Кукла. I. 5

***

И хотя Себастьян, конечно, знал, как выглядит Валентин - по редким фото, которые ему всё же удалось найти, и ему нравился реальный образ музыканта - его томные темно-синие глаза, рассыпавшиеся по плечам пшенично-пепельные волосы и всегда чуть грустный, но заметно кокетливый взгляд. Ему нравилась его манера одеваться, его вельветовые пиджаки и рваные джинсы, привычка обвязывать талию пестрыми и блестящими платками поверх облегающего роллинга и странный асимметричный крест, неизменно висевший на шее. На одной из доставшихся Себастьяну фотографий Валентин был запечатлен сидящим за столом над каким-то блокнотом с застывшей в руке ручкой. Он задумчиво смотрел куда-то в сторону, подперев подбородок тонкими бледными пальцами. И не похоже было, что он не позирует. И в этот момент он казался душевно обнаженным - не кокетливым и довольно откровенным молодым человеком, чей образ он принимал на публике, а настоящим собой, без защитной маски, без нужды быть кем-то среди людей и играть роль...  Серьезный, задумчивый и с бесконечно печальным взглядом, в глубине которого отражалось гораздо больше чем его двадцать с небольшим лет. 
И в образе этой странной куклы, найденной на чердаке антикварной лавки, Себастьян чувствовал настоящего Валентина, Энджела... Ему казалось, что если душу Энджела и все его мысли и чувства можно было бы воплотить в символичном кукольном образе, то кукла эта получилась бы именно такой. У неё были бы эти невыразимо печальные глаза, густо и неровно обведенные черным, в глубине которых сверкал синий огонёк, эти растрепанные и неровно подстриженные жесткие черные волосы, напоминавшие перья взъерошенного воронёнка, и этот асимметричный сюртук, длинный шарф и старомодные туфли на высоком каблуке. Себастьян безгранично полюбил куклу, бывшую некогда марионеткой. Он расчесал ей волосы, стараясь немного пригладить торчащие в разные стороны пряди, осторожно и тщательно стер пыль и кисточкой провел по её глазам и пушистым ресницам, как мог очистил одежду. И ему показалось, что выражение её лица стало не таким смертельно печальным, а тонкие губы с опущенными вниз уголками слегка приподнялись, словно отвечая на его мысли, чувства и отражая его улыбку. Оставаясь вечерами один, когда про него наконец все забывали, околдованные мерцающим экраном призрачного телеприемника, он запирал свою дверь на ключ, тихо включал проигрыватель и разговаривал с куклой, усадив её рядом с собой на кровать. Себастьян рассказывал кукле выдуманные им истории и тут же записывал в блокнот свои мысли, рисуя на полях странные знаки. Иногда он задавал кукле вопросы, и почти сразу же в его голове звучали ответы. Он сначала решил, что это подсказывает ему его подсознание, но быстро уверился в обратном - он точно никогда бы не подумал о многом из того, что вдруг приходило ему в голову, никогда бы так не поступил, да и просто не знал о многом из пришедших ответов. И иногда они даже обретали голос. Совсем не такой, какой был у Энджела. И не такой, какой мог бы понравиться Себастьяну, а хрипловатый и сухой. Кто-то другой, возможно, подумал бы, что сходит с ума, и закрылся бы от этого голоса, спрятал подальше куклу, чтобы больше не видеть, но не Себастьян. Он был счастлив. И даже в присутствии этого статичного друга с неподвижным темным взглядом он чувствовал себя счастливым и не таким одиноким, как среди своих одноклассников или под пытливыми и недобрыми взглядами тех, с кем он жил под одной крышей. Одно лишь печалило его - кукла всё же оставалась куклой. И каждую ночь обращался он к ней с просьбой забрать к себе, в свой мир, каким бы он ни был, или протянуть ему руку. Сжимая пальцами хрупкое холодное запястье, ждал, что оно дрогнет в его пожатии.  Он просто очень хотел, чтобы они были равны и могли говорить друг с другом по-настоящему... И петь друг другу, вместе смеяться и вместе сочинять стихи и играть.

***

Под кожаной обложкой блокнота Валентина был спрятан сложенный листок, о котором владелец упомянул на последней странице. Себастьян осторожно вынул его двумя пальцами и развернул. На лицо его набежала мрачная тень, он нахмурился и, сложив листок, уронил руки, устремив взгляд в недосягаемую даль.
На маленьком мятом листочке было написано следующее:
"Здравствуй, мой солнечный и мой последний друг! Если ты читаешь эти строки, значит, я, к сожалению, уже не смогу пожать твою руку и по-настоящему сказать "Привет!". Но я все равно счастлив приветствовать тебя. Если ты нашел эту записку, значит, ты тот, кто действительно мог бы быть моим другом. Поэтому, позволь кое-что тебе шепнуть..."


***

В мерцании мертвого света движутся они
и думают, что живут - лишь марионетки, лишенные
души, без глаз, ушей и языка.

"Ваш призрачный мир - это цирк, и все вы в нем марионетки с по-клоунски раскрашенными лицами, не видящие держащие вас нити, не способные заглянуть так высоко, чтобы увидеть дьявола-кукловода, укравшего ваши души и выпившего вашу живую кровь, заменив водой болотной... Двигаясь на расстоянии размаха креста, как бабочки в паутине, распятые, пугаясь лишь  пустых глазниц друг друга, засыпая навсегда в сундуке со старым тряпьем... Снами, внушенными движениями его руки, никогда не бывшими воспоминаниями. Лишь несколько старых друзей верят во спасение, и я сделаю все, что бы обрезать своими ножницами дьявольские нити... Да моя любовь.
Безумие моё да сокроет ото всех мои истинные помыслы и послужит мне абсолютным алиби, разбросав свидетелей так далеко, как слышны порой предсказания старого ворона. И так же вы меня боитесь, боитесь, что слова безумца окажутся для вас пророческой правдой. Но разве верите вы безумцам? Значит, верите... И бесконечно храните в сердцах своих занозы моих слов, подаренные мной на память образы украденной у вас когда-то души. Ещё тогда - давным-давно, когда в последний раз вы были счастливы, обнимая за шею гипсового пони на карусели, а блеск огней и плач шарманки были гимном бесконечного детства. Занавес пал.
И я один на сцене. Другого театра актер из чужой пьесы. Не друг и не враг."

Длинные рваные фалды фиолетового фрака разметали осыпавшиеся алые лепестки роз, когда Этьен, подхватив под руку пожилую леди, повел её за собой под звуки старого вальса, звучащие из динамиков парка. Маленькие зеркальные ромбы ярко сверкали в мягких складках расклешенных брюк, ловя потоки света. Низко надвинутый цилиндр, украшенный цветами, и вуаль скрывали половину лица неожиданного партнера, а золотистые локоны тяжело скользили по плечу при каждом резком повороте. Пожилая леди никак не ожидала, что кто-то напомнит ей далекие дни её юности, когда даже императорские балы почти канули в лету. Сердце её билось, как у пойманного детьми воробушка, но она не боялась своего странного кавалера. Все уже привыкли к продавцу роз, которого почти всегда можно было встретить в старом городском парке.  Никто не удивлялся более его любви к старомодным костюмам, фокусам, которые он демонстрировал время от времени собравшимся вокруг детям, и словам, которые он вдруг произносил, случись кому-нибудь проходить мимо него, спеша по своим обычным делам. Он мог предложить любому прохожему погадать на картах или просто выбрать одну из предложенных им.  А предсказания его сбывались. Хотя, делал он их очень редко.

***

- Сэр, ммм... Мсье, вы можете мне погадать? Пожалуйста! - Себастьян из-за спины обратился к Этьену, протиснувшись к нему через громко болтающую толпу ребятишек в субботнем парке...

Этьен резко развернулся к нему на своих каблуках и встревоженно посмотрел куда-то в синее небо, а потом перевел на него свой колючий взгляд.

- Молодой господин, наверное, изволили меня с кем-то перепутать по случайности, - ответил Этьен стеклянным отрывистым голосом. - Почему вы думаете, что я умею гадать? И если бы я мог, имею ли я право предрекать человеческую судьбу? А ведь впечатлительные натуры верят всему, что им говорят! И даже если во-о-он той очаровательной леди в нежно-голубом уготована самая счастливая судьба, о какой она только может мечтать, то скажи я ей, что её или её любимого ждёт скорейшая гибель или тяжелейшая хворь - так и случится! Ожидание неминуемого рокового часа уже само по себе погубит её... Не кажется ли вам, милый Себастьян, что это несправедливо и преступно? Странно, что полиция до сих пор не сочла деятельность всяких гадалок и ворожей незаконной. Да к тому же... Кто поверит мне, сумасшедшему клоуну? А ты, неужели ты готов поверить, милый Себастьян?..

Произнося это, Этьен склонился к самому лицу мальчика, пристально и насмешливо глядя ему в лицо своими аметистового цвета глазами.

- Ммм... - Себастьян начал уже жалеть о том, что обратился к этому человеку. Этьен всегда пугал его.   А его взгляд заставлял Себастьяна чувствовать себя так, словно его заковали в ледяной саркофаг, лишив при этом возможности говорить и даже думать. И никогда прежде не приходилось ему разговаривать с Этьеном - он лишь поглядывал на него издали, нередко задаваясь вопросом, что это за человек, откуда он и каков в реальности - действительно ли безумец, как многие считают, или он что-то за этим скрывает? И что прячет он за полумаской на той стороне лица, которая и так всегда скрыта под вуалью? Только сейчас Себастьян заметил эту странную деталь его костюма, что напугало его ещё больше.

- Я... Я подумал, что вы могли бы мне помочь, господин Этьен. А иного способа заговорить с вами придумать не смог. - он слабо улыбнулся, опустив глаза, - Больше всего мне бы хотелось иметь возможность... Хотя бы совсем недолго поговорить с одним человеком. Спросить его... Сказать ему что-то важное, но... Его уже давно нет в живых. И если я кому-нибудь об этом скажу, надо мной просто посмеются! Люди иногда кажутся мне такими странными и бесчувственными... А про вас говорили, что вы можете многое из того, во что мало кто верит, но очень хотел бы поверить я. Простите меня, если я ошибся... Наверное, я и вам кажусь смешным и наивным ребенком.  Извините, пожалуйста! До свидания!
 
Себастьян произносил это, опуская голову все ниже и ниже, чувствуя себя все более несчастным и одиноким, каким никогда не делали его даже последние строки любимых сказок и легенд в старых книгах, на страницах которых он когда то мечтал оказаться. Он повернулся и уже хотел поспешить к выходу из парка, чтобы поскорей забыть о своем порыве, но рука, легшая на его плечо, заставила замереть. Он почти слышал, как громко застучало от волнения его сердце. Широко раскрыв глаза, он неуверенно повернул голову, чтоб встретить прищуренные глаза Этьена и всегда пугавшую его полуулыбку.
 
Наверное, с почти таким же выражением лица преподаватели в школе подлавливали учеников, курящих тайком в мужском туалете. Но если ученики наверняка знали, что их ожидает, то робкий и молчаливый юноша даже и предположить не мог, что ждет его...
Себастьян сам с трудом верил в то, что ему пришло в голову заговорить с этим человеком, но Этьен казался единственным, к кому он мог подойти с подобным разговором.
Но всё перестало быть для него таким, каким было много лет и совсем ещё недавно. Так почему бы и ему было не стать немного другим? 

***

Старое кафе было полно своего очарования - деревянная стойка, покрытая лаком, ажурные занавески, маленькие столики с накрахмаленными скатертями и потертый, но столь же приятный бархат на стульях и диванчиках вдоль стены. По-домашнему уютные абажуры наполняли маленький зал теплым светом, а сувенирные тарелочки, высушенные цветы и колосья в вазах на полочках украшали стены. Восковая фигура дамы, причесанной и одетой в стиле эдвардианской эпохи, приветливо улыбалась из угла возле стойки, держа в руках блюдце с пирожным из папье-маше и чашечку кофе. Все было так мило и уютно наполнено приятной стариной, спокойствием и тихой радостью - от хлопчатобумажных салфеток и ложечек с фарфоровыми ручками на столиках до старого паркета на полу.

- Ты о Доминике? - спросил Тристан. - Хочешь сделать из него своего Джимми Пэйджа?

- Да, очень хотел бы. Он очень талантлив и потрясающий гитарист! И так долго умудрялся скрывать свой талант! Мы познакомились, когда мне было лет пятнадцать. Учась в разных школах, мы совершенно случайно решили прогулять уроки и пришли на представление "Гамлета" в старом театре, а потом точно так же вместе зашли в находившийся довольно далеко от театра музыкальный магазин! Там, когда мы и остановились у одного и того же стеллажа, он со мной заговорил, так, словно мы целый день и столетие до этого провели вместе! И тогда я вспомнил, что встречал его и раньше на своей улице, возвращаясь из школы, но не обращал на него внимания. А в тот день, в театре, когда я сидел рядом ниже и случайно обернулся, его лицо заворожило меня. Мне показалось, в его темных глазах я вдруг увидел свое будущее - мы вдвоем на сцене! Как Гамлет и Лаэрт! - Валентин рассмеялся и, сменив шутливо-возвышенный тон на серьезный, продолжил - Мне по-настоящему стало интересно, кто же этот парень, столь непохожий на меня - с длинными иссиня черными длинными волосами и непроницаемо черными глазами. Когда он смотрел на сцену, мне казалось, что он смотрит куда-то вглубь её, за пределы самой сцены, сквозь декорации. Или что он видит что-то, чего не видят другие.
И с тех пор мы почти не расстаемся и отношения у нас почти как у супружеской пары, отметившей не один юбилей! - Валентин пристально посмотрел на друга, полуприкрыв глаза. - То ссоримся и разбегаемся в разные стороны, дуясь друг на друга, то миримся и опять все делаем вместе, предлагая друг другу какие-то новые творческие идеи и способы их воплощения.
И тогда, и сейчас меня манило в нем то, что мы так не похожи, но все же способны дополнять друг друга и каждый из нас может сделать что-то такое, чего не сможет другой, довести до идеальной формы предложенную другим идею. И именно он заставил меня забыть о своей отчужденности и ненужности никому из своих родных. И впервые дал возможность почувствовать и ощутить то, чего я до этого никогда не испытывал... - Валентин посмотрел в окно поверх плеча Тристана и, отряхнувшись, сказал, - Ах, прости, Тристан, я, кажется  утомил тебя своей ностальгической болтовней и глупыми подробностями! Пойдем? Вечер обещает быть прекрасным и раскрашенным восхитительными красками! Проводишь меня, милый Тристан, а? Расскажешь мне по пути, что это за книги, которые ты таскаешь за собой целый день!