Болезнь под названием жизнь

 1
 
  Вечер уже давно спустился на город. Фонари дарили свой тусклый свет старым, мрачным улицам. В городе царили покой и безмятежность. Теплый августовский воздух наполнял пустые пространства. Дома, уже давно отжившие свой век, смотрели на людей с отвращением и грустью, ожидая лучших времен. Небо было затянуто черными тучами, приближалась гроза. Дождь, способный очистить все, готовился обрушиться на засыпающий городок. Все повторяется. Каждый желает что-то изменить, но думает, что сделает это завтра.
  Он лежал в своей постели. Небольшая комнатка старого дома была захвачена печалью и безразличием. Воздух напоминал больничный, он был пропитан запахом горьких лекарств и горьких мыслей о смерти. Около его кровати, на тумбочке, лежало множество пустых коробочек, тюбиков, рецептов, стояли маленькие бутылочки с настойками, на полу валялась открытая записная книжка, рядом с ней лежала телефонная трубка. Голова была замотана в странного вида бинты, неизвестно от чего пожелтевшие, локти и колени были намазаны согревающей мазью для того, чтобы уберечь себя от растяжений, на груди красовался горчичник, который уже наполовину отлип от тела от того, что был приклеем к нему несколько дней назад. Его глаз был пуст, он был устремлен в потолок. Второй глаз был заклеен. На переносицу он прилепил пластырь. В тишине умирающей комнаты раздался оглушающий телефонный звонок. Несколько секунд больной не обращал внимания, продолжая сверлить взглядом ползущего по потолку таракана, потом очень медленно приподнялся на локтях, оставив на простыне желтоватые пятна от мази, посмотрел на оранжевый свет, вытекающий из дисплея телефона, подождал еще несколько секунд и, прилагая большие усилия потянулся к источнику звука и света. Нажав кнопку с изображением маленькой белой телефонной трубки, он услышал знакомый голос:
  - Я приехал.
  - Дверь в подъезд закрыта? - Прозвучал тихий голос больного.
  - Да.
  - Понятно, тогда жди. - Он выключил телефон, поднялся с постели, на дрожащих ногах подошел к закрытому окну, прислонился лбом к грязному стеклу и начал смотреть во двор, пытаясь отыскать одним видящим глазом своего гостя в свете фонарей. Гость же стоял около подъезда, докуривал сигарету и внимательно вглядывался в темные окна старого дома, все еще держа телефон около уха.
  Прошло несколько минут, гость продолжал стоять под окнами, больной продолжал смотреть на него из окна.
  Спустя еще десять минут гость уже сидел на лавочке, закуривая вторую сигарету, больной пододвинул к окну небольшой стул, уселся на него поудобнее, чтобы мышцы могли отдохнуть, и продолжал свое наблюдение.
  "Неужели он не может спуститься, - думал гость. - Он ведь сам меня пригласил, сказал, что дело очень срочное, вопрос жизни и смерти, ему так сильно нужно со мной поговорить. Сказал, что разговор не телефонный. Чего он тогда ждет?!"
  Неожиданно в тишине спящего двора запел свою унылую песню сигнал домофона. Дверь резко открылась, и из подъезда, размахивая руками, видимо, выполняя упражнения для разминки, вышла бабушка в спортивном костюме и с платочком на голове.
  - Подержите, пожалуйста, дверь, - закричал заждавшийся гость и рванулся к подъезду.
  Бабушка, завидев его, резко повернулась к закрывающейся двери и с силой надавила на нее, чтобы та быстрее закрылась.
  - Куда пошел, а? - Спросила она голосом, в котором ощущался неиссякаемый запас энергии, жизненной силы, недоверчивости и неприязни.
  - Мне, эм, к другу надо, - ответил гость.
  - К какому другу, говори, я в этом подъезде всех знаю. - Она сурово нахмурила брови.
  - Зачем вам нужно это знать?
  - Так, может, ты наркоман какой, а? - Бабушка внимательно заглянула ему в глаза. -  Сейчас в подъезде обколешься и воровать по квартирам пойдешь, а?
  - Я не такой, честное слово. - Он улыбнулся, но бабушка, не увидев в своем поведении ничего смешного, продолжала допрос.
  - А зачем тебе к другу идти, а? Уже девять часов, все нормальные люди на вечернюю пробежку в наш парк идут, а ты что, к другу, небось, колоться идешь, а? - Бабушка уперлась кулаками себе в бока.
  - Бабушка, миленькая, не колюсь я, друг позвонил, сказал, что беда с ним случилась, что помощь нужна, я приехал, а дверь в подъезд закрыта, и никто мне не открывает.
  - А! - Бабушка заулыбалась. - Так это Антошка тебе звонил?
  - Ну да, а вы от куда знаете?
  - Я же говорю, я всех тут знаю.
  - Тогда я могу войти?
  - Конечно, теперь мне все ясно, милок, все ясно. - Она так широко улыбалась, что морщины на ее лице разгладились.
  - А что понятно? - Гость был сильно удивлен. - Ему действительно плохо?
  - Сам все узнаешь, он уже весь наш дом затерраризировал! Уже месяца два каждую ночь орет, что помирает, что нужно "скорую" вызывать. Батюшки, как я первое время за него волновалась, ночами не спала, думала: жив ли он, а то вдруг помер уже.
  - Так он и сейчас болен, что с ним?
  - Да ты иди уже, он уже тебя заждался, наверное. А звать-то тебя как?
  - Дмитрий, ну, - он запнулся, - Дима.
  - Удачи тебе, Дима, может, ты ему помочь сможешь, было бы очень хорошо.
  Бабушка достала магнитный ключ, приложила его к домофону, раздался звуковой сигнал, обозначающий, что дверь открыта, и Дмитрий отправился в квартиру Антона.

2

   Старинные пыльные лампочки, выбиваясь из последних сил, старались освещать унылый подъезд. Дима шел медленно, обдумывая слова энергичной бабушки. "Что она имела ввиду?" - Он был удивлен и одновременно заинтригован. Стены подъезда были усеяны нелицеприятными рисунками, символизирующими нелегкий быт местной интеллигенции. Нечитабельные письмена древних цивилизаций, когда-то написанные белым мелом на зеленой стене подъезда, теперь пугливо выглядывали из-за хаотично разбросанных клякс, оставленных баллончиком с красной краской. Трещины, словно морщины у старика, уже много лет покоились на изрисованном лице подъезда.
  Дмитрий шел, вдыхая мерзкий запах сырости, который смешивался с вековой пылью, лежащей на дряблых ступенях. Третий этаж. Три квартиры. Красная дверь слева, за которой слышны звуки вечернего переполоха.
 Мама готовит прекрасный ужин, маленькая дочка, которой недавно исполнилось семь, первый ребенок в семье, впитывает все, что делает ее идол, пример для подражания и обожания - мать. Лицо девочки светится от счастья, она чувствует себя полезной, чувствует, что становится взрослой. Мама просит ее принести молоко из холодильника, курицу из морозилки, даже булылку красного вина, которая охлаждалась в компании замороженных овощей. Девочка бегала от мамы к холодильнику, туда и обратно, получая огромное наслаждение. Они с мамой готовили ужин для своей семьи, кормить мужчин - не самый легкий труд, но они делали это вместе. Вместе! Девочка была в восторге.
  Сынишка, младше своей сестры на целых три года, играет с любимым лабрадором, ему еще не хочется быть большим - да и зачем ему все это? - он, в отличии от сестры, не желает быть втянутым в эту суматоху. Он, как и отец, лучше посидит около телевизора, ожидая, когда сестра забежит в комнату и весело скажет: "Ужин готов!" Его собака, его лучший друг, лучше которого не может быть на всей необъятной планете, весело виляет хвостом, бегает за мячиком, который ей кидает мальчик. В коридор и обратно. В коридор и обратно. Снова и снова. Ее пасть открыта, язык вывалился из пасти, орошая пол каплями влаги, глаза горят, в них видна любовь к этой семье, к этому мальчонке, что кидает ей мяч, звонко смеясь. Она громко дышала, но усталости не было, игра   была для нее всем, собака чувствовала счастье и безграничную преданность.
  Но вот мальчик, позабыв обо всем, охваченный детским восторгом, этим великим потоком счастья, кинул мяч со всей силы, но забыл о точности, целясь в дверной проем, он угодил прямо в стекло серванта. Стекло злобно затряслось, словно ругаясь на мальчика. Лабрадор, понимая, что их игра из-за чего-то напугала его лучшего друга, смотрит на отца, главу семейства, его настоящего хозяина, который сидит на диване в старых трусах и майке с пятнами от давно съеденной еды, в глазах собаки заметен страх, уши поджались, хвост опасливо дергается из стороны в сторону. Она смотрит на него извиняющимся взглядом, подходит все ближе, отец продолжает читать газету, но собака чувствует, что сейчас может случиться что-то нехорошее. Мальчик так и не опустил руку после броска, она так и застыла в воздухе, сжимая невидимый мяч, его дыхание перехватило от испуга, ведь родители говорили, это стекло в серванте стоит столько денег, что его не только трогать нельзя, но и подходить слишком близко опасно! А он туда мячом швырнул. Да еще как швырнул!
  - Так, - сказал отец, оторвавшись от газеты, - кто это тут у нас безобразничает?
  Мальчик медленно опустил руку, делая вид, что вообще не понимает, о чем говорит папа. Собака легла на ковер и попыталась засунуть голову под диван.
  - Я еще раз спрашиваю: кто тут у нас безобразничает? - отец сделал серьезное лицо, повысил голос, но добрые глаза его выдавали.
  - Это, - мальчик замолчал, - это все я, - он сделал грустное лицо и опустил голову.
  - А что я тебе говорил про игры с Джимом в зале? Я же говорил, что в этой комнате играть нельзя.
  Мальчик, как настоящий мужчина, решил принять весь удар на себя, ведь выдав Джима, он выдаст своего лучшего друга. Так лучшие друзья не поступают.
  - Джим не виноват, я, - он снова замолчал, - это все я, только я. - Мальчик ненадолго задумался и сказал: - но я не виноват!
  Мокрый нос собаки уткнулся отцу в руку, которой он держал газету, Джим положил голову ему на колено, взглянул на него своими печальными, словно человеческими, глазами и тихо заскулил, пытаясь сказать: "Мальчик тут не при чем, виноват я, накажите лучше меня, только не его!"
  - Ладно, повезло нам, что мама не услышала, - шепотом сказал он, - я вчера вообще ее вазу разбил!
  Отец улыбнулся, не желая больше скрывать улыбку, мальчик громко засмеялся, а собака, резко подпрыгнув, передними лапами забралась на хозяина и в знак благодарности стала лизать ему лицо. В комнату забежала девочка и громко закричала: "Ужин готов!"

3

  Дима услышал этот крик, даже находясь в подъезде. Он стоял и вдыхал великолепные запахи, которые вылетали из квартиры невидимыми волнами. Как ему хотелось, чтобы сейчас его ожидал такой же ужин, теплая квартира, где царит любовь, где всегда горит свет, на кухне всегда свежая еда, где всегда все так, как должно быть, и ничего никогда не меняется. Перестав мечтать, втягивая сладкий запах счастья, Дима открыл глаза, оглядел площадку третьего этажа, ища нужную дверь. Дверь справа. Грязная зеленая обшивка, верхний правый угол полностью оторван, оттуда вылазит что-то, что напоминает поролон. Звонок вырван, только проводки, похожие на щупальца, напоминают о том, что он здесь когда-то был. Дмитрий подходит к двери, стучит. Тишина. Стучит снова. И снова ему отвечает тишина. В голове быстрым потоком, разрушая все на своем пути, пролетели мрачные мысли. Его кулак движется уже с большей силой, чтобы ударить в дверь так, чтобы всем было слышно, но голос, тихий голос за дверью сказал: "....ыто". Ничего не слышно, но хотя бы ясно, что Антон жив. Дима прислушивается, прислоняет ухо к двери, снова слышит, но уже лучше: " Дверь открыта". Он входит внутрь.
  - Подождите! - раздался голос сзади, смешиваясь со звуком открывающейся двери. На лестничную площадку вырвался запах вкуснейшей еды. - Подождите!
  Дима вздрогнул от неожиданности, резко повернулся и посмотрел на девушку, которая выходила из квартиры справа, из квартиры, где мальчик несколько минут назад кинул мячик в стекло серванта и показал себя настоящим маленьким героем. Это была девушка лет тридцати, с длинными светлыми волосами, которые опускались до ее плечей, медленно покачиваясь. Она смотрела на Диму большими голубыми глазами, ее красивые тонкие губы, которые на первый взгляд могли показаться строгими, были растянуты в смущенной улыбке, обнажающей ровные белые зубы. В руках она держала контейнер для еды. От того, что еда была еще горячей, контейнер запотел, поэтому было невозможно определить, что же в нем находится. Несколько секунд помолчав, девушка сказала:
  - Извините, если напугала, вы ведь к Антону идете?
  Дима удивился еще больше.
  - Да, к Антону.
  - Ой, как хорошо! - Она как-то неуверенно сделала несколько быстрых шагов, опасно махнув контейнером с едой. - Передадите ему, ладно? Скажите, что это от Светланы, соседки, хорошо?
  - Конечно, нет проблем.
  Сзади девушки раздались торопливые шаги. Она резко обернулась, на лице читался испуг, словно сейчас ее заметят за чем-то постыдным.
  - Спасибо вам большое, - сказала она и резким движением хотела заскочить в квартиру, но хозяин шагов ее опередил.
  Маленькая девочка выглянула в подъезд из-за двери. Уменьшенная копия своей матери: немного курносая, что придавало ее лицу и лицу матери изюминку, глаза светло-голубые, волосы, такие же светлые, догоняли по длине материнские.
  - Мама, пойдем скорей! - Девочка посмотрела на мать, заметила стоящего рядом Диму, смущенно взглянула на него и снова посмотрела на мать.
  - Что случилось? - Было видно, что у Светланы упала гора с плеч.
  Девочка уже отвлеклась и вцепилась глазами в контейнер с едой.
  - Мы снова угощаем дядю Антона? - с улыбкой сказала она.
  - Тише, ты же не хочешь, чтобы папа узнал и рассердился, как в тот раз?
  Девочка отрицательно повертела головой.
  - Папа не любит дядю Антона, он говорит, что он обманщик, лентяй и трус!
  - Аня, нехорошо так говорить. - Мать погрозила ей пальцем. - Этот молодой человек - друг дяди Антона.
  Аня покраснела и тихо сказала:
  - Извините.
  Дима стоял, округлив глаза, совершенно не понимая, что вообще здесь происходит.
  - Ну я, пожалуй, пойду, а то он уже заждался, наверное.
  - Конечно, - сказала Светлана, - а как вас зовут?
  - Дима.
  - Спасибо большое, Дима. - Светлана посмотрела на дочь. - Что ты меня там звала?
  - А! Папа мячиком стекло в серванте разбил!
 
4

  Дима вошел в квартиру, коридор был завален старыми коробками, покрывшимися слоем пыли. Пустые коробки стояли, словно Пизанская башня, наклонившись набок, и, конечно, создавая дискомфорт тем, что явно собирались вот-вот упасть, собирались уже несколько лет. В коридоре было до отвращения тихо, темнота, как мазут, поглощала Диму целиком. Запах, что шел из контейнера с едой, перебил другой, необычный, но все-таки неприятный запах. В прихожей пахло капустой и мазью, Диме показалось, что лыжной.
  - Антон, я пришел, ты где? - сказал он, снимая ботинки.
  Небольшая пауза. Слабый голос из комнаты произнес:
  - Здесь я, здесь.
  Дима быстрыми шагами пошел в комнату, стараясь не обращать внимания на местный интерьер: обои, которые местами давно отклеились, а где-то были оторваны, на ненужный хлам, вроде коробок, пакетов и черт-знает-чего-еще, которым был завален весь пол. Создавалось ощущение, что каждое движение в этой квартире вызывает реакцию, итогом которой является поднятие клубов пыли, она была практически везде, и ежесекундно воздух буквально наполнялся ею все больше и больше. Дима задыхался.
  Пройдя в комнату, он увидел не самую лицеприятную картину на свете: молодой парень лежал в кровати, перевязанный всем, чем только было можно. Дима заметил, что на полу лежит бесчисленное множество коробочек от лекарств. Внешний вид Антона говорил о том, что тот попал в аварию, не меньше.
  Дима не знал, что сказать, как начать разговор.
  - Ну привет, я все-таки пробрался к тебе. - Он сделал подобие улыбки. - Как ты? Что вообще случилось?
  Антон смотрел на него одним глазом, внимательно изучая каждую черту, словно не мог понять, кто перед ним стоит.
  - Видишь пластырь на моем глазу? - резко начал Антон.
  - Вижу, что случилось?
  - Глаз болел, думаю инфекция попала, не знаю, не в этом дело. - Антон резко вскинул правую руку и еще раз повторил, только серьезнее: - дело сейчас не в этом.
  Дима немного помолчал, ожидая, что Антон скажет, в чем дело, но тот только с укором сверлил его взглядом.
  - А в чем дело?
  - Я не могу отклеить его, - сказал Антон и раздраженно дернул пластырь. После чего Дима выслушал скороговорку, состоящую из отборных матов.
  - А что с ним не так? Помаленьку, тихонько, отклеивай его миллиметр за миллиметром.
  - Да? - соскочил Антон. - Легко? Тихонько? Да этот пластырь прилип к моей брови! Ты хоть знаешь, что это за дикая боль?!
  - Я не приклеивал пластырь к своим бровям, сам виноват. - Надо было поставить Антона на место. Создавалось впечатления, что Диму карают за все его грехи.
  Лицо Антона искривилось, что это? Упрек, тычок в спину? Он хотел услышать слова поддержки, хотел почувствовать сострадание. Антон молчал, смотря в окно на вечернее небо, покрытое черными тучами.
  - Ты пробовал его намочить? - Дима не знал, как себя вести, он решил, что лучше проявить дружелюбие.
  - Нет, я не хочу, чтобы эта грязная, пропитаная хлоркой вода, попала мне в глаз.
  - Ну а если водой не из под крана, я могу сходить в магазин.
  - Я не хочу, чтобы любая вода попадала мне в глаз. Любая. Ты знаешь, что попив такую воду, можно заболеть желтухой, гастритом, язвой, а могут завестись и глисты. - Он плюнул на пол, сделав выражение на своем заклееном лице, символизирующее отвращение. - Или можно подцепить палочку Коха, или...
  Дима перестал его слушать, думая, что ему делать с этим пластырем, что ему делать с этим человеком. Что случилось с Антоном?
  - ... и если все это попадет мне в глаз?!
  - Ну тогда давай будем очень осторожно его отрывать, ты сам будешь регулировать процесс.
  - Ты сам-то понимаешь, что говоришь? А давай тогда и тебе прилепим пластырь прямо на бровь и будем очень осторожно его отрывать, а? Согласен? Тогда пойдешь, что это больно, слишком больно! - Он замолчал, нервно дыша, Дима подумал, что монолог кончился, но Антон продолжил: - А бровь? Ты хоть об этом подумал? Знаешь, какие функции выполняют брови? Не отвечай, я знаю, что не знаешь.
  Дима действительно не знал, никогда не думал об этом.
  - Брови, - Антон показал перебинтованным пальцем на свою незаклеенную бровь, будто Дима не знал не только функцию бровей, но и что вообще такое эти брови, - ведь они защищают глаз: от пота, от света! Лишившись брови, ты заведомо лишишься глаза!
  Антон продолжал в том же духе, он говорил так воодушевленно, что казалось, будто он рассказывает о творчестве Кафки, философии экзистенциализма, поэзии Бродского и фигуре Скарлетт Йоханссон, говоря обо всем одновременно. Дима наблюдал за ним грустными глазами, хотел почесать затылок, но вспомнил, что руки заняты, ведь он не отдал контейнер с едой.
  - Антон, вот, - он протянул ему контейнер, - тебе соседка передала.
  - Света?
  - Да.
  Дима надеялся, что Антон переключится с темы бровей, было бы замечательно, если Антон, увидев этот жест внимания, успокоится и придет в себя, иначе желчь, что поднялась в нем до самого горла, скоро разъест его изнутри. Но Антон грубо ответил:
  - Выкинь. Это не еда, пародия, меня даже от запаха ее тошнит. Эта дура не умеет готовить, поэтому на мне экспериментирует.
  - Но пахнет вкусно, да и женщина была очень милой, она заботится о тебе, мне так показалось.
  - Наивный ты. Она меня или травит, или отдает объедки, которые не смогли есть ее маленькие отродья! Выкинь это! Быстро! - Он начал захлебываться слюной, она вылетала из его рта, словно пена. Антон замолчал, посмотрел на Диму испуганными глазами и начал кашлять, видимо подавился.
  Слюна уже давно вылетела, но он продолжал выдавливать из себя кашель, глаза покраснели, вены на шее набухли, с неистовой силой он выплевывал потоки воздуха, доведя себя до тошноты, сработал рвотный рефлекс, из его рта потекли густые слюни, которые стекали на пол.
  - Чего ты стоишь! - взревел Антон, - тащи сюда таз, меня сейчас вырвет!
  Дима стоял, даже не думая двигаться с места.
  - Все, стой! Перестань кашлять, ты ведь сам вызываешь тошноту! Успокойся, подыши.
  Антон взглянул на Диму глазами красными от напряжения, он был похож на психопата. "Меня сейчас вырвет", - кричал он. Дима заметил, что Антон тянется руками в рот, стараясь просунуть пальцы поглубже в горло. Кинув контейнер с едой на пол, Дима мгновенно пролетел комнату, схватил Антона за руки и силой заставил его лечь.
  - Просто вздохни, все нормально! - Дима смотрел ему прямо в глаз.
  - Прошло, - глубоко вздохнув, сказал Антон. - Все прошло.
  Дима отпустил его, встал с постели и хотел сесть на стульчик, который стоял у окна, но Антон сказал:
  - Странно.
  - Что еще?
  - Горло болит, даже очень сильно.
  - Так ты ведь кашлял как шизофреник, понятно, что теперь горло раздражено и будет болеть.
  - Нет, это явно ангина, я уже давно подозреваю, около месяца. Дай мне таблетки, они где-то тут.
  Дима провел взглядом по комнате и увидел только пустые коробочки и пластинки из под лекарств.
  - Слушай, что с тобой случилось? - тихим голосом сказал Дима.
  - В смысле?
  - Ты ведь не болен.
  - Я? - Антон покраснел. - Я не болен?! Да ты хоть представляешь, как плохо я чувствую себя по утрам, как мне тяжело просыпаться, понимая, что меня снова ждет тяжелый день.
  - Тяжелый? Да ты ведь не выходишь из дома, только лежишь и ноешь, что у тебя все болит.
  - Да как ты смеешь?!
  - Что у тебя на голове, зачем ты перебинтовал голову?
  - Ударился об шкаф, голова очень сильно разболелась, я намазал место удара мазью, забинтовал, голова прошла на следующий день.
  На улице пошел дождь. Капли дождя уныло скатывались по грязному окну в квартире Антона.
  - А нога, скажем, левая?
  - Колено болит.
  - Правая?
  - Подвернул.
  - Палец?
  - Выбил.
  - Нос?
  - Думаю, что мог сломать.
  - Зачем горчичник?
  - Кашлял.
  Дима смотрел на Антона, понимая, что этот человек пересек точку невозвращения, вытащить его из такого состояния было уже невозможно.
  - И долго ты болеешь?
  - Полгода, около того.
  - Значит, на работу ты не ходишь?
  - Нет.
  - Девушки нет?
  - Нет.
  - Друзья?
  Антон подумал, злобно взглянул на Диму, прошипел:
  - Нет.
  - И тебе совсем не хочется начать жить, а не прятаться в своей убогой квартире?
  - Убогой? Прячусь? Убирайся вон! Я думал, ты сможешь меня поддержать! Я надеялся, что ты поймешь! Убирайся! Животное!
  Все в миг стало ясно. Антон, молодой человек, которому недавно исполнилось двадцать три года, просто трус, жалкий трус. Страх перед действиями, перед страшной реальностью превратил его в отвратительное подобие человека, чью жизнь полностью испортила лень, а новый день начинается с поиска у себя новых болезней, чтобы продлить срок своего отчуждения. Желание жить еще где-то копошится в его забинтованной голове, но нежелание что-то для этого делать всегда будет сильнее. Он потерял самого себя. Человек, который не знает, что ему делать в этой жизни, всегда будет искать оправдания. А самый лучший способ создать для себя скорлупу, через которую не сможет просочиться страшная действительность, - вечно быть больным.
  - Трус, ты просто трус! - Дима резким движением руки дотянулся до грязного пластыря на глазу Антона и дернул его с такой силой, что по комнате разлетелся звук треснувших досок. Антон заорал, заорал так громко, что окна начали содрогаться под действием звуковых волн. На пластыре повисли волоски, Дима с отвращением кинул его на пол. На месте, где должна была быть бровь, сейчас была чистая, покрасневшая кожа. Антон закрывал это место ладонью, глаза его слезились.
  - Пока ты сам не поймешь, что совершенно здоров, пока не поймешь, что твои болезни - просто защита от внешнего мира, тебе никто не сможет помочь. Неужели ты хочешь вечно лежать в этой провонявшей мазью постели? Вечно смотреть в потолок? Ты просто жалок!
  Антон орал, дрыгался в кровати, словно его поливают кипятком. "Моя бровь, мой глаз, ты тварь, убирайся! Ты лишил меня глаза!" - Он быстро встал, видимо боль в ногах резко прошла, побежал в ванную комнату, чтобы посмотреть на себя в зеркало, увидев себя, закричал еще сильнее, рывком влетел в комнату,прыгнул на кровать и залез под одеяло, сжимая в руках тюбик с какой-то новой мазью.
  Дима медленно встал, последний раз посмотрел на Антона и сказал: "Единственная болезнь, которой ты болен, - это жизнь. Но мы все больны ей. И ты должен болеть ей, болеть до самого конца, пока силы не кончатся, пока ноги сами не перестанут идти, а не прятаться за кучей выдуманных проблем, добровольно лишать себя всего. Не будь тем, кем ты боишься стать. Будь тем, кем хочешь. Прощай."
  Антон продолжал рыдать под одеялом, было видно, что его всего трясет от гнева. От гнева на Диму, на эту квартиру, на свою жизнь, на самого себя. Дима вышел в коридор, одел ботинки, открыл дверь и услышал голос, вырывающийся из под одеяла: "Закрой дверь!"
  Дима вышел из квартиры, специально открыл дверь нараспашку, крикнул: "Сам закроешь, ходить ты умеешь!"
  Из соседней квартиры выбежала Светлана, спросила, что это были за крики, следом за ней выбежал муж, строго глядя на Диму, тоже спросил:
  - Что там случилось? Что за крики?
  Дима, улыбнувшись, ответил, обращаясь к Светлане и глядя на мужа:
  - Ваш муж был полностью прав, этот человек, ваш сосед, - обманщик, лентяй и самый настоящий трус!
  Муж в свою очередь одобрительно кивнул головой и сказал жене:
  - Видишь, не один я так считаю, а ты говоришь: ревную.
  По лестнице поднималась энергичная бабушка, видимо пробежав свою ежедневную дистанцию, на ее морщинистом лице играл здоровый румянец. Она посмотрела на Диму, на мужа с женой, на открытую дверь в квартиру Антона и громко заявила: "А так ему и надо!"