Хорошо нынче умирать

   Беспорядочно-порывистый ветер кружил по двору советские рублевые банкноты опавших листьев. То складывал их стопкой, словно прилежный кассир, а то разметывал по всему двору, будто загульный пьяница-мот. Председатель домового комитета тов.Бататов некоторое время с интересом понаблюдав за неравной битвой дворника Михеича с природным явлением, в итоге сжалился и выделил из подвала тяжелый фанерный, еще горбачевских времен, щит. На щите масляно пламенели не выцветшие до сих пор слова «ЖИЛЬЦЫ ДОМА 66/6 – АКТИВНЫЕ БОРЦЫ ЗА ТРЕЗВЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ». И ниже, буквами поменьше призыв «Войдем в светлое будущее на своих двоих, а не вползем на четвереньках!»  Щит Михеич использовал как гнет для квашения капусты в кадушке: придавливал им сметенные в кучу листья.

   — Петрович, выбиваешься из графика, — постучал тов.Бататов по стеклу наручных часов. — Нам пора уже на рабочее место выдвигаться, а ты все с палой листвой возишься.

   — Петрович, — повернулся председатель в сторону пенсионера Волозова, окруженного стайкой воробьев и голубей, — ты давай тоже закругляйся, не подохнут твои пернатые с голода. Сыпани все, что есть, а уж они сами разберутся.

   — Карр-межка! — сообщил домовому начальству говорящий ворон Борис, сидя у любителя-орнитолога на плече.

   Откуда-то, не то со стороны соседнего двора, не то с недалекой улицы, ветром донесло обрывки траурного марша. Михеич прекратил собирать листья, перевернул метлу черенком вниз, оперся и положил подбородок на скрещенные руки.

   — Вот и еще один никуда не спешит, ёптить медь, — философски заметил дворник и попытался неумело перекреститься.

   — Так! — хлопнул в ладоши тов.Бататов. — Быстро заканчиваем заниматься онанизмом, и идем, помянем раба Божия.

   — А кого поминать? — пенсионер Волозов погладил крыло Бориса. — Мы даже не знаем, кто помер.

   — Петрович, ну вот какая тебе разница? Главное — повод. То есть, я хотел сказать, поминаем же мы неизвестных солдат. Ну, тех, кто «имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен». Этот, — председатель домкома кивнул головой в сторону, откуда слышались траурные звуки, — тоже неизвестный боец, павший на поле сражения с жизнью.

   Помянуть решили по-простому, без изысков. Пенсионер Волозов принес из дома бутылку водки (запас в виде полулитра всегда лежал в морозилке), тов.Бататов — хлеб и кусок вареной колбасы, дворник Михеич вымыл стаканы.

   — Ну, за неизвестного товарища! Хорошим он, должно быть, был человеком, — предложил, как старший по чину, председатель домкома.

   С всеобщего молчаливого согласия решили, что усопший при жизни был непременно мужчиной: так жальче было покойного. Выпили не чокаясь, закусили. Разговоры стихли, каждый думал о своем.

   — А хорошо нынче умирать, — нарушил молчание пенсионер Волозов. — Вот будь моя воля, я бы не особо и упорствовал.

   — Петрович, ты думаешь, что говоришь? Или тебе Борис все мозги выклевал? Что хорошего в смерти?

   Прежде, чем друг успел ответить, его опередил пернатый товарищ:

   — Карр-роста! — с обидой парировал Борис обвинения в свой адрес.

   — Ну, не скажи, тов.Бататов. Раньше было умирать куда хужее. Я не про совсем давние времена, когда на деревне каждый серьезный хозяин готовил себе домовину заранее. Досочку к досочке подбирал, чтобы ни гнили, ни смоляных гнезд не было, сучков поменьше. Жук древоточец, чтобы ходов в дереве не прогрыз. Сушил доски хорошенько и уж потом ладил домовину и на горище — чердак, значит, — укладывал. Так годами бывало, и ждал гроб: пока хозяину нужда в нем не возникнет.  А если уж гроб из листвянки ладился, то никакой червь его не брал. Но вспомнил я более близкие годы. Это я уж парнем молодым был, в городе, что в степной области стоял, жил тогда. Так у нас там не то, что на гробы, а и строительного леса не хватало. По записи, да по талончикам выдавали домовины. Очередь на месяцы вперед вытягивалась. Так, бывало, помрет кто, а очередь на гроб до него не дошла еще. Так тут родственники — кто, во что горазд, от горя отвлекаются: самые удачливые горбыль где-то раздобудут, строганной стороной наружу, а что с корой, то внутрь шло и материей, чтобы не видно маскировалось. Заборы разбирали, знаю. А и те гробы, что от государства давались, — из сырой доски, тяжельше самого покойника получались. А смолы в них… Кто домовину или крышку нес, по недели не могли ладони от сосновой смолы отскоблить.

   Дворник Михеич слушал рассказ друга, не сводя с того глаз, в то время, как пальцы — слепо, но не шарили, а ловко и сразу — подхватывали куски нарезанной колбасы и отправляли в рот. Тов.Бататов, заметив, придержал руку едока.

   — Петрович, ты прыть-то поумерь малость. Съешь все, чем закусывать будем? Комбинацией из трех пальцев?

   — Так я, ёптить медь, еще не пожрамши, — обиженно откликнулся Михеич. — Как стал спозаранку листья грести, так и без роздыху. Вон, даже Григорий Венедиктович, — назвал дворник пенсионера Волозова родным именем, — своих птичков уличных покормил, да и вас, ёптить медь, супруга завтраком, пожалуй, не обнесла. А меня кто накормит?

   — Ну, ладно, ладно. Это ж я к тому, что закуси не хватит. Значит, наливать пора. Петрович, так ты к чему нам про гробы взялся байки рассказывать? Так я в толк и не возьму, почему сейчас помирать лучше, чем при Ельцине. Или жизнь сейчас не в сравнение хуже стала?

   — Тов.Бататов, а ты давно гробы-то разглядывал?

   — Так, а чо их разглядывать? Ящик с крышкой он и есть.

   — Э-э, не скажи, — поводил указательным пальцем перед носом председателя знаток последних пристанищ.

   — Не пойму я тебя, Петрович. Ты что, выставку достижений ритуальной индустрии посетил?

   — Ну, не выставку, конечно. Что-то навроде демонстрационного зала. Давайте помянем и расскажу… Есть у меня старый товарищ, работали мы вместе, Свет Фотич Весёлых. Из сибиряков он, из кержацкой семьи. Постарше меня будет. Так третьего дня звонит мне и просит: «Гриша, тут такое дело, помоги гроб выбрать». Я, понятное дело, спрашиваю, кто помер? Живет он один, жену года три, как схоронил. А он в ответ: «Да никто пока, слава Богу, Для себя хочу выбрать. Сам. Чтобы такой, в каком мне и лежать удобно и перед людьми не стыдно. Детей-то у нас с Татьяной не было, значит, помру — гроб Государство выделит. А ты же наше Государство знаешь: сунут тело во что поплоше, а деньги мои накопленные — в свою пользу заберут. А вот шиш! Куплю сейчас гроб, дорогой и красивый и пущай в квартире стоит. Ты же в курсе, живу я один, никому мешать он не будет, а мне все легче будет с мыслью о бренности жизни свыкаться».

   Пенсионер Волозов взял кусочек колбасы, переломил его на две равные части. Один отправил в рот, другой — протянул Борису. Ворон подаяние склюнул и сказал: «Карр-оший!»

   — Так вот, встретились мы со Свет Фотичем и пошли в ритуальную контору. Братцы, и каких только гробов нету! И простенькие, из дешевых, как раз по наши души с тобой, Михеич. И подороже полированные, под красное дерево, с литыми латунными ручками, чтобы нести удобно. Обивка внутри, ясное дело, тоже не чета дешевым. Такой тов.Бататову вполне к лицу и должности будет. Есть и для VIP-персон, куда и нашего Президента положить не зазорно будет. Менеджер по залу нас водит, расхваливает достоинства каждой модели. Просит даже лично убедиться: прилечь, примеряться, покойно ли будет. Свет Фотич слушает, головой кивает-соглашается, а потом и говорит гробовщику, что вопрос в стоимость не упирается. Пусть дороже, но не как у всех. Служащий так и подпрыгнул на месте. «Есть! — вскрикивает. — Специально для вас, можно сказать. Полный эксклюзив, экспериментальная модель! На поток пока не запущен, изучается покупательский спрос. Но если господин Весёлых пожелает, то ему продадут». И подводит нас к домовине, на отдельном стенде стоящей. Ну, доложу вам, это действительно произведение искусства. Такой гроб не стыдно и посреди зала поставить, как украшение интерьера. Весь в завитушках, крышка резная и не съемная, как у нас привычно, а на манер западных, с, по частям, откидывающейся крышкой. Менеджер увидал, что у Света Фотича глаза интересом загорелись, вообще соловьем разливаться стал. «Это, говорит, еще не все. Это лишь внешняя оболочка. Главная изюминка и ценность последнего пристанища внутри заключается». И крышку откидывает. Ну, конечно, шелковые простынь и покрывало, подушка белоснежного шелка, рюшечки всякие. Красиво. А продавец не успокаивается. «Взгляните, вот тут, под правой рукой устроен минибар с набором напитков по желанию клиента, здесь — пепельница (натуральное богемское стекло, между прочим). Тут же, для удобства, под рукой — трубка беспроводного телефона. Но главное, главное — вот где!» и тычет пальцем в откинутую крышку. А там, с внутренней стороны, экранчик укреплен. Небольшой, сантиметров 14 по диагонали. «Вот! — гордо сообщает менеджер. — Телевизор с жидкокристаллическим дисплеем. С встроенной стереосистемой, видите по обе стороны подушки маленькие динамики?»

   Пенсионер Волозов прокашлялся, промочил горло глотком воды из банки. Друзья терпеливо ждали продолжения.

   — Свету Фотичу гроб, видать, понравился сразу. Он и так его обсмотрел и этак. А потом и говорит: «В принципе, меня все устраивает. За одним исключением: телефон мне ни к чему. Жену я похоронил три года назад, а больше мне общаться и не с кем. А вот телевизор — это хорошо, особенно, если там новостные программы есть. CNN, Время, Итоги… Я готов купить, однако за телефон переплачивать не собираюсь. Он мне без надобности. Или демонтируйте или скидывайте цену. За вычетом стоимости телефона». Тут этот, из ритуальной конторы, глядим, замялся. «Вы, говорит, извините, но изделие курочить никак не можем. При всем к Вам, как к будущему покойнику, уважении. И цену сбросить не можем, наш профит — это навар по-ихнему — и без того мизерный. Однако, мы можем оформить заказ с предоплатой и в течение двух-трех недель, если Вам не к спеху, изготовим и поставим изделие, согласно вашему желанию». На том и порешили. Свет Фотич оплатил половину стоимости и теперь ждет свой заказ.

   — Ну и дурень, твой друг! — после короткого молчания подал голос тов.Бататов. — На кой ляд ему телевизор в гробу сдался? Там же слой земли сверху какой! Телесигнал сквозь такую толщу не проникнет, и победно оглядел друзей. Но, озаренный внезапной мыслью, продолжил. — Хотя… ежели тарелку для приема на памятнике установить, то сигнал быть должен.

   — Не, тарелка долго не простоит, — убежденно заявил Михеич. — Она же из люмения сделана, ёптить медь, шпана или калдыри какие в момент своруют и во вторчермет сволокут. И пропьют, ёптить медь.

   — Тогда уж и не знаю, как, — пожал плечами тов.Бататов. — Давайте по-третьей!

   —  А я вот, ёптить медь, хоть и хорошо теперь умирать, пожить еще хочу, — заявил дворник Михеич, после того, как выпили и закусили. — У меня считай половина сознательной жизни по тюрьмам да по зонам прошла. На воле пожить хочется.