Нас много

Сергей всегда смотрел новости и усмехался. Погромы магазинов, разбитые витрины, манекены с раздробленными шеями в грязных дорогих платьях, мужчины и женщины, кричащие, воинственные, подростки размахивающие битами, - все это вдохновляло Сергея, и он кричал, сидя перед телевизором, «Вперед, мочите засранцев». А кто эти засранцы? Его отец, сантехник, пропахший насквозь машинным маслом, спиртом и горьким запахом немытого тела, говорил, доверительно похлопывая рукой по плечу:
- Миром правят сильные, сынок. Кто сильней, тот всегда выживет. Сейчас говорят деньги-деньги, а эти самые бумажки не спасают ни от пули, ни от пробитых голов, ни от ножевой. Как мы их, этих богатеньких, в семнадцатом году-а? Вешали, расстреливали, всех нашли и придушили, псов дворянских… И сейчас жду, когда разразится буря, я ж первый нож возьму и пойду резать всякую зажравшуюся тварь. – Отец часто ему это говорил и воспитывал на кулаках, Сереженька с детства знал куда надо бить, чтоб побольнее, знал на своем опыте. Отец часто приходил, еле стоя на ногах. Лицо у него было красное, глаза темные, блестящие, именно таким он был, когда хватал за руки свою жену, кричал на нее:
- Шлюха ты, Нинка, как и все бабы. Сама тихоня-тихоня, а на мужиков заглядываешься, -  он тряс ее, что есть силы, а потом толкал в стену, чтобы ударилась телом, чтоб знала каково это.
- Живешь со мной, а сама, как и все, хочешь денег, шмоток блестящих, я видел, как ты заглядывалась на эту лохудру соседку. – Он бил ее, маленькую, в стареньком халатике и с растрепанными волосиками, прям на глазах у сына. И Сереженька видел богатыря-отца с сильными руками и слабенькую маму, заплаканную, что-то причитающую, и чувствовал к ней отвращение, а в голове крутились отцовские слова: «Она, как букашка, раздавить ничто не стоит…» А отец все приговаривал:
- Силой вас учить будем, а если не выучим, так убьем… С вас начнем, с вас.
 Отец и его бил, но это ж за дело, не надо быть размазней, так он говорил и бил кулаками в тело и по лицу. Сереженька только в старших классах стал сильным, мешки тяжелые тягал, как пушинки, к тому времени отец совсем больным сделался: пожелтел весь, одряхлел, а мать, наоборот, прям помолодела, да сама руку на мужа прикладывала. Кричать много стала, приоделась, но Сереженьку все же одолеть не могла. Он раз ей по лицу, та и заткнулась, и деньги давать начала. Сережа тогда уже к группе своих примкнул, молодых и сильных, по тому и правых. Стал сам уму-разуму учить женоподобных мальчиков, да патлатых неформалов. Скольких они тогда с группой били, множество, слабеньких, как дети, модненьких, как бабы, странных,  не людей. 
Потом с Витюшкой познакомился. Нет, друзьями они не были. Витя был пухленьким, не складным пареньком, в университете учился тогда. Он как-то помог Сергею отвоевать у матери, бросившую их с больным отцом и уехавшую жить к другому мужчине, квартиру, просто так помог и денег не взял. Поэтому когда Сергей увидел, что его бьют его же ребята, заступился, вытащил из круга обступивших парней. Ему было противно смотреть на трясущуюся массу, пропахшую страхом и потом. Витька обнимал руками свой живот и поскуливал.
«Слабак», - думал Сергей, стоя в стороне и выкуривая сигарету за сигаретой. - «Такие точно не выживают».
После этого события они еще пару раз виделись, обменивались пустыми словами и не смотрели друг другу в глаза. Но все же были вежливы. Странно, что именно Витька познакомил Сергея с его будущей женой. Нина была одной из его знакомых девушек. Тоненькая, изящная, стройная, она понравилась Сергею, и Витька их познакомил, он же был приглашен и на их свадьбу и был крестным отцом их сына. Надолго позабыл заветы отца Сергей. На целых десять лет, став уже Сергеем Ивановичем.
Сергей Иванович развалился на диване с банкой пива и смотрел телевизор. Нина Павловна сидела рядом и зашивала порванные на коленях джинсы:
- Что-то мне не нравится, что происходит в последнее время, грабежи, мародерства, и эти лозунги, - Нина Павловна недовольно поморщилась, смотря сквозь очки на экран.
- Что ты понимаешь в этом? Народ бунтует, сколько времени под гнетом правительства сидели, молчали, терпя их непомерную жадность. А теперь переполнилась чаша у народа, вот и взялся он за оружие. – Сергей глотнул пива из бутылки. – Перережут этих ворюг – лучше станет. Чище. Смотри какую харю отъел… - Сергей тычет пальцем в телевизор. А там очередной толстенький и в костюмчике на жизнь жалуется: денег в бюджете нет, правительство решило урезать пенсии и зарплаты. – Денег у него нет, а вот на костюмчик и три подбородка нашлось, - Сергей гогочет и проливает пиво себе на штаны.
- Дорогой, не при ребенке же…
- А пусть знает, кто сильнее в этом мире. Аркашка, поди сюда. – Мальчик лет восьми подходи к дивану.
- Смотри, как с такими надо поступать, смотри. – Люди с криками шли на людей в форме, кто-то бросал зажигательные смеси, где-то гремели взрывы и разбивались стекла, визжали машины. – Так, надо с ними, так. Бей буржуев! – орет на диване Сергей.
- Сережа, не надо, - умоляет вскочившая с места жена, - не надо!
- Заткнись дура, - огрызается муж.
- Как ты со мной разговариваешь, а ведь это все твои друзья, как ты начал с ними собираться, так полностью изменился, орешь постоянно, так и ребенка не жалеешь.
- А что его жалеть? Хилый он у нас, не в меня в твою породу пошел. Это ты виновата. Вместо борьбы какой-нибудь, где из него бы мужик получился, на английский отдала, тьфу, - плюет Сергей на ковер.
- Сергей?!
- Закрой рот, - У Сергея начинает болеть голова от визгливых криков жены, он вспоминает отца и его кулаки, в животе что-то переворачивается, кровь приливает к голове и в ушах шумит, вспоминается их истинно-мужской клуб.
Тогда Сергей встретил Славу Петрухина на улице, одного парня из банды, разговорились в пивной, вспомнили юность кулачную, и Слава, поглядывая на сумки с едой для семьи, отставленные под стол, спросил:
- А ты, что совсем остепенился? Раньше первый был среди нас, сильный, а теперь жратву домой носишь?
Сергей как-то сразу набычился, плечами повел, впервые за столько лет.
- Я? Остепенился, да ты что шутишь. Чтоб я под бабой был?
Славка отпил со своего бокала светлого пива и посмотрел с прищуром на бывшего сотоварища:
- Да-а? – протянул он с издевкой. – А что ж я вижу на тебе пиджачок и в руки дипломат? Ты теперь не с нами, ты теперь на стороне богатеньких.
Сергея душила злоба, та темная, забытая с юности злоба. Звуки обострились, голова разболелась от визгливых криков толстой продавщицы в грязном переднике: «Мужчина. Забирайте свое пиво…», духота и горький хмельной дух ударил в голову. И Сергей уже держал в кулаке рубашку Славы и придавливал того к грязному пластмассовому столику, пропахшего копченой рыбой.
- Да, как ты смеешь? Я из тебя весь дух вышибу! – а тот хрипло усмехался:
- Что ж приоделся, подушился, а все ж остался прежним. Вон, как глаза блестят. Возвращайся к нам.
Сергей выпустил ткань из ослабевших пальцев.
- К вам?
- О, да, к настоящим мужчинам. Скоро поднимем революцию, нас много теперь собралось. Мы молоды и сильны. Приходи, такого тебя нам не хватало.
Сергей помнил, как ухмылялся Славка, как сжимал кулаки тогда в тесной пивной. Позже он пришел по названному им адресу. Старый дом, бывшее общежитие, серое и пахнущее пылью и мочой. Разрисованный подъезд и пустые бутылки, заполненные окурками, лестница с грязными, обломанными ступеньками и ободранная красная дверь с табличкой – вот, что поначалу увидел Сергей Иванович. А за дверью мужские голоса. Их было много – человек пятьдесят, в основном, молодые, здоровые, налитые силой. Что-то отцовское внутри залюбовалось ими, пропахшими потом и сигаретами. Они ругались, как черти, и пили столько же. И говорили о том же, о чем говорил еще тот богатырь: о силе, способной все изменить – его силе. И Сергей почувствовал каждую мышцу в своем теле, свои руки, сжатые в кулаки.
Его представили главному. Это был высокий мужчина лет сорока с темной бородой и темными лукавыми глазами. Он тогда, без слов, пожал ему руку. Его ладонь была крепкая, не дрожащая. От него так и веяло силой богатырской.
В первый свой день Сергей не запомнил всего, о чем говорилось, а говорилось тогда о многом. О злобе, таившейся много лет, о народных массах, поднимавшейся по всей огромной стране, о продолжении этого дела и ими в этом маленьком, спрятанном от всех городке. Много мудреных слов сказал тогда председатель. Эти слова рассеялись, как туман, в голове у Сергея. Потяжелевшей голове. 
«Нас много… Мы – сила…», - кричали мужицкие глотки, и с ними кричал Сергей. Впервые он был так счастлив и так полон жизнью. А под конец, когда его, поддерживая, практически нес на себе Славка, словно пьяного, домой, он все еще слышал мерный ритм: «нас много» в голове.
Это был первый раз, а потом он стал своим, он наравне с ними орал лозунги, пил и матерился, говорил их словами, смотря на выступления толстосумов. Он опять вспомнил запах крови из разбитого носа очередного женоподобного ублюдка. Он вспомнил вкус охоты, когда, окружая, захватываешь жертву и она, дрожащая и воняющая мочой и страхом, бьется в истерике, а потом расправа, круговая порука.
«Не сбежишь, дрянь», - шепчешь протяжно и бьешь в зубы скулящую.
«Слабак», - отталкиваешь на Славку и смотришь, как тот дает кулаком под дых.
«Давить вас надо», - наступаешь тяжелым ботинком на спину, не давая уползти.
И голова кружится от пьянящей силы в теле, и орешь во всю глотку с рядом идущими: «Нас много, нас много, нас много…»
Сергей вновь почувствовал эту сил и с размаху ударил жену по лицу. Он смотрел, как та падает и плачет под его ногами. И Сергей сказал:
- Шлюха ты, Нинка, как и все бабы. Сама тихоня-тихоня, а на мужиков заглядываешься.
- Живешь со мной, а сама, как и все, хочешь денег, шмоток блестящих, я видел, как ты заглядывалась на эту лохудру соседку.
И Сергей Иванович видел себя богатырем с сильными руками в зеркале стоящего напротив серванта, и видел ее, заплаканную, что-то причитающую, и чувствовал к ней отвращение: «Она, как букашка, раздавить ничто не стоит…»
- Силой вас учить будем, а если не выучим, так убьем… С вас начнем, с вас. – Сергей наступил на ее спину и посмотрел на испуганного, дрожащего в углу Аркашку. Он плакал. Сергей сплюнул, пытаясь избавиться от отвратительной горечи во рту.
Сергей вот уже как месяц ходил на собрания их клуба, слушал внимательно выступления их главного, а вот дома бывал редко. Жена перестала с ним разговаривать, только изредка бросала холодные слова в ответ. Аркашка к нему не подходил, смотрел все на него испуганными глазами и слушался беспрекословно, но всегда держался на расстоянии. Как-то, одним вечером, вернувшись с работы, Сергей не застал их дома, не пришли они и на другой день. На холодильнике висела записка: «Ты очень сильно изменился, я тебя совсем не узнаю. А с таким, как ты сейчас, жить больше не хочу. Уезжаю к родителям. Не звони…» Он и не звонил, посчитав, что пусть проваливаются ко всем чертям. Но что-то совсем муторно на душе стало у Сергея, он так и сказал как-то Славке: «будто какой-то червяк все ворочается, ворочается внутри и никак не затихнет».
- Достаточно с нас пустых разговоров, пора сделать что-нибудь, - как-то заявил Славка Сергею.
- А что ты сделаешь?
- Я-то? Да я… - Славка воодушевленно размахивал руками, как мельница.
- Вот именно… - Сергей махнул рукой и, не слыша возмущения товарища, вышел на улицу. Закурил, рассеянно смотря по сторонам. В голове вертелись, перемежаясь, то слова отца, то выступления председателя. Путались, закручивались, превращаясь в новые, туманные. Сергей сжимал кулаки, чувствуя, как в них копится тепло, как и во всем остальном теле. Копится, то копится, а вот выйти некуда, и опять у Сергея все в тумане. Пошел до дома пешком, пытаясь растратить немного той силы. Шел быстро, шагал широко, и вот уж знакомая каменная коробка, а усталости нету, только зудит все тело от нерастраченной энергии. И хочется выть Сергею.
Сергей шел по улице, огромными и быстрыми шагами меряя тротуары. Яркий солнечный свет раздражал глаза, теплый весенний воздух жарил через толстую  пуховую куртку. Сергей все больше и больше распалялся, то застегивая, то расстегивая молнию, то поднимая, то опуская рукава, меховой капюшон, он словно искал применение рукам,  слишком большим, мясистым и неуклюжим, как и все его высоченное тело. Хмурился, сжимал губы, чеканил шаг. Хотелось говорить, кричать, ругаться – молчал.
- Сергей, наконец-то я тебя встретил, - Виктор вышел из машины, припаркованной рядом с их домом. – Что у тебя случилось-то? Мне Нина звонила, она очень сильно переживает. – Одетый с иголочки, в кашемире, он вызвал в Сергее злобу.
- Дура твоя Нина, - процедил сквозь зубы Сергей.
- Сереж, давай поговорим, - Виктор положил руку ему на плечо. Жалеет он что ли меня? Да как он смеет…
- Пойдем.., - Сергей стряхнул руку с плеча и прошел в подъезд. Он слышал шаги позади себя, пока поднимался, чувствовал запах дорогого одеколона и шорохи дорогих туфель по крошащемуся бетону ступеней. Открыл дверь и, не оборачиваясь, в кухню. Позади хлопнуло, проскрежетал металл – два оборота.
- Что тебе от меня надо? – Грубо начал разговор Сергей.
- Сергей, - нарочито мягкий голос Виктора резанул слух, - ты стал совсем не похож на самого себя. Что происходит? 
Как он нелепо смотрится, весь такой отутюженный, на нашей старой кухоньке. Неправильный. И садиться не хочет на нашу обшарпанную табуретку, - краем глаза заметил Сергей.
- А на кого я теперь похож, если не на себя? На кого? – Сергей смеялся над его словами. Как он загнул – «не на себя», а ведь он помнит меня, того сильного, то-то он общается, да побаивается, всякий раз подальше становится,  и себя – толстого, неповоротливого, с толстыми, мягкими пальчиками.
А Витя все говорил и говорил. Размеренно, что-то доказывая, жестикулируя. Слова, слова..,- чужие для Сергея слова, словно повисали в воздухе, оседали туманом в разуме. Только этот пиджачок и мерзкий запах, холеность ручек да золотой перстень на указательном пальце правой руки держали на себе все его внимание. А ведь золота там должно быть много, да и денег у него небось в кошелечке много припрятано.
- Твоя дурацкая  компания. Ты что не понимаешь, что вас там используют. Вы им нужны в качестве силы, это же полное промывание мозгов, как секта…
- Замолчи.
- Ты не понимаешь, - Виктор настаивал. – Ты говоришь их словами.
- Замолчи, я тебе сказал, замолчи…
- Успокойся, Сергей, - Виктор, кажется, немного испугался дикой ярости, звучащей в голосе друга, но все же приблизился.  – Успокойся, я просто считаю, что этот твой клуб «по интересам», как его назвала Нина, меняет тебя не в лучшую сторону.
- Ты ничего не понимаешь. Ты – в этом пиджачке и с холеными ручками. Ты не с нами. Ты против нас! – Сергей прокричал эти слова и неожиданно понял, что это не Витя, это – враг, тот самый враг, о котором говорил их председатель. Холеный, богатенький… Он не наш, - крутилось у него в голове.
- Против нас? Разве я когда-нибудь был против тебя? Разве я не защищал тебя перед твоим начальником, когда ты пьянствовал неделю, разве я не помог тебе вернуть квартиру? Вспомни, я всегда тебе помогал.
- Не против меня, - отмахнулся Сергей, - ты против нас! Ты наш враг! – двигаясь, как во сне, Сергей пошел на друга: тот запнулся о край линолеума. Сергей как-то зло усмехнулся, он чувствовал ту звериную силу, тот запах охоты. Он смотрел на Виктора, в голове вихрем проносились слова: мочите засранцев.., миром правят сильные.., как мы их, богатеньких, в семнадцатом году.., силой всех учить будем, а не выучим, так убьем.., такие точно не выживают.., нас много, мы – сила!
Он наступал, чувствуя тот самый запах страха.
«Он, как букашка, раздавить ничто не стоит».
Вот только почему-то, когда он бил его в грудь, из его горла вырвался полузадушенный вопль: Витю-у-у-ушка-а-а.
Солнце режет Сергею глаза, воздух душит, пропитанный горечью полыни, оседающей во рту. Карман полон: там бумажник, часы, перстень, ключи, какие-то бумажки – он взял все, что было дрожащими руками. А внутри, в груди, все ворочается, трясется, и ноги, как размягченное масло, еле передвигаются, и тело неповоротливое, и мысли путанные, и слова. Слова на стенах грязного подъезда, в речах его соратников, которые все сейчас здесь, за этой красной ободранной дверью.
 
Все кричали и скандировали в каком-то едином припадке, голоса сливались:
- Нас много… нас много. – Сергей чувствовал, что здесь, среди своих, нет больше дрожи и слабости, он сжал кулаки, чувствуя силу.
- Нас много… - сначало тихо, пробуя голоса.
- Нас много… - громче.
- Нас много… - наравне кричал Сергей.
Они кричали, выбрасывая кулаки вверх, отбивая ногами ритм. В помещении становилось темнее.
- Нас много…
- И имя нам – легион…