Первые откровения или школьники с шелковицей

Познакомились мы в трудовом лагере под Херсоном. Она была на два класса младше и с интересом рассматривала мой язык, когда я орал что то несусветное под раздолбанную гитару.
Отношения были ровными и платонически - черешневыми пока от черешни не полегло половина лагеря и всем запретили на неё смотреть.
Было тайком купленное шипучее "Бахчисарайский фонтан" и пречёрные ночи в бархате которых я рассказывал об астрономических познаниях на правах профессора, а она ела шелковицу перепачканными от давленной руками ягоды и снова смотрела мне в рот, когда я наставлял её на звёзды.
Потом город, конец каникулам, редкие встречи без былой удали и ...армия...
Писать друг другу конечно же писали, правда месяц от месяца всё реже и реже, "ждать", как это бывает в истеричных фильмах, я не просил, а она мудро не обещала.
Прошло много лет прежде, чем мы встретились взрослыми людьми. Она не сильно изменилась и была всё с той же чертовщинкой в глазах и уже с морщинками вокруг, но оставалась в душе всё той же школьницей с шелковицей в ладошках.
От неё я и узнал, что она была замужем за дирижером служившего при каком то театре, что роста он был на сантиметров двадцать ниже чем она и что последней каплей переполнившей корыто, оказалась банальная разница в росте.
Попросив как то раз достать с верхней полки какую то книгу или партитуру, он удовлетворённый и задумчивый, листая фолиант небрежно обронил в сторону своей тогдашней супруги, обращаясь к своей матушке:
- Мама, можете выкинуть свою шатающуюся стремянку...
Развод был стремителен, как выстрел.
А с Анной мы иногда созваниваемся по старой памяти, правда всё реже и реже.