Человек в зеленой шляпе - фрагмент повести

                11

        …Уткнувшись носом в песок, чуть завалившись набок, наполовину в воде лежал крупный, сильно потрёпанный стихией бумажный кораблик, изготовленный из большой серьёзной газеты. Из-под замятых бумажных загибов, словно название корабля по правому борту жирными чёрными буквами обрывком лезла надпись “…ОВСКАЯ КРИВДА”. Над корабликом хлопал не менее помятый парус, сделанный из старой карты. Издали карта показалась очень знакомой. Я начал приближаться, чтобы вблизи рассмотреть её, но вдруг отчётливо услышал чьи-то громкие всхлипывания. Не прекращая движения, за отплывающим в сторону зелёным пригорком я заметил горько плачущего бумажного человечка. Было видно, что когда-то он был из белой бумаги. Теперь же почти вся его белёсая фактура была густо и укрывисто уляпана коричневыми пятнами и разводами. Неподалёку от него с независимым видом, гордо расставив ноги, рядом с большой чёрной машиной из ватмана стоял крупный бумажный человек в белоснежном бумажном костюме. Всем своим важным видом он показывал, что доволен собой и жизнью в принципе. Я почти вплотную приблизился к несчастному бумажному человечку и спросил:
- В чём дело, что-нибудь случилось?
Дурно пахнущий человечек отвечал:
- Я приплыл сюда издалека, решил вернуться, думая, что здесь всё переменилось, всё стало по-другому. Но, оказалось, что я ошибся – и в этих краях всё по-прежнему, - он печально всхлипнул и продолжал. – Сначала на меня нагадили… Сначала в душу. Потом… потом – Вы видите сами, - он подался вперёд, словно выставляя напоказ пахучие художества на его бумажном естестве. – Но этим не ограничилось… После вышеупомянутого действа этот господин, - он указал бумажным треугольником своей руки на человека в белоснежном костюме, - этот господин подтёрся мною, и вот я как есть… я вот…, - и бело-коричневый человечек снова заплакал.
        Белоснежный господин в бумажной шляпе удовлетворённо хмыкнул, молчаливо демонстрируя, что по-иному и быть не могло, мол, гадили – и будем гадить! Поправив бумажный галстук, он ехидно ухмыльнулся и  произнёс:
- Привыкай, сынок, ты в России! Добро пожаловать на Родину! – после чего рассмеялся, громко-громко. - Пристально посмотрев на корабль и ещё внимательнее на карту, он добавил, - погоди радоваться, сынок, мы ещё пошерстим тебя на предмет контрабанды, - имея в виду старинную карту, - может, тебе ещё и впаяем по полной…
- Это не карта, это парус! – испуганно отвечал заплаканный человечек, - то есть, конечно, карта, но в первую очередь – парус, без него я не добрался бы до Родины, хотя и без карты тоже… А карта – она нужная, она поможет бедным в этой стране стать чуточку счастливее!
- Если она может помочь бедным, она точно поможет и нам! – нахально и жёстко отрезал белоснежный господин, опять громко засмеялся и уверенной походкой направился к газетному кораблику. Запачканный бумажный человечек кинулся ему наперерез. Белоснежный господин остановился, достал пистолет-зажигалку и, не думая ни секунды, выстрелил в подбежавшего человечка.
- Мурло неумытое! – сказал он, глядя на суетливо бегающий горящий кусок испачканной бумаги.
Смачно плюнув на образовавшуюся на песке кучку пепла, он убрал пистолет в карман пиджака, внимательно посмотрел на меня, цепко оценивая мой социальный статус и, подойдя к кораблю рывком сорвал хлопающую о мачту карту-парус. Ловко скрутив её в большой рулон, белый господин широким шагом направился к машине. Всё это время я стоял как вкопанный, не в силах пошевелиться от удивления, в горле жутко пересохло. И только сейчас я заметил, что на мне добротный старинный камзол, на ногах ладно скроенные удобные ботфорты, на голове махала полями зелёная шляпа, но главное… главное – я был настоящий! Настоящий! Но кто я, кто?
        Вдруг из зарослей облепихи с еле слышным скрежетом сквозь колючки, споткнувшись, вылетел почти прозрачный человечек с горящим факелом в руках. Он смерил меня взглядом и, переведя внимание на белоснежного, произнёс:
- Привет, паразит!
- Ты кто, - спросил его белоснежный, и челюсть его выехала вперёд то ли наглости, то ли от привычки бычить.
- Я твоя совесть!
- Ха-ха, совесть! Давненько тебя не было видно!
- Да, давно. Мы расстались сразу после того, как ты “стал человеком”.
- Прекрати молоть чепуху, юродивый, иначе это может для тебя плохо кончиться!
- Да что ты?! – притворно испугался стеклянный человечек. – По-моему ты обнаглел до такой степени, что уже ничего не соображаешь. Сейчас и здесь только ты и я, и вот – судья, - он кивнул в мою сторону.
- Я не судья, - поправляю я.
- Спокойно! На данный момент не важно, кто ты, важно, кто мы!!! Сейчас главное то, что нам никто не помешает выяснить, что важнее: честь или бесчестие… - и стеклянный выставил вперёд пышущий жаром факел.
Белоснежный сделал шаг назад и, чувствуя, что пахнет жареным, по ковбойски выхватил пистолет-зажигалку и выстрелил в оппонента. Но тот, чуть отвернувшись, как Терминатор вышел из струи пламени невредимым.
- Ты стрелял первым, теперь мой ход. Я же тебе намекал, что имею представление о чести, в отличие от некоторых, и сейчас…
- Нет-нет! – выронив пистолет, испуганно затараторил белоснежный, отступая, - ты… ты не можешь взять и уничтожить, вот так просто взять и уничтожить всю мерзость и грязь, ради которых я жил, моих богов во мне, которым я нёс золотые подношения, уничтожал, ломал, пакостил… Я жил не ради себя – ради них!
- А это мы сейчас посмотрим! Заодно и проверим, насколько живуче в тебе то, ради чего ты существовал. Кстати, хотел тебе кое-что сказать, это должно тебя порадовать, только что я заходил проведать твоих друзей. Они уже очистились, приобрели лёгкость ветра… А мы ещё с тобой разговариваем. Глянь-ка туда, - он небрежно махнул стеклянной лапкой в сторону горящих и догорающих бумажных замков и дворцов. – Вот так-то! Вот так!
Стеклянный поднёс факел к чёрной машине, и та охотно занялась острым живым огоньком. Затем как опытный фехтовальщик он сделал выпад факелом вперёд – и белоснежный господин в шляпе, разгораясь, заметался по песку убегающей от судьбы газелью, выписывающей кренделя в надежде уйти от настигающего хищника. Выпущенная из рук карта мгновенно развернулась и, подхваченная налетевшим ветром, полетела в сторону леса. Перешагнув через пепел, стеклянный человечек внимательно посмотрел на меня.
- Ну, судья, а ты кто таков будешь?! – спросил он, размахивая факелом.
- Я не судья… Никакой я не судья, ещё раз Вам повторяю! – оправдываюсь почему-то я, отводя лицо в сторону от сеящего резкое тепло огня. Рожу, думаю, ещё подпалить не хватает в борьбе за справедливость!
- Сам вижу, что не судья! А кто ты тогда, кто?!
- Я… Я…, - я замялся, потому что действительно не понимал ни кто я, ни что происходит…, - у меня камзол…, шляпа и ботфорты, - выдавил я.
        Вдруг, обогнув острые колючки облепиховых зарослей, на нас неожиданно выскочила мумия. Она чем-то скрытым внутри себя гадостно хрипела и размахивала размотавшимися бинтами. Я отпрыгнул в сторону. Мумия напрыгнула на стеклянного человечка, тот упал на чуть торчавший из песка валун и рассыпался на мелкие осколки. Чувствую, потом от ужаса покрываюсь... Чуть в истерику не впадаю – столько бессмысленных, никому не нужных смертей! Будто в подтверждение, выроненный стеклянным человечком факел подпалил рычащую мумию, которая, не ожидав подобного оборота событий, включила вторую передачу и с завыванием ярко понеслась вдоль береговой линии. Обдираясь об облепиховые колючки, из зарослей, как метеор вылетел ошалевший дед в пробковом шлеме. Воздев руки к небу, он неистово вопил:
- Моя мумия! Моя мумия! – чуть отдышавшись, дед с удвоенным потенциалом сил рванул вслед за удаляющимся огоньком.
        Не успев отойти от всего этого дурдома, я вдруг осознал, что бегу. Бегу быстро. Куда, не понимаю. Просто бегу. За мной несутся ещё два десятка хрипящих и шлёпающих по ветру бинтами мумий. Надо мной летит белый какаду и надрывно орёт:
- Caramba! Caramba!
Чешем километр… Пять километров отмотали… Вот бежим гурьбой как спринтеры, быстро, дружно, а мне на ходу мысля в голову стучится:
- Какое всё-таки ненадёжное и уязвимое это наносное барахло, ради которого с охотой теряют совесть – р-раз – и нету ничего, как и не бывало! Хотя и с самой совестью ситуация выходила не лучше. Очень уж хрупкая штука получалась – эта совесть, тоже: бряк-с! – и нету! А клеить её по кусочкам – это что так, что эдак –  дерьмовато выходит, что с клееной совестью, что совсем без неё… Смотрю, попугай отстал, ругаться перестал, еле дышит, мумии совсем потерялись, а может, на отдыхающего сонного курортника напали, или дыхалка подвела – запыхались. Остановился я отдышаться. Пить охота – мочи нет! Оп! Откуда ни возьмись, ещё один человечек передо мной возник. Из песка. Ну, думаю, вам тут рядом со мной – как намазано! Как мухи на это самое… к мёду, в общем! Не успел я домыслить, песочный спрашивает:
- Кто таков?!
- Я это…, - говорю, - у меня камзол…, шляпа…
- А я Сухой! – прервал он меня, - …и вообще, хватит эту бодягу про шмотки мямлить!
- Вы кто, собственно? – спрашиваю недоумённо.
- Сухой! – отвечает резко, по военному.
- Может, Сухов? – вспоминаю я, там тоже пески были, пожары, стрельба-пальба и всё такое, товарищ Сухов – кто его не знает!?
- Сухой! – повторил он сердито. – А тебя, казачок, я, кажись, признал, второй час за тобой бегаю, рыло ты свиное! – Он вытащил из-за спины огромный рыболовный сачок и ловко накрыл меня им.
Я забился-заметался карасём, пытаясь вырваться, в глотке как песку насыпано, язык к нёбу прилип, “Караул!” не крикнуть. Чую, задыхаться начал… Привет! Тащат наружу карася…

        У-ух! Глаза открываю – лежу в кровати, одеялом и простынёй перепутанный, перевязанный, специально так не замотаешься. Ночь светлая-белая через штору проглядывает. А пить-то охота, батюшки мои! Сушняк такой, что кран на кухне чуть не свернул. Три стакана выпил. Сел, посидел на стуле, дух перевёл. Вспоминаю, что  снилось – глухой номер! Только товарищ Сухой запомнился, выдающаяся личность! Это же надо – такая хрень ночью в мозги лезет! Времени – два часа. Глаза потёр, бОшку взъерошил, ещё посидел малость. Чувствую, сон возвращается, носом клевать начал. Пошёл, прилёг. Кто-то песню под окном “про любимую” спел, вдали молодыми жеребцами ржала лунатничающая молодёжь, лихо газуя, друг за другом пронеслась пара машин… Чайка… Чего ей не спится?