Звонок из прошлого
Д.Самойлов
Утром, избегая соблазна посмотреть почту, я продолжил писание-печатание своих воспоминаний с эпизодическим экскурсом в настоящее и с размышлениями о будущем. Я «жаворонок», для меня раннее утро – лучшее время для работы, поэтому остальное неутреннее время занимаю хозяйскими заботами, чтением, телевизионными новостями.
Не люблю, когда меня прерывают, но телефон бестактен, и тут ничего не поделаешь. И сегодня телефонный звонок заставил оторваться от keyboard – клавиатуры компьютра.
Голос звонившего был странно знаком. Какие-то частоты голоса сеяли не тревогу, а побуждали что-то вспомнить. Частотные свойства голоса сохраняются всю жизнь, наследуются детьми, а это означает, что похожие интонации я уже когда-то слышал. Говоривший обратился ко мне по имени, назвал себя, но фамилия его мне была незнакома, а имя было обычным – Михаил Михайлович. Странным показалось произнесение имени и отчества, так как давно отвык в Америке от такого типично русского представления.
Михаил Михайлович сказал, что у него есть предположение, что мы родственники и не просто родственники, а кузены – двоюродные братья. Это уже было слишком, и первым моим желанием было отказаться от продолжения разговора, так как несколько раз за годы эмиграции ко мне обращались однофамильцы, разыскивающие по неизвестным мне причинам своих родственников. Возможно, надеялись, что родственники окажутся богатыми. Бывали, но редко, письма по электронной почте и от однофамильцев, американцев в n-поколении, выходцев из Российской империи, тех, которые составляют родословную своей семьи и интересуются её историей.
Один из таких американцев Стив действительно оказался нашим родственником по линии мамы, и у нас общие прабабушка и прадедушка, жившие в черте оседлости Российской империи, в городе Быхове, теперь это другая страна – Беларусь. Их дети разъехались, и часть семьи пропала где-то в Америке. Теперь нашлась благодаря настойчивости Стива и его увлечению. От него узнали, что один из родственников этой ветви был пресс-атташе президента Никсона. Любопытно, но не более.
Помня о переписке со Стивом и об особенности голоса Михаила Михайловича, я не отказался от продолжения разговора. Однако собеседник почувствовал моё беспокойство и предложил, чтобы не затягивать разговор, встретиться, если, конечно, мне интересна его и отчасти наша общая семейная история. Встретиться надо в ближайшие дни, так как он возвращается скоро домой на Украину, в город Коломыя. Договорились, что завтра встречу его на железнодорожной станции, ближней к моему дому. Михаил Михайлович гостит в Нью-Йорке, а я живу в Филадельфии.
Любопытство и воспоминания распирали меня. Уже жалел, чт о разговор был коротким и не оставил никакой зацепки, чтобы как следует покопаться в своей памяти.
На самом деле никакой зацепки не требовалось: я сразу, положив телефонную трубку, догадался в чём дело, только не слишком верил и не слишком хотел, чтобы догадка оказалась правдой. Уговаривал себя, что это ошибка. Имя и отчество – Михаил Михайлович – требовало восстановление в памяти далёких драматических событий.
Летом1954 года освободился из лагеря под Архангельском мой дядя Миша, отсидевший в тюрьмах и лагерях более десяти лет как изменник Родины, так как был в немецком плену. Трибунал решил, что еврей не мог остаться в живых в немецком лагере военнопленных, а значит – враг. Опраданий трибуналу не требовалось, хотя Миша бежал из плена и воевал в партизанском отряде. Позже его реабилитируют и наградят орденами, а пока – тюрьма, лагерь, ссылка, поражение в правах.
Миша не собирался возвращаться к своей семье в Ленинград, справедиво считая, что его не ждут. Жена, зная, что он в лагере, ни разу не написала ему письма и не отправила ни одной посылки. Может быть, и сын не знает, что он жив.
В рассказе «Хроника одной жизни» я описал Мишину одиссею, исключив из первоначального текста коллизию о его нежелании вернуться к семье. Мама Миши, моя бабушка, настаивала на его возвращении в семью, сын уже знал об отце и желал с ним встретиться, и жена, узнав от бабушки, что он на «свободе» – отправлен в ссылку, на поселение, просила его настойчиво приехать и встретиться с ней и сыном. Миша, устав сопротивляться, измотанный жизненными передрягами, а также по совету брата и сестры, которых очень любил и которые не бросили его и поддерживали в течение всех лагерных лет, приехал нелегально в Ленинград. Надо было принять решение: воссоединиться с семьёй или..., но об этом ниже.
В чём же была причина нежелания Миши возвращаться к жене и сыну, которых видел в последний раз в июне 41-го перед отъездом в Кронштадт? Оттуда он уже не вернулся.
В лагере, наверное это было в 1949-1950 годах, Миша, носивший имя Голев Михаил Иванович, познакомился с Анастасией Козловой, молоденькой девушкой, которая была осуждена за какой-то проступок и отбывала наказание. На самом деле он был Геллер Моисей Хаимович, но в плену он назвал себя другим именем, и это имя-псевдоним закрепилось за ним в советских тюрьмах и лагере.
Миша близко сошёлся с Настей. Они любили друг друга, я это понял, судя по их переписке (несколько писем), которая попала ко мне, когда Миши уже не стало. Настя забеременела, что позволило ей освободиться из лагеря на два года раньше Миши. Она вернулась домой в Коломыю, где жили родители, сестры и брат. Родился мальчик, которого назвали, как и отца, Мишей.
Настя и Миша переписывались, и она знала, что Миша освободится летом 1954 года и поедет сначала к брату в Москву, чтобы разобраться со своими семейными делами и встретиться с мамой, сыном, сестрой и племяниками, потом на предписанное поселение в город Луга. Мне неизвестно, как Миша и Настя планировали свою жизнь в будущем, но, скорее всего, Миша собирался объединиться с Настей.
Получилось иначе. Мне тогда было 18 лет, и меня не посвящали в Мишины семейные дела. Но возможность отъезда Миши к Насте всеми родными отвергалась: есть жена, есть сын и надо жить с ними. Одним их аргументов была и разная социальная, этническая и культурная среда, в которых до войны жили Миша и Настя. Были серьёзные сомнения, что в глухой провинции Миша придётся ко двору, а также не обернётся ли для него жизнь с Настей новой трагедией. А Насте и сыну он и так может помогать.
Миша колебался. На поселение он был направлен в Лугу, за 101 км от Ленинграда, и периодически нелегально приезжал в Ленинград. С женой встречался либо у нас, либо у других родственников. Окончательного решения не принимал. На поселении ему полагалось быть 5 лет. Устроился там на работу. К жене домой, иными словами, в свою прежнею коммунальную квартиру, не заходил. Наверное, боялся, что донесут о его нелегальном приезде. Соседи не знали, что он был арестован, отбывал наказание. Считали, что он погиб – извещения о том, что он пропал без вести дважды приходили на его адрес. Об этом все знали.
Миша переписывался с Настей. Настя настаивала, просила, чтобы он приехал к ней. Письма приходили на наш адрес. А потом переписка прекратилась. Позже я узнал, что Настя, обиженная и рассерженная его нерешительностью, обвинила Мишу в предательстве: мол, предал Родину, а теперь предал её. Можно понять Настю, но можно понять и Мишу – тяжело было получить такой удар от дорогой ему женщины. А он ещё был на перепутье.
Теперь мне известно, что письма от Насти с большими интервалами в несколько месяцев, а потом и лет, приходили на наш адрес и адрес брата, но их Мише не передавали. Причины для этого были: утонул вскоре после Мишиного возвращения его сын, от перенесённого потрясения заболела жена – бросить её в плохом психическом состоянии Миша уже не мог. Силы иссекали. Он заболел. Перенёс операцию, но выжил.
Брат и сестра взяли на себя ответственность и решили не передавать ему редкие Настины письма. Письма попали ко мне после Мишиной смерти. Никого из участников трагедии нет в живых. И кто бы взялся осудить их решение?
Когда я описывал историю Миши в очерке «Хроника одной жизни»*, то решил не касаться этих событий. Сын Насти уже был взрослым человеком, жива ли Настя, я не знал, повода и права их разыскивать у меня не было. Но что-то беспокоило. В письмах Насти я прочёл, что Мишин сын прекрасно учится, музыкален, а брат Насти, капитан дальнего плавания, ей и сыну помогает. Наверное, жизнь Насти и её сына сложилась благополучно, сын взрослый человек и не стоит их смущать моим вмешательством, если бы я решился их разыскать.
Однако Провидение распорядилось по- другому.
Михаил, мой кузен, встретился со мной. Его жизнь действительно состоялась. Ни в помощи, ни в сочувствии он не нуждается, но хочет поставить точку в семейной драме родителей. Тут я на его стороне полностью.
Он услышал мой рассказ об отце, посмотрел документы, связанные с его арестом, реабилитацией, посмотрел фотографии, прочитал письма Насти.
Мы в наших беседах не давали оценку ни участникам этой трагедии, ни причинам, которые к ней привели. Так было. Но мы были рады, что нашли друг друга. Рады этому и другие кузены Михаила Михайловича.
*Виталий Аронзон. Хроника одной жизни. Заметки по еврейской истории №4(127), 2010
6 июля 2012 г.
Филадельфия
От автора
Рассказ, который прочитал читатель, имел удивительные, почти мистические, последствия.
Желание описать житейскую драму моего близкого родственника возникло давно и вылилось в повествование, ссылка на которое имеется в рассказе.
Почему по прошествии нескольких лет, я решил возвратиться к этой истории не могу объяснить, так как специального повода не было, и помнили о драме только мои кузины: сестра Рита и брат Борис, которые, как я себе представляю, не собирались, чтобы-либо предпринимать.
Тем не менее, не имея никаких оснований, я придумал звонок Михаила Михайловича как повод для завершения описания драмы моего дяди. О том, что пишу рассказ, я поделился с Ритой и попросил прислать мне письма Насти Козловой. Рита выполнила мою просьбу и , в свою очередь, поделилась моими писательскими намерениями с Борисом.
Далее происходило следующее. Написанный рассказ я отправил в редакцию портала «Заметки по еврейской истории», на страницах которого была опубликована «Хроника одной жизни», и Рите.
Оказалось, что Борис, узнав, от Риты, что я пишу рассказ, решил попытаться найти Михаила Михайловича. И нашёл в городе Армавире через редакцию местной газеты. При поиске он оттолкнулся от найдённой в интернете информации о Козлове Михаиле Михайловиче, депутате Краснодарского Законодательного собрания и Армавирской государственной Думы.
Далее мне следует передать слово самому Михаилу Михайловичу. С его разрешения привожу рассказ «Житейский лабиринт».
Михаил Козлов
Житейский лабиринт
Чтобы найти выход из лабиринта, надо изначально придерживаться только одной его стороны.
Воспитанный атеистом, хотя и крещёный в православной церкви, я всегда сторонился предрассудков и примет. Но с детских лет задержалась в памяти примета, что покойники снятся к перемене погоды.
Недавно перед самым пробуждением мне приснился странный сон. Вижу спальню, мою кровать, другой мебели нет. Я стою перед кроватью и справа, поодаль, моя мама, которая ушла из жизни полтора года назад. В комнату заходит как-то неуверенно, пошатываясь, высокий мужчина в чёрной морской форме: фуражка, бушлат, брюки и грузные ботинки. Лицо у моряка завуалировано – узнать в нём кого-либо знакомого я не смог. Человек прошёл передо мной и молча, одетый и обутый, улёгся в мою постель, повернувшись от меня на правый бок, головой в обратную от стены сторону. Я кинулся было снимать с него башмаки, понимая, что моряк лёг одетым, поскольку у него просто не было сил, и он еле-еле дошёл сюда. Но мама остановила меня:
– Миша, не трогай и не беспокой его, пожалуйста, – пусть он спокойно отдохнёт.
Я согласился с мамой… и тут же проснулся. Раздумывая о странном сновидении, стал собираться на работу. Кого мог напоминать мне незнакомый человек?
Сводный брат матери, Руфим, ныне покойный, заканчивал в 1964 году Одесскую мореходку и ходил в дальнее заграничное плавание на больших танкерах. Курсантом он носил похожую одежду. Но дядю своего, который уступал в росте незнакомцу из сна, я несомненно бы узнал.
Выйдя на крыльцо и обнаружив, что идёт дождь, подумал: «Вот и не верь снам»! Погода действительно переменилас
Рабочий день начался как обычно. За восемь с половиной лет работы в магазине, принадлежащем младшему сыну Саше, торговый процесс технологически был отработан до автоматизма. Через полтора часа из дому, управившись с домашними заботами, подошла жена. И закрутился обычный, тяжёлый трудовой день: заявки, приём товара, обслуживание покупателей. Всё вперемешку…
В начале одиннадцатого зазвонил телефон, спрашивали меня из редакции газеты «Армавирский собеседник»:
– Здравствуйте, Михаил Михайлович, это Сергей Семилетов…
Я удивился и обрадовался одновременно. С Сергеем Семилетовым, ответственным секретарём редакции, я был давно знаком. Ещё с той поры, когда активно участвовал в политической и хозяйственной жизни Армавира. Но чем я могу быть полезен сейчас, почему и зачем обо мне вспомнили?
После моего приветствия и недоумения по поводу звонка Сергей меня совсем огорошил:
– К нам в редакцию по электронной почте пришло письмо с просьбой помочь найти человека. А именно Козлова Михаила Михайловича, родившегося в 1951 году в Архангельской области. У вас мать сидела в сталинских лагерях?
– Да, мать была репрессирована по 58 статье как враг народа, но потом реабилитирована. Это ни для кого не секрет – я даже на этом делал акцент во время предвыборной агитации в краевое Законодательное собрание и городскую Думу Армавира. А кто меня ищет? Я всю жизнь прожил у всех на виду и ни от кого не скрывался.
– Ваш двоюродный брат из Иерусалима…
от те на, у меня всего два двоюродных брата, Алексей и Евгений, с которыми я регулярно перезваниваюсь. Зачем им меня искать через газету, да ещё из Израиля?
Сергей продолжил:
– Зовут его Борис Геллер. Вы можете подъехать к нам в редакцию и забрать письмо. В нём есть обратный адрес.
Mы попрощались. Ближе к полудню я приехал в редакцию, сразу нашёл Сергея, а он передал мне письмо и попросил зайти к главному редактору Корневу С.Д. Сергей Дмитриевич рассказал, что был удивлён необычной просьбе, изложенной в письме, но отнёсся к возложенной миссии очень серьёзно. Нашли мои телефоны, созвонившись с Законодательным собранием Краснодарского края. Я пообещал Корневу проинформировать его о результатах переписки с Борисом Геллером.
***
Обсудив с женой и сыновьями полученное письмо, я впервые признался им, что моего отца звали Геллер Михаил Ефимович, он морской офицер, а в гражданской жизни астроном. Об этом накануне 1967 года я узнал от своей матери. Через несколько месяцев мне исполнялось 16 лет и предстояла процедура оформления паспорта. Но поскольку у нас не было никакого документального подтверждения родства с отцом, то по совету матери никогда не упоминал имя отца, осуждённого как «врага народа» и её судимость, так как она, также «враг народа», была реабилитирована. В последующем в автобиографии, и заполняя анкеты, я легко отделывался от лишних вопросов утверждением, что «отца не помню». Связь моей матери с отцом, на уровне писем, давно была утеряна. Родственники отца, сестра и брат, тоже не отзывались. Так и пришлось мне, идя по жизни, придерживаться одной стены лабиринта – моей матери. И когда меня, лейтенанта запаса, через два года после окончания института призвали в учебный центр ракетных войск стратегического назначения на перепрофилирование военной специальности, стало понятно – у тех, кому надо, к моему происхождению вопросов нет, анкета чиста.
С годами подростковый комплекс незаконнорождённости был мною преодолён. Жена и дети ни о чём не допытывались. Успешно сложилась заводская карьера советского инженера: дослужился до главного механика Армавирского приборостроительного завода. Но из-за общего заболевания после ряда операций уволился по инвалидности на пенсию в 1993 году. В КПСС я никогда не состоял. Но в середине лихих 90-х годов примкнул по идейным и политическим соображениям к КПРФ. В 1997 году меня избрали 1-ым секретарём Армавирского горкома КПРФ. А в 1998 году коммунисты поддержали моё выдвижение кандидатом в депутаты Законодательного собрания Краснодарского края. После избрания я стал работать в Краснодаре вначале заместителем, а последующие два года председателем комитета по промышленности, транспорту, связи, строительству, жилищно-коммунальному хозяйству и предпринимательству. Благодаря этому краткие сведения обо мне были размещены в интернете. Наверное, они и послужили для Бориса Геллера отправной точкой для поиска Михаила Козлова.
Весной этого года меня стали одолевать мысли о розыске каких-либо родственников по линии отца. Уже исполнилось больше года, как я похоронил мать. Мне за шестьдесят, и случись со мной что-то внезапное, мои близкие, возможно, так и останутся в неведении … Но что-то удерживало меня от поисков родни отца. И прежде всего пугала вероятность быть неправильно понятым родственниками отца, а то и вовсе униженным: мол самозванец без подтверждающих родство документов, с невнятными намерениями через столько лет… и так далее.
Но случилось неожиданное событие – меня нашли и признали своим двоюродным братом Борис, Виталий и Маргарита. Они живут за границей. Виталий знал о моём существовании от моего отца, своего дяди. Виталий написал рассказ «Звонок из прошлого» о том, как якобы Михаил Михайлович, то есть я, будучи по делам в Америке, ему позвонил, и он при встрече рассказал мне об отце. Для уточнения некоторых деталей для написания рассказа Виталий обратился к Маргарите с просьбой прислать письма моей матери Насти, которые у неё хранились. Вот тут-то Маргарита и позвонила Борису, предположив, что в России живёт сын их дяди Миши и неплохо было бы его разыскать. Благодаря интернету, через газету «Армавирский собеседник», Борису удалось связаться со мной…
***
В результате активной переписки мне стала доступна информация о моём отце, представленная не только в документах, но и в воспоминаниях Виталия. И всё сразу стало на свои места: сон оказался вещим, это мой отец пришёл ко мне, чтобы упокоиться предо мной после стольких лет мучений, страданий и скитаний!
Да, я преодолел-таки житейский лабиринт, придерживаясь только материнской стены. И теперь души моих обоих родителей не дадут мне и моей семье заблудиться.
Армавир
02.08.2012
Свидетельство о публикации №212090301806