Запрещенный прием

Павел Кардинал

Почему-то раньше я никогда не задумывался о том, что у меня, как и у всех людей, должны быть родители. Я и не помню, как из интерната попал в это место: лечебница Святой Марии Антуанетты. Оказалось, что в моей психике имеются какие-то отклонения, что уже в раннем возрасте вызывали повышенную агрессию. Но это в прошлом. Доктор Энжел сказал, что все уже хорошо благодаря тому, что меня вовремя изолировали от внешних раздражителей (окружающего мира) и тем самым предотвратили прогрессирование моего заболевания.
– Рон, ты один из самых интересных моих пациентов, – сказал доктор Энжел. – Ты легко поддаешься лечению и, хочу тебя обрадовать, скорее всего комиссия подпишет документы о твоей выписке уже к 20-му числу. Как раз к твоему двадцатилетию.
Я не могу сказать, повлиял и мой повышенный интерес к моим родителям на скорое выздоровление, но все произошло так быстро и неожиданно.
Совсем недавно, когда я сидел у доктора Энжела на психологических тестах, я задал вопрос совершенно невпопад.
 – Вы мой доктор. Знаете ли вы что-нибудь о моих родителях?
Сначала он оторопел и не знал, что ответить. Он не мог понять мой вдруг проснувшийся интерес к родителям. Я не мог понять, почему он избегает этой темы. Он мотивировал это тем, что воспоминания об отце и матери могут травмировать меня, и это приведет к срыву.
Потом я узнал, что коллегия наблюдающих врачей решила: если мне не дать нужную информацию, это отрицательно повлияет на всю проделанную со мной работу. Если же дать мне сразу все желаемое, независимо от того, хорошее оно или плохое, это тоже может повлиять на резкое изменение в моей психике. Поэтому было решено подкармливать меня информацией маленькими порциями. Теперь мы с доктором Энжелом стали больше говорить о жизни, о семье.
Когда с каждым днем я узнавал все больше и больше об отце и о матери, о том, кто они, как живут и чем занимаются, и самое главное, как получилось, что они там, а я здесь, то мне захотелось поскорей самому увидеться и поговорить с ними об этом. То, что я хочу встретиться с родителями, Энжелу я говорить не стал.
Я не хотел пользоваться его добродушием и открыто брать больше, чем он мог позволить мне дать. Я считал, что ему лучше не знать о моих дальнейших действиях, тем более, когда я выпишусь, я буду предоставлен самому себе, и это уже будет моя жизнь. Несмотря на то, что мне еще предстояло долгое время находиться под наблюдением за моей адаптацией в «новом мире», я так жаждал поскорей выйти за стенки лечебницы и узнать все сам.
Доктор Энжел рассказал, что я попал в интернат из-за того, что моя мать родила меня очень рано, в 18 лет. Она была очень нездорова, а отцу пришлось уехать в другой город на заработки. Мама была не в силах растить меня одна, и ей пришлось сделать этот нелегкий выбор, отдать меня на воспитание государству. И доктор Энжел меня в этом уверял. Но почему тогда отец не вернулся и не забрал меня? Почему он не помог маме? Я не понимал. По ночам я не мог заснуть, все думал о родителях, а на утро бежал к доктору Энжелу в надежде, что он расскажет что-нибудь еще. Но я не мог поверить в нелепость поступков отца и матери. Мне стало казаться, что Энжел сам этого не знал или чего-то мне не договаривал. Я решил это выяснить. Ночью, за день до моего дня рождения, когда Энжел был дежурным и ушел на обход, я проник в его кабинет и выкрал свое личное дело. Это был первый плохой поступок в моей жизни. Ведь доктор Энжел говорил, что совершать плохие поступки нельзя и противопоказано, а это был как раз плохой поступок. Я это осознавал, но мое любопытство было сильней. И напрасно ли?
Когда дверь в мою палату открылась, и заглянул Энжел, я притворился, что сплю, а потом, после его ухода я незаметно перебежал в туалет, заперся, включил свет, уселся на пол в углу и жадно начал читать.
После прочитанного, когда первая слеза упала на лист бумаги, я вдруг осознал, что такое ложь. Я впервые ощутил ее на себе. Я не мог понять, почему это произошло со мной? Если Энжел считает, что скрыв от меня реальность, утаив от меня правду, он убережет меня от зла, что ж, хочу сказать – он не прав. Это бы никак не повлияло на мою болезнь, если я вообще болен. Нет. Это тоже ложь. Я здоров. Я это знаю. Я докажу это Энжелу. Я должен с ним поговорить, срочно.
***
Доктор Энжел сидел в темном кабинете при настольной лампе и что-то писал. Он не сразу заметил, что дверь тихо отворилась и из коридора полился свет. Энжел поднял голову и увидел темную фигуру в дверях, а в руке что-то похожее на папку.
– Рон, – произнес тихо Энжел, – ты почему не спишь? Что случилось?
Рон медленно приблизился к столу, и настольная лампа осветила его лицо. Взгляд стеклянным и безжизненным. По спине Энжела пробежал холодок.
– Я не заслужил этого, – почти неслышно произнес Рон, и папка из его руки выпала, глухо ударившись о пол…
***
Теперь, когда я знаю все или практически все от доктора Энжела и из личного дела, я просто обязан найти отца и мать и поговорить с ними. У меня еще были вопросы, на которые я не получил ответов. Я должен был услышать причины из уст родителей. Я не думал в тот момент, как меня они встретят. Главное, увидеть их, а там – будь, что будет. В деле почти ничего не говорилось о матери, зато я узнал, где я могу найти отца. Его домашний адрес, работа. Этого было достаточно. Он жил в другом городе, и добраться до него было бы затруднительно. Мне понадобился бы транспорт, и, благо, он был. Машина доктора Энжела. Водить я умел еще с интерната, а Энжелу она уже не понадобится…
К полудню следующего дня я подъехал к дому, указанному в личном деле. Было воскресенье, поэтому я надеялся застать отца дома. Дом был большой и белого цвета. Видимо, в таких домах и живут банкиры, ведь мой отец был банкиром. Я шел к дому через улицу и вдруг в моей голове возникли обрывки из прошлого. Я вспомнил этот дом, вспомнил лужайку и пса. Вспомнил лицо отца. Матери в воспоминаниях не было. Я очнулся от видений, когда мне посигналила машина. Не надо медлить. И я поднялся на крыльцо. Я боялся звонить в звонок, представляя любые ситуации нашей встречи. Но свое поведение и действия я уже обдумал. У меня на это было много времени, пока я ехал по ночным дорогам, прежде мне незнакомым. Когда я позвонил в звонок, дверь почти сразу открылась, и я увидел мужчину лет пятидесяти с ярко выраженной сединой в волосах. Пару секунд мы молча смотрели друг на друга. Мне оказалось, что он меня узнал, а я не мог понять, он ли это.
– Вы Том Нортон? – наконец спросил я.
Мужчина еще немного помолчал и произнес:
– Рон. Не может быть.
Он взял меня за плечи и обнял. Странное чувство возникло во мне. Я никогда его не испытывал, даже когда меня обнимала медсестра Обри. Я остался неподвижен. Отец пригласил меня в дом, и мы прошли на кухню:  он как раз перед моим приходом готовил обед. Дома он был один. Большой дом, и он один.
– Где мама? – спросил я неловко. – Вы не живете вместе?
Отец промолчал, налил кофе и сел напротив меня.
– Ты уже взрослый, сын. Я думаю, тебе уде пора знать правду.
– Я за правдой и приехал. Мне ничего не нужно ни от тебя, ни от мамы. Я просто хочу знать. Почему вы меня бросили? Почему я провел вдали от вас целых тринадцать лет? Я знаю ответы на эти вопросы, но я не уверен. Скажи мне. Пожалуйста.
– Я думаю, – начал отец, – все, что ты знаешь, правда. Мне больше нечего сказать. И знаешь, я очень сожалею о случившемся, но мы оба понимаем, что изменить ничего нельзя.
– Да, – согласился я, – но я не думаю, что я бы захотел что-то менять. Просто расскажи.
И он рассказал.
На самом деле он мне не родной отец. Он подобрал мою мать на улице, когда она зарабатывала собой, чтобы прокормить меня. Родной отец неизвестен. Я родился, потому что мама забеременела от одного поддонка, который ее изнасиловал и избил в семнадцать лет. Аборт было делать нельзя, она могла умереть. Вот и родился нежеланный ребенок Рон Нортон. Том просто пожалел ее и оставил нас с собой. Он работал и кормил нас, а мать начала заливать свои проблемы спиртным. С панели она не ушла и к тому же присела на наркотики. Дома появлялась редко, и меня грудного оставляла на Тома, которому я доставлял немало хлопот, ведь он был карьеристом. Он пытался образумить мать, покупал дорогие лекарства, запирал в больницах. Но все напрасно. Она сбегала и принималась за старое. Начала тащить из дома вещи, деньги, драгоценности и сдавать за дозу…
– Ты пожалел, что приютил нас тогда? – спросил я прямо.
– Не то, чтобы пожалел, – сказал Том, – но в общем, да. Вы с матерью начали доставлять мне немало хлопот, и я принял решение. Я дал ей денег и выгнал ее туда, откуда я ее подобрал. А тебя решил отдать в приют. Подумай, Рон. Чтобы сейчас с тобой стало, если бы ты остался с матерью?
– Но мы ведь жили неплохо, – Рон не мог поверить в то, что говорит Том. Его отец. Человек, который сначала принял его, а потом отказался. Выбросил, словно собачонку, которая надоела.
– Извини, Рон, но ты не мой сын. Не родной. Я пережил то время. Ты большой – поймешь.
– Знаешь, папа, – сказал Рон, вставая из-за стола, – доктор Энжел говорил: «Надо уметь прощать». И я тебя прощаю… В свой день рождения…
***
Рон ехал по пустому шоссе, и лишь изредка проезжали встречные машины. На землю едва спускались сумерки. Он думал о своих бесполезно прожитых годах в интернате и в лечебнице. Думал о том, как на это повлиял его отец Том и доктор Энжел. Вдруг его мысли прервал громкий хлопок, и машину повело в сторону. Рон съехал на обочину и, выйдя их машины, обнаружил, что заднее колесо спущено. Он никогда раньше не менял запаски, а сейчас придется. Ведь ему еще предстоит длинный путь. Через некоторое время позади остановился эвакуатор, и к Рону подошел мужчина.
– Нужна помощь? – спросил он.
– Я вас не вызывал, – заметил Рон.
– Я мимо проезжал, вот и решил помочь.
Рон сжал в руке гаечный ключ и выпрямился.
– Извините, но мне не нужна ваша помощь. И у меня нет денег.
– Мне не надо денег. Я так помогу, – настаивал мужчина. – У тебя трос есть?
И он потянулся к багажнику машины Рона.
– Нет! – сорвался на крик Рон. И его глаза блеснули холодным светом. – Я же сказал, мне не нужна помощь!
Рон взмахнул гаечным ключом, и мужчина отскочил назад, едва не упав.
– Да ты просто псих, – он быстро пошел к своему грузовику, – ненормальный!
Рон молча проводил взглядом быстро удаляющийся эвакуатор и принялся докручивать гайки. Когда колесо было заменено, он сложил инструменты в ящик и открыл багажник. Поправив неуклюже вывернутую руку Тома, Рон положил чемоданчик в его ногах и захлопнул багажник.
«Полдела сделано, – подумал Рон, выруливая на дорогу, – осталось найти мать и поговорить с ней. Надеюсь, она не станет меня разочаровывать в мой день рождения».