Фотография

Фантастическая Повесть
Консультант по военным действиям и посттравматическому стрессовому расстройству – полковник Вооруженных Сил Российской Федерации Сергей Северный.
Муза – Самый замечательный Пельмень.
Источник Вдохновения – две недели наедине с собой и виски, поездка в Крым, музыка Death in June, Дельфина и разочарование во всем сущем.

Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Знаю я — они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.
Сергей Александрович Есенин
Поэт Эпохи Множества Государств. *
*период в Новейшей истории до Третьей Мировой Войны и последующей Великой Анархии. Примечание Первое.


ПРОЛОГ
Я слышу музыку. Музыку, которая льется из-под смычка, которым водят по струнам скрипки. Это играет музыкант. Он стоит на асфальте аллеи. У его ног лежит расстегнутый черный футляр из-под этой самой скрипки, в который прохожие кидают сине-зеленые бумажки кредитов. За каждое пополнение своего футляра музыкант скромно улыбается своим слушателям.
Но он где то далеко. Где то среди зеленых майских тополей, которые будто флагштоки у серого здания военкомата, гордо возвышаются над людьми, размахивая тысячами маленьких зеленых флагов.
Надо перестать думать об армии. Я лечу в учебный лагерь Арес-1 только через неделю. Нужно сейчас думать о другом. Об этом самом моменте, от которого дивно пахнет ее духами.
Мои руки гладят ее мягкие волосы. Я учащенно дышу от выброшенного в кровь адреналина. Мои глаза закрыты. Создается ощущение, что в мире остались только ее сахарные губы. В голове проносятся тысячи мыслей. Мыслей о том, что я целую свою любимую. Что возможно это всего лишь сон, потому что Жилин не может целовать самую красивую девушку в школе. Да и на Персее. Да что уж там. Во всей галактике. Я пытаюсь представить, как это выглядит со стороны. Пытаюсь представить, как бы это выглядело, если бы мы с Юлей были бы героями какого-нибудь романтического фильма. Я представляю какая музыкальная тема бы сейчас мне соответствовала, будь у меня такая. Я жалею, что поцелуй не может длиться вечность. Я думаю о том, что сейчас взлечу высоко-высоко. Мое тело прорвется через плотные слои атмосферы и растворится где-то между звезд.
Я с трудом отрываю свои губы от нее. Юля медленно открывает свои прекрасные зеленые глаза. Даже немного голубые.
-Ты точно не готова к отношениям? - спросил я ее. - Ну пожааалусто.
Она звонко усмехнулась.
-Знаешь. Ты вроде такой мудак - мудак...-она закусила губу.- а на самом деле хрупкий милый мальчик. Как же ты будешь там? - она указывает пальчиком в почти прозрачное розовое небо, которое уже не в силах скрыть блеск звезд среди черноты космоса. - На войне?
-Как-нибудь. Я должен пойти в армию. Должен защитить тебя. - я смотрю на нее и стараюсь улыбаться, но горло душат слезы от мыслей о грядущей разлуке.
-Обними меня. - тихо говорит она. Я вижу как у ее нижних век поблескивают слезы.
Я прижимаю ее к себе. Я стараюсь вдохнуть как можно больше аромата ее волос, будто в порыве последней жадности старого скупердяя, набить им свои легкие.
-Можно я тебя сфотографирую? - я шепчу ей на ухо, которое стеснительно прячется между золотистых локонов ее волос.
-Да конечно.
Мы отстранились друг от друга. Я навел на нее объектив камеры на моем коммуникаторе. Она улыбается. На ее розоватых щеках тут же появились ямочки. 
Щелк!
Мы идем к метро. С вечернего розового неба, которое становится все темнее, на нас смотрит огромный красный шар Полифемуса - газового гиганта, на орбите которого находится Персей.
Помню я тогда молил высшие силы, чтобы те замедлили время, чтобы я смог подольше побыть с ней, но время все убыстрялось. Это был лучший день моей жизни.

1.

Приграничная сфера владений Земного Протектората. Система Бисолар. Исследованная Планетарная Единица № 358. 100 километров к югу от Колониального Поселения № 21. Укрепления Военно-Космических Сил. Расположение роты «Омега» 117 десантного батальона. 

На ИПЕ-358 патовая ситуация. Ни ВКС ни Легион Кодоса не добились никаких особых успехов. Командование решило перейти к обороне захваченных позиций. Нас выбросили третьим эшелоном на КП-21. После трех недель боев мы так и не взяли город. Их было слишком много, а нас слишком мало. Тиф и дизентерия косили нас круче, чем лазерные винтовки легионеров. Трусливое командование вывело нас из пекла.
Нас послали на базу отдохнуть.
Спустя три дня блаженного отдыха нас, роту "Омега", отправили на смену Роты "Браво". Мы должны были их подменить их в окопах, что были вырыты в десяти километрах от аванпоста.
Темное звездное небо рассекали трассеры различных размеров. Порой среди звезд вспыхивали огоньки и заходились в бешеном танце. Это были не звезды. Это 7ой флот не пускает на планету Кодосианцев. Порой их обломки, вытянув на черном полотне неба свои огненные хвосты падали вниз.
Что радует - так это то, что необязательно облачатся в полное боевое обмундирование.
Мы с Расти сидели на пулеметной позиции - бетонная чашка, в стене которой есть амбразура, из которой торчал тяжелый пулемет "Обрыв". Я сидел в армейской футболке, штанах, жилете разгрузки и черной шапке. Расти прислонился спиной к холодному бетону. Он напялил китель и натянул на лицо козырек своей кепки, Он смолил сигаретку в полудреме.
-Жилин. Что ты будешь делать после войны? - прошлепал огромными губами Расти, почесывая черную щетинистую щеку.
-Хочу горячую ванну. С солями и пеной. - сказал я, мысленно плескаясь в теплой пенистой воде. - И пожру по-королевски. Кстати у тебя есть что съестного?
-Ага. - Расти покопался в карманах жилета разгрузки и вытянут маленький квадрат галеты. Он разломил ее на две половинки и одну протянул мне.
Я закрыл глаза от удовольствия, хрустя галетой. Я даже замычал. Первый перекус за день.
-Да. Армия научит тебя радоваться мелочам. - Расти усмехнулся и закурил.
-Расти. А что ты будешь делать после войны? - спросил я его.
-Что что. К шлюхам нанесу визит. - Расти потянулся и с улыбкой посмотрел на меня. - И не выйду из борделя пока член не отвалится.
-А я женюсь. - сказал я, накрыл лицо козырьком кепки и прислонился к холодной бетонной стене.
-А ну-ка ну-ка. На ком? - спросил Расти.
-На ней. - я вытянул из кармана штанов целлофановую папку и распаковал из нее фотографию.
-Вау. Да у вас отличный вкус, рядовой. - прохрипел Расти, подражая нашему лейтенанту.
Мы усмехнулись.
-А она тебя ждет?- спросил он.
-Конечно. - вздохнул я. - она у меня чудесная.
Я провел рукой по фотографии, с которой на меня смотрела она. До плеч ниспадали медовые волосы. Нижние веки были чутка подняты на большие голубые глаза, создавая впечатление немного детского взгляда. Алые сахарные губы улыбались, обнажив белые зубы.
Меня будто затягивало в тот день, когда я сделал эту фотографию. Свежий весенний ветерок, несущий дивные запахи вновь развивал мою еще не обритую на лысо шевелюру. Я снова гладил рукой ее светлые волосы и целовал ее, закрыв глаза от удовольствия.
Но все в миг было разрушено оглушительным свистом.
-ОБСТРЕЛ!
2.

Месяц спустя.
Дальняя сфера Владений Земного Протектората. Система Альфа-Центавра. Орбита Полифемуса. Персей. Крупный Колониальный Город «Новая Москва».

Я проснулся от толчка. Турболет коснулся шасси земли.
В салоне было темно. Тут сидели другие дембеля. Некоторые были как и я, искалечены войной. Другие же, целехонькие, поблескивали орденами в полумраке. Солдаты, отстегивая ремни, начали вылезать из кресел. Я потянулся и вытащил свою вещевую сумку из под кресла.
-Добро пожаловать в мир доступных женщин , орбпехи. - раздался голос пилота из динамиков на стенках трюма.
Щурясь от лучей светила Альфы-Центвары , мы ступаем берцами на родную землю, выходя из темного прохладного нутра военного турболета, который приземлился на площадку близ Городской Ратуши.
Разминая затекшие за время полета тела, куча военных растворялась в толпе гражданских, которые проходили по улице.
Я шел, стуча титановыми подошвами берцев по нагретому светилом асфальту. Я смотрел вокруг и радовался, что вернулся домой.
Тут ничего и не изменилось. Светило Альфы-Центавры все так же играло лучами в окнах серых высоток. Разве что деревья окончательно распустили свои листья, пряча в тенях огромных веток прохожих.
Светило нагрело кепку и, прячась от жары, я свернул в аллею. Ту самую аллею, где я гулял с Юлей. Еще тогда. До войны. В прошлой жизни.
Я слышу, как музыкант играет на скрипке. Я иду на звук, будто мошкара на свет.
В тени деревьев , прячась от солнца идут дети со своими родителями, колонна кадетов, чеканящая строевой шаг по брусчатке, серебристые роботы, несущие тяжелые пакеты, набитые до верху продуктами. Так же в этой толпе затерялись девушки в коротких платьях.
Я если честно совсем отвык от девушек. В армии они только на кораблях да в порножурналах. Они конечно прекрасны. Загорелые стройные ножки, объемные груди, обтянутые белым волокном платьев.
Проходя мимо девушек, я не могу отказать в себе в удовольствии и вдохнуть чарующий запах их духов.
Я наконец то дошел до музыканта. Это был юноша. Чутка толстоватый. С светлыми волосами. Он с гордым выражением лица водил смычком по струнам.
Я достал из-за пазухи пачку купюр и кинул ему 20ку. Одна из прелестей статуса ветерана ВКС это конечно же баснословная пенсия. Он мне кивнул, не отвлекаясь от игры.
Я достал из кармана мятую пачку сигарет и вытянул оттуда сигарету. Одна из трудностей жизни человека без левой руки. Я сложил пачку и достал зажигалку и поджег сигарету. Я слушал музыку и затягивался, выпуская дым.
Я услышал визг. Вой. Я слышу этот свист и буквально чувствую, как черное вытянутое тело ракеты разрывает собой воздух. Яркая вспышка. И она не снаружи. Она внутри меня.
3.

-ОБСТРЕЕЕЕЛ!
По окопам, толкаясь, начинают бегать орбпехи. Воздух разрывает свист кодосианских ракет.
-Вспышка справа!
Мы с Расти мгновенно кидаемся в землю на дне окопа.
БАХ.
Ракета с визгом врезается в землю, разбрасывая оною вокруг. По ушам бьет грохот взрыва. Я вижу как рядом со мной падает орбпех. Из разорванной шеи фонтаном хлещет кровь. Голова куда-то исчезла. Кровь попадает на мое лицо. Она теплая и соленая. Я в ужасе смотрю на обезглавленного солдата.
-Вставай. Вставай блять! - Расти орет на меня. Он хватает меня за шкирку и мы бежим по окопу к редуту.
БАХ!
Земля уходит из под ног. Мы с Расти падаем вниз.
Я пытаюсь выплюнуть песок, что набился в мой рот.
-Давай брат! Еще чуть-чуть! - Рив снова хватает меня.
Дверь заветного редута рядом. Вокруг нее взвод орбпехов, устроивших кучу малу.
БАХ!
Ракета угодила в солдат, разорвав их и редут на куски.
Я вижу как валяются изуродованные трупы. Я вижу как из одного орбпеха торчат его ребра.
Я весь в их крови.
Я вижу как по земле катается орбпех, держась за багровые обрубки его ног. Он сжимает зубы так, что кажется что они вот-вот треснут. Культи бешено дергаются, размахивая обрывками штанов и мяса, будто флагами. . Он раскрыл рот, крича. Я не слышу его криков.
В ушах что то неприятно звенит. Я ничего не слышу из за этого звона. Он грызет каждую клеточку моего мозга, доставляя мне нереальную боль.
Я снова чувствую, как рядом разрывается ракета. Мне кажется, что я смогу уговорить кодосианцев прекратить обстрел.
-НЕЕЕТ! ХВАААТИТ! ПОЖАЙЛУСТА! ПРЕКРАТИТЕ! ХВААТИТ! - я ору в серое небо. Я чувствую как рву криками свое горло, но ничего не слышу. Ракеты все так же рвут землю, осыпая меня ее комьями. -ХВААААТИТ! РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО! ПРЕКРАТИТЕ!
По всюду валяются оторванные конечности. Бетонные стены траншеи измазаны кровью.
Расти что-то говорит. Он хватает меня за ворот футболки и разворачивает, так же сильно как ядрометатель на Олимпийский играх.
Через звон я слышу как он орет:
-Бегооом! Давай блять! Бегооом!
Я вырываюсь чутка вперед. Мы бежим, перескакивая через изуродованные тела на дне окопа.
Сзади нас взрывается ракета.
Я чувствую как молочу ногами воздух. Меня со всей силы впечатывает в бетонную стену. Я теряю сознание.
4.

Я вздрогнул. Я стою напротив музыканта, который по-прежнему играет музыку. По путям рядом с аллеей промчался трамвай. Видимо он и скрипел проклятыми колесами. Не мина. Мин здесь нет. По крайней мере, быть не должно.
Каждый палец на левой руке неприятно заныл. Но у меня нет левой руки. По научному вроде называется «фантомные боли». Я погладил культю и кивнув музыканту пошел по алее дальше.
Будь я кодосианцем, я бы прятался среди этих деревьев. Может они уже прячутся там. А я на этой алее абсолютно беззащитен. Тут негде укрыться.
Мозг пулей прошивает мысль. « Они уже берут меня в прицел».
Я вижу как в кустах переливается свет в маскировочном светоотражающем скафандре Легионера. Как он удовлетворенно клокочет, наводя на меня винтовку.
Я зашел быстрее. Потом я и вовсе перешел на бег. Ноги подкашивались от страха. Они уже берут меня в прицел.
Я начал бежать зигзагом, чтобы снайпер не смог просчитать траекторию пули. Расталкивая возмущенных прохожих, я вырвался из парка и перебежав дорогу ворвался в ресторанчик, что прятал свою витрину в тени пестрой вывески.
5.

-Здравствуйте, сер. Желаете перекусить? - раздался синтетический голос из динамиков на серебристом лице робота.
Я посмотрел в его пустые зеленые фонари, что видимо служили ему глазами и кивнул.
Его металлическая рука указала мне на столик у темного стекла витрины, через которое с трудом пробивался свет.
Я поставил вещмешок под стол и сел за столик. Робот-официант принес мне меню и принял от меня заказ на борщ, выпивку и салат.
Я закурил и осмотрелся. Кремовые стены, выглядывающие из-за темно-коричневых деревянных балок. Где только можно стоят искусственные цветы. Был уже обед, и в зале было много людей. Они сидели за дубовыми столами с красными скатертями, между которых как пчелы в улье носились роботы. Я видел семейку. У них был крикливый пухлый сынок лет пяти, который не хотел доедать суп и устроил по этому поводу скандал. Я вспоминал ту радость, которую я испытал когда мы с Расти делили сухарик в окопе. Мне стало как обидно и накатило даже некоторое недопонимание. Как можно отказываться от еды? Какой - то абсурд.
Рядом со мной сидели школьники. Им лет по 15. Два мальчика и две девочки. Мальчики с нескрываемым любопытством смотрели на мою форму. На мою грудь, на которой висели орден и медаль. На пустой замотанный левый рукав.
Я все не мог дождаться момента, когда смогу поесть нормальной человеческой еды.
Я затушил сигарету об белую пепельницу, когда принесли салат.
Пришло время баловать желудок.
Я начал стучать вилкой об дно тарелки, накалывая на нее маленькие помидорчики и сухари. Я по военной привычке очистил тарелку за полторы минуты. Я обтер губы салфеткой и заметил восхищенные взгляды школьников. Я им улыбнулся, когда услышал с соседнего стола тихий возглас:
-Фи. Как некультурно.
Я повернул голову. За столом сидели сферический мужчина в дорогом костюме, постоянно вытиравший пот белым платочком с блестящей лысины, которая была усыпана бородавками и родинками различных размеров и окраски. Рядом с ним сидела не уступающая ему в размерах женщина в красном шелковом платье, которое забилось ей в жировые складки.
Я поймал на себе вопросительные взгляды школьников. Он смотрели на меня и ждали каких-то действий.
Мне принесли борщ и пампушки. Рядом с тарелкой с алым варевом робот поставил двухсотграммовую запотевшую бутылку водки и одинокую рюмку. На маленькой тарелочке с двумя пышными пампушками был красно-белый шарик смальца.
Мой желудок еще никогда не был так рад. Я налил водочки в рюмку. Разломал пампушку на три части. Взял один из кусочков и намазал смальце вилкой. Я поднял рюмку и посмотрел на школьников. Те подняли стаканы с газировкой, подражая мне.
-За здоровье. - сказал я и опрокинул в себя горькую водку. Откусил кусочек от пампушки и залил все это сверху ложкой горячего борща.
Я даже замычал от удовольствия. Школьники с улыбкой поаплодировали мне.
Я услышал как толстяк презрительно фыркнул.
Я повторял это действие пока не кончились яства на моем столе. Я ослабил ремешок на животе и громоподобно рыгнул, чем ввел школьников в экстаз и уронил в обморок толстую дамочку, которая обмякла на стуле.
-Прекратите это немедленно! - сказало мне жирное потное лицо толстяка.
Я лениво посмотрел, на него закуривая.
-Род войск? Боец. - спросил я его.
-Я не служил...
-Ну и заткнись свою пасть. - перебил я возмущенного толстяка.
Мои глаза налились кровью. Это чмо, которому никогда не понять какого это умирать за родину, который никогда не терял друзей под артударами смеет мне что то говорить про то как я ем? Я с трудом сдержался, чтобы не порвать ему жирный рот.
Он хотел, что-то еще сказать, но благоразумно промолчал. Я встал из за стола, кинул толстую пачку купюр на стол, взял вещмешок, надел кепку и дымя сигаретой вышел из ресторана, провожаемый влюбленными взглядами школьников. Мне всего 18. Я старше их на два-три года. Но я уже для них пример.
Орбитальная пехота это вам не цяцки-поцки и не цяцки с дранзулетками*.
*Солдатское выражение, пришедшее из кругов морской пехоты Российской Федерации (демократическое государство конца эпохи Множества государств, занимавшее обширную территорию на севере Евразии). Под цяцками подразумевались штабные писари, не любимые в кругах подразделений, принимавших участие в боевых операциях, а поцками и дранзулетками называли аксельбанты, которые штабные часто носили на форме. Этим выражением морпехи как бы показывали свою принадлежность к боевому подразделению. По наследству это выражение перешло к орбитальным пехотинцам. Примечание второе.
6.

Я нажал на дверной звонок. Раздался до боли знакомый "дин-дон". Я нажал на дверную ручку и вошел в прихожую, стараясь идти правым боком. Я бросил вещмешок на диван. Я услышал шлепанье тапок и посмотрел в дверь, что вела на кухню. Там стояли мама и папа. Немного поседевшие, но все такие же мама и папа. Я улыбнулся им и повернулся к ним грудью. Мама тяжко вздохнула, увидев замотанный пустой левый рукав. Отец ничего не сказал. Они кинулись и начали меня обнимать, целовать, спрашивать про мое самочувствие.
Меня провели на кухню. Там меня уже ждал любимый горячий чай с лимоном и тремя ложками сахара. Робби - наш робот - помощник, увидев меня, разразился горячими поздравлениями с возвращением домой, которые, правда, было трудно назвать "горячими" из-за синтетического голоса говорящего.
Я сел за стол. Рядом сели родители.
-Ну как там? - спросил меня батя.
-Ну. Страшно конечно. Но мы вроде не такие уж и пугливые. - я улыбнулся ему, делая осторожный глоток чая, в страхе обжечь об него язык.
Отец мне улыбнулся. Он тоже в свое время был орбпехом. Его последней операцией были луны Проксимы-Центавры. Это было шесть лет назад.
-Тебя там хорошо кормили? - спрашивала меня мама.
Я кивнул ей, попивая чай.
Так и прошел вечер. Мама спрашивала про наш солдатский быт, а отец про обстановку на фронте.
Я старался немного приукрашивать действительность, в страхе их испугать. Отец это понимал. Вскоре мы переключились на обсуждение перемен здесь, на Персее.
За три месяца в общем ничего и не изменилось. Вышел новый пакет обновлений для Робби и теперь он мог рассказывать довольно пресные, но все же шутки. Город готовился к празднованию 75 лет с первой посадки космонавтов на Персей. Мою Школу закрывают. Родители Вадика, моего школьного друга, получили сложенный флаг и письмо в черном конверте*. Его отец требовал тело, чтобы нормально похоронить сына, но оно уже похоронено в разрушенном сквере на ИПЕ-358  и солдатский комитет ничего не мог с этим поделать.
Так и прошел мой первый вечер дома.
*В случае зачисления солдата в список погибших, его семье присылали уведомление о его смерти в черном конверте и свернутый флаг Земного Протектората. Семьям погибших причислялся статус «Семьи Ветерана» и выплачивалось ежемесячное пособие. Примечание третье.
7.

Я выложил свое "богатство" на письменный стол, за которым я когда то, еще в той жизни делал уроки. "Богатством" я называл солдатские жетоны лейтенанта Стивена Ковальски, мятую пачку сигарет "Марсианский Олимп: Красный" и фотографию Юли, на обратной стороне которой был написан черными чернилами адрес. Завтра же поеду к семье лейтенанта.
Я смотрю на фотографию Юли.
Немного подумав, я набрал ее номер на коммуникаторе. Пока шли гудки, я вышел на балкон.
Небо поглотили темно-синие чернила ночи. Город же не спал. Между серых высоток прятались сотни усыпанных огнями улиц, будто светило Альфа - Центавры разлетелось на тысячи маленьких кусочков, которые осели на вывесках, фонарных столбах и рекламных щитах.
-Алло. - я услышал ее голос.
Такой тонкий, будто у ребенка. Трудно было увязать такую фигуристую Юлю с ее голосом. Но тем не менее, я тонул в ее "алло".
-Алло. - сказал я. - Это Жилин.
-Жилин? А, Жилин! Привет привет. Что звонишь?
Как это, чего звоню? Я же вернулся.
-Да так. Я вернулся ведь с войны. Давай погуляем. Я скучал.
-Давай. - я услышал как она учащенно дышит в трубку, будто бежала. - Давай послезавтра. Скоро приезжает ведь Radiation Storm...
-Твоя любимая группа?
-Да. Ты помнишь. - она усмехнулась. - Ну мне нужно билеты купить. Так что давай послезавтра.
-Давай давай. -я не хочу так быстро завершать разговор. Я хочу слушать и слушать ее голос. - Как ты?
-Неплохо так. А ты?
-Так же...
Наступило молчание. Только не это.
-Ну тогда пока.
-Ладно. Пока.
Она положила трубку.
В дверь моей комнаты постучали.
-Хозяин. Вам что-нибудь нужно? - раздался голос робота из коридора.
-Да. Робби, закажи мне протез. Автоматический. Регулируемый. Желательно военный.
-Как скажите хозяин. Завтра днем будет.
*Марсианская Вижуал Мэтал группа. Тематика почти каждой песни затрагивает тему наркомании и секса. Популярна среди подростков. Примечание четвертое.
8.

Я открыл глаза. Страшно болит ушибленный бок. Я насквозь мокрый и грязный. Пошел дождь, пока я был в отключке. Уже было утро. Серые тучи накрыли плотным одеялом небо. Я медленно поднимаюсь на ноги и осматриваю себя.
Вроде цел, но вот слышу как то неважно. Будто в уши налили воды. Нужно найти Расти.
Я искал недолго.
Я проковылял по траншее и шлепнулся на колени рядом с Ривом. Шрапнелью его тело разорвало на две более-менее равные половины. От живота Расти осталось только месиво из белесых, опутанных венами, как забор сада плющом, внутренностей. Лицо Расти навечно застыло в испуге. Я провел рукой по его векам, закрывая глаза, смотрящие в серое небо.
Абсолютное "никогда". Я больше никогда не скажу Расти "привет". Я больше вообще никогда с ним не поговорю. Никогда.
Дождь все усиливался. Капли воды ударялись о мою макушку все быстрей. И тут я услышал то, от чего мое сердце исчезло где то в районе пяток.
Я услышал рев. Будто сотня тигров из зоопарка начали рычать.
Я поднялся и побежал к редуту, который чудом уцелел. Я прекрасно знал, что это за рев и я знал что они близко от позиций.
От страха у меня подкашивались ноги. Я еле-еле добежал до редута, добежал до темного угла укрепления и спрятался под койкой.
Я смотрю на вход. Там пусто. Пусто и в редуте. Ряды солдатских коек. На ремнях висят рюкзаки, которые чутка покачиваются. Я вижу как во входе стоит тень. Тень движется ко мне! Я стараюсь разучиться дышать. Стараюсь провалиться под пол. Рядом с койкой, под которой лежу я останавливается пара серых сапог. Я вижу грязь и кровь на их носках. От сапог веет смертью.
В голове появляются безумные мысли. Появляются мысли о сдаче в плен. Странно.
Я слышу, как бряцает лучевая винтовка. Слышу, как клокочет огромная пасть под четырьмя глазами.
Я все так же стараюсь не издавать не единого звука.
Сапоги еще постояли около минуты. Потом раздался клекот и они пошли широкими шагами к выходу.
Я увидел красный лысый череп, когда хозяин сапог вышел на свет из темного редута.
Я с облегчением выдохнул и обмяк на полу.
9.

Было уже часа три ночи. Я лежал на кровати. Было жарко и я смахнул одеяло на пол. Я встал и подошел к полкам с книгами. Пробежав пальцами по корешкам я вытянул книгу на угад. Это была "История Мировой Авиации: От аэроплана к боевому турболету. Иллюстрированная Энциклопедия". Я открыл ее на любимом разделе - "Самолеты времен второй мировой войны". Красочно нарисованные самолеты с изящными чертами фюзеляжа и могучим мотором на носу полюбились мне с детства.
Помню это случилось как раз когда я читал эту книгу.
В мою комнату вошел отец. Он был в форме. Четыре ромбика на воротничке. Лейтенант. На голове был черный берет. Он сел ко мне на кровать и сказал:
-Сынок. Я уезжаю. Если я не вернусь - ты будешь в доме за старшего. - кто то сказал эту фразу у меня за спиной.
Я повернулся и обомлел от ужаса. За моим столом, на кресле сидел Расти. Он как-то соединился со своей второй половиной, оторванной взрывом. Его китель был в багровых пятнах, но он вроде цел.
-Расти. - тихо проговорил я.
Он улыбнулся мне и исчез.
Я сидел один в комнате, держа в руках книгу.
Я протер глаза. Протер снова. Никого нет. Ладно. Надо поспать.
10.

Дождь стал слабее, а потом и во все прекратился, оставив осиротевшее темно-серое небо.
Берцы скользят по грязи. Сердце грызет мысль что я единственный выживший из роты "Омега".
Из редута я взял только самое нужное - карабин, патроны к нему, пистолет, каску и нож.
Фотография в целлофановой папке хрустела ей за пазухой.
Мне страшно холодно. Я весь до ниточки промок от дождя и крови. Все штаны измазаны грязью.
Я иду от уничтоженных окопов к базе, в надежде встретить кого-нибудь из наших.
От ходьбы вдруг заболели икры. Будто свинцом налились. Но я не могу остановиться. Если я остановлюсь - попаду в руки легионеров.
Передо мной вырастают ДОТы - вторая линия обороны. Бетонные коробки с широкими амбразурами, изувеченные ракетами. Их было три. Из трех - цел только один. Я обошел их и постучал в металлическую дверь того что был цел.
В ДОТе сидели десять человек. Из нашего взвода выжили только я, наш сержант и лейтенант. Остальные были молодняком второго класса из других рот. Все что осталось от двух батальонов. И сейчас это все что осталось было на острие наступления противника. База была уничтожена. Командование рассматривало вариант ядерной бомбардировки. Лейтенант договаривался с ними по рации об эвакуационной бригаде.
В итоге нехотя, но все-таки командование поддалось. Через 20 минут нас должен был подобрать транспортный турболет. Лейтенант давал нам указания:
-Держитесь вместе. Как дойдете до турболетной площадки - кидайте желтый дым. Вас подберут...
-Лейтенант. А вы не идете?
-Нет, сынок. Я остаюсь выиграть вам время, не просрите его.
Мы уже выходили из ДОТа, проверяя оружие, когда Лейтенант сказал:
-Жилин. Ты с Новой Москвы на Персее?
-Да. Господин Лейтенант.
-У тебя есть на чем писать?
Я достал фотографию Юли и протянул ее ему. Он улыбнулся, посмотрев на Юльку и перевернул фотографию другой стороной. Там он черной ручкой накалякал что-то.
Я получил фотографию обратно и прочитал:
"Улица Ганди. Дом 40. Кв 11".
Это адрес!
-А что им передать? - спросил я лейтенанта.
Он снял с шеи свои солдатские жетоны и протянул их мне.
-Держи.
Я принял бряцающие жетоны из его рук и сложил в карман.
-Передай их сыну. А теперь беги.
-Вы настоящий офицер, лейтенант!
-А ты отличный солдат, Жилин. Только болтаешь много. Беги давай! Бегом!
11.

Протез исправно работал, что радовало. Я подходил к серому высокому зданию номер 40 на улице Ганди.
На улицах толпились люди. Я уворачивался от них, пробиваясь к дому номер сорок. По проезжей части, перекрытой от электромобилей шла пестрая процессия. Тут были девушки в мундирах цветов знамен Протектората и ВКС. Они размахивали флагами. Двигали стройными ножками в белых колготках, призывая людей вступать в ВКС и покупать военные облигации. Толпа зрителей им аплодировала.
На секунду я оцепенел от ужаса. Я увидел в толпе трехметрового кодосианца. Он злобно смотрел на меня четырьмя желтыми глазами. Его красный лысый череп возвышался над белыми панамками и кепками. Я протер глаза и он исчез. Что же это такое со мной творится?
Я подошел к подъезду дома номер 40 и вошел в него.
12.

Я сижу на кухне семьи Ковальски. Я сижу за столом и пью чай. Напротив меня сидит девушка. Ей лет 25. На меня смотрит ребенок. Ему года три или четыре. Он стеснительно выглядывает из-за приоткрытой двери.
-Ваш муж. Эм. Лейтенант Ковальски. - начал я. - Он...Он с честью... - на ее глазах навернулись слезы. - Он погиб, прикрывая отступление выживших под артударом. В том числе и меня.
Она зарыдала, пряча свое красивое лицо в своих мозолистых руках домохозяйки.
-Крепитесь. - сказал ей я и положил руку на дергающееся плечо.
Она на секунду взглянула на меня глазами, полными ненависти ко мне. Что она сейчас чувствует? Злость? Обиду на меня за то, что я выжил, а ее муж нет. Она снова спряталась за руками, продолжая рыдать.
Я допил чай, встал из-за стола. Я прошел мимо тумбы, на котором был разорванный серый конверт.*
Я выхожу в прихожую.
-Я тепель за сталшего? - я услышал детский голос откуда то снизу.
На меня смотрел сын лейтенанта. Несмотря на малый возраст, он все-таки все понимал. Я увидел это в его глазах. У него взгляд бойца. Взгляд того, кто никогда не сдастся.
Я увидел, как из-за двери вышла его мать. Она смотрела на меня заплаканными глазами.
Я достал из кармана кителя жетоны лейтенанта. Я размотал цепочку рукой и протезом и сел на колени, надев их на шею ребенка. Он с интересом посмотрел на жетоны, поднял взгляд на меня и кивнул.
Я встал и уже пошел к выходу, когда ко мне кинулась жена лейтенанта. Она обняла меня и разразилась рыданиями. Я прижал ее к себе.
Она старше меня. Она мать. Но она жена солдата.
Она все рыдала и рыдала. Я чувствовал, как мое плечо становится мокрым от ее слез.
Я гладил протезом ее спину. Говорил, что все будет хорошо. Что она может обращаться ко мне за любой помощью. Я не знал, что еще сказать.
* В случае зачисления солдата в список пропавших без вести его родственникам присылалось уведомление в сером конверте. Семьям с пропавшими без вести ветеранская пенсия не выплачивалась. Примечание пятое.
13.

Я сижу в своих ветеранских апартаментах. Это однушка с туалетом в доме ветеранов. Тут живут в основном одиночки. Те кто так и не оброс семьей, или бежал от нее. Искалеченные, никому не нужные. Они могли часами сидеть в зале на первом этаже, потягивать алкоголь всех видов и сортов, что был куплен на пенсии, курить травку и травить фронтовые байки. Отличная трата денег налогоплательщиков. Хотя мне все равно. Эти штатские не проливали кровь за свою страну, так пусть платят тем, кто проливал. 
Я лежал на скрипучей казенной койке и пытался просверлить взглядом белый потолок. Солнечный свет с трудом прорывался через задернутые шторы в мрачную комнату с белыми стенами. Я сложил свои небогатые пожитки в шкаф в прихожей.
По пути домой я купил рамку, засунул в нее фотографию Юли и поставил на тумбочку, где тлела бычками пепельница. Я закурил и повернулся набок, полюбоваться на Юлю. Интересно, как она изменилась за мое отсутствие. Она все такая же, какой я ее запомнил, когда уезжал. Или же у нее другая прическа.
Что я скажу ей при встрече? Я думаю свожу ее в кино. Будем смотреть какой-нибудь фильм. Какие сейчас идут? Например «Последний бункер», про Пакистано-Индийский Ядерный Конфликт*. Нет. Нужно что-нибудь романтичное. Ммм. Например «Крушение». Судя по описанию романтичный. Корреспондент желтой газеты  пытается найти свою любимую в Москве, во время военного переворота и свержения «Единой Родины». Хотя нет. Хотя какая разница? Она будет сидеть рядом. Я повернусь к ней и скажу :
-Юля. Когда я истекал кровью в окопах – там. – я уткнул палец в потолок. – я думал только о том, как бы было прекрасно еще раз тебя увидеть. Давай будем вместе. Я буду твой, а ты моя. – проговорил я, будто актер какого-нибудь МХАТа.
Юля,  по-прежнему молча, смотрела меня со стеклянной фоторамки. Она только улыбалась.
-Нет. Надо так.
Я сел на кровать, которая возмущенно скрипнула пружинами. Я схватился за сердце, изображая сердечный приступ.
-Юля. У меня недавно нашли страшный диагноз. – я прилег, смотря на потолок. – Он неизлечим и называется любовь и единственный антидот в твоих губах. Поцелуй меня, иначе я умру. Аааахх.
-Да хоть обосрись всеми сокровищами мира,  только заткнись нахуй. Я пытаюсь поспать! – раздался гневный бас из-за стены.
Так. Ладно. Но думаю этот вариант тоже дерьмо.  Ладно. Утро вечера мудреней.
*Война, положившая конец эпохе Множества Государств. Индия и Пакистан обменялись сериями ядерных ракет. Одна из пакистанских серий угодила в Китай и уничтожила почти все население. Именно с этого события и принято отсчитывать года Эпохи Великой Анархии. Многие его называют «Третьей Мировой Войной». Примечания Шестое.
14.

В тот день серая туча накрыла Новую Москву. Она заслонила собой красный гигант Полифемуса и солнце, потихоньку стекая на землю теплым летним дождем. Я надел форму. Начистил до блеска протез. Повесил на пояс кобуру с личным оружием. Ну личное это условно. Это тот самый пистолет, с которым я бежал из того проклятого окопа. Нахлынули воспоминания.
Приступ фантомной боли.
Подбородок саднило. Я когда брился, попробовал скользить по волосам бритвой как мужики из рекламы бритвенных станков. Кончилось тем, что я намотал на станок подбородок.
Я посмотрел на себя в зеркало.
Форма красила меня. На груди блестела начищенное «Пурпурное сердце». Трудно поверить, что мне всего 18 и я всего лишь три месяца назад подписал бумаги в призывном пункте. В это действительно трудно поверить. Трудно поверить, что месяц назад я лежал в грязи ИПЕ-358, истекая кровью, а сейчас тут. Чистый. Умытый. Побритый. Этот мир так не вяжется с войной. Так не похож. Здесь совсем другие законы. Здесь тоже многое решает сила, но там от нее зависит только твоя жизнь и жизнь твоих товарищей.
Я был на войне, но сейчас единственное главное для меня – она. Та кто помогла мне выжить на той войне одним своим ликом. Самая любимая девушка на свете.
Я повернулся боком и осмотрел себя. Я выгляжу идеально.
15.

Небо даже немного посветлело. То тут, то там в сером полотне проглядывали голубые дыры. Нас девять. Семь карабинов, один пулемет и малый плазменный дезинтегратор. Мы бежим по грязи, изрытой воронками от взрывов к турболетной площадке - пустырю в окрестностях  базы, от которой мало что осталось после прямого попадания бетонобойной ракеты. 
Позади нас слышатся пулеметные очереди. Это лейтенант прикрывает наше отступление. Он обрекает себя на смерть, ради наших жизней. Он не успеет добраться до турболета. Через полчаса с небольшим будет нанесен точечный сброс ядерной боеголовки в эту местность, чтобы остановить наступление кодосианцев, сметающее наши позиции. У меня болят ноги. Я стараюсь не сбить дыхание. Ремень карабина давит на плечо, но я все равно бегу, стараясь не отстать от остальных.
Мы уже подбегали к пустырю, когда пулеметные очереди оборвал мощный взрыв. Больше пулемет не стучал.
Внутри что- то йокнуло.
Наш сержант бросил желтую дымовую шашку.
-Десять минут до прилета. Рассредоточится! Приготовится к круговой обороне.
Страх. Вот что я чувствую перед каждым боем. И какой - то металлический привкус в пересохшем горле.
Я лег за небольшую кочку. У меня четыре магазина по сорок патронов. Я проверил патрон в патроннике карабина и упер его магазином в кочку. Я искал в прицел противника.
Снова густая тишина наполнила меня изнутри. Я вожу прицелом по этой планете. Поля, перерытые воронками. Серое небо, по которому пошли голубые трещины. Я вижу как из кочки рядом со мной торчит желтый цветок. Очень похож на одуванчик. Я срываю его и подношу к носу. Пахнет чем-то очень знакомым, но при этом забытом. Пахнет цветением. Маем. Сколько я уже на войне?
Я вздрагиваю. Я вижу, как между дальних насыпей пробежала серая тень. Может показалось? Нет. Вот еще одна.
Я прислоняюсь щекой к прикладу карабина. Кладу палец на спусковой крючок.
Началось.
Я зажимаю курок, когда пробегает третий легионер. Пули поднимают фонтаны грязи вокруг него. Я вижу, как его скафандр на груди прыснул желтой кровью и легионер упал.
Да! Есть!
-Я подстрелил одного! Подстрелил! Охуенно! Подстрелил! Аах! - меня затыкают вражеские пули, что ложатся рядом со мной. - О черт.
Я перекатываюсь за соседнюю кочку. Надо мной свистят пули и жужжат лучи. Начинается перестрелка. Солдаты рядом со мной отстреливают магазин за магазином.
Я хватаюсь за лимон гранаты оборонительного действия, что висит у меня на ремне. Вырываю тугое кольцо и бросаю в сторону врага.
-Граната! - я ору своим, чтобы те прижались к земле.
Через три секунды раздается взрыв. Я высовываюсь из укрытия и открываю огонь из карабина, не давая врагам высунутся из своей воронки.
Клацнул последним патроном затвор.
Я отстегиваю магазин от черного тела карабина. Надо быстрее. Я смотрю на солдата, что лежит неподалеку от меня. Он садит длинными очередями из карабина и даже  привстает. Ему в глаз попадает пуля, оставляя на его месте пустую глазницу. Пуля срывает с него каску, расплескивая из раны на голове красные кусочки мозга и багровую кровь. Солдат отстрелял последние патроны уже в падении. Он рухнул на землю, смотря в серое небо с синими проталинами единственным целым глазом.
Я вижу как в небе проносятся два черных стремительных пятна. Одно пятно узкое и продолговатое. Оно проносится над позициями врага. Из них тут же вырастают ослепительные зеленоватые вспышки плазменных взрывов. Я вжимаю голову в землю. В ушах опять зазвенело, но уже тише.
На пустырь садится второе пятно. Она выпускает шасси, которые вминаются в скользкую землю. Мощные воздушный поток из турбодвигателя разгоняет столб желтого дыма и срывает каску с моей головы. Я встаю и пятюсь как рак к турболету, ведя беспорядочный огонь от бедра.
Когда кончились патроны я потянулся к магазинам на жилете разгрузке, как что то ударило меня в живот. Я выронил карабин и согнулся. Я попытался дойти до турболета, в который вбегали орбпехи, но упал. Я перевернулся на спину и потрогал рукой больное место. Вся ладонь была в крови. Что - то жгло меня изнутри.
-Нет. Нет. Не сейчас! - я пытаюсь выговорить со сбитым дыханием. Я вижу как на меня смотрит сержант. - Я...Я...Я ранен!
Сержант куда-то стреляет. У меня темнеет в глазах. Он берет меня за руку и тащит к турболету.
-Нет. Вот бы все переиграть. Нет. Я ранен. Ранен я. Я ранен. Ранен. Я. - боль в животе не унимается. Я смотрю как сержант держит меня за руку и тащит к турболету.
Вдруг рядом что-то взорвалось. Что-то заставило землю дернуться.
Я вижу как сержант идет к турболету с моей рукой. Но почему то я лежу на месте. Я вижу что это моя рука. Только оторванная по локоть. Из раны торчит моя кость. Мясо обвито черной паутиной нервов и артерий. Сержант это замечает. Он округлившимися глазами смотрит то на руку, то на меня.
-Помогииите! - я ору. Сержант отбрасывает мою руку и кидается ко мне. Я теряю сознание от болевого шока.
16.

На Пушкинской. В центре зала. Да. Это здесь.
Я вышел из поезда и начал бродить взглядом по белым стенам станции метро. Повсюду ходили люди. Уворачиваясь от них, как перехватчик от астероидов, я вышел на центр зала и осмотрелась. На лестнице, что вела на другую станцию сидела Юля и смотрела в коммуникатор. Она была немного другой, но все так же прекрасна. Клетчатая рубашка, джинсы, кеды и очки, что блестели из под ее светлых волос. Она смотрела в экран и не заметила меня. Я подкрался к ней сбоку и встал рядом, при этом улыбаясь до ушей.
Она услышала мое дыхание, вздрогнула и посмотрела на меня своими прекрасными глазами.
-Блин. Не делай так больше. – сказала она и вскочила со ступенек.
-Ладно. – сказал я ей.
Она пошла по лестнице наверх и я пошел за ней.
-Так куда пойдем? Может в кино? – спросил я.
-Не. Мне надолго нельзя. – ответила она, запихивая телефон в карман джинсов.
-Ладно. – процитировал я себя же.
Мы вышли на улицу и пошли по дороге. Тучи угрожающе темнели над городом, собираясь пролиться на него дождем. Люди торопились поскорее убраться с улицы. Она мне что-то рассказывала. Я шел рядом и не мог поверить своему счастью, что снова вижу ее.  Было ощущение, будто я вижу знаменитость и я ее самый преданный поклонник. Трудно было поверить и тому что это та самая девушка с фотографии. Одним словом я был счастлив, как наверно никогда в жизни.
Мы зашли в сквер, что прятался под кронами зеленых тополей, завезенных сюда с Земли. Среди окрашенных белой краской стволов запрятался заасфальтированная алея, на которой стояла скамейка.
Я сидел и слушал ее рассказы. Потом я рассказывал свои. Про то как мы перед отлетом на ИПЕ – 358 подложили жука в койку инструктору по полевой подготовке и он потом носился за нами по всей казарме, одной рукой размахивая шомполом, а второй держась за укушенную задницу.  Она засмеялась. Я готов был улететь. Снова улететь.
Я старался прятать протез. Она его заметила, но не интересовалась, где я оставил руку.
Через зеленые листья начали пробиваться теплые капли дождя. Дождь. Бетонные стены измазаны кровью. Я проковылял по траншее и шлепнулся на колени рядом с Ривом. Шрапнелью его тело разорвало на две более-менее равные половины. От живота Расти осталось только месиво из белесых, опутанных венами, как забор сада плющом, внутренностей. Лицо Расти навечно застыло в испуге.  Я провел рукой по его векам, закрывая глаза, смотрящие в серое небо.
Резкий приступ фантомной боли. Я с трудом сдерживаюсь чтобы не закричать. Я потряс головой, чтобы вытрясти страшные воспоминания.
 У Юли зазвонил телефон.
-Тихо. – она приложила свой пальчик к алым губам, встала со скамейки и пошла по алее, говоря с кем то по коммуникатору.
Она отходит от скамейки. Пока она не видит, я достаю из кармана жевачку, кидаю пластинку в рот. Мои зубы как отбойный молоток асфальт перемалывают резинку. Через пару секунд я ее выплевываю на газон. Я готов к моменту. Но теперь нужно его дождаться. Момент, когда я скажу ей о своих чувствах и предложу быть вместе.
-Ладно. Давай обратно. – она манит меня рукой издалека. – И сумку мою возьми.
Я покорно встаю и беру ее сумку. Мы идем обратно к метро.
-Мама блин. Бесит порой. Говорит что ей надоела моя ложь. Вот что мне ей сказать? – спрашивает она меня. Я молчу. – Что я сейчас поеду ширятся на квартиру к другу?
Ширятся? Ох.
Мы шли молча до самого метро. Шел дождь. Он стучал каплями по моей бритой макушке.
-Однажды она звонит мне прямо посреди романтического процесса. – говорила уже она, когда мы спускались в метро. – И что мне тогда надо было сказать? Я же люблю ее и не хочу чтобы она знала что я ****ень. – она обреченно тряхнула волосами, разбросав вокруг капельки дождя. 
-А этот чувак. Вы типо вместе? – спросил я.
-Нет. Секс приятная штука как никак….
-Понятно.
Мы едем вниз. Я смотрю на нее снизу. Она о чем-то задумалась. Это момент?
-Юль. Я ведь люблю тебя. Очень. – сказал я ей тогда.
-Ой. Не еби себе мозги. Любовь дерьмо. Ее нет.
-Но я же… Я люблю тебя. – я замолчал.
Мы прошли на середину зала. Вот и все?
-Юль. Можно поцеловать тебя? – спросил я ее.
-Нет.
-Ну пожалуйста.
-Нет.
-Почему ты не хочешь быть со мной? – я стоял напротив нее. Я правой рукой начал гладить ей ее мокрые волосы.
Она смотрела на меня и флегматично проговорила:
-Пойми. Не нужно мне это. Не еби себе мозги.
-Почему тебе это ненужно? Как тебе может быть это не нужно? – говорить было трудно.
-Потому что ненужно. Все это мозгоебство.  И ты себе ебешь мозги. Любовь это дерьмо. Оно ни к чему не приводит. – говорила она.
-Ну так дай ей шанс. Я же не подведу. Я нормальный парень в конце концов.
-Все вы так говорите. – она замолчала.
Я тоже молчал и смотрел на нее. Она смотрела куда-то в сторону. Моя рука по-прежнему перебирала ее мокрые от дождя волосы.
-Неужели мы никогда не будем вместе? – обреченно спросил я.
-Есть вероятность, но она настолько мала, что не сыграет роли. – сказала она. –Давай останемся бро.
-Понятно.
Я с  трудом смог убрать руку от ее волос. Она сказала мне «пока» и ушла к поезду.
17.

Меня смешали с говном. Все эти чувства что я к ней питал эти месяцы. Та фотография, на которую я любовался в окопах. Как будто от меня оторвали часть. Я чувствовал пустоту.  В одну секунду рухнули все планы и все надежды, которыми я жил.
Сладко-горький вкус бальзама нежно проходил по языку и падал в пищевод, грея внутренности, и как мне казалось – согревал тут пустоту. Пустоту, где раньше была Юля. Что с ней стало? Что произошло когда меня не было?
В пьяной голове возник проклятый план. Пальцы сами набрали ее номер. Пальцы сами нажали на экране «звонок».
-Алло? – я услышал голос Юли.
-Юль. Эта….
-Что?
-Ну типа это…Сама понимаешь…
-Мысль целиком пожалуйста.
-Если честно вроде как хочу эм, тебя. Ну типо тупо без всяких там высших чувств. Ну хотелось бы попробовать это. С тобой… ****ец.
-Бля. Чувак.
Я слышал как она дышит в трубку. Наступила пауза.
- Короче я не знаю. Просто наверно я перемечтал что ли и как то все совсем не так вышло. Не знаю в общем. Я люблю ведь тебя как никак и сейчас будто все эти мечты блять где мы вместе просто как то взяли и исчезли. Пустота какая то в груди. Причем пустота ощутимая. Будто вакуум и давит на легкие. Просто если мы уж никогда не будем вместе, а отношение к сексу у тебя не завалено предрассудками то не знаю даже. Просто хотелось бы. Просто все эти твои рассказы. Ревность и зависть. Конечно если ты не хочешь то пошли меня. Только пошли. А то будет комплекс Экзюпери. За меня не волнуйся. Я не суицидальный придурок. Ну в общем как то я оправдываюсь. И если уж мне никогда не назвать тебя своей девушкой то пусть так оно и будет. Конечно это прискорбно но если так то можно хотя бы побыть с тобой таким образом. Это конечно как то дико для меня. Ну в общем ты понимаешь я думаю. Ну так да или нет? – что я несу?
-Нет. И я объясню тебе, почему. Но потом. Сейчас я слишком усталая заломанная.
-Ок. Я тоже.
Я положил трубку и лег на койку. Она лязгнула по до мной. Я провалился в беспамятство.
18.

-Мы его теряем! Готовьте дефибриллятор !
Это меня теряют! Где я?
Я стою в темноте. Я ощущаю эту темноту. Она как та тишина.
-Он потерял слишком много крови. Пульса нет! Плазму мне!               
-Готово! Разряд!
Мне обжигает грудь. Я падаю. Я поднимаюсь.
-Пульса нет!
-Готово! Разряд!
Мне опять обжигает грудь. Я пытаюсь кричать от боли, но не могу. Будто я не властен над своим телом.
-Пульса нет! Пульса нет!
-Готово! Разряд!
-Пульса нет!
-Адреналин! 10 ****ых кубов! Срочно!
-Пульс есть! Пульс есть! 11...21....31...45!
На секунду я вижу яркий свет из лампы в операционной и двух измазанных в крови медиков, которые смотрят на меня.
-Ну слава богу откачали. Зашейте ему культю и вытащите пулю. Думаю из комы он не выйдет ближайшие два дня.
19.

Я очнулся на койке. Я осмотрелся. Это не сон. Не сон. Рядом валялась пустая бутылка из под бальзама.
Черт. Черт!
Нет. Это кошмар! Я смогу проснутся!
Я ущипнул себя за бедро. Я побил культей по тумбочке. Боль. Это не сон. Твою мать!
ТВОЮ МАТЬ!
Я судорожно набираю пальцами на экране телефон.
-Кому там не спится? – голос Юли.
Я начинаю говорить. Я говорю не останавливаясь, не давая ей меня перебить.
-Короче прости меня. Я отвратительно поступил. Просто я немного или много запутался. Я никогда никого так не любил, как люблю тебя и наверно, поэтому нам действительно не стоит быть близкими, потому что я навряд ли бы сдержал свои чувства к тебе. В сердце сейчас пустота. Просто не знаю. Со мной такое впервые. Я не могу быть тебе просто другом. Так уж вышло. Поэтому лучше мне исчезнуть из твоей жизни. Живи будто я был сном. Спасибо тебе за поцелуй. Это было единственное хорошее что мне кто то делал в этой жизни. За то что начал просить секс ты прости и забудь. Я поддался порочным желаниям. Нельзя так. В общем прощай.
Я кладу трубку, и ложусь на койку. Я смотрю в окно. Из-за раскрытых занавесок я вижу огни ночной колонии. Они превращаются в размытые слезами звезды. Я поворачиваю голову к потолку. Я закурил.
Все. Это все.
20.

Мы с Юлей лежим на пледе по деревцем, в яблоневом саду. Она лежит, положив голову на мой китель, свернутый в некое подобие подушки. Я же положил голову на ее живот. Даже через ткань ее летнего платья, я чувствую ее тепло.
Я смотрю на яблоки, что висят на ветках, усыпанных  зелеными листями, между которыми в просветах можно разглядеть лазурное небо, без единственного облачка.
У меня только одно желание: Поцеловать Юлю. Насладится вкусом ее губ. Насладится ее запахом.
-Юль? - говорю я.
Она уже задремала от творящейся здесь безмятежности и очень лениво и протяжно сказала:
-Что?
-Можно я тебя поцелую?
-Конечно. - она усмехнулась.
Я приподнялся, упираясь руками в плед и склонился над ее лицом. Она улыбалась и смотрела на меня. Я наклонился ниже и прислонил свой рот к ее алым губам.
Странно. Но я ничего не чувствую. Ни ее губ со сладковатым привкусом, ни мокрого язычка. Ничего.
21.

Пустота. Абсолютная пустота. Я наверно в космосе. Между трупов тех, кто так и не долетел до своей цели. И я не долетел. Не долетел до Юли.
Только свет колонии из за развивающейся занавески напоминает мне, что я все еще жив. Свет вроде надежда. Но не здесь. Не в этом богом забытом доме ветеранов.
Я смотрю на экран коммуникатора. Но она так и не звонит. Неужели она действительно меня послушает и забудет меня? Нет. Только не это. Не надо меня слушать.
Я подошел к шкафу. Достал кобуру с личным оружием.
Я достал черный пистолет. Передернул затвор. Приставил ствол к виску.
-Может не стоит? - я услышал тихий голос из прихожей. Я посветил фонарем в угол.
На меня смотрел невысокий, но крепко сбитый мужик в тельняшке. Лицо украшали густые усищи.
-Полковник Джонсон. Разведка. Ты уж извини. Люблю пробираться в квартиры. Ты то кто?
-Капрал Жилин. Десант. - сказал я, прочесывая рукой с пистолетом на затылке.
-Какого черта захотел себе мозги вынести?
-Баба вот. - виновато ответил я.
-****уй ка вниз. У нас там мужская компания. Истории послушаешь. Свою расскажешь. Может поможем. Мы ж блять солдаты, а не цяцки-поцки и не цяцки с дранзулетками.
22.

Сигаретный дым. Запах алкоголя в сосудах могучих потных тел. Над круглым столом, за которым они сидят, жужжит лампочка, освещая бутылки из-под виски, водки и всевозможного пива, а так же колоду карт и пепельницу, в которой тлели плохо затушенные окурки. Откуда-то из темноты разносился угрожающий храп.
Полковник жестом мне показал на стул, за который я тихо сел, стараясь не перебивать рассказ парня с длинными волосами и красной банданой на мокром лбу.
-Его внесли в мой трюм. Я повернулся на секунду, а у него вместо рук - кровавые обрубки. Он ими машет. Трясет. Орет. Я тогда оцепенел. Вроде мяса навидался, но ведь то были трупы, а это живой салага. 18 летний пацан машет обрубками. ****ец. - рассказывал он, время от времени затягиваясь сигаретой и потягивая виски из стеклянного стакана.
Рядом сидели двое в форме орбпехов. Один был огромным, лысым. От левой глазницы по лысому черепу расходилась паутина шрамов, а вместо глаза светил красным огоньком металлический военный протез. Другой был сухонький, маленький, в нелепых очках на лысом черепе.
Выдержав паузу, Полковник начал:
-Знакомься. – Это Штык. Завалил полсотни кодосианцев. Потерял глаз на дальних лунах. Шрапнелью порвало шлем. Декомпрессия. Вся ***ня. - мне кивнул, поднимая стакан одноглазый. - Это Гуго. Легендарный снайпер. Две сотни четырехглазых голов. Десять лет в строю был. Облучился на Три-пять-восемь.  - Парень в очках поднял стакан. - Нытик. Он же Игорь. Был пилотом турболета. Луны Проксимы Центавры. Дальние луны. ИПЕ-214. ИПЕ-358. Он там был. Уволился сам. Поэтому и Нытик. - длиновласый парень показал мне два пальца. – Там храпят братья пилоты. Три мудака. Летали на бомбардировщике. Бомбы кидали. Зовем Ядерным Экипажем. – Полковник указал большим пальцем за спину, в темноту . - Рассказывай нам что-нибудь.
Я закурил. Дым попал в глаз и я потер его.
-Ну в общем я хотел поступить в армию с детства. Отец военный. Да и форма это круто. Поступил. Послали на ИПЕ-358.  Продержался месяц. Оторвало руку во время отступления. Вот я и здесь. - я старался говорить, подражая Нытику. Вкрадчиво и обреченно.
-Эмм. Боец . Я считай спас тебя. - Полковник развел руки. - Прикиньте. Мозги себе вышибить удумал. А ну давай колись что там за баба.
Я набрал в легкие по больше воздуха и начал им рассказывать про Юлю.
24.

-…И на войне. И в госпитале. Я думал только о том, что скоро снова встречу Юлю. Встречу и мы будем вместе. И мы встретились. А она наркоманка. И...И рассказала мне что трахается со всякими. И главное. Сказала что мы никогда не будем вместе. И я тогда предложил ей просто потрахаться. Она сказала "нет" . - говорить было все трудней. -  И я тогда сказал, что лучше мне исчезнуть. И я исчез.
Я посмотрел в стакан. Посмотрел как играет свет от лампочки в виски и выпил.
-В общем это не ты ***во поступил. – начал Штык. – Ты правильно поступил и вообще умничка, что так сказал. Она же в конце концов дала надежду, а потом так хуево оборвала.
-Да. – сказал я.
-Ты поставил точку в этом вопросе. Можно за это выпить. – сказал Штык, опрокидывая в себя стакан.
-Но…Но подождите. Я не хочу точки. – сказал я. – Я же люблю ее как никак.
-Ну значит тебе ****ец. За это тоже можно выпить. – сказал Штык, опрокидывая в свое огромное тело вторую.
Гуго прочистил горло:
-Ты не прав Капрал. Больше того. Ты мудак.
-Почему? – спросил я у снайпера.
-Потому что нельзя так из-за баб. – он закурил.
-Блять. Я люблю ее. – тихо попробовал оправдаться я.
-Не любишь ты ее. ****абол ***в. Посмотри как обстоят дела. Ты 18 летний дрочер, а она шлюха.  Это возрастное и долбоебское блин. – Он посмотрел на Полковника. – Какого черта таких на передовую шлют? Где былые времена, когда совершеннолетними считали с 21? Они же жизни не нюхали, даже бабу нормальную. – Он наклонился вперед над столом. – Если захочешь выбирать бабу – бери целку. Не б/у.
Мы замолчали. Я смотрел в стакан.
-Мужик. – Нытик посмотрел на меня.
-Да.- тихо  ответил я.
-Завтра ты идешь с нами в бордель. И только попробуй блять отказаться. Только попробуй.
-Ладно.
-Развеселим тебя! Депрессивный ты подонок. – Нытик пихнул локтем меня в бок.
-Ебля для пидорасов. Все кто ****ся – педик. – неожиданно сказал пьяный Гуго.
-Ну охуеть теперь. – протянул хмельной Штык.
-Направляй свою сексуальную энергию вверх и ты станешь бессмертным. – сказал Гуго, закрыл глаза и провел руками будто буддист с картинки.
-Ну теперь точно охуеть теперь. – протянул Штык. – Сумасшествие какое то. Я пойду подрыхну.
25.

Мы сидим на красном диване, в комнате с красными мягкими стенами. Будто этот красный диван как плесень поглотил эту комнату, придавая всему свои свойства. В углу стоит женщина. Ей лет сорок. Я вижу замазанные черной косметикой морщинки, вокруг ее глаз. Но при этом ее тело не потеряло своей красоты. У меня стоит на ее стройные ноги в колготках. Рядом со мной сидит Полковник , Штык , Гуго и Нытик. Гуго тоже пошел. Точней Штык закинул его на плечо и повез в бордель. Все мы при полном параде. Блестим орденами. Они заметили, но понимающе не ржут.
Эта странная компания, из которой ближе всех по возрасту ко мне 30летний Нытик, стала мне второй семьей. Наверно просто эти одинокие мужики искали тех, кто мог бы вобрать в себя их опыт. Я был им как сын.
Она хлопает в ладоши и в комнату входит взвод девушек. Они будто конфеты. В ярких обертках из одежды, которая практически не оставляет никакой воли для моей фантазии.
-Прям кого хочешь выбирай? – спрашиваю я у Полковника.
-Да. Было бы так в жизни. – протянул он.
-А это не жизнь? – спросил я у него.
-Любой бордель в этой поганой галактике – кусочек рая. Считай что умер. – сказал Штык, вставая с дивана. – Я буду тебя. – подошел он к молчаливой высокой негритянке, которая тем не менее все равно дышала ему в ордена. Они скрылись за дверью.
-А я наверно…Наверно вас. – я ткнул пальцем в брюнетку. У нее была золотистая гладкая кожа и черные нейлоновые колготки на ногах.  Черное буа было обвито вокруг ее загорелой шеи. Она кивнула и поманила меня пальцем.
Я встал, стараясь выпятить задницу чутка назад. Но все равно все видели что я в полной боевой готовности. Ей богу. Как в девятом классе.
Мы зашли за одну из дверей в коридоре. Мы вошли в комнату, похожую по интерьеру на предыдущую. Только вместо дивана была красная кровать в форме сердца. Я сел на нее и посмотрел на проститутку. Она села рядом.
- Я могу просить что захочу? – спросил я у нее.
-Ну твои друзья заплатили за полный пакет. – сказала она и улыбнулась.
-Можно тебя обнять? – спросил я у нее.
-Да.
Я обнял ее, а она обняла меня. Знаете. Есть какая-то магия у женщин. Девушке достаточно докоснуться до мужчины, чтобы он почувствовал себя мужчиной.
- Ну так. Давай…эм…Трахаться?
-Ну так с чего же начать? – она спрашивает меня, улыбаясь.
-А можно посмотреть на тебя голой? – спросил я ее.
-Я же шлюха. Хватит говорить «можно». Можно все.
Она встала. Я смотрел как она снимает с себя лифчик, обнажая объемную грудь с темными сосками.  Смотрел как она отстегивает от колготок трусики и снимает их . На лобке у нее была полоска черных коротких волос.
-Подойди и потрогай если хочешь. – сказала она.
Я встал и подошел к ней. Я начал трогать ее везде где хотел. Упруго. Мягко. Очень гладко и тепло.
-Ты действительно меня хочешь? – спросил я ее.
-Да. –сказала она тихо.
Я лег на кровать и она легла рядом. Она расстегнула мой солдатский ремень за доли секунды. Сразу понятно, что военные здесь бывают часто.
26.

Ночь. Точней уже почти наступило утро. Темное небо искажается, будучи озаренным розовым рассветом. Я иду по улице.
Я ушел из борделя. Мне надо было пройтись. Я зашел в скверик. Пирамидальные тополя устремили свои ветки с зелеными листьями в темноту. Я шел мимо скамеек, на которых стояли пустые банки из под пива.
Я дошел до магазинчика, что прятал свое белое тельце между огромных серых титанов высоток. В залитой светом комнатенке, где стоял прилавок к моему удивлению была очередь. Я встал в углу, дожидаясь своей.
Тут стояли алкаши, что тыкали грязными пальцами в стеллаж с бутылками. Они воняли. Их одежда была запачкана тем местом, где они отсыпались. Среди них была и женщина. Ей лет 40. Сальные патлы, что были когда то ее прической были забиты в какой-то нелепый пучок. На ней были джинсовые длинные шорты и какая-то футболка. В прорезях на розовых резиновых тапочках были видны ногти пальцев, которые пожирал грибок.
Жалкое зрелище. Всю эту алкоту обслужила девица лет 20 с небольшим, одетая в синий фартук. Она вертелась между кассой и стеллажом, выдавая спиртное и засовывая в чрево кассового аппарат мятые купюры.
Наконец-то наступила моя очередь. Я взял литровый пузырек водки, сок в пакетике и одноразовый стаканчик.
27.

Солнце все еще всходило. Я сидел на скамейке в дворике между высоток.
Качели одиноко поскрипывали, качаясь на ветру.
Я налил водку в стаканчик, выдохнул и выпил.
Горькое пойло сбило дыхание.
Джонни сидел прижавшись спиной к обломку, понурив голову и всхлипывая.
Я включил фонарь и онемел от ужаса. Нижняя челюсть Джонни повисла на остатках его щеки. Я вижу как судорожно пытается сглотнуть его горло. Как отвис его красный язык. Я вижу его глаза. Он рыдает от боли, капая кровью и слезами на жилет разгрузки, но невозможно тихо из-за уничтоженного рта.
Я налил себе второй стакан и выпил.
На боку одного из БТРов был намалеван краской красный крест. Мы с Расти поднесли Джонни к нему. Из наполненного красным светом темного нутра пахнуло спиртом. Там на полках лежали трое раненых. Лицо одного из них было полностью замотано багровыми от крови бинтами. Второй лежал без сознания. У него не было ног. Третий надрывно орал. Робот-медик пытался тонкими неуклюжими рученками запихнуть в огромную рану на животе орбпеха склизкую кашу из его внутренностей.
-МААААМА! МААААМА!
Я закрыл глаза. Я жалел что нельзя так же закрыть уши.
Я налил третью. Выпил.
Пользуясь привалом, я достаю из недр своего рюкзака целлофановую герметичную папку. Я ее расстегиваю и достаю самую ценную вещь на свете. Распечатанную на бумаге фотографию Юли с моего коммуникатора. Я вижу ее ямочки. Вижу ее зубки, что выглядывают из-за улыбающихся губ. Вижу ее глаза. Внизу поблескивают слезы на заходящем солнце, но нижние веки чутка приподняты, от чего ее взгляд кажется таким добрым и даже немного детским.
Я налил четвертую.
Я вижу как по земле катается орбпех, держась за багровые обрубки его ног. Он сжимает зубы так, что кажется что они вот-вот треснут. Культи бешено дергаются, размахивая обрывками штанов и мяса, будто флагами. Он раскрыл рот, крича. Я не слышу его криков.
В ушах что то неприятно звенит. Я ничего не слышу из за этого звона. Он грызет каждую клеточку моего мозга, доставляя мне нереальную боль.
Я налил пятую.
Я проковылял по траншее и шлепнулся на колени рядом с Расти. Шрапнелью его тело разорвало на две более-менее равные половины. От живота Расти осталось только мессиво из белесых, опутанных венами, как забор сада плющем, кишков. Лицо расти навечно застыло в испуге. Я провел рукой по его векам, закрывая глаза, смотрящие в серое небо.
Когда кончится эта водка?
-Помогииите! - я ору. Сержант отбрасывает мою руку и кидается ко мне. Я теряю сознание от болевого шока.
Все плывет. Кружится голова. Я выпиваю еще.
Я услышал как толстяк презрительно фыркнул.
Еще одну. Почти выпил.
Среди них была и женщина. Ей лет 40. Сальные патлы, что были когда то ее прической были забиты в какой-то нелепый пучок. На ней были джинсовые длинные шорты и какая-то футболка. В прорезях на розовых резиновых тапочках были видны ногти пальцев, которые пожирал грибок.
Предпоследняя.
-Однажды она звонит мне прямо посреди романтического процесса. – говорила уже она, когда мы спускались в метро. – И что мне тогда надо было сказать? Я же люблю ее и не хочу чтобы она знала что я ****ень. – она обреченно тряхнула волосами, разбросав вокруг капельки дождя. 
Ну вот и последняя.
-Мама блин. Бесит порой. Говорит что ей надоела моя ложь. Вот что мне ей сказать? – спрашивает она меня. Я молчу. – Что я сейчас поеду ширятся на квартиру к другу?
Меня вырвало. Меня согнуло. Будто по пищеводу били молотком, а рот держали открытым какими-то щипцами.
Я блевал на землю. Блевал, пока не выблевал все, что было у меня внутри желудка.
Я упал на колени, будто каясь качелям, что все так же безразлично скрипели. Я зарыдал.
Я рыдал как обделенный младенец. Рыдал взахлеб, давясь слезами. Они капельками текли по моим щеками и падали на землю с подбородка.
Не ужели за все что я прошел, я заслужил только это? Презрение жирдяев, неприязнь любимой и созерцание алкашни. Одиночество и купленную любовь проституток. Я одинок. Абсолютно одинок.
Сражаясь за нее, я ее потерял. Сражаясь за этот мир, я перестал ему принадлежать.
Поганое общество алкашей, жирдяеев, шлюх, сирот и наркоманов. Стреляя во врагов своей страны, я уничтожил свой дом.
Солнце уже почти взошло. Небо стало розовым, когда я ушел с дворика, оставив на скамейке мятый стаканчик, пустой пакетик из под сока и бутылку водку.
28.

Я стою на набережной. Я смотрел в темную воду что неслась по каменному руслу вниз, положив руку и протез на черные перила.
Было уже утро и город постепенно просыпался, рокоча двигателями машин и дальним эхом работ на стройках. Солнце было уже выше крыш серых зданий, что были в розоватой утренней дымке.
-Разве это не прекрасно? - меня спросил знакомый голос.
Я повернул голову и увидел Лейтенанта. Он стоял рядом, одетый в испачканную кровью одежду и любуясь утренним пейзажем.
-Прекрасно. – согласился я.
-Ну так чего ты грустишь? Ты жив. Наслаждайся. Ебись - размножайся. – сказал он и тоже положил руки на перила.
-Да. Не то. Не так тут, как я думал. Это уже не мой дом. Совсем не мой. Мой дом там. – я указал пальцем на звезды, что еще не успели скрыть свой свет за розово-голубым полотном неба. – На войне.
-Знаешь. Я ведь возвращался. – сказал Лейтенант. – Возвращался и проходил через все это. И трупы ко мне тоже приходили. – он поймал на себе мой удивленный взгляд. – Нет, ты не спятил. Так со всеми кто возвращается, бывает. Каждый раз просыпаясь в постели с женой, ждал что проснусь в окопе. Один раз чуть не придушил ее во сне.
-Она у вас хорошая. – сказал я ему.
-Знаю. Потому и выбрал ее. – задумчиво сказал он.
-Херово все.
-Да нет. Ты жив. Я скажу даже больше. Ты живее всех тех, кто вокруг. Они ведь никогда не получат удовольствия от пищи и тепла. Они ведь никогда этого не лишались. – он указал рукой в сторону высоток. – Им никогда не понять, что такое умирать и именно поэтому они никогда не познают ценность своих жизней.
Я выдохнул.
-Ты ведь Жилин хороший парень. Любил я тебя, как брата. Не убивайся из за Юли. Найдешь себе и получше. Она будет любить тебя. Ценить будет. На такой и женишься. Не убивайся так. Сержанта нашего помнишь?
-Ну да.
-Ну че ну да? Тоже любил такую особу. Полтора года мне мозги ей полоскал. Получил отпуск. Вернулся. Потом и на войну вернулся. Не ждала она его. Предала. Может поэтому и дальше воевал? На войне есть только твои товарищи. Настоящие товарищи. – сказал он. –Хорошо там.
Я все молчал.
-Знаешь. А ведь гораздо лучше, когда мечта остается мечтой, вот что я понял. Все мы там мечтали вернуться. Ты вот вернулся. Мечта исполнилась, но этого ли ты ждал?
-Нет, господин лейтенант.
-Ну вот. Жизнь никогда не будет так прекрасна, как она прекрасна в твоих мечтах. Не еби себе мозги. Все будет классно.
Он убрал руки с перил, похлопал меня по плечу и пошел к высоткам.
-Лейтенант?
-Да, Жилин.
-А что будет после смерти? – спросил я его.
-А нихуя не будет. Нихуя.
29.

Я лежу на койке в своей комнате. Уже вечерело, когда вошел Полковник.
-Жилин. Хочешь встретится с Юлей? – спросил он.
Я тут же вскочил с надеждой смотря в его глаза.
-Я вычислил притон, куда она ходит. Не хочешь нанести визит?
-Хочу. – сказал я.
-Тогда возьми оружие. Через полчаса внизу. Пойдем всей бандой. Ну кроме братьев. Ядерный Экипаж все еще в запое и лучше стволы им в руки не давать.
Он подмигнул мне и хлопнул по плечу.
Я за секунды собрался и пошел вниз.
30.

Красный гигант Полифемуса безразлично смотрел на ночную колонию с темно-синего неба. Ему было все равно на думы маленьких существ, что населили одну из его маленьких лун. Он божество, и как тот Библейский Господь, предпочитал созерцать и не участвовать. 
Я, Полковник, Нытик, Гуго и Штык стоим на против здания старого склада. Перед нами старые раздвижные двери с облупленной синей краской. Из окон наверху виден свет софитов и слышится приглушенная музыка. Мы лязгнули затворами наших пистолетов.
-Заходим. – сказал Полковник.
Я постучал протезом по облупленной поверхности дверей. Раздался гулкий грохот.
-Кто там? – ответил приглушенный вкрадчивый голос из-за двери.
-Свои свои. Тут чужие не ходят. – сказал я.
Привратник нажал кнопку на панели управления. Как только в двери появилась приличная щель в рот ему уткнулся черный вороненый ствол  моего пистолета. Мы заходим внутрь, в зал где воняет потом, табаком и травкой. Зал наполнен светом все возможных софитов, которые висят на старом потолке с потрескавшейся белой эмалью. В зале где-то рота людей. Они одеты в необычную одежду. Ну как мне кажется. Мне кажется, что выглядят они очень нелепо. Они все смотрят на нас и на ствол во рту незадачливого привратника. Музыка остановилась.
-ЮЛЯ МИРОНОВА! – ору я на толпу, в надежде услышать, как откликается ее голос. – ЮЛЯ!
Я пытаюсь различить в пестрой толпе светлые волосы любимой, но ее нигде нет. Я перевожу взгляд на привратника. Он трясется и пытается что-то промычать, но ему мешает ствол пистолета. Я смотрю на его широко-раскрытые от ужаса глаза и чувствую запах. Запах мочи. Он обмочил свои тонкие джинсики. Ссыкло.
Я вынимаю пистолет из его пасти и наставляю дуло в его мокрый от пота лоб.
-Миронова внизу. В складских помещениях. – говорит он, чуть ли не рыдая.
Я бью его ногой под дых. Он сгибается и в попытках вдохнуть падает на пол.
-Мы останемся тут. – говорит мне Полковник. Я ему киваю и иду к лестнице вниз
31.

Длинный серый кишечник коридора, стены которого обвиты проводами, будто венами. Я врывался в комнаты с пистолетом наперевес, но в них никого не было.
Наконец-то моя нога выбила дверь, за которой была Юля. Она лежала на старом матрасе, из которого торчали пружины. Ее волосы были растрепаны. Она стонала, а на ней дергал тщедушным тельцем худощавый бледный тип с длинными волосами. Я тогда озверел. Я пнул утырка по лицу. Тяжелый солдатский берец орбитального пехотинца сделал свое дело. Утырок грохнулся на пол, беспомощно воя и разбрасывая вокруг свои зубы. Юля была почти полностью раздета. На ней была только рубашка. Та самая, в  которой она ходила на последнюю встречу со мной. Джинсов на ней было, а миниатюрные трусики были скошены.
Я снова посмотрел на утырка. Кровавая пелена застилает глаза. Он не понимает, что произошло и ползет куда-то в угол. Я разворачиваю его лицом к верху и рукоятью пистолета бью по его морде. Я слышу как ломаются кости. Слышу как он орет от боли. Я бью и бью. Бью и бью. Я ору от адреналина, который отравляет меня. Я ору от боли преданного . Ору вместе с ним и бью его рукояткой пистолета, которая уродует его лицо. Его нос скошен на бок. Его глаза заплыли синими щеками. Все лицо сине-красное. Я бью его и бью.
Я упал рядом с утырком. Упал и посмотрел на Юлю. Она вжалась в угол и закрыло лицо руками.
Я встаю и подхожу к ней. Я кладу ей руку на теплое, дергающееся плечо.
-Юля.
-Ты чудовище. Уходи. – тихо сказала она дрожащим голосом. –Уходи. Прошу тебя. Уходи.
-Юля. Я люблю тебя. – вырвалось из меня. – Юля. Пошли со мной. Молю тебя.
-Уходи. Ты чудовище. Уходи.
-Юля….
Рядом висело зеркальце. Я посмотрел в него. Это был не я. Я не могу таким быть. Лицо, которое искажено злобной гримасой, налитые кровью глаза. Все лицо было в капельках крови утырка.
-Юля. Я не такой. Я добрый. Пошли отсюда. Пошли со мной. Я люблю тебя. – я сел рядом с ней. Снова взялся за ее плечо. – Ты очень красивая. Пошли. Не надо. Умоляю тебя. – горло душат слезы. Слезы бессилия.
Она молчит и лишь мотает головой, пряча лицо под руками.
Я встал.
-ААААРРРРРРХ!
Я взревел от бессилия и вскинув пистолет, выстрелил в стену, под которой лежал  дергающийся наркоман. Его осыпала бетонная крошка. Эхо выстрела гулким эхом прошлось по комнате.
-Блять.
Я вышел из комнаты.
Не стоило сюда приходить. Не стоило.
-Пошли отсюда. – сказал я парням.
Мы ушли.
32.

Я сидел на койке. Я злобно осмотрелся вокруг. Шкаф в котором висели два комплекта формы. Окно, задернутое шторами, через которые проникали слабые лучи света уличных фонарей. Пустые белые стены. Абсолютно пустые. Пустые будто страницы романа писателя, который так и не нашел вдохновения. Пустые как моя жизнь.
-Чудовище, говоришь? - глаза снова застилала красная пелена. - Чудовище?
Я встал и подошел к шкафу.
-Утырки блять всякие. Променяла меня. Променяли! Променяли!
Я со всей силы ударил протезом в дверцу шкафа, проломив ее на сквозь.
-Поганое общество трусливых предателей!
Я бью кулаками руки и протеза по шкафу, разнося на щепки двери.
Я прошел в туалет и включил свет. Я разбил кулаком зеркало, рассадив его в кровь. Протезом я расколол раковину, Я был по кафелю на стене. Он с грохотом и треском падал на пол, вместе с каплями крови с моего кулака.
-Где вы все прячетесь?! Где?! Поганые предатели! Я вас не боюсь! Я через такое блять прошел, что вы и представить не можете! Я ваш бог! Подонки!
Зеркало в прихожей разлетелось на кучу осколков.
Я содрал шторы с карниза. Распахнул окно и проорал в темноту ночи боевой клич.
Я посмотрел на разрушенную комнату. Свет уличных фонарей осветил фотографию Юли. Она улыбалась.
-Прости. Прости. Ты права. Я..Я чудовище.
Я зарыдал. Я сполз вниз. Я закутал рассаженный кулак в шторину и сам принялся в нее закутываться, будто младенец.
-Я чудовище. Чудовище.
Я встал и подошел к шкафу. Я взял пистолет, снял с предохранителя и прислонил холодное дуло к виску.
Вот теперь точно все. Все. Прощай жестокий мир или что там следует говорить в таких ситуациях?
-Ты козел. - я услышал как скрипнула моя койка.
Я повернулся и увидел Вадика., моего школьного друга, которому я обещал отведать шашлыка на берегу моря в случае его смерти. Это было еще тогда. В прошлой жизни. Он сидел на моей койке в полном боевом обмундировании
-В смысле? - спросил я.
-Ты так и не съездил за город и не отведал шашлыка в мою честь.
-Ну извини. - сказал я и прислонил пистолет обратно к виску.
-Твою мать, Жилин. - холодная пятерня хватает мертвой хваткой мою руку с пистолетом и опускает вниз. - Если ты не похаваешь отличного шашлыка на берегу Персейского океана я тебя в аду достану, и уж поверь, я это смогу.
Я посмотрел на Вадика. Он стоял рядом со мной и держал мою руку с пистолетом и презрительно на меня смотрел .
-Ладно Вадик. Но как пожру - тут же себе мозги вышибу.
-Смотри не обосрись.
33.

Сказано - сделано. Что тут сказать?
Мы выехали на двух электромашинах рано утром. На одной ехали Полковник, Гуго, Нытик и Штык. На второй ехал я с братьями-пилотами.
Я прислонился к холодному стеклу окна электромобиля и любовался пейзажами Персея. Огромные зеленые луга, на фоне утреннего розового неба. Будто сахарная пудра на глазури торта по полям были разбросаны миллиарды цветов. Под Новой Москвой очень красивые места. Я уже молчу о море, что в ста километрах от города. Прекрасная планета - Родина.
Я думал о том, что со мной произошло. Думал о Юле. Пытался не думать о ней, но тут же вспоминал войну. Вспоминал трупы. Вспоминал голод. Вспоминал боль и страх.
Трудно поверить, что сейчас я тут. В машине с компанией пилотов в гавайских рубашках, еду по такой прекрасной планете. Будто война была страшным сном. Хотя почему страшным. Как я вернулся я так и не смог найти себя здесь. Здесь все слишком сложно, Это страшный сон. 
-Цель грузовая низколетящая на 12 часов. - сказал Второй с переднего пассажирского кресла.
-Вас понял, начинаю маневр. - сказал Первый с места водителя.
Рядом с нами ехал грузовик с каким то грузом в закрытом кузове.
-Начинаю обгон. - сказал Первый и мы рванули мимо грузовика.
Штурман достал сигарету и начал чиркать зажигалкой.
-Штурман собирается покурить. Разгерметизировать салон на 15 процентов. - сказал Второй.
-Есть разгерметизировать салон на 15 процентов. - сказал Первый и дернул рычажки на дверной панели.
Стекло рядом с Штурманом припустилось, впуская запахи лугов.
Спустя полчаса я понял всю серьезность ситуации, в которую я попал. Эти три гоблина комментировали буквально все.
По салону разливался неприятный запах.
-Штурман пернул. Разгерметизировать салон на сто процентов.
-Есть Штурман пернул. Есть разгерметизировать.
-Штурман не пернул. Штурман ща даст по ****ы второму пилоту за клевету.
Спустя час я был на грани.
-Второй пилот. Проверить горизонт.
-Горизонт чист.
-Господи! Вы заебали уже! - вырвалось из меня.
Они на меня сконфуженно посмотрели.
-Да ладно тебе. Мы же прикалываемся. На покури. - Штурман протянул мне сигарету и зажигалку.
Я выдохнул. Вставил фильтр сигареты в рот и чиркнул кремнем зажигалки. Из нее вырвалось огромное пламя. Я от испуга вжался в кресло.
-Пассажир чуть не обжог ****о. Пассажир чуть не обжог ебало. Медицинская помощь не требуется.
-Да блять!
34.

Мы остановились в небольшом городке, который раскинул свое покрытое красными крышами белое тело на берегу безбрежного Персейского океана. Тут пахло йодом и протухшими на песчаном берегу водорослями, выброшенными из зеленоватой бездны. Одев лучшую одежду и отдохнув после дороги, уже вечером мы пошли в местный клуб. Ребята хотели выпить и потанцевать.
Я надел парадную форму. Черный китель, тельняшка и черный берет с золотым профилем волка. На грудь я повесил  "Пурпурное сердце" и Медаль за доблесть. Почти все из нашей компании пришли в клуб в парадной форме. Ну разве что кроме братьев пилотов, которые остались в пестрых гавайках.
Наша великолепная восьмерка вошла в темное прохладное помещение клуба. Танцпол, на котором отбивали каблуки в бешеном танце люди в самых разнообразных одеждах. Платья всех цветов, килты, пончо, того на потных телах перемешивались будто продукты в блендере. Этот ураган тут же унес моих друзей и я остался один у барной стойки.
Я заказал мохито и залпом его выпил. После дозаправки я отправился гулять по залу. Зачем? Я не знаю. Просто пошел.
Я вышел из зала на лестницу, которая вела наверх, к VIP залам. Тут, у кирпичных стен стояли люди, которые едва отдышавшись от танцев курили и торопливо обсуждали последние новости.
В углу я заметил девушку. Она была удивительно хороша. Рыжие, даже ближе к красному цвету, волосы были собраны в неаккуратный пучок на затылке. Тем не менее, пара рыжих локонов прятали усыпанное веснушками красивое лицо. Она стояла прислонившись плечом к стене , упираясь в землю переплетенными длинными ногами, гладкостью которых почти полностью позволяла насладиться коротенькая красная юбочка. Расстегнутая на две пуговицы бледная блузка обтягивала большую девичью грудь.
Вокруг нее никого не было.
Я подошел к ней.
Мне нужно было кое-что проверить. Кое-что очень важное.
Симпатия к красивому молодому телу и любопытство к своим ощущениям.
Когда мы выходили из клуба я видел мертвецки пьяного Гуго, который отплясывал что-то невообразимое вокруг барышни, больше походившей на матрешку, чем на барышню. Барышня улыбалась и строила снайперу глазки, а тот ей в ответ выкрикивал нечто нечленораздельное, но безусловно одобряющее.
35.

Яблоневый сад. Тот самый сад из снов стоял в каких трех метрах от белоснежного песка пляжа.
Я сижу, прислонившись к тонкому стволу яблони. Она прижимается ко мне. На ней мой тяжелый китель. Она сидит и гладит мой протез. Я сижу и впитываю в себя тепло ее молодого тела. Дышу ее запахом. Он не такой как у Юли, но все же прекрасный.
Мы смотрим на закат. Раскаленное до красна Светило Альфы-Центавры погружается в воду, будто направленное щипцами какого-то непостижимо огромного кузнеца. По темному небу разливается красная заря.
Я смотрю на закат. Она смотрит на меня. Смотрит на меня так же, как я смотрел на Юлю.
Какой же я долгий путь прошел. В этом саду должна быть Юля. Но тем не менее.
Я рукой глажу теплую покрытую веснушками щечку. Я всасываюсь в ее губы. Я бешено хлещу языком по ее зубам и языку, в слепой надежде найти хоть каплю тех чувств, что я получил целуя Юлю. Но я нахожу только каплю. Я не хочу взлететь. Я не хочу представлять, как бы это выглядело, будь я героем романтической комедии. Мне просто приятно.
Я кладу ее на зеленую траву. Снимаю с нее блузку. Она снимает с меня тельняшку. Она водит руками по моей спине, прижимается к моей груди своим лифчиком, когда мои руки расстегивают крючки сзади. 
И к чему все это самокопание?
36.

Соленая вода еще сохранила в себе теплоту летнего дня. Она сплошным одеялом обволакивает мои ноги и достает до закатанного выше колен галифе. Я стою в море, уперевшись ногами в мягкое дно. Я всматриваюсь в темный горизонт, в надежде найти хоть какуе-то причину оставлять себя в живых.
-Необратимость. Вся суть наших жизней. Сделанное никак не переделать.
Я замечаю что рядом со мной ходят в воде мертвецы. Расти, Лейтенант, Вадик и безымянные легионеры, которых я убил. Их 10.
-Разве? Хотя да. - говорю я, смотря на кодосианца.
От него идет излучение другой планеты. Он чужой. Но при этом такой родной.
-Знаешь в чем твоя проблема? - сказал мне Лейтенант, выходя на песчаный берег, оставляя кровавые следы на песке.
-В чем?
-Ты не признаешь то, что противоречит твоему пониманию. И ты на все смотришь через призму своих принципов, которые ты себе установил. - сказал он, шлепая босыми ногами.- Пойми. Пепел не поджечь
-Неужели все так необратимо? - тихо сказал я.
-Да. В этом вся наша жизнь. Ты это твои воспоминания, твой опыт, твои мечты и твоя совесть. Ты будешь миллионы раз пытаться пережить старое хорошее, забыв о новом.  - Лейтенант закончил и скрылся в тьме под кронами яблонь.
За ним пошли и остальные. Расти, Вадик, Лаки. Легионеры. Лишь один кодосианец приостановился. Он посмотрел на меня желтыми глазами и пошел дальше.
Я остался в море. В абсолютном одиночестве.
37.

Я, Полковник, Штык, Нытик, Братья пилоты сидим на песчаном берегу, уворачиваясь от черного, едва различимого дыма от углей мангала.
-Знаешь. На войне ведь нет такой чернухи, какой я себе рисовал , когда собирался пойти в армию. – Сказал Штык.
-В смысле?- спросил я, смотря на Штыка.
-Ну сам посуди. Я думал что буду писать письма матери на спине мертвого товарища под горящим танком. А ведь там не так. Знаешь. Многие, кому я рассказывал о войне говорили мне, мол, да у вас там комедия.
-А почему?
-Ну…Может потому что на войне все ощущения обострены до предела и радость чувствуется лучше. – сказал Штык.
-Просто свет гораздо ярче, если фонарь светит во тьме. – задумчиво сказал Полковник.
Откуда не возьмись, появляется Гуго. Испуганный, пахнущий перегаром. Он наливает себе стакан из канистры с водкой. Выпивает. Ему показалось мало. Он выпивает второй стакан.
-Гуго, что случилось? - спрашивает его Полковник, ворочая палочкой угли под сочным мясом.
-Бля. Просыпаюсь под яблоней. - немного отдышавшись говорит Гуго каким то не своим испуганным голосом. - А рука блять лежит на меховой шапке. Я думаю. Мол, что за абсурд? Жарко же для шапки то. А это. А это!- Гуго набирает побольше  воздуха в легкие. - А это у нее ****а такая небритая! - орет он в сторону сада.
Мы разразились хохотом. Гуго побагровел.
-Гуго. Гуго. - тоненьким голосом говорит Штык, пытаясь побороть смех.
-Что?- спрашивает Гуго.
-Ты ее **** по ходу. - Огромное тело Штыка падает в темноту, заходясь в диком смехе.
-Да пошел ты. - Гуго злобно опрокидывает в себя третий стакан водки.
Так мы и сидели до утра. Ели шашлыки. Пили водку. Смеялись над Гуго.
38.

Я вернулся в сад . Уже светало.
Я бежал среди тонких черных стволов.
Я не хотел любви. Я хотел найти ее. Хотел просто человека рядом со мной. Просто человека.
Это истеричное желание появившееся в моем сердце было будто фейверк. Оглушительный свист. Невообразимо яркий взрыв, но всего лишь на доли секунд.
Я оббежал весь сад, сминая мягкий газон тяжелыми берцами.
Я в бессилии упал навзничь. Ее нигде не было. Нигде не было моего человека. Да, я не любил ее. Она любила меня. По крайней мере, мне так казалось.
Я зарыдал в бессилии. Я рыдал, вжимаясь лбом в остывшую землю.
Я бы остался здесь навсегда. Навсегда  с ней. Возможно бы забыл Юлю. Жил бы как нормальный человек.
А может это просто истеричная попытка найти то, что я не нашел в Юле, в другом человеке?
Может я просто до сих пор хочу домой?
39.

В окне электромобиля проплывают ветряные мельницы, которые вырабатывают электричество.
-Гуго. Готов поспорить ты и лизнул ей там. - усмехается Штык.
-Пошел ты. - дыхнул перегаром в салоне злобный похмельный снайпер.
-Гуго. - Штык едва сдерживает смех. - Знаешь, с каким звуком лобковые волосы падают на пол?
-С каким?
-Тьфу тьфу тьфу. - Штык смеется так что трясется электромобиль.
-Блять заебал. - Обиженный Гуго утыкается бледным лицом в стекло.
40.

Я лежал на койке у себя в комнате. Тот бардак, что творился здесь с той самой ночи, никуда не делся.
В углу собирали пыль измазанные кровью шторы. Шкаф уныло на меня смотерл черными дырами в дверях.
Я приношу здесь только вред. Ты можешь приносить пользу только там, где востребован.
Я солдат. Я нужен на войне.
Я поднялся с кровати и принялся собираться.
41.

Я сидел у себя дома. Нет. Не в апартаментах . В настоящем доме. Где вырос. Откуда ходил в школу. Где живет моя семья. Мама как обычно ходила по кухне и колдовала над кастрюлями, сковородками и синтезаторами. Пахло наваристым борщем. Напротив меня сидел отец и читал тонкую пластинку голографической газеты.
-Хм. Кодосианцы были замечены на окраинах Альфы-Центавры. – сказал он. – Ну я думаю наши орлы все решат. Сын?
-Да , бать.
-Ты точно не полетишь с нами к тете Зине на Марс?
-Да, бать. Не хочу.
-Ну как знаешь. – он отпил чай из кружки с портретом Че Гевары ( был такой революционный деятель в 20ом веке).  – Сам та ты как?
-Нормально. – сказал я как то слишком тихо. Отец отложил газету.
-Пошли на балкон?
-Да, бать. 
42.

-Что с тобой? – спросил отец, закуривая.
-Ну. Я решил подать документы на контрактную службу.
Он посмотрел на меня и спросил:
-Ты точно этого хочешь?
-Да, бать. Не могу я здесь.
-Понимаю. – сказал он и задумчиво посмотрел на улицу. – Я не буду тебя держать. Я сам понимаю. Но в конце концов, как же эта девочка, про которую ты рассказывал. Лена?
-Юля.
-Да. Юля.
-Ну. С ней ничего не вышло.
-Понятно. – он выпустил дым. – Эх. Я бы тоже сейчас на войну слетал. С тобой. Слетал бы и.. И ЭХ! – сказал он, швыряя окурок из окна.
Я обнял мать и отца, когда уходил. Мама затеяла истерику, когда узнала что я возвращаюсь. Успокоив ее , я покинул родной дом.
43.

Дверь с золотыми цифрами 11 открылась. На меня удивленно посмотрела жена Лейтенанта и тут же бросилась меня обнимать. Я отстранился от нее и помахал рукой ее сыну, который застенчиво на меня смотрел с другого конца коридора. Я достал из нагрудного кармана зеленую карточку и протянул ей. Она удивленно посмотрела на меня.
-Что это?
 -Это чек на все мои накопления. Это вам.
-Но как же вы?
-Я уезжаю на войну. Мне деньги ни к чему.
Она вздохнула.
-Боря. Подойди сюда.
Мальчик нехотя подошел к нам.
-Боря. Иди в комнату, поиграй с игрушками.
Она поманила меня в спальню. Я вошел за ней.
Он подождала , пока хлопнет дверь детской и сказала:
-Если бы я могла хоть как то вас отблагодарить...- она взяла мою руку и потянулась расстегивать молнию на платье.
Я хотел ее. Она была красивой. Но я остановил ее.
-Нет. Не надо. Я помогаю вам потому что обязан жизнью лейтенанту. Это все.
-Понятно.
44.

Я стою в просторном белом зале военкомата. На стенах флаги и патриотические плакаты.
Тут толпятся орды вчерашних школьников, которые насмотрелись фильмов и хотят по красоваться орденами перед друзьями. Прямо как я в той жизни.
-Следующий. –раздалось из-за двери.
Кабинет, стены которого обиты деревянными панелями, на которых висят Знамена различных родов войск.
У окна за письменным столом сидит грузный мужик в форме Майора ВКС. Из рукавов его кителя виднеются металлические протезы. Он ворочает ими все возможную бюрократию и вбивает тонкими металлическими пальцами клавиши на клавиатуре компьютера.
Я сажусь на стул, что стоит около его стола. Из-под развевающейся тюли, из открытого окна шумит город. Голубое небо с пухом перистых облоков висело над майской Новой Москвой. Деревья шепчутся развевающейся на ветру листвой.
Он смотрит на меня и спрашивает.
-Имя, Отчество, Фамилия?
-Иван Андреевич Жилин.
-Полных лет?
-18.
-В первый раз тут?
-Нет. Решил вернуться.
Он удивленно смотрит на меня.
-По контракту значит?
-Да.
-Звание?
-Капрал ВКС.
-По здоровью как?
-Медкомиссию пройду.
Он вновь посмотрел на меня. Посмотрел на мой протез.
-Уверен?
-Сами знаете, господин Майор. – кивнул я на его «руки».
Он ухмыльнулся.
-Ну ладно ладно. На твой страх и риск.
Принтер заскрипел. Из его нутра медленно полезла бумага. Он достал ее и протянул мне.
-Поздравляю , сержант Жилин. Вы снова зачислены в ВКС. Дай военный билет.
Я протянул ему то что он требовал. Глухо стукнула печать.
Он протянул мне свой протез и я пожал его целой правой рукой.
-Удачи тебе, братец. Нашивки и все остальное выдадут на месте.
Я кивнул ему и вышел из кабинета.
45.

Через пару часов вылетает мой турболет. Я сижу на койке в своей казенной комнате. В моих руках раскрытый вещмешок. Из него торчит белье, носки и водка. Сумка забита всем необходимым, но я ее не закрываю.
С тумбочки, из фоторамки, на меня смотрит Юля. Она по детски смотрит на меня и улыбается. Я взял рамку в руки.
-Знаешь. Спасибо тебе. – сказал я ей. – Как-никак, ты первая, кого я так сильно полюбил. Спасибо тебе за поцелуй. Спасибо тебе за то, что была рядом, когда мне было плохо. В метафизическом смысле конечно.
Юля по-прежнему молчала и ничего не говорила. Только улыбалась.
-Но дура же ты конечно. ****ец. – усмехнулся я. – Останься здесь и жди меня. Я ведь вернусь когда-нибудь.
 Я поставил фотографию на тумбочку, закрыл клапан на вещмешке и встал. Я прошел к выходу и обернулся. Она смотрела на меня своими красивыми глазами.
-Ты прости если что. И знаешь, если тебе нужен будет когда-нибудь человек, который тебя защитит и согреет, всегда обращайся. – я пошел к выходу.
Уже взявшись за ручку двери, я снова повернулся.
-И  не разлюбил я тебя. Просто. Просто наверно так будет лучше. Я ведь желаю тебе только лучшего. Но я обрубок. Я псих. И я не могу здесь быть. Я не смогу дать тебе лучшее. Ты единственная причина по которой я сюда вернулся. Ты единственное что меня связывало с этим миром. Но похоже уже не связываешь. А может и разлюбил. *** меня разберет. В общем я все сказал.
47.

  Светит яркое солнце. Дует свежий утренний ветерок.
Я иду к турболету, что стоит на летном поле. По бетонному покрытию стучат берцы контрактников, что широкими шагами идут рядом со мной. В паре метров от нас – заграждение, за которым собралась толпа провожающих.
Я иду и смотрю на них. Отцы, Матери, Жены, Дети. Они махают руками. Многие плачут.. Они смотрят на нас с трепетом. Мы сверхлюди в их глазах. Мы летим их защищать. Летим в ад.
Среди лиц я вижу одно до боли знакомое .Она смотрит на меня своими прекрасными глазами. По щекам бегут слезы. Медовые волосы развеваются на ветру.
Юля. Это Юля.
Я увидел в толпе провожающих Юлю. Она смотрела на меня и улыбалась. Она была прекрасна. На ней было то самое летнее платье, в котором она ходила со мной гулять в тот парк. Медовые волосы развиваются на ветру.
Я иду медленнее. Мне хочется к ней.
-Да беги давай, боец. Без тебя не улетит. - сказал мне кто то из солдат.
Я кинулся к ограде. Я кинулся к Юле. Она улыбалась до ушей. Я подбежал к ней в плотную.
Она провела своей замерзшей на ветру ручкой по моей щеке.
-Юля.
-Да, Жилин?
-Юль. Ты будешь ждать меня?
-Конечно. Буду.
Я улыбнулся ей и погладил рукой волосы. Она закрыла глаза и начала жаться головой к моей ладони. Я улыбнулся еще шире. Я был готов прыгать от восторга.
Юля открыла глаза и погладила ручкой мои короткие волосы на затылке. Она начала давить ручкой вперед, приближая мое лицо к своему. Она усмехнулась.
Я закрыл глаза, когда мои губы достигли ее губ.
Я снова хочу взлететь. Весь мир вокруг снова исчез. Остались только мы.
Я жалею, что поцелуй не может длиться вечность.
-Юль. Тебе нравится моя форма? - я спросил ее когда все закончилось.
-Да. Обними меня.
Я обнял ее. Прижал к себе и закопался в ее волосы, вдыхая ее запах.
-Юль. Я улечу. Мы ведь еще встретимся?
-Да, Жилин.
-Только дождись меня.
-Дождусь, куда я денусь.
Я поцеловал ее на прощание в щечку и
побежал к турболету.
 Все ближе к опущенной аппарели летающей машины и все дальше от Юли.
Надеюсь, мы когда-нибудь встретимся.
Я захожу в темное прохладное нутро турболета, прячась от слепящего  солнца. Кладу вещмешок под сидение и пристегиваю себя ремнями.
Я смотрю в открытый люк на толпу провожающих. Я вижу среди них Расти и Лейтенанта. Вадик тоже был там. Они вдалеке и я не могу различить выражения их лиц, но это точно они.
Я смотрю на Юлю. Она стояла там где стоит и смотрит на турболет, в котором сижу я.
-Герметизация! Внимание! Герметизация.
Аппарель поднялась, закрыв собой толпу и солнце. Мы оказались в полумраке.
Я услышал знакомый запах.
Запах множества берцев в одном помещении.
Родной и любимый запах.
Я вжался в кресло.
-Прощай мир доступных женщин! – кто-то проорал из моих соседей.
Я закрыл глаза с улыбкой. Через час я буду на орбите. Через пару дней – на передовой. Я буду там, где нужен. Я буду дома.

Москва 2012.

Источник:
http://vk.com/nickolmogorov

Если вам понравилась повесть, убедительно прошу перейти по ссылке и подписаться.  http://vk.com/nickolmogorov