Мимикрия 2 Сб. Руны судьбы, 2007 г

2.
Степан приехал из небольшого южного городка с большими амбициями и грандиозными планы. Он явился покорить столицу, занять свое место под солнцем. Дома все пророчили парню громкое будущее - он неплохо рисовал. Именно это побудило его после армии поступать в институт искусств. Денег у родителей было немного, но они на такой случай назанимали, где смогли - сын заверил, что как только станет на ноги, вернет все до копеечки.
Первые годы обучения давались трудно. Одно дело просто хорошо рисовать, другое – учиться: осваивать разные школы, сочетать теорию с практикой,  приобретать мастерство, совершенствоваться. К тому же много читать, уметь прилично себя вести, слушать и разговаривать.
Критику Степан всегда воспринимал как личное оскорбление. Его нужно было только хвалить и гладить по головке. В компании он говорил так громко и много, что впоследствии его перестали приглашать на вечеринки, избегая даже случайных встреч. Не прошло и двух лет, как он отдалился от всех студентов в группе и общежитии, без труда настроил против себя преподавателей.
Все это время он отчаянно пытался познакомиться с хорошенькой киевлянкой, имеющей состоятельных родителей, мечтая таким образом закрепиться в столице. Надо отдать должное: способности к мимикрии у него были феноминальные. Но разборчивые красавицы, разбалованные щедрыми поклонниками, на Степана просто не обращали внимания, разве что, когда нужен был шут для веселых, не всегда пристойных, розыгрышей. Поводов для насмешек его тщеславие давало достаточно. Но вскоре острые на язык сокурсницы потеряли к нему даже этот интерес.

В то утро Степан понуро сидел напротив оперного театра и делал эскизы. В кармане остался последний червонец. Настроения никакого, все было совсем плохо. Он, словно сонная муха, лениво водил графитовым стержнем по бумаге. Мимо проходили озабоченные люди, и, постоянно отвлекаясь, парень с завистью провожал их взглядом. Вот с веселым гомоном приближалась кучка девчонок. Степан принял деловой вид и заработал веселее, набрасывая контуры крыши.
Ксения отделилась от подруг и, сделав несколько шагов в сторону, остановилась за спиной лохматого смешного парня, который с напускным упорством рисовал фасад здания. Что-то во всей его фигуре было таким трогательным, таким по-детски наивным, что она заговорила первая. Степану только этого было и надо. Как давно он не имел такого снисходительного, внимательного слушателя! Он без перерыва тараторил, рассказывая обо всем сразу: о своем пристрастии к рисованию, своей жизни, своих проблемах, своих мнимых победах. Свое ... свое ... свое ...
Так началась их дружба. Сначала Степана пригласили в гости, потом на обед, затем на ужин. Жизнь налаживалась, она стало удобнее, сытнее, теплее.
Сначала Ксении его было просто жалко, потом она начала находить в нем некоторые достоинства, затем и вовсе влюбилась. Недаром еще в древности говорили: "Жалеет - значит любит". Что-что, а жалеть она умела!

В начале последнего учебного года начал Степан намекать на совместное проживание, но и она сама, и ее родители в этом вопросе были старомодными: гражданских браков не признавали. К тому же, парень не нравился отцу: "Ну что это за муж будет: ни работы, ни денег? И как язык не заболит? Тарахтит без умолку, как пустая бочка. Одна головная боль от него". Но Ксения сумела-таки убедить родителей в том, что он один для нее свет в окошке. "Твое дело, - сдался отец, - тебе жить… Только в браке!" Степан на такое счастье и не рассчитывал: "Брак так брак. Еще лучше. Наконец будет постоянная киевская прописка! Квартира, хоть и однокомнатная, но отдельная. Десять минут пешком - и на Красноармейской, двадцать - и на Крещатике. Все выстиранно, выглажено, всегда сыт, чего еще можно желать?"