Беда, что нас взяла война

                (рассказ)

           Знал бы ты,  мой друг-читатель, особенно, если ты молод, как часто я ловлю себя на мысли о максимализме  молодости. Увы, сия чаша редко кого миновала, меня – нет. Об этом часто теперь жалею…  О чём я?  О том, как порой пренебрежительна молодость к тому, чем жило старшее поколение: что ценилось, за что любили и уважали, как веселились в редкие праздники – словом, на чём века стояла наша родная русская культура, которой кланялись многие народы…
           Теперь уже не то, а всё она, максималистка-молодость, постаралась: лучшее там, за бугром. Это значит – забыть, что ты русский, дитя родной земли, что осознаётся с возрастом. Горько тогда.
           Вот и мне как-то неуютно и тоскливо стало сегодня. Услышала по радио, пожалуй,
самую задушевную и любимую в народе песню «Шумел камыш», на которую молодые давно рукой
махнули (в прямом и переносном смысле).  А жаль, потому что она, как ни странно, делала человека нравственнее, поднимала его, омывая слезами девичье горе.               
           Я впервые её услышала в далёком детстве ( в первый класс ходила),когда в нашем
доме собрались женщины, человек тридцать, чтобы отметить какой-то колхозный праздник.   
Ни одного мужчины... всех выкосила треклятая война. Председатель Татьяна Ивановна неспешно поднялась за скромно накрытым столом (кроме хлеба и пяти бутылок с чем-то, на нём ничего не было) и сказала:
-  Ну, бабоньки, за наших не вернувшихся с полей сражений мужей, сыновей, братьев молча
свои боевые...
           Не договорила она – разрыдалась за столом Максимиха, у которой на фронте погибли муж, два сына и брат. За ней залились слезами все, не дотронувшись до алюминиевых   кружек, в которых и были те боевые…  Татьяна Ивановна поставила кружку на стол, не пригубив,  и не успевала смахивать свои слёзы: у неё четверо подростков...муж погиб за два дня до Победы.
           Кажется, сейчас вижу ту картину и слышу причитания трезвых женщин, вынесших на
своих плечах не меньше, чем невернувшиеся… Плакала и наша мама, вытирая неуёмные слёзы
фартуком: у неё на руках нас пятеро, без отца-то… Я смотрела на них  с печки, наблюдая больше  за мамой. Вот она взяла кружку, вроде глотнула и тихо повела мелодию (петь она любила, умела, и голос был приятный, грудной, бархатный).
-  Спасибо тебе, Владимировна, умеешь ты брать себя в руки, - сказала председатель маме и подхватила пение.
           Одна за другой женщины вступали в мелодию, украшая песню колоритом своего голоса, каждый из которых вещал о слезах любви, отчаяния и надежды, точно каждая из поющих пережила то, о чём поведано в песне:
                Шумел камыш, деревья гнулись,
                А ночка тёмная была.
                Одна возлюбленная пара
                Всю ночь гуляла до утра…
           Голоса сливались,заполняя весь дом и,кажется, раздвигая его стены, вырывались на улицу. А я, слушая их, будто плыла на волнах песни, должно быть, над лугом, где «помятая трава» и где «его уж нету и не будет никогда»…
                А если дома не поверят,
                Ты приходи опять сюда.
                Она пришла – его уж нету,
                Его не будет никогда. 
           Немногое я поняла в содержании, но с каким трепетом женщины пели… Это мне
запомнилось, не забывалось.
           Как-то, когда я была уже  взрослой, разглядывала деревенские фотографии. На одной из них была удивительно красивая пара молодых.
-  Кто они? – спросила я у мамы.
-  Как тебе сказать… - сдержанно произнесла она, а потом как-то осторожно добавила:
« Ладно, расскажу. Она – дальняя наша родственница, а может, и не родственница – кто их знает… Красива уж больно была. Поговаривали, что она внебрачная дочка твоего дяди Фёдора.
Ефросинья. В сорок первом-то  ей стукнуло восемнадцать. И закрутился возле неё Иван, сын Игната, что от нас через три дома. Первый красавец, гармонист да плясун, в кинах бы его
только и показывать. Играть – играли, а жениться он не спешил, хоть уж армию отслужил. Доигрались. За неделю до войны и случилось то, о чём в песне той «Шумел камыш…».      
           Отец Ивана, Игнат, прослышал об этом в деревне да  чересседельником его и выходил, заключив: «В субботу следующую женю,  семя чёртово». Свадьбу собрали наскоро, через шесть дней, точно в субботу, как решил отец. Гуляла, конечно, свадьба, веселилась. Под медовухой и безногий пляшет. А вот песня-любимица всех про «Камыш» не звучала – народ понятливый, да и пара очень уж редкая по красоте. 
Только вот посчастливиться  паре не пришлось. На следующий день, в воскресенье. двадцать второго июня, началась растреклятая война. У всех мужчин дорога одна – к военкомату.
На второй день войны по этой дороге ушла и пара молодых, Иван с Ефросиньей.           Шли в обнимку, тихо напевая:
                А поутру они проснулись,
                Кругом помятая трава.
                И не беда, что так случилось,
                Беда, что нас взяла война…
Пели, смахивая слезу, нашу родную русскую песню, вмиг подладив её под грозное роковое
время: « …И не беда, что так случилось, беда, что нас взяла война». И правда, уходили навсегда. Погибли оба. Она – под Варшавой. Он – в Берлине. Красивая была пара…» - закончила мама, осенив себя крестом. 
             А мне подумалось: вот она – жизнь народа и его песен. Они извечно служили друг другу в мирные  дни радостей да печалей и в годину  грозных испытаний. Служили, оберегая друг друга, защищая родную землю.   
             Летит время. Всё меняется, но не всё, вижу я, к лучшему…   Стыдно-то как за вопли нынешние да взвизгивания на сцене бьющейся в конвульсиях молодёжи.  Ей кажется, что она...поёт.  Мне не видится уж в ней ничего русского. Что, она уже без Родины?  Боюсь, что – да…
               
                02.09.2012 г.