2004 год. Строже всего судят дети

    Новый год прошел как обычно, ни лучше, ни хуже, выпил немного домашнего вина, приятно пьется, но градусов почти нет, хотя мозги туманит.

15 января позвонил телефон. Гена:

— Ты один? К нам приехала Люся. Если хочешь — приходи.

Далекий голос Нины из комнаты:

— Кто же так приглашает? Пусть приходит.
 
Я: — Она надолго приехала?
— До утра.

Идти не хотелось: в холод, дома лучше, но хотелось услышать обстоятельства гибели кузена Кости. Переоделся и вышел на улицу.

У матери в комнате слабый свет, но ее не видно — она всю жизнь боялась, что я отниму у нее квартиру, своими руками отдала, подарила чужой женщине, в которой скоро разочаровалась, захотела отобрать подарок, но ей сказали, что ничего не выйдет, это не бирюльки, захотел — взял, захотел — отдал.

И, несмотря на это, пришла ко мне, чтобы я взял к себе доживать: она же мать!
Все забыла, какие гадости мне творила. Вернее, не забыла, а отвела от себя.
Подумаешь, какие нежности, я забыла и ты забудь, я мать — это главнее. Не подумала, что я из ее породы, такой же упрямый и жестокий, я не могу подставлять вторую щеку, когда мне залепили по одной. Я ее спрашивал:

— Чем ты думала, когда дарила квартиру?

Молчит. Не знает, что сказать.

Понимает, что совершила глупость, хотела бы переиграть, молилась Богу, чтобы он все устроил, как ей того хочется. Может быть, перед смертью поймет, что Бога нет, а есть жестокая реальность. Я же, не могу заставить себя жить и ухаживать за вздорной старухой, отношение которой, всю жизнь было ко мне, как к пасынку, отстраненным, или же, как к собственной вещи, что хочу, то с ним и делаю, он должен жить так, как я того хочу, если не желает, то ему же хуже.

Жизнь все расставляет по своим местам, каждому воздает по заслугам, мне тоже воздаст, но я не собираюсь быть кому-то в тягость, а она же... Я поражаюсь ее желанию жить, даже в таких скотских условиях.

Альбина, продавщица молочного киоска, из жалости начала за ней присматривать, помогать, и её она начала подозревать в корысти, так и должно быть, спокойно воспринимает чужую помощь — это Бог за нею присматривает.

Может дать сто рублей встречному бомжу, просто так, на пропой, от щедрости своей, понимает, как ему хочется выпить, а не на что, а Альбине боится лишнюю десятку передать, когда дает ей деньги, чтобы та купила ей колбасу, а потом выговаривает, что колбаса плохая.

Я не мог вспомнить лицо Люси и решил, что мы не виделись с той единственной встречи, попытался представить ее лицо постаревшей, когда-то привлекательной девушки.

Но, оказалось, что она уже приезжала, до смерти Кости, была у нас дома, но почему-то лицо не запомнилось.

 За столом её дочь Лена и её новый муж Виталий с большими залысинами, лицо маленькое, неприятное, типа пана Вотрубы из кабачка "12 стульев".

Я не стал к нему тянуться рукой, через стол знакомиться, просто кивнул. Он не отреагировал, смотрел спокойно и равнодушно, возможно, счел меня зазнайкой — в конце вечера не подошел прощаться, как это сделала Лена, протянув мне ладонь.

У Кости, последние десять лет, как и у всех полных, был диабет, который и привел к потере сознания, когда он был за рулем, инсулиновый шок. Машина выехала на встречную полосу прямо под КамАЗ, водитель которого не смог избежать столкновения, хотя и выворачивал руль, он же сказал, что в кабине «Жигулей» не видел водителя, который, видимо, упал на сидение. Удар сильный, передок весь смят, раздробило ногу, осколок пробил мочевой пузырь, и это не сразу определили.

На следующий день после операции на ноге, сделали вторую операцию, уже внутреннюю, и через 21 день мучений Костя скончался.

Подумалось, — это итог всей его жизни, не следил за своим здоровьем, любил выпить, поесть, сидячий образ жизни.

В Нижнекамске был начальником цеха, имел секретаршу, комнату отдыха, в которую приводил любовницу, тоже начальницу цеха этого же завода.

Как-то Люся принесла ему на работу свежие рубашки и увидела в корзине использованный презерватив. Любовница не скрывалась, трепала ей нервы, звонила из ресторана, посмеивалась:

— А мы в ресторане.

Три года жили на грани разрыва.

Костя собирался уйти, и уже предупредил мать, мол, другая меня больше устраивает. Мать не одобрила и сказала, что не оставит Люсю с детьми. Видимо, и он понял, что надо жить с семьей, надо мириться, взял две путевки в Болгарию, после которой сделали вид, что все забылось, стали жить дальше. Но любовница не унималась, ей хотелось получить Костю, и он сказал:

— Чтобы сохранить семью, надо уехать.

И они перебрались в Жестово. Оттуда в Ставрополь.

В 1975 году он приезжал в Тольятти в командировку, и на одну ночь остановился у меня, выпил все спиртное, смотрел на меня тяжело.

Я думал, что он все обижается из-за саратовского инцидента, когда я по-наивности поделился с матерью образом жизни Кости в общежитии, и та написала Нюре. Она приехала, и отругал его, возможно, заставила взяться за ум. Так что от моей оплошности был хороший толк, но это надо было еще понять в далеком будущем. Ни с того, ни с сего, он предложил мне переехать в Нижнекамск. Не уговаривал, не расписывал прелести, просто сказал, поставил в известность, мол, сам решай.

О себе ничего не рассказывал и меня не расспрашивал, мол, и так видно, как живешь, хреново, потому и зову. Похвастался, что был в Болгарии с женой.

Потом я уже понял, почему ему хотелось, чтобы я переехал в Нижнекамск, — попал бы в полную зависимость от него, и он бы утешил свое самолюбие, которое уязвляло его всю жизнь, что когда-то мальчуганом бежал в П-З из Екатериновки, едва узнав о приезде тёти Марии с сыном, знал, что и ему перепадут подарки, которые в те времена были редкостью, некому было их дарить, и негде было взять, а тётя Мария приезжала из Саратова, где все есть.

Повзрослев, вдруг почему-то решил, что я его втайне презираю, уж не знаю, что он напридумывал, но начал испытывать ко мне затаенную обиду, которую и высказал в последний свой приезд в Тольятти, мол, не думай, я тогда прибегал не за подачками, а просто к бабушке.

Я поразился его обиде, которая не стоила и выеденного яйца. Догадывался, что он всю жизнь завидовал, что я городской, но тогда ему хватало ума не говорить об этом, спокойно воспринимал, или же делал вид, но ближе к старости решил показать, что он начальник, чего-то добился, стою выше, могу и протекцию оказать, приезжай – увидишь.

Люся рассказала, что его младший брат Володя, после восьмилетней отсидки за изнасилование, и после того, как его оставила Ира, приехал к ним и предложил ей:

— Зачем тебе старый муж? Я — моложе.

Люся отмела его предложение, Косте не стала говорить, но он догадывался о характере брата, его желаниях, потому у них постоянно вспыхивали ссоры. Под конец жизни Костя признался Люсе, что знал о предложении брата, но она не догадывается, откуда и как он узнал, то ли Володя сам сказал.
Шекспировские страсти.

Костя изменял жене, а сам нещадно ревновал ее, так как она на восемь лет моложе, и ему казалось, что она может изменить, тем более одна женщина в отделе, куда он ей помог устроиться, когда она поступила в институт.

— Может быть, ты давала ему повод? — с интересом спросил Гена, потому что у него самого та же ситуация, и он бешено ревновал и часто доводил Нину до слез из-за того, что ему казалось, она со всеми кокетничает.

— Я же с двумя детьми. Один на руках, другой за подол держится. Конечно, я была одна среди мужчин. Главинж, даже назвал меня: Любимой начальницей. А от Кости помощи никакой, даже палки в колеса вставлял, не давал погрузчик, когда мне надо было перевезти груз, пришлось просить главинж, а он: А что Константин Николаевич? Он даже ставил вопрос: Или институт или я? Я выбрала институт, тем более это было после измены.

Гена в сотый раз рассказал о девочке, которую встретил в лесу возле "Прилесья", и внезапно пропавшей, после того как он оглянулся, сделав два шага, мол, взрослых нет нигде, а маленькая девочка одна. Вспомнил стаю воробьев, налетевших на окно в день известия о смерти Кости, и в лесу его облепили синицы, не давая бежать. Полная мистика, которой у меня в жизни почему-то нет.

Он же, каждый раз, как выпьет, и, словно заезженная пластинка талдычит одно и то же. Понять можно, в жизни мало интересных событий, а слушателей хочется чем-то поразить.

Я почти весь вечер молчал, понимая, что всем хочется выговориться, лишь, когда Люся, ради приличия, спросила о моих детях, где работаю? Я начал рассказывать и быстро заткнулся, когда возник повод переключить внимание на другое.

Вспомнили тётю Нюру, которая поехала жить к Зое, потом написала Косте, чтобы он забрал ее, и он ответил, что осенью у него будет отпуск, и он заберет ее.
Но она не дождалась приезда, вышла в подъезд и повесилась.

Были сложности в семье Зои, которая по жизни грубая, а Нюре пришлось жить в одной комнате с внуком Костей. Отсюда, вероятно, и обоюдное недовольство, конфликты. Позже погиб и внук Костя. Кажется, автокатастрофа.

— Да, у Нюры тяжелая жизнь была, — вздохнула Нина. — Николай всю жизнь ей изменял, на войну не взяли, был бригадиром, и все бабы его были.

Я же думал: Она всю жизнь с мужем, в своем доме, в достатке, не знала, что такое лишения и голод.

Вот у моей матери всё было в избытке, всю жизни неприкаянная — но ей никто не виноват, сама делала такую жизнь.

Христианка, но о христианской терпимости может только думать, как и все они.
Стоит какой-то женщине зайти в церковь с непокрытой головой, как они захлёбываются от злобы, шипят, гонят из церкви, забывая, что Христос простил Магдалину. Но нынешним верующим Христос не указ, ходят в золоте и едят с золота, раскатывая на Мерседесах, а монахини бродят в Интернете и создают свой сайт с иконами мучеников и прочим.

           Сытно дома поужинав, я здесь ничего не стал есть, хотя Нина, помня мою любовь к шоколадным конфетам, предложила чернослив в шоколаде, и я не удержался, съел две. Последний раз я съел почти половину всех бутербродов с балыком семги, не часто попадается такой деликатес. Нине принес Сергей — кусок в 300-400 гр.

Гена часто натужено кашлял, почему-то отворачиваясь к рядом сидящей Нине, хотя справа никого не было. Может быть, поэтому и неинтересно на окно кашлять?

А потом хвастался, что обливался холодной водой, и пространно начал агитировать закаливание, что все заскучали, и его быстро перевели на другую тему.

Намеревался уйти в 21 час, но, услышав, что Люся собирается вызывать такси, решил уйти вместе с ней, чтобы не переключать внимание на свой уход. Но она все сидела, и не было похоже, что когда-либо уйдет, а Гена, в который раз принялся рассказывать свою очередную историю, и я поднялся, извинился за уход, мол, рано вставать.

На улице ощутил, что голова уже второй день тяжелая, даже двойная доза пирацетама не помогает. Нет, все же, на следующий день чуть полегчало. Не болею, вернее, хотя бы так всегда чувствовать. Снова надо профосмотр проходить — как это неприятно — убить три часа на очереди к врачам, ради того чтобы они поставили галочки, что осмотрели тебя и не нашли заболеваний.

Юра пришел и сказал, что я в списках на прививку от дефтирита и столбняка.
Зачем мне это, уже пенсионеру?! Зачем такая забота? Какой дифтерит?!

Вика позвонила: Владе сделали операцию, был приступ аппендицита, а она все терпела боль, не хотела обращаться к врачам.

В «Комсомолке» призы за глупость: у одного заглохла машина на ж/д переезде, он вышел из машины, встал на ж/д пути и принялся звонить по мобиле. Чтобы не мешал шум приближающегося поезда, закрыл одно ухо пальцем.

Другой пригласил друзей посмотреть ремонт квартиры, один друг захотел курить, полез за зажигалкой, пары ацетона взорвались с такой силой, что повылетали окна, а друзья попали в реанимацию.

Вторые решили посостязаться, у кого нервы крепче, кто смелее? зажали петарду в зубах и подожгли, у самого смелого разнесло голову в клочья. Это не идиотизм. Это кретинизм. Хотя, какая разница?!

Очередной, заправляя автомобиль, зажег зажигалку, ему захотелось посмотреть, сколько в баке бензина. То ли мозги заклинивает.

27 января сделал прививку от дифтерита и столбняка под правую лопатку, сказали, что хватит на десять лет, то есть получается до конца моей жизни. Вот уже и конец виден. Если раньше кондрашка не хватит, что тоже не исключено, многие не дожили до моего возраста, вот даже Кости нет.

Непонятно кто и зачем распустил слух, что из Тольятти ушли тараканы. Вдуматься только! Всегда были, и вдруг — ушли! Что бы это значило? Только одно — грядущую катастрофу. Тараканы, наподобие крыс, ушли из гибнущего города. На самом деле, никуда они не ушли. Во многих квартирах их повывели, потравили, даже в заводских раздевалках заметно меньше.

Народ готов поверить любой чуши, а очевидное стараемся не замечать.
Россия гибнет, а мы думаем, что все обойдется.

На днях произошли знаменательные события: на Марс опустились два робота, которые передали снимки на Землю, и все увидели марсианский пейзаж.

Про лунный пейзаж сейчас никто не вспоминает, вернее, по телевизору показали часовой фильм с разоблачением — никакой высадки не было, все снималось на Земле по сценарию фон Брауна, по его книге на Голливуде, и флаг на Луне колыхался, видно же, и звезд на черном небе не видно, и подсветка юпитерами слишком заметна.

И самое существенное: Если 50 лет тому назад летали на Луну несколько раз, то почему сейчас не могут даже один раз полететь, а ведь техника заметно улучшилась и электроника — не сравнить с прежней? Говорят, мол, дорого. А что, тогда было дешево? Отговорочки.

       Илья Авербах, в тяжелые моменты своей жизни, во сне пытался выброситься в окно. Долго не мог понять причину, пока мать не рассказала, что так долго его рожала, что он начал задыхаться. Потом было какое-то последнее усилие, и он выскочил. Как только он это услышал и увидел эту картинку, то перестал рваться к окну.
Родовая память, возможно, сказывается на характере человека, иной раз мы даже не понимаем, почему ведем себя так, а не иначе.

продолжение: http://www.proza.ru/2014/01/20/669