4. Подарок с Седова

Подарок с «Седова».

          Я никогда не состоял профессиональным моряком, но за долгие годы занятий любительским мореплаванием всё в моей жизни пропиталось романтикой моря. Я так увлёкся морской тематикой, что постепенно мой дом превратился в небольшой музей всевозможных вещиц, так или иначе, связанных с любимым делом.

         Это и неплохие картины маринистов, фотографии в рамках давно отживших пароходов и парусников. Старинные глобусы, компасы, штурвалы, морские карты, рынды, макеты парусников, якоря, бакены и много, много других вещичек, каждая из которых имеет свою историю. Сегодня я хочу рассказать об одном удивительном «экспонате» - спасательном круге с барка «Седов».
 
         Он был не молод, из настоящей пробки, обтянутый, кое-где, уже протёртой парусиной, с прикрепленным к нему в четырёх местах по окружности обтрёпанным пеньковым концом, покрашенный множеством слоёв полу облупившейся масляной краски всех тонов, от малиново-красного до оранжевого, и нанесённой чёрной краской через трафарет надписью: «Седов» (Рига). Много потрепавшая его жизнь, видимо, уже шла к концу, по возвращению в порт приписки – Ригу, он должен был закончить свои дни, где-нибудь, на костре в ночь праздника Лиго, но судьба распорядилась иначе…

         В редкие свободные минуты есть у меня любимое занятие. Я беру в руки давно знакомую мне вещь, с любовью поглаживаю её, как бы, стараясь вспомнить очертания, глаза закрываются сами собой, и из самых отдалённых уголков моей памяти возвращаются события и люди, с которыми эта вещь связывала меня. Детали становятся всё чётче и рельефнее, высвечиваются лица давно знакомых мне людей, звучат их голоса, окружающее пространство заполняется звуками и …оживает.

         В году, эдак, 1985-том самый большой из существовавших в то время в мире четырёхмачтовый парусник - барк «Седов», приписанный в Риге, предназначался для прохождения судовой практики курсантов мореходных училищ Союза. Весной, забрав большую группу старшекурсников, «Седов» ушел из Риги в дальнее многомесячное плавание, в ходе которого намеревался принять участие в ряде международных парусных регат и фестивалей.

         За ходом этой операции «Парус» следила очень популярная в те годы местная газета «Советская молодёжь». Надо сказать, что «Седов», покорявший всех выучкой команды и образцовым своим видом, становился победителем и лауреатом всех регат и фестивалей. Ажиотаж вокруг операции «Парус» рос день ото дня.

         Когда в середине июля стал известен день возвращения барка в Ригу, совпадавший с воскресеньем, редакция газеты обратилась к рижанам с предложением организовать «Седову» всенародную встречу.

         Яхтам, катерам и прочему любительскому флоту предлагалось встречать барк в устье Даугавы, а затем, выстроившись в кильватере, сопровождать его до места стоянки у стенки Морского вокзала.

         Шумиха, поднятая вокруг этого события, а также редкая для прибалтики тёплая июльская погода, уже стоявшая и ожидавшаяся также в день встречи, обещали небывалое грандиозное шоу. В кругу «водоплавающих» рижан происходило предпраздничное «брожение».
          
         По своей природе я «жаворонок», но в то воскресенье проснулся раньше обычного не от яркого солнца, а от барабанившего по окнам шквалистого дождя. Это не мимолётная летняя гроза подумал я. В окно просматривалось, что весь небосвод покрыт плотным серым одеялом. Под ним очень низко проносились небольшие рваные тучки всех существующих серо-чёрных и даже лиловатых оттенков, сыпавшие из-за сильного ветра, почти горизонтальные струи холодного дождя.

         Я лежал и не мог сообразить, что мне делать? Мысли мои и весь я находились уже на катере, на середине Даугавы, где-то, рядом с проплывавшим мимо «Седовым». Успокоив себя тем, что до предполагаемого часа прихода «Седова» ещё много времени и наша переменчивая прибалтийская погода может несколько раз поменяться, я стал быстро и решительно собираться.

         Катер мой стоял на водноспортивной станции стадиона электромашиностроительного завода, располагавшейся на берегу Саркандаугавы – одного из правобережных протоков Даугавы, как бы, на границе между зелёной, ещё не тронутой цивилизацией, городской окраины с одной стороны, и наползавшего на неё железобетонного, без единой травинки, индустриального предместья с другой.

         Старый охранявший стадион пёс, видимо, спросонья зло облаял меня ещё на дальних подступах к воротам, поэтому, когда я подошел к деревянному одноэтажному зданию администрации стадиона, меня уже ждала на крыльце дежурная, вышедшая на лай собаки.

         Жгучую брюнетку лет сорока с миниатюрной точёной фигурой и привлекательной грудью звали Наташа. Она бывшая цирковая артистка, заработавшая  уже себе цирковую пенсию, и теперь дожидавшаяся на должностях, не требовавших большого напряжения умственных и физических сил, своего сорокапятилетия, дававшего ей право эту пенсию получать.

         Всегда аккуратная и ухоженная, но с некоторым избытком косметики, она походила на артистку циркового кордебалета, не снявшую грим, между дневным и вечерним представлениями. С нами, постоянными обитателями водной станции, Наташа держалась свободно. Разговаривала по свойски. Иногда, критикуя себя за  не светскую манеру общения, говорила: «Это у меня осталось в наследство от цирковой среды». Сейчас же, завидев меня, она отпустила подколку:

         - Кому не спится в ночь глухую? Яхтсмену, лоцману и (сделав паузу) капитану? Стряслось, что у тебя? Отчего не спишь в такую погоду? Разбудил меня ни свет, ни заря. Бр-рр,- её передёрнуло от холода.

         - «Молодёжку» читала? – парировал я,- Мы барк «Седов» встречать будем!

         - Читала, читала. Только кто это – «мы»? Самые «чокнутые» с этой стоянки? Ты с  «Бодулаем», да Сучок, что ли? – засмеялась Наташа.

         «Бодулаем» звали бородатого Толика действительно очень похожего на Бодулая – героя нашумевшего  телефильма «Цыган». Толик хозяин большого каютного катера с тракторным дизелем, построенного на базе 55ти местной спасательной шлюпки, и носившего под стать своим размерам название «Добрыня».

         А не по годам лысоватый полный добродушный белорус по фамилии Сучок, любитель весёлых компаний, капитан самой большой из стоявших у нас яхт – проекта Л-6, работал на заводе каким-то начальником.

         - А почему только «чокнутые»? – возразил я.

         - А кому ещё придёт в голову, в такую погоду выходить из дома, да к тому же кататься на катере? -  вопросом на вопрос ответила Наташа.

         - Думаю, тебя тоже примут в нашу компанию вне конкурса, - сказал я, глядя на Наташин вид. Она стояла на крыльце в коротких шортах с голыми ногами и в короткой обтягивающей грудь трикотажной майке на тонких бретельках. Чтобы окончательно не замёрзнуть, она накинула на плечи кусок солдатского одеяла, снятый ею в бытовке с гладильной доски. В административном здании размещалась также ведомственная гостиница на несколько номеров, обслуживание которой и входило в основные обязанности дежурных.

         - Да, вот, сама дура! – с обидой на себя ответила Наташа, - вчера стояла такая духота, думала, здесь умру на работе. Если мой Янчик не додумается привезти мне тёплую одежду, придётся вечером поменяться с Верой сменами и торчать здесь ещё сутки, может погода за это время наладится. Только, вот, где мне сигарет «стрельнуть» и чего-нибудь перекусить?

         - Ну, на счёт сигарет, ты знаешь, я не курю. А «пожевать» принесу с катера. Там у меня тушенка говяжья есть, одной банки хватит? Сухари и порционные пакетики растворимого кофе. Сахар у тебя есть?

         - Есть, есть сахар. А за продукты ты не думай, я тебе деньги отдам.

         - Никаких денег, только «натурой», - теперь уже подколол её я.

         - Ладно, иди уже, - чуть смутившись, она ласково подтолкнула меня в плечо.

         Имевшая «громкое» название «Водноспортивная станция», представляла из себя кусок засыпанной с одной стороны протоки шириной метров тридцать и длиной метров семьдесят, впадавшей в Саркандаугаву. На одной стороне протоки находилась наша станция, а на другой бетонным забором оканчивалась территория завода.

         С нашей стороны посередине этого аппендикса оборудован бетонный слип. Слева от него, ближе к выходу в Саркандаугаву, бетонный пирс, к которому швартовались носом или кормой, стоя на растяжках с буями, парусные яхты и большие каютные катера, всего, где-то, восемь вымпелов.

         Справа от слипа оборудован деревянный настил, уходящий в воду, на который вытаскивают «дюральки» и вёсельные лодки. Вдоль этого участка на расстоянии метров семи от берега стоит ряд разнокалиберных металлических шкафов и контейнеров с имуществом водномоторников. «Хозяйство» это со стороны берега скрыто от посторонних взоров старыми посадками кустов сирени и жасмина. Прямо напротив слипа, метрах в двадцати от берега, возвышается арочный металлический ангар-эллинг, в который на зиму и для ремонта загоняют заводские яхты и катера.

         Я подошел к своему тихоходному шестиметровому высокобортному плоскодонному деревянному катеру, имеющему две смежные каюты в носовой части и  кокпит два на два метра в корме , в котором оборудован моторный отсек с установленным в нём в моторной яме движком «Вихрь-25» с грузовым винтом.

         Перебраться на катер стоило труда, так как его всё время поднимало и опускало на короткой волне. Зайдя в каюту, первым делом развёл имеющийся на борту чугунный камелёк. Ветер, срывавший дым с трубы камелька, быстро раздул огонь, и благодатное тепло стало наполнять каюту.

         Не успел я приготовить обещанные Наташе продукты, как кто-то спрыгнул с пирса сначала на борт, а потом в кокпит. После символического стука дверка каюты приоткрылась, и показалось бородатое лицо Толика. Лукаво улыбнувшись и хмыкнув в бороду, он многозначительно спросил:

         - Один?

         - Да нет. Теперь уже вдвоём, - как бы, подыгрывая ему, повеселев, ответил я.
 
         - Не вдвоём. Тут ещё трое «гавриков», - и Толик кивнул головой в сторону пирса.

         Я высунулся наружу. На пирсе стояли двое наших яхтсменов с яхты «Спидола» - деревянного «Дракона», переделанного под каютный крейсер. Третьим оказался товарищ Толика по работе, приходивший, как-то, помогать ему при спуске весной катера на воду.

         После короткого приветствия пригласил всех к себе на борт. Ждать никого не пришлось, так как у стоявших на пирсе «мужиков» имелся всего один и тот вывернутый ветром зонтик, и их летние куртки и джинсы изрядно промокли от дождя.

         Толик, уже вскарабкавшийся обратно на пирс, запоздало пытался позвать всех к себе на «Добрыню», и теперь в нерешительности топтался, не зная, что ему делать.

         Я передал ему в руки продукты для Наташи. Рассказал собравшимся, в двух словах, о её проблемах. Трое из вновь прибывших оказались курильщиками, и их солидарность с Наташей выразилась в том, что каждый из них переложил по несколько своих сигарет в одну пожертвованную для этого и тоже не пустую сигаретную пачку, которую тут же вручили Толику.

         Он уже успел сделать несколько шагов от пирса, когда я ему крикнул:
         - И запиши меня в журнал «Выходов в плавание», с возвращением до 24 часов, район плавания – устье Даугавы.

         Тут только выяснилось, что никто из собравшихся, в общем-то, встречать «Седов» в такую погоду не готов. Остановившийся, было, Толик ещё раз переспросил:

         - Ну, так, что? Писать?

         - Пиши, пиши! Если что, я по дороге домой запись исправлю, - добавил я.

         Один из яхтсменов, белобрысый с короткой стрижкой Олег, потирая руками, заметил:

         - Ну, как бы там ни было, но это дело надо отметить, - и добавил, - пока «дуба» от холода не врезали.

         Тут же из спортивных сумок стали появляться на столике каюты свёртки и коробочки с нехитрой походной закуской, термосы с чаем и кофе, заправленные по случаю такой, скажем прямо, не летней погоды «Рижским бальзамом», плоские фляжки из нержавейки – «ширпотреб» заводских умельцев, с капитанским «НЗ».

         Я вытащил свою фляжку и четыре мельхиоровых стаканчика для гостей ёмкостью с фалангу большого пальца – «боцманские напёрстки». Про себя подумал, что если выйти встречать «Седов», то за штурвалом в такую ветреную ненастную погоду стоять мне.
 
         Тут на катер спрыгнул улыбающийся Толик:

         - Наташа просила передать, что она вас всех целует, а тебя, - Толик кивнул в мою сторону, - два раза.

         Мы все дружно рассмеялись, но не от его слов, а, увидев на его щеках размазанную губную помаду,  и, мигом сообразив, почему Толик, самый старший из нас, так безропотно согласился под дождём идти до здания администрации. Эта шутка сразу подняла всем настроение. Даже стало, как-то, теплее.

         Развернув и разложив по-мужски закуску на тарелки, наполнили напёрстки. Гости «ух ! нули» по одной, и через пару минут позвякивания вилками, уже вели обычный для такой компании и ситуации разговор.

         О себе или своих знакомых, ходивших в такую или даже более ненастную погоду, вспоминали весёлые и грустные эпизоды о приключениях и передрягах, случившихся с ними. Снова «ух ! али», позвякивали посудой. В ход пошли «моряцкие» анекдоты, «солёнее» любого океана, байки…

         Незаметно подошел час «Х», когда дальнейшее промедление с выходом грозило опозданием на встречу «Седова». Уговаривать идти уже никого не нужно, тем не менее, Костя – второй из яхтсменов со «Спидолы», сославшись на дела, распрощался с нами и, отдав нам кормовой конец после того, как мы завели мотор, пошел в сторону выхода со стадиона, ежеминутно оглядываясь на нас, пока мы не скрылись за поворотом протоки.
   
         Штурвал и пост управления моего катера располагается в открытом кокпите. Я оделся в  тёплую куртку и дождевик с капюшоном. В течение минут сорока, пока мы выходили  вниз по протоке в Даугаву ближе к её устью, товарищи вылезали в кокпит курить по очереди, чтобы не оставлять меня одного.

         Катер иногда сваливался с волны и плюхался днищем о воду, вызывая тучи брызг, которые обдавали палубу и кокпит. Теперь уже трудно понять, текущая по лицу вода – дождик или брызги волн. Миновав стоянку пограничных катеров и деревообрабатывающий комбинат, от которого постоянно пахло мокрыми опилками, мы вышли из узкой зажатой по берегам постройками протоки на простор Даугавы.

         Волны здесь выше и круче, белые гребни объёмнее, а качка сильнее и не предсказуемее. Катер качало с борта на борт, и в то же самое время он, то зарывался носом, обдавая нас снопом брызг, то проваливался между волн кормой, что, казалось, вода сейчас перельёт через борт и затопит кокпит. Мотор работал с завыванием и надрывом.

         Рваные тучи шли над водой так низко, что хотелось встать на крыше, а правильнее на палубе каютной надстройки, во весь рост, взять в руки багор и дотянуться до них. Горизонт сузился, видимость километр-полтора, а дальше всё смешивалось в какой-то серовато-сизой дымке. На всём обозримом пространстве реки - никого, даже рыболовов, обычно сидящих в резиновых лодках или «Казанках» без моторов, но с вёслами, в прибрежных заводях.

         Вдруг, позади себя мы увидели «Картер-30». Яхта шла под мотором вдоль берега в сторону устья. Стаксель снят, а грот собран на гике и убран в импортный чехол, опоясывавший часть мачты и гик. На яхте видны три человека, «упакованные» в оранжевые комбинезоны.

         Двое сидели в кокпите. Плотный мужчина с бородой – на руле, и напротив него женщина, её выдавал длинный локон светлых волос, выбившихся из  капюшона. Третий член экипажа, видимо, подросток-акселерат, стоящий на сходнях в каюту лицом к корме и по пояс торчащий наружу. Наши крики о том, не видели ли они «Седов», они не поняли или не расслышали. Традиционно ответили «салютом» и, больше не оглядываясь, вскоре растворились в дымке.

         Порыскав по волнам, ещё минут десять, мы решили, что опоздали, но в этот момент кто-то из нас стал показывать рукой в сторону устья, где в сизой дымке из отдельных точек и линий  стали вырисовываться корпус и мачты «Седова». Барк шел под мотором с полностью убранными парусами. Я взял немного по касательной к фарватеру, чтобы в условной точке встречи находиться достаточно близко от «Седова». На встречном курсе барк стал стремительно увеличиваться в размерах.

         Очень скоро мы поравнялись, оказавшись, примерно, в четверти кабельтова от его левого борта, выглядевшего огромной стеной.
 
         Наши крики восторга и размахивания руками никого не привлекли, палуба казалась пустой. Тогда мы выстрелили вверх ручную сигнальную ракету из  аварийно-спасательного комплекта моего катера. На борт барка сразу высыпало несколько курсантов в робах, к которым быстро добавилось ещё человек десять. Они также махали нам руками.

         В какой-то момент на палубе барка послышался громкий дружный свист и улюлюканье, и мы увидели как над бортом «Седова» взметнулся спасательный круг. Он летел сначала вверх, выше уровня палубы, но, пролетев метров десять, потерял инерцию полёта и камнем плюхнулся в воду. С палубы нам стали указывать место его падения. Я сбросил газ, чтобы не проскочить мимо круга.

         «Седовцы», видимо, знали о планировавшейся их встрече, и заранее приготовили старые списанные круги в качестве сувениров для встречающих, хотя бы первых, но больше кидать было некому. Подойти к кругу и вытащить его багром на борт нам удалось с первого захода, но, когда я снова добавил газ, корма «Седова» уже удалилась от нас на кабельтов.

        В течение минут пяти я пытался догнать барк, пристроившись в кильватер, но стал замечать, что это не только не удаётся, но наше отставание всё больше увеличивается.

        Прикинув всё в голове, я подсчитал, что, когда «Седов» подойдёт к стенке Морского вокзала, мы будем отставать, где-то, на полмили, и, если даже барк будут там торжественно встречать, мы уже ничего не увидим.

        Описав на прощание большую дугу, лёг на обратный курс к нашей стоянке. Хотелось скорее вернуться и бросить штурвал, чтобы по лучше рассмотреть подарок с «Седова» и, наконец,  немного расслабиться со своими одноклубниками, которые перешли в каюту и, невзирая на качку, уже звенели посудой, видимо, готовясь преподнести мне по возвращению штрафную «шкиперскую рюмку»…

        Так случилось, что на следующий сезон я уже полностью «заболел» парусом. Стал членом яхт-клуба «Моряк», и «оседлал» польский пластиковый миникрейсер проекта «Карина» с романтическим названием «Танго», но это уже другая история.

        Катер свой после того похода спускал на воду ещё два сезона, потом понял, что текущим межсезонным ремонтом не обойтись, а заниматься капитальным не имел ни времени, которое отнимала парусная яхта, ни желания, и я его продал по объявлению совершенно незнакомому человеку, которого позже, как и свой катер, больше не видел.

        А через несколько лет и «Седов» поменял и место своей приписки, и флаг, став российским парусником. К сожалению, и с ним встретиться вновь мне не пришлось.

        Но и сегодня, много лет спустя, прикасаясь руками к тому самому спасательному кругу, я чувствую солёные брызги Атлантики, пахнущие пряностями ночи тропиков, я вижу пенистый след за кормой, где-нибудь, на траверзе мыса Горн.

        Я слышу поскрипывание мачт, попискивание деревянных блоков, похлопывание «невыбранных» до конца парусов, гром пушек Гибралтара, встречающего парусный фестиваль с идущим впереди «Седовым»…

        А у меня в руках его маленькая частица – этот старый спасательный круг, побывавший с «Седовым» бог знает где, повидавший с ним бог знает что, за долгие годы их совместного сосуществования, и теперь навсегда разлучённый с ним, и нашедший покой на стене моего дома.


           Букулты           2006 год.                Владмир  Пантелеев