попов В.М. Одинокое счастье: Пьесы. – Воронеж: Река Времени, 2007. – 64 с. («Воронежские писатели: XXI век»)

При таком заголовке следовало бы развить интригу на вечные сюжеты женской судьбы: «Жила-была наша героиня, была она одинока и при этом, как ни странно, счастлива. Но тут ей ещё большее счастье улыбнулось – повторный брак...» На деле всё иначе. Проще или сложнее – сказать не берусь, потому что в книге, которую хочу представить, и «Одинокое счастье», и «Повторный брак» существуют сами по себе. А значит, и герои здесь разные, и сюжеты, и действующие лица не имеют отношения к тому, что происходит у одних или не происходит у других. Перед нами две новые пьесы известного воронежского писателя Виктора Попова.  Автор включил их в серию «Воронежские писатели: XXI век». Средства на издание выделили его друзья-железнодорожники, где Виктор Михайлович проработал изрядно. Лично Константин Михайлович Симонов, лидер местных профсоюзов, отнёсся к выпуску пьес с пониманием и тираж весь забрал для того, чтобы передать книгу в свои, железнодорожные, библиотеки, которых насчитывается предостаточно по всей ветке ЮВЖД. И поэтому круг распространения издания не ограничился только одной нашей областью. 
И вряд ли теперь воронежские читатели не железнодорожных библиотек будут иметь возможность ознакомиться с неизвестным дотоле Поповым-драматургом. Может, точнее при этом будет сказать – комедиографом, поскольку одна из пьес отнесена автором к жанру комедии. Постараюсь хотя бы частично компенсировать этот пробел в читательских познаниях. Хотя не буду удивлена, если мне зададут вопрос ребром: да кто же это пьесы читает? Только режиссёры? Или есть любители?
Ну, господа, все мы знакомы с тем, что «нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Кто не знает – это пьеса.  «Самого, понимаете, Вильяма Шекспира». И масса других известных его произведений – тоже из жанра драматургического. И читателей у Шекспира предостаточно во всём мире. Думаю, что и на книгу «Одинокое счастье» воронежского писателя В. Попова также найдётся свой читатель. И, логически будет предположить, что и постановщик тоже найдётся. Иначе, какой смысл писать пьесы?
Но для постановки я, не режиссёр, скажу очевидное – обе пьесы не вызывали у меня заметных эмоций, как в плане отрицательном, так и в положительном. А зрителю нужны чувства острые, живые и злободневные. Он платит деньги за зрелища. И указывать на зрителя, как на носителя нездоровых страстей мы тут не вправе. Следует внимательней посмотреть на себя, то есть на предлагаемые комедии. Если не зрелищ, то хлеба, разумеется, духовного, могут ли они ему, зрителю, дать? Ведь лучший вариант для любого драматурга – это когда и хлеба и зрелищ достаточно, и они гармонично сплетаются в сюжете. Здесь как раз тот случай, когда в одной упряжке и конь, и трепетная лань. Наверное, оттого и читают пьесы Шекспира, что это у него, гения, есть.
В нашем случае не будем наивны: ни Шекспира, ни лани, ни даже битюга-трудяги мы не усмотрим. Есть наш автор, известный воронежский писатель, и две его одноактные пьесы, которые следует правильно употребить: то ли прочесть, то ли ждать постановки, чтобы пойти в театр и посмотреть. 
Уже известно, что книгу «Одинокое счастье» с большими надеждами встретили режиссёры народных театров. Можно предположить, что им классический репертуар отрабатывать сложно, поскольку есть масса постановок на профессиональной сцене и зрителя завоевать на их фоне уже труднее. А постановки новых пьес, ещё нигде не показанные, – это несомненный шанс привлечь нового для театра зрителя талантливой постановкой, некой режиссерской изюминкой. Для этого и созданы пьесы Попова.
Сюжет «Одинокого счастья» вполне жизненный: современные Ромео-Никонов и Джульетта-Жанна поженились против воли родителей невесты, поскольку жених  безродный голодранец, учитель без работы. Они приходят в коттедж (да, прямо-таки в коттедж) к одинокому гражданину Беляеву, чтобы снять комнату. Современный крутой бизнесмен даёт им приют, угощает их шампанским и рассуждает о жизни: «Можно сказать, обычный человек работает на общество, вкалывает, так сказать. А на какое общество? Какое нынче оно? До недавнего прошлого вырисовывалось как общество вроде бы рабочих и крестьян. А нынче? Пустота в мире, в моей душе, только умею рубли класть на рубли, доллары на доллары. Научился! Нынешняя обстановка заставила мозгами ворочать». Тут напрашивается естественный  вопрос к герою: как? Как можно так ворочать мозгами, чтобы быть таким умным? Но герой опережает. «Ну и что?» - задает он риторический вопрос. «Да ничего!» - резюмирует сам свою пламенную речь.
Нетрудно догадаться, что после столь «высокоинтеллектуальных» рефлексий Беляева, человека без должности – как его определяет сам автор пьесы,  Жанна-Джульетта, современная молодая безработная учительница, уже по-иному начинает смотреть на своего Никонова-Ромео. Её глаза как бы разбегаются: один ещё взирает на молодого мужа, но другой уже подмигивает «крутому бизнесмену». Потому как при таком интеллектуальном уровне пьесы, так и должно быть: любовь легко можно продать за кейс с долларами. (Кажется, Беляев очень даже переплатил). Таковы законы жанра: всё совершается быстро и должно уложиться  в один акт пьесы.
Не стану  долго говорить о комедии «Повторный брак». Там либо всё надо принимать, либо отвергать. Она – тоже мерило интеллекта, но теперь уже зрительского, а в данном случае – читательского.
При всей театральной условности, с которой можно согласиться при интересной постановке, нельзя не заметить и условность литературную: перед нами как бы произведения маститого писателя, только они проходные. Ведь  бывают у писателей проходные – условно литературные – вещи. И писатель чувствует, что заинтересуют его новые работы немногих. Но он считает, что их нужно издать. В том числе и для будущих исследователей его огромного творческого наследия. И для коллег-железнодорожников, которые выпестовали писателя и благословили его в путь по литературным, совсем не железным, дорогам.
Давно известна истина: то, что сегодня ругают, завтра могут хвалить. Некоторые кинофильмы советского периода, в свое время получившие признание миллионов, сейчас вызывают только недоумение: как это вообще можно было ставить.  И сентиментальные «ахи» любительниц ретро – самая лучшая им похвала.  С пьесами Виктора Попова тоже вполне возможна метаморфоза. Ведь сюжеты, им показанные, в жизни встречаются сплошь и рядом. Другое дело, достойны ли они внимания...


5. Этого в учебнике истории нет


Артёменко Л.П. Год сорок седьмой: Повесть. – Воронеж:  Река Времени, 2008. – 64 с. («Воронежские писатели: XXI век»)

В детстве родители приучали меня к труду, как мне казалось, насильственным способом. Так не хотелось копаться в земле, собирая за отцом картошку в ведро. Припекало жгучее августовское солнце, мухи и разная мошкара жалила нащадно неприкрытые одеждой руки и ноги.
– Вот вырасту, ни за что не буду картошку сажать, – сердито говорила отцу.
– Это ты лебеды не пробовала, а мы её наелись, – говорил отец и умолкал.
Кто ж это лебеду ест? – думалось мне. Разве в магазине не было килек в томате? Я никак не понимала, как это бывает, когда даже килек в томате нет...
Жизнь показала, как это бывает.  Но это уже история моего поколения. А история отцовского поколения так и была не до конца понята. Да, несчастные люди, пережили голод. Говорят, что ели лебеду, жёлуди. Попробовала сама сделать желудёвый кофе... Нет, арабика лучше!
Что-то если и читала в литературе про голодающих советских людей, то это было скупо, словно редкими пунктирами обозначено. Нельзя! Зацикливаться на таких темах было нельзя! Достаточно блокадного Ленинграда! От одного слова «блокада» мороз по коже до сих пор: слишком много оно впитало в себя людского горя, и создало стойкую ассоциацию с дневником Тани Савичевой... с матерью, кормившей из двух одного ребёнка, чтобы он выжил... со всеми съеденными кошками...
А тут попала в руки повесть воронежского писателя Леонида Артёменко «Год сорок седьмой», и я узнала много такого, чего ни в одном учебнике истории прочесть невозможно. Может, и стыдно мне, зрелой даме, не знать таких страниц из большой книги о жизни своей страны, но не стыдно признаваться в этом. Книгу ту мне читать не доводилось. А рассказы родителей про макуху, желуди и лебеду похожи на страшилки, которыми пугали в детстве, побуждая к труду.
Да и есть ли где такая книга суровой и жестокой правды?
Леонид Петрович Артёменко, воронежский писатель довоенного рождения, добавил свои страницы в этот увесистый том воспоминаний. Ему самому в то время было 13 лет. Подросток в возрасте юношеского максимализма, когда за веру и правду можно идти хоть в огонь, хоть на Голгофу. Можно голодать со всеми вместе и не роптать, потому что «стране и так тяжело». И только напитывать свою память, чтобы потом, когда все забудут о том страшном времени, напомнить нам...
Книга «Год сорок седьмой» воронежского прозаика Леонида Артёменко повествует об одном из трагических моментов в истории нашей страны – голоде, последовавшем после засухи сорок шестого года. Во многом это – автобиографическое произведение, которое не оставит читателя равнодушным к драматической жизни его героев. Повесть написана от лица Вани Плетнёва, пятиклассника, но назвать эту книгу детской – язык не повернётся. Теперешний ребёнок никогда не поймёт, почему в магазине нечего было купить, как можно есть сырую кукурузную муку, которую нечаянно, увлекшись вдыханием ее запаха, съела по горсточке соседка, пришедшая именно в момент, когда мать Вани молола завалявшуюся кукурузную кочерыжку. 
«Я глядел на бабку, словно загипнотизированный ею, и не мог вымолвить слова. Вскоре я услыхал позвякивание твёрдых Явдохиных ногтей о металлическое дно миски, с ужасом осознал, что мука кончается, но и тогда не смог ничего сказать. Так я был поражён поступком Явдохи...» А объяснение этому поступку одно – голод. Да, это не блокадный Ленинград. Это голод в русской деревне образца сорок седьмого года.
«Бабка Явдоха вздрогнула, просыпала последнюю щепотку муки на выпиравший клином подбородок и на засаленную фуфайку, широко раскрыла забитый тестом рот и, не сводя с Анюты застывшего испуганного взгляда, вдруг по-детски, жалобно и горько заплакала. Худое морщинистое её лицо страдальчески перекосилось и затряслось.
– Деточки, простите меня… С голоду всё. Три дня макового зёрнышка…»
Наверное, такие строки никого не оставят спокойными. А детям нашим, вряд ли удастся понять, почему умерли две сестрички Васьки Барсукова, друга Вани Плетнева. Ведь девчонки даже «кашки» из рогоза поели.   
«Шура и Нюра съели кашу и вскоре повеселели. Весь день, до самого вечера, они живо разговаривали, вспоминали вкус и запах чистого ржаного хлеба, подсмеивались над своей худобой и немощью, даже частушки пытались петь. Уснули они поздно, всю ночь спали тихо и мирно, как мышата. Утром, наварив новой каши из корней рогоза, Прасковья позвала дочек, а они не откликнулись на её зов. Умерли от голода. Обе в одну ночь».
Не без горечи написана повесть «Год сорок седьмой», но отчего-то не возникает состояния безысходности. Только укрепляется мысль, что переживший такие лишения народ, нелегко сломить.
Патриотизму и стойкости духа истинных «наших», прошедших такие «горнила» и выживших вопреки всему, можно и нужно поучиться. Конечно, не приведи Господь, случиться чему-нибудь экстремальному... Но повесть Л. Артёменко учит, что надо жить, не смотря ни на что. В ней каждая страница – пример для тех, кто уже ни во что не верит.
Если писатель садится за свои воспоминания о прожитой жизни, и ему не стыдно их рассказывать другим, значит, для него наступил момент обнажения души. Когда шелуха быта непонятным образом осыпается. Остаётся только голая правда прожитой жизни.  А она, эта правда, да и жизнь тоже – такая горькая. Как желуди, упавшие с дуба. Как лебеда с мусорных ям. Как мерзлая и гнилая картошка.  Только вчитайтесь в простые и грозно реалистичные строки небольшой, но ёмкой повести «Год сорок седьмой».
Кто хочет знать историю нашей страны, нашей Родины не по учебникам истории, а по суровой правде, рассказанной живыми свидетелями времени, тому следует обратить внимание на эту повесть воронежского писателя Леонида Артёменко «Год сорок седьмой».


6. След русалки  на песке


Новичихин Е.Г.  След. Избранные переводы с греческого: Стихи. – Воронеж: Река Времени, 2008. – 64 с. («Воронежские писатели: ХХI век»)

Что можно сказать о поэзии, если не цитировать каждую понравившуюся строку? Как пересказать стихи, когда самые задушевные из них трогают не столько содержанием, сколько образностью, строем и мелодичностью? Стихи надо читать!
А как донести лирику, написанную на иных языках, нам, русским?
Если честно, то я не увлекаюсь иностранными поэтами, потому как редко встречала грамотно исполненные переводы. Мало, кто умеет писать с немецкого, с английского, с испанского... Конечно, правильнее будет сказать: мало, кто умеет переводить. Но слишком многозначно слово «перевод». На его фоне старинное «толмач» будет точнее выражать суть передачи значений слов, выражений и понятий с одного языка на другой. Поэтому есть в сути переводческого труда и значение перетолковывания – перекладывания: со слова на слово, с ритма на ритм, с одной души – на другую.
Поэзия – вещь чувственная, тонкая. Её неуловимые оттенки может легко загубить неопытный чтец на родном языке. Можно представить, как легко переводчику ввести в заблуждение читателя иноязычного.
Евгений Новичихин пишет с новогреческого. Он – в обойме ведущих переводчиков поэзии, рождённой на солнечных берегах прекрасной Греции. Его переводы признаются и у нас в России, и в Греции тоже, безоговорочно.
Сам Евгений Григорьевич рассказал мне, как однажды поступила просьба срочно перевести огромное количество стихов с новогреческого. Он пригласил многих воронежских поэтов и предложил каждому взять для перевода то, что понравится. Подстрочники у каждого стиха имелись, и знания языка не требовалось. Но почти все, кто хотел заняться этим «простым» делом, вынуждены были возвращать подстрочники, так ничего и не сделав. Не получалось. Не так уж просто оказалось перекладывать стихи с одного языка на другой. Чтобы не сорвать выпуск поэтической антологии  греческих стихотворцев, Е. Новичихин засел за работу сам... В «Антологии новогреческой поэзии», изданной на русском языке в Афинах и затем и переизданной в России, он знакомит русских читателей с классиками греческой поэзии.
Когда в стихах нахожу новые для себя образы, всякий раз пытаюсь их объяснить, и радуюсь за автора в его стремлении выйти за грань стереотипов. Знакомясь с книгой «След», споткнулась на необычной метафоре – «русалка слов»: 

Русалка слов, в твою сегодня честь
Звучит моя торжественная ода!

Ещё Маяковский «слов исступленных» вонзал «кинжал в неба распухшую мякоть». Или призывал лезть «по скользящим скалам слов». У Гумилёва было: «Звери дикие – слова мои...» И Клюев радовал: «... киноварь слов выводит узоры пестрей теремов...»
А здесь – «русалка слов»! Словно вязь из блестящей чешуи, рассыпанная на прибрежном песке, словно пущенные по волнам русалочьи волосы...
Греческий поэт Костас Паламас нашёл свою метафору на родном берегу и выразил её на родном новогреческом языке. Известный мастер перевода Евгений Новичихин подарил нам мгновенья из творчества классика поэзии страны, где некогда на Олимпе жили все земные боги. И ещё двенадцать имен, почти все – классики греческой поэзии, собрал в одной книге переводчик.  Их возраст различен, как и их мастерство и умение создавать необыкновенные образы и находить свежие метафоры. Получилась малая антология греческого стиха в переводах Е. Новичихина, который и представил свой «След» в серии «Воронежские писатели: ХХI век».
О книгах из этой серии наша газета уже писала, и будет ещё писать, поскольку само издание – это уникальное явление современной воронежской литературы. Правление воронежского отделения Союза писателей России, практически не имея собственных средств, не получая дотаций из государственных источников, затеяло выпуск произведений своих собратьев по перу, чтобы совершить благотворительную просветительскую акцию. Изданные под логотипом серии авторы, в противовес множественным поделкам, облаченным во впечатляющие переплеты самопальных литераторов, представляют скромно, но профессионально изданные эти книжечки. Что позволяет каждому читателю, не утруждая себя длительными поисками, составить скорое мнение о творчестве современных профессиональных писателей Воронежского края. Достаточно только зайти в любую библиотеку области и затребовать книги из обоймы «Воронежские писатели: ХХI век», куда они бесплатно передаются после выхода в свет в книжном издательстве «Река Времени».
Творчество профессиональных воронежских писателей разнообразно: мемуары, пьесы, рассказы, повести, исторические очерки и эссе, поэзия и переводы. Можно сказать, что Е. Новичихин практически единственный в воронежской организации СПР, кто занимается переводами. И не только греческих поэтов. В переводах Новичихина русский читатель познакомился со стихами украинцев Е. Плужника и Б.-И. Антонича, чеха И. Одегнала, литовца Ю. Янониса, чуваша В. Енеша, туркмена А. Алланазарова, с детскими поэтами Молдовы.



                7. «Эти мгновения войны и мира»


Сысоев П.В. Второй  фронт: Повесть в новеллах, рассказы. – Воронеж: Река Времени, 2008. – 64 с. (Воронежские писатели: ХХI век)

     «Человек родился, впервые глотнул земной воздух – и заорал! Появился еще один мир. Каков он?.. Только время способно ответить на этот вопрос. Великое и неумолимое время. Да ещё Господь, и люди, с которыми начинает жизнь маленький человечек…»
Повесть в новеллах «Эти мгновения войны и мира» Петра Сысоева не нова для воронежского читателя. Когда-то в молодёжной газете всё было опубликовано. А потом пришла мысль объединить все небольшие рассказики в одну повесть, по времени охватившую период от раннего детства до ранней юности её героя, Павлика. Конечно же, повесть автобиографична, и в Павлике, вполне возможно, воплощён сам автор, ведь по дате рождения писателя и возрасту его героя это легко угадывается.
Петр Васильевич Сысоев родился в конце 1937 года в известных по учебникам истории Костёнках. Ему было пять лет, как и герою его повести, Павлику, когда на Дону появились «сувениры» войны. Внимание Павлика и его двенадцатилетнего друга Петьки привлек один из них – оставленная при отступлении танкетка, которая своими гусеницами застряла на берегу, даже внутри ещё не исчез запах пороха, который «никогда не спутаешь с соломенным или кизяковым»... Мальчишкам только того и надо, как порыскать в поисках чего-то ценного для их мальчишеского хозяйства.
Новелла «Танкетка» по трагичности сюжета, пожалуй, самая сильная в книге, к ней   нельзя относиться равнодушно из-за почти осязаемого ужаса, который читатель испытывает вместе с Петькой, идущим под конвоем к обрыву, где росла старая груша. Впереди обрыв, мальчуган остановился... «Солдат вскинул приклад к плечу, а ствол с чёрным кругом и мушкой над ним направил прямо в лоб Петьке. Тот непроизвольно дёрнулся, закрыл ладонями глаза, лоб и немного щёки, и совершенно спокойно подумал: «Он что, сбесился? В меня целится…– И только тут его будто кто ударил по сердцу. – Да ведь это  р а с с т р е л !» Руки сами собой отвалились от лица и повисли никому не нужные по бокам. По всему телу и по ногам всё быстрее и быстрее растекалось что-то знобко-вяжущее, осклизлое и будто липкое. И от этого исчезли плоть и кости, а реальным, осязаемым становились только мозг и глаза, а кожа на голове и сама голова, как и тело, и все косточки деревенели, деревенели, будто уже остывая».
Наверное, достаточно сильных ощущений и от одного этого сюжета. Но писатель рассказывает и другие истории из детства, прочтя которые начинаешь думать, что все мальчишки сделаны из особого теста, в котором намешано столько соли, перца и пороху, что непонятно, как из них потом вырастают отроки, способные на первые нежные чувства.
Если в первой новелле, Павлик – это карапуз, которому отец принёс в подарок трёхколёсный «лисапет», то в последнем рассказе «Марина» перед нами пятнадцатилетний взрослый юноша. У него зарождается чувство симпатии к девочке, случайно встреченной им в опустевших дворах селения, которое должны снести. Павлик неловко прыгает и получает перелом ноги.  Он попадает в больницу, а почти незнакомая девочка Марина навещает его. И рассказ словно перерастает в повесть о первой любви. Не обязательно ведь, это должна быть длинная повесть. Достаточно и одной полулирической, полугрустной истории, которую рассказал автор. Ведь Сысоеву здесь удается передать те волнующие подростка Павлика первые светлые чувства. И возможно, что это волнение сокрыто в последней фразе новеллы: «И отвернулся к окну, за которым белой пеной из цветов покрывалась огромная крона черёмухи…» Ведь до этого Павлик ничего подобного не замечал. И писатель торопится опустить занавес: «На том и закончилось детство Павлика.    Автор». Потому, что зародившееся уже новое чувство у нашего мальчика – это начало совсем иного периода в жизни человека.
Помимо названной повести в новеллах, в книгу вошли ещё два рассказа. Один из них –  «Открытие» словно продолжает развивать сюжет последней из повести новеллы. Только здесь всё меняется местами: теперь уже внимание и поддержка нужны больной девушке.
«Таня очень исхудала, я её едва узнал. Пожимаю её холодную узкую ладонь... Про себя отмечаю, как сухи и безжизненны её пальцы. Потом  вижу, что в лице живыми у неё остались только глаза. Неприятный озноб от мысли, что передо мною почти мертвец, сводит мне кожу». Такой находит свою одноклассницу герой рассказа, Георгий. И теперь уже светлые чувства – Тани к нему – делают чудо: смертельно больная девушка начинает выздоравливать, она, словно рождается заново. Сысоев опять, будто намеренно, не использует слово «любовь». Видно, у писателя к нему особое почитание. Но он мастерски описывает состояние подростков, затронутых этим возвышающим и окрыляющим чувством. 
И совсем уж не лирикой веет от рассказа «Второй фронт», давшем заглавие всей книге. Паренёк, оставшийся без родителей, голодный, грязный, завшивевший попадает на «большую землю». Хотя и нет оккупантов, но народ живёт бедно, в нужде и лишениях. И никто не хочет приютить у себя мальчика. И вроде бы у всех – весомые доводы, и вроде бы всех можно понять... Но живая душа мальчонки тоже ищет приюта. Как решить эту далеко не простую задачу? Можно ли преступить ту нравственную роковую грань, когда за ней – бездушие? Ответы писателя обнадёживают...

На сегодняшний день книга Петра Сысоева «Второй фронт» - одна из последних, выпущенных в серии «Воронежские писатели: ХХI век». Напомню, что десять книг вышли под единым логотипом серии. Это: «Княжна Джаваха» Ю. Гончарова, «Одинокое счастье» В. Попова, «Вознесение» И. Евсеенко, «Свет на земле» В. Будакова, «След» Е. Новичихина, «Год сорок седьмой» Л. Артёменко, «Второй фронт» П. Сысоева и три сборника – «Первая веха», «Имена и книги», «Современный литературный процесс и творчество воронежских писателей». О «Первой вехе», сборнике произведений участников семинара молодых литераторов Воронежского края, «РП» уже публиковал материал в № 17-18.
 
Серия книг «Воронежские писатели: ХХI век» в основном посвящена публикациям произведений современных воронежских писателей. И понятно, что на фоне поэтических и художественных прозаических текстов справочные материалы выглядят инородно. После некоторых раздумий под единый логотип серии был включён и справочник «Имена и книги», который содержит биографические сведения о воронежских писателях – членах СПР, указатель вышедших у них книг и перечень некоторых откликов об их творчестве в прессе России. И хотя в Воронеже есть солидная историко-культурная энциклопедия, куда внесены сведения почти обо всех литераторах Воронежской области, эта небольшая книжка иногда гораздо удобнее и компактнее для пользования. Информация обо всех членах одного творческого союза сразу как на ладони.

22 октября в областной библиотеке им. И. Никитина прошла конференция «Современный литературный процесс и творчество воронежских писателей». Под этим длинным, но очень конкретном названием заранее были изданы тезисы, в которых прорисованы темы докладов. Это и оказалось десятой книжкой серии «Воронежские писатели: ХХI век»...

Не хочется ставить точку. Но обстоятельства таковы, что издавать книги становится всё труднее и дороже. Правда – это другая тема, всем давно поднадоевшая. Проект не коммерческий. Все книги переданы в библиотеки Воронежа и области бесплатно. Как и предписано законом о книгоиздании, по шестнадцать экземпляров каждой книжки отослано в Российскую книжную палату, которая обязуется, опять же, в рамках данного закона передать экземпляры в главные библиотеки страны. Все эти десять книг можно взять в библиотеке и почитать, и лично составить себе представление о состоянии современной воронежской литературы, правда, далеко не полное и далеко не обо всей...

А Новичихин продолжает выискивать спонсоров, чтобы продолжить выход серии «Воронежские писатели: ХХI век» - этого своего детища. Ну, хоть бы кто ему помог!


2008 г. Воронеж