Черная без изъяна. Пародия

                ЧЕРНАЯ БЕЗ ИЗЪЯНА
               
                (Захар Прилепин)

Обожаю крупные формы! Я о сексе! А довольствоваться приходится мелкими. Я не о сексе – о журналистской работе. Но тянет – к крупным. Я не о сексе. Просто, по совместительству вкалываю писателем. Мое эпическое полотнище «Пула –дуря, штик - мялядэц» отмечено престижной премией. Правда, хотелось литературную, а дали – денежную. На пересчете денег… Тьфу, на вручении премии в зале кричали:
- Ему до премии – как бордюру до пика Коммунизма!
Из вопля я понял только пик. Поскольку ненормативная лексика для меня – норматив. Некоторые пишут через пень-колоду, а я - через пик-перепик, облегчая работу по запикиванию редакторам будущих телевизионных экранизаций моих бессмертных текстов.
- Ваш нескромный талант сделал меня женщиной! – написала в социалке почитательница. 
- Это нормально! – твиттернул я.
- Нормально?! – разразилась ПИКтограммами  почитательница. – До романов я была мужчиной!
Жить с мелкими формами под девизом «Не опошляй любовь виагрой!» нелегко. Я - о жене. Слегка позанимавшись любовью с супругой, я отправляюсь на факультатив к любовнице. Если начальство, одержимое манией величия рейтинга, требует полной отдачи, я вспоминаю свою ПИКсу, которая никогда не читала Станиславского… Она, кажется, вообще никогда не читала, однако ценит не себя в сексе, а секс в себе. И предается любви так, что в ушах свистит. Правда, потом осознаешь: это кипел чайник со свистком...
Да, продажная любовь напрягает. Нет, не совесть, – кошелек, хотя любовница профессионально дает мне оптовую скидку. Пикантность ситуации усугубляется тем, что иногда, по привычке, я предлагаю деньги жене. Настораживает то, что она берет!
Почему-то, думая о сексе, я вспоминаю знакомого сПИКера. Страна видит его по телевизору, а я – по необходимости. Он в молодости не отличал кремлевскую стену от садовой ограды. Полез в Кремль за яблоками, вылез – членом партии. Мы дружим с пеленок, которые он расписывал демократическими лозунгами. Когда-то мы копили на коробку спичек, и с тех пор он остался должен мне три бычка. Чтобы отдать долг, он, как порядочный политик, предложил мне написать о секретной подземной лаборатории.
- Собственно, лаборатория изначально не была секретной, но потом забыли, зачем ее создали, - пояснил он.
- Это будет бомба! – согласился я.
- Если между строк вставишь ПИКфордов шнур!
И, дружески хлопнув по щеке, кремлевский ньюсмейкер отработанным движением столкнул меня в канализационный люк.   
- Подземный толчок! – мелькнула мысль. 
Однако это был вход в подземную лабораторию.
Я не хлюПИК, но атмосфера подземелья настораживала.
- Каземат! – подсказало подсознание.
Впрочем, мат могло бы и не подсказывать.
- Ексель ПИКсель! – вырвалось у меня с корнем.
В клетках, похожих на лестничные, сидели, лежали и стояли маньяки. Одного я узнал. Лет пять назад он изнасиловал газонокосилку. Об этом тогда не писал только ленивый. Я тоже не написал.
- ПИКассо! – узнал и он меня.
- Скорее, Воннегут! – подал голос нескромный талант.
- Гут! Гут! – заорали воры, убийцы, сутенеры и топ-менеджеры отечественного автопрома. – Зер гут!
- Вообще-то, мы занимаемся исследованием вопроса, откуда берутся дети, - раздался хорошо поставленный на-попа голос главного врача.
В темноте, действительно, бухтели два аиста и яростно пахло квашеной капустой.
- Нас интересуют дети-садисты! – из мрака возник человек с фонендоскопом на голое тело. Его истинное нутро выдавали профессорские повадки: он грыз ногти, причем, не только свои, и чесал темя огрызками.
- Дети подземелья! – вспомнилось мне. – Короленко!
- Кремль! – поправил профессор. – Спасскую башню заинтересовали дети-садисты.
- Разве цветы жизни могут быть садистами? – удивился я.
- Это не дети! – собеседник показал в глубину – Это отростки! Отростки буйного древа человечества!
- Адам Еву прижал к древу… - некстати вспомнилось мне из секса.
- Отростки по;садистски играют со спичками! – изрек главный врач. – Отрывают головки!
- А вы не пробовали давать зажигалки? – предложил я усложнить эксперимент.
Тут, наверное, кто-то сверху нажал на рычаг сливного политбачка. Мощная струя вынесла меня на поверхность. Методично гребя по течению, я думал не о сексе, а о том, что не у всякого человека в жизни была черная, без изъяна, классная доска. Не  у каждого была первая учительница, которой можно подкладывать дохлых мышей и живых лягушек, усмиряя начинающее беситься либидо и оставляя в начальных классах мизантропические наклонности. Отростки должны учиться, а не торчать по клеткам, словно инфузории под микроскопом. Это я понял в ходе написания внеочередного романа. Не уверен, чтобы еще кто-то что-то понял. Такой ПИКап!