По рыночной стоимости

Я человек открытый, если что за демократию и гласность сам кому хочешь, могу морду набить. Когда человек честный, то ему конспирироваться не к чему, а вот если злой – другое дело. Но ведь у нас как бывает, насуют не разобравшись, а потом кому предъявишь?  Вот я иду давеча по рынку, помидоры покупаю, жене в помощь, и вдруг, как кто-то заорёт: «Омон!»  Истерика такая, как будто это полчища Мамая снова подходят к Закатуевке, а не милицейская организация. По виду-то, они и не Мамай вовсе, а  чистые самураи!  Все здоровенные, в чёрном и в масках, и орут так:
— Всем лежать! Мордой вниз! Руки за голову!

Чувствуете, как наша милиция выражается? Не самураи а хунвейбины. Я растерялся, хотел объяснить, что у меня не морда, а лицо, а вокруг лужи, грязь и антисанитарная действительность, куда тут замшевой дублёнкой ложится-то, и помидоры  потопчут… Но во-первых, кому объяснять, а во-вторых, тут всё само собой объяснилось. Ба-бах, это мне по спине чем-то тяжёлым и, ай-ай-ай,  заплакала моя печень, и сразу в ответ, ой-ой-ой, – запищали только что купленные яйца. И я во весь рост, хлясь, впечатываюсь в осеннюю хлябь, как нарочно выплёскивая из лужи побольше воды, а авоську с помидорами превращая в развесной кетчуп, но спокойствие сохраняю из последних сил, лежу, поочерёдно подбираю сопли обоими ноздрями. Осмотрелся. Напротив меня лежит лицо кавказкой национальности по традиции небритое и участливо шепчет мне:
— Нэ валнуйса, дарагой, дэнги дадым – уйдут!
— За что деньги? — справедливо возмущаюсь, — за то, что дорогую дублёнку в грязи изваляли?!
Кавказец испугался, зашипел:
— Молчи, ишак!

А над нами уже грубо заговорили:
— Кто сортир раззявил? Откуда вонь без разрешения пошла? — тут на меня ботинком армейским наступили. — Это ты, жир, бормочешь?

Я задохнулся от возмущения, меня только в школе жирным дразнили. Потом я вырос, стал спортом заниматься, худеть потихоньку. Сбросил с себя ногу и ловко на спину перевернулся для переговоров, но негодяй в маске успел к моему животу автоматное дуло приставить, и говорит:
— Гляньте, как он вертится, точно свинья в луже! Хочешь, я тебя сейчас желудями нафарширую!?

Это предложение стоило серьёзно обдумать, потому что холод автоматной стали я почувствовал сквозь дублёнку, пиджак, свитер, тёплое бельё и шерстяные носки. Эх, думаю, мне бы сейчас грамм 200, я бы вам показал жирную свинью, а так пришлось ловчить, приспосабливаться, в общем всякий бред понёс:
— Не убивайте, я свой…
— А почему без документов?
— Я под прикрытием работаю!
— На базаре что ли?
— Сюда жена за помидорами послала, я сегодня выходной.
— Мы тоже, — засмеялся мой мучитель, — Выходные сегодня, у нас тут с твоими  земляками неформальное общение, — и с этими словами кивает на кавказца, что рядом лежит.
Я возмутился естественно:
— Какой же он мне земляк? Я русский!
— А это и проверить недолго. —  заржал омоновец, подковырнул  ботинком рёбра моего соседа, — Отвечай, это кто? Твой родственник?
— Конэчно, родствэнык, — лопочет бледный кавказец. — Брат родной, — и прибавляет для убедительности. — Мамой клянус!
Омоновец удивлённо вскинул брови, возвращаясь ко мне:
— Как же это ты родного брата не признал? Нехорошо это, нехорошо…— потом он прибавил голосу надрыва и громкости. —  Грех это от родственников отказываться!  Впрочем, вам чучмекским нехристям это, наверное, по фиг, одно бабло на уме. Скупили торгаши пол России – пора  делиться. Мы будем детский дом строить, а вы беспризорным сироткам можете свободно пожертвовать по пять тыщь с рыла. Ну, кто смелый – вылезай из лужи, и считай,  легко отделались!

Первым поднялся мой «родствэннык». И изображая цирковую макаку-шимпанзе счастливую, что не попала в руки Куклачёву, с трагической поспешностью отслюнил пять тысяч со словами:
— Карашо… дэтям памагаю, сирот люблю…
— Молодец, — похвалил его омоновец, — Иди домой. Ну, а ты, — ствол «калаша»  подмигнул мне и снова упёрся в живот, — любишь сироток?
— Люблю, а что?
— Тогда помогай, чёрный! С тебя червонец набежало.
— За что это? — возмутился я. – И почему чёрный? Не говорите со мной как с уголовником!
— Ты много вопросов задаёшь, дитя гор, — хмыкнул милиционер.
Я ответил ему:
— Но я не чёрный!
— Да будь ты хоть асинибойном, —  объяснил его подошедший напарник, — Пять на сирот, пять за персональный выезд менеджера, а с криминала у нас такса другая двадцать пять косых, понял? Ты ведь не бандюган?
— Понял. Не бандюган. — ответил я, и полез за кошельком, затаив обиду, ещё не решив до конца, куда отправлюсь с рынка в газету или к прокурору.

Но когда мои купюры перекочевали в руки омоновцев, и я уже ждал разрешения идти домой, мой мобильник, вероятно разбуженный интересом жены к моему долгому отсутствию, прозвенел легкомысленно установленным рингтоном:
— «Я жиган Ростовский, я жиган Московский, я жиган Азовский. Я король шпаны!» 

               
                24  05 2010