Кто беспокоит в ночи

Снова август. Охота долго была закрыта и мы не встречались (у каждого свои дела). Тем  приятнее вновь собраться с друзьями в урочище «У трёх дубов», на открытии. Сколько новостей у каждого! Не виделись то лет сто, наверное, с прошлого открытия.  Как и положено по традиции, у веселого   костра, после привычного: «Ну, за встречу!», пошли беседы на темы: «Я тебя уважаю», «А ты помнишь?» и т.д.
 С устатку, что ли, после дневной суеты или, от довольно прилично принятого за вечер на грудь по поводу и без, но меня сильно стало клонить ко сну. Не имея ни сил, ни желания бороться с Морфеем, я перебрался от костра на приготовленную  в сторонке копну душистого сена, с наброшенной на неё, парой старых одеял, на одно лёг, а другим укрылся. Айтос устроился рядом, что называется «под бочок».  Под монотонное бормотание неугомонных «бывалых», решавших у костра «мировые» проблемы, я незаметно уснул.          Разбудил меня собачий лай. Айтос стоял надо мной и, готовый к бою,   лаял,  но как-то по особому. Это был не тот, заливистый лай при приближении чужого. А серьёзный, будто неведомая угроза  притаилась неподалёку. Ночь тёмная, глухая. Луны нет. Лишь  Млечный путь чётко выделялся на звёздном небе. Не видно ни зги. Костёр почти прогорел – по тлеющим  головешкам бегали синие огоньки. Иногда  что-то щёлкало и одинокая искорка, будто маленькая звёздочка, взлетала вверх и, недолетев до звёзд, гасла. Бывалые давно уже угомонились и заснули кто где: Данила лег в сторонке, как и я, на сене,  Витька, взявшийся следить за костром, сладко похрапывал, тут же у кострища, свернувшись калачиком, на телогрейке.  Встревоженный Айтос, с вздыбленным загривком, лаял уставясь, куда то в темноту; будто кого то предупреждал – не подходи! Эти вариации мне не были знакомы – гавкал он с паузами, по серьёзному, и при этом глухо рычал.  Примерно так: грозно «Р-р-р» и  сразу басом «Гаф! Гаф!». Пауза. И снова: «Р-р-р. Гаф! Гаф!» - пауза. Обеспокоенный я, положил руку на лежащее рядом (мало ли, что) ружьё и внимательно прислушался: из темноты  ему отвечала собака. Эта перебранка продолжалась, по-видимому, давно. Спросонья  никак не мог понять: что за собака? откуда собака? чья? кто там, в темноте? Повнимательнее  прислушавшись к собачьему диалогу, вдруг всё понял и улыбнулся. Наконец, дошло: Айтос ругался в темноте сам с собой. Вернее, со своим эхом. Это оно отвечало ему из леса за озером. Айтос начинал: «Р-р-р. Гаф! Гаф!», через пару мгновений эхо ему отвечало: «Гав! Гав!». Ах! ты так, и Айтос снова: «Р-р-р! Гаф! Гаф!», и почти сразу приходил ответ. Конца и края этой перебранки не предвиделось. Я быстро понял тупиковость сложившейся ситуации: мой взъерошенный пёс не мог заставить замолчать отвечающего ему наглеца, и уступить наглецу  тоже не мог – охранял спящего хозяина! Рассмеявшись, я погладил его и, успокаивая, сказал: «Ну, что ты. Это ж просто эхо». Тем временем эхо замолчало.  Айтос не слыша больше наглеца, посягнувшего на покой его хозяина, удовлетворённо что-то проворчал, шерсть на его загривке пригладилась. Он вновь лёг рядом, привалился боком ко мне и, через минуту расслабившись, спокойно ровно засопел. Спит. Я лежал на спине и разглядывал далёкие звёзды. Они, рассыпанные по всему небу: и крупные, и едва различимые, мерцали, как бы подмигивая. То тут, то там  звёзды вдруг срывались с неба и чертили огненные борозды сквозь Млечный путь. Но до земли не дотягивали  - гасли. Звёздный августовский дождь. Падали с неба Персеиды.
                Карантаев Л.Н.    август 1998 г      06.02. 11г.