12. завтра оформляй отпуск

 25 июня 1950 года. Ясное солнечное воскресенье. Я сижу у коммутатора в командирской рубке «на связи». В рубке – никого, кроме меня и самого командира. Лазарев не любит разговоров. Он строгий, требовательный, суровый, решительный – настоящий командир. Его помощники: командир огневого взвода Воробьев и командир взвода управления Вершинин – те остроумные, молодые, эрудированные, весёлые лейтенанты, вчерашние курсанты. Но их сейчас здесь нет, и в бетонном нашем «колпаке» тихо.

Уже год, как я служу на батарее Восток 2. Только год прошёл, а сколько событий, происшествий, встреч…

….вот передо мной планшет; по тревоге я займу за ним своё место, чтобы определять координаты цели… сделан моими руками, работает просто, но надёжно…

… коммутатор на столе в порядке, связь у меня работает хорошо, я в ней уверен…

немало пришлось полазить по сопкам, по гротам в скалах, где скрыты наши телефонные кроссы, глядя под ноги, чтобы не наступить на змею…

… Михайлов, вот он сидит за столом, что-то записывает… куда он меня только не ставил, какие поручения не давал… не исключено, что и сейчас куда-нибудь направит …относится он ко мне строго, но справедливо, как и ко всем, ничего, нормально…

… да и другие офицеры под стать ему требовательные, порядочные, заботливые… Механошин мне как старший товарищ, он и старше-то года на три – на четыре… тоже много мне поручений давал, больше по культуре, по спорту…жена у него милая…Ниной зовут…как и мою одноклассницу, которая на днях письмо прислала…

… как там сейчас, в Базаихе, в Красноярске, как там Енисей? …померк он по сравнению с морем Японским, не говоря уже об океане, а всё же и он могуч… на самом берегу стоит наш дом, всего в 20 - 30 метрах от воды, а мама так багром прямо в Енисей и упирается… и Казик учится плавать в холодной его воде, на брёвнах, плавно и весомо плывущих вниз по течению… брёвна плывут гордо, с достоинством - не знают ещё, что багры в руках мамы и её подруг – безропотных русских женщин, не дадут плыть куда попало, направят в заводь, обрамлённую бонами из таких же весомых брёвен…

… и от Казика с мамой пришло письмо… беспокоятся обо мне, а что обо мне беспокоиться…я-то вот не могу им помочь, вот что…

… что обо мне-то беспокоиться… влился в коллектив, сдружился с ребятами, имею кое-какой авторитет среди офицеров, матросы приняли нас с Максимовым, моим товарищем по Тихоокеанскому училищу, как своих…

… Лазарев всё пишет что-то, у него много задумок, как улучшить службу на батарее...

…благодаря Лазареву и Вершитшину я освоил множество специальностей… неоднократно бросали меня, если обстановка требовала, в прорыв… мелкие взыскания получал редко, а вот на гауптвахту всё-таки попадал…

… пытался писать во флотские газеты: «Боевая вахта», «Тихоокеанский комсомолец»… Вершинин в таких делах меня поддерживал...

… опубликовали лишь раз: строфу из стихотворения «Новому Китаю» - Китайская народная республика как раз тогда образовалась: 01 октября 1949г., … с нашей помощью… без нас бы и японцев вряд ли прогнали так быстро…

…как это у меня про Китай?


«С границы новым духом веет,

Повержен, уничтожен враг,

И над Китаем гордо реет

Победный пятизвёздный флаг!»…

… и даже получил за это свой первый литературный гонорар 24 рубля 40 копеек… впрочем, рецензия поэта Халилецкого была разгромной…

… Владивосток вон он, да не просто попасть… иногда отпускают туда в увольнение… редко… сообщение неудобное, непростое, вернуться в срок трудно…. но когда удавалось, посещал своих друзей по Училищу: Юрия Фёдоровича Карпова и Юрия Михайловича Карпова…

…чтобы их как-то отличать, одного мы звали «Ферт», другого «Мыслете» по первым буквам отчеств… моряки называют русские буквы по их историческим названиям: Аз, Буки, Веди, Глаголь, Добро, Есть, Живете, Земля, Иже, Како, Люди, Мыслете, Наш, Он, Покой, Рцы, Слово, Твёрдо, У, Ферт, Хер, Це, Червь, Ша, Ща, Э, Ю. Я. Так меньше ошибок при связи с использованием флажного семафора… «на гражданке» про эти буквы забыли, а зря…

…Ферт часто бывал у своей любимой девушки Светланы на главной улице Владивостока Светланской (тогда улица Ленина), и я грелся у их будущего семейного очага….

…. а у настоящего семейного очага я грелся у его двойного тёзки Мыслете, родители которого жили на Русском острове…

…получал письма из Красноярска от мамы, Казика, моих одноклассников: Нины, Гошки, который вместе со мной поступил в ТОВВМУ, но до принятия присяги сбежал…

…а также из Москвы от бездетных сестёр мамы: тёти Ляли и тёти Коди с дядей Толей, относившихся к нам, своим племянникам очень тепло…

…служил, честно выполняя свой долг, был средним (хотя и старшим) матросом….

…должен был быть награждён медалью «30 лет Советской армии и военно-морского флота», но где-то наверху мою фамилию спутали с новобранцем Хаматбаевым, призыва 1949г. и вручили медаль ему…


- Товарищ старший лейтенант, разрешите выйти?

Лазарев, не отрываясь от работы, кивнул.

Не успел я распахнуть дверь, как опьяняющий воздух ворвался в мои лёгкие. Он будто только и ждал, кого бы напоить своей живительной свежестью. В нем была восхитительная смесь ароматов гор, моря, леса.

Буйство красок ослепило меня после сумрака рубки. Разноцветная зелень густой травы, кустов, деревьев, серо-бурые скалы сопок, где растительности не удалось закрепиться, светлое золото узкого пляжа, лазурь небес, стерильная вата кучевых облаков.

Но всё это лишь рама главного потрясающего полотна – водной глади океана! Здесь и синь, здесь и зелень, здесь и желтизна, здесь и седина, здесь и свет, здесь и мгла, здесь и ласка, здесь и гнев… Мощной грудью он обращён к опрокинутому над ним небосводу, вглядывается в него, а тот отражает в спокойной зеркальной глади воды (только в штиль!) всё своё бесконечное пространство, от облачка, до самой далёкой звёздочки, которой мне сейчас не видно, но Океан знает, что она есть. И сами собой слагаются строки:

Солнце радостное встало

Щедро свет на землю льёт,

Океан седой, усталый,

От работ ночных встаёт.

Но сегодня день чудесный,

Солнце на небе – пожар,

Звонкий жаворонок песню

Небесам приносит в дар.

Не иначе, я влюблён… Я влюблён в природу острова, в природу океана, в окружающую меня жизнь, только выразить не могу - не Гоголь.

Вдалеке неясные очертания скалистых берегов. Слева маяк на острове Скрыплёв, ещё левее пролив Босфор Восточный, там Владивосток, «Владик», как ласково его называют моряки, но ни пролива, ни бухты Золотой Рог, ни самого города отсюда не видно.

А в противоположном направлении за сопками острова, за волнами Японского моря, Корея – Страна Утренней Свежести. Мы побывали там, будучи на практике, когда я ещё учился на 1 курсе ТОВВМУ. Тогда лишь два года прошло, как русские моряки освободили Корею от сорокалетнего японского ига. Народ, наконец, вдохнул полной грудью воздух свободы. Среди разрушенных портовых сооружений весёлые, добрые, доверчивые, жизнерадостные, бедные люди были счастливы – начиналась новая жизнь. Шли с песней ученицы школы – все в одинаковых белых блузках и чёрных юбках - весёлые молодые. В магазинчиках и лавочках, которые располагались почти в каждом домике, выходящем на улицу, приветливо нас встречали жители, особенно дети, которые уже выучили несколько необходимых слов по-русски.

А сейчас вокруг меня бушующая зелень (июнь здесь очень водообильный), голубейшее небо, спокойная синь воды. Счастливая, спокойная, невозмутимая природа.

Хорошо траве, спокойно кустам дикого винограда, счастливо чайкам, молчаливо парящим над водной гладью, безмятежно змеям, греющимся на камешках поодаль от батареи. Мирно чуть покачиваются ветви деревьев. Мерно и мирно стрекочут кузнечики – их ритмы умиротворяют и окружающее...

Как же найти слово для этой картины?

Благолепие? – слишком религиозно,

Счастье? – слишком ярко,

Лепота? – слишком старомодно,

Хорошо? – но так Бог говорил, создавая весь мир.

Гармония!

Гармония! – вот это, пожалуй, наиболее близко к тому, что я сейчас чувствую …

Уже 5 лет, как закончилась кровавая мировая бойня, когда кузнечиков как бы и не было вовсе. Ни кузнечиков, ни змей, уж не говоря о людях, никто не спрашивал, можно ли и куда выпускать снаряд или бросать гранату. А теперь мир, гармония…

Но пора возвращаться в рубку, ведь я на вахте, в любой момент может понадобиться связь. Связь не самое последнее в нашем деле.

Михайлов сидит на своём месте, задумался.

И снова ко мне возвращаются мысли о доме в устье Базаихи, маме, Казике.


На днях пришло очередное письмо от них. Казик перешёл в 7 класс – уже большой. Мама по-прежнему работает на сплаве леса сплавщиком. Говорят, что «у войны не женское лицо», а у лесосплава женское лицо? Мне бы сейчас нужно быть там, занять её место. А я выброшен на 4 года, не могу ничем помочь, планы мои, связанные с ТОВВМУ, рухнули….

Мама всё больше беспокоится обо мне, о своих трудностях редко упоминает. Казика письма очень забавны.

Когда я их увижу?

Пришло письмо и от Нины, как всегда скромное, тихое, ласковое, доброе.

Нина – моя одноклассница по Красноярской школе № 43. В школу я попал в январе 1945 года в 8 класс. Я вошёл в класс во время урока в сопровождении завуча по прозвищу Харитон. Класс был полон. Там сидели одни мальчишки. В единственной в посёлке школе девочки и мальчики учились в разных классах. Вид у ребят был ничего хорошего не обещающий.

Я выбрал наиболее сомнительную физиономию, он сидел один, и направился прямо к нему. Звали его Николай Неизвестных – типичная сибирская фамилия. Оказался вполне компанейским, отзывчивым парнем, мы с ним быстро подружились. Да и остальные мои теперешние одноклассники были под стать ему серьёзные, неразговорчивые, прямые, крепкие, решительные.

Коля почти сразу рассказал мне о своей симпатии к девочке из параллельного класса. Это и была Нина. Со свойственной сибирским мальчишкам прямотой он предупредил меня, чтобы я даже в сторону её не смотрел, что и заставило меня обратить на неё внимание. Она вполне этого заслуживала и внешностью и внутренней красотой. И вряд ли именно его предостережение послужило главной причиной нашей взаимной симпатии с Ниной.

Вот бы поехать в отпуск, повидать всех!


И вдруг…

- Гайдукевич! Подойди ко мне! – услышал я команду Лазарева.

Мы были вдвоём в рубке, и командир не посчитал нужным употребить уставное обращение, но мои «посторонние» мысли, как ветром, сдуло.

- Оформляй завтра отпуск!

Я молча уставился на него, пока не понимая, что собственно произошло! Шутит? Издевается? Ни то, ни другое нашему командиру не было свойственно. Он смотрел на меня внешне бесстрастно.

- За добросовестную службу награждаешься кратковременным отпуском. Завтра оформляй.

Отпуск!

Для матроса, служащего на краю земли, в медвежьем углу, где и медведей-то нет, служащего долго, не видя ни родных, ни друзей, ни дома. Когда день за днём ты являешься боевой единицей, подчинённое распорядку дня, жёсткому уставу, находишься и днём и ночью в подчинении командиров, когда ты по тревоге летишь на боевой пост, думая только об одном, чтобы твоё боевое «заведывание» сработало, не подвело…

Нет, это… не знаю с чем сравнить!

Мы безнадёжно мечтали об отпуске всё время службы. И вот свершилось!

Весть о невероятном событии (никто при мне на батарее никогда не получал отпуска) быстро распространилась. Не знаю, было ли у моих товарищей чувство зависти, но чувство чего-то необычайного, к которому можно приобщиться, даже поучаствовать, конечно, было. На меня посыпались просьбы и пожелания. Встретиться с тем-то и с той-то, передать то-то тому-то, купить то-то, привезти то-то, передать привет тому-то и той-то, объясниться с тем-то или с той-то, посмотреть то-то и там-то, передать письма и фотографии тому-то и той-то, взять фото или записку от того-то или от той-то, пожать руку тому-то, посмотреть в глаза той-то, сказать, что всё в порядке тому-то, передать воздушный поцелуй той-то, заверить, что такой-то любит только её…

А между тем прозвучала боевая тревога. В считанные минуты боевые расчёты заняли свои места. На ученьях очень строго следили за выполнением временных нормативов. А ученья бывали нередко, так что выполнение команд доводилось до автоматизма. Я ещё не опомнившись от радости ожиданья чего-то невероятно радостного, готовил планшет «к бою» учебному, наверное. А кто-то во мне строил планы, поехать сначала в Красноярск, а затем в Москву, а на обратном пути, может быть, снова выйти на несколько дней в Красноярске…

Тревога между тем затянулась. Пришло распоряжение: перейти на «готовность №1», что означает всему личному составу оставаться на боевых постах и быть готовым незамедлительно выполнить любой приказ. И я к этому был готов, но одновременно видел себя в парадной форме, спускающимся по ступеням вагона поезда Владивосток – Москва на перрон станции Красноярск…

Прошёл час, затем второй, «отбоя» не поступало. Такое бывает крайне редко. Ждём. А тот, что во мне, уже садится в пригородный красноярский поезд…

Прошло ещё два часа. Пришла команда: перейти на «готовность №2». Половина личного состава оставалась на боевых постах, вторая – могла отдыхать рядом с постами.

И я здесь же в рубке отдыхаю, а двойник мой шагает по деревянным мосткам от станции Енисей к родному Сплавучастку…

Готовность №2 продолжалась несколько дней, а к тому другому по луговой дорожке как будто бы бежит братишка, распустив руки, а у околицы, как будто бы, ждёт их мать. Но изображение почему-то размыто…

Батарея по приказу сверху перешла на распорядок дня с повышенной готовностью к бою. И я уже потерял из виду того, который от меня слишком рано отделился…

Как-то незаметно погода стала портиться. Тучи прикрыли солнце, краски потускнели, зелень потемнела. Небо посерело, волны забеспокоились, скалистые берега нахмурились. Только что счастливая, спокойная, невозмутимая природа насторожилась. Трава заколыхалась, листья на деревьях зашелестели, зелёные гроздья винограда скрылись в листве. Чайки, только что молчаливо парящие над водной гладью, застонали, змеи мудро уползли в камни, смолкли жизнерадостные кузнечики...

Началась война в Корее.

Началась именно в это ясное мирное, солнечное воскресенье 25 июня 1950 года и затянулась на несколько лет. СССР, не ввязываясь в военные действия, помогал Северной Корее. Наш командир старший лейтенант Лазарев был назначен военным советником и направлен в Корею. США, а за ними и Китай приняли участие в войне, сначала США на стороне Юга, а в ответ Китай – на стороне Севера. Война бушевала в двухстах милях от нас. Американские самолёты по ошибке разбомбили наш военный аэродром близ Владивостока. А Страна Утренней Свежести превратилась в новое мировое побоище.

Все отпуска и увольнения на берег отменены.

Не состоялся и мой такой невероятный, такой желанный отпуск…

А в утешение остались встревоженные, и не без оснований, письма из Красноярска и Москвы. Полевая почта работает бесперебойно даже во время войны.

Уже пять лет, как закончилась кровавая мировая бойня, пора начинать следующую!