Мёртвые слова

"...слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь" (Ин. 6:63).

Как-то повстречался я с неким авангардистом, вообразившим себя вроде Велимира Хлебникова очередным “председателем земного шара” и в перспективе лауреатом Нобелевской премии по литературе.  Он откровенно сказал мне: “Я - атеист, и не считаю поэтами тех, которые пишут о Боге”.
- А о ком надо писать? - поинтересовался я.
- О человеке. Всё во имя человека, всё для блага человека! - высокопарно воскликнул он.
Я не имел желания спорить и не стал ему резко возражать в том плане, что в свою очередь не приемлю как поэзию атеистическую галиматью. Поскольку у духовной поэзии свои законы, не стоит бросать жемчуг святыни на попрание невеждам, не принимающих того, что от Духа Божьего, потому что они почитают это безумием... а о сем надобно судить духовно“ (1Кор. 2:14). Тем более, что только высокая духовная поэзия обеспечивает 3D формат в нашей жизни. 
В процессе мирного собеседования мы достигли компромиссного соглашения, что работаем на разных полюсах литературы и стремимся к истине. Только мой оппонент видел эту истину в вине и прочих алкогольных напитках, а я - во Христе.
Позже я узнал, что данного стихотворца, якобы, похвалил Андрей Вознесенский, которого в свою очередь раскритиковал Александр Солженицын,  о чём засвидетельствовал так:  “Сказал  я  Вознесенскому  когда-то: “Нет у вас русской боли. Вот нет - так и  нет.  Не  страдает  его сердце ни прошлыми бедами России, ни нынешними”.
Не зря говорят: рыбак рыбака видит  издалека.  Впрочем, стихи у авангардистов получаются какими-то надуманными, искусственными, холодными. Точно подмечено: без боли. Возможно, даже потому, что они мурашки, бегущие по коже, принимают за вдохновение. Поэтому “в минуту жизни трудную“, как говорил Лермонтов, такой поэзией вдохновиться невозможно.
Потом мне позвонил  коллега  “по  перу”,  работающий  в классическом стиле, и выразил озабоченность, не отстал ли  он от идущих в “авангарде”. Мне пришлось успокаивать его,  уверяя,  что Пушкин, Есенин и столь уважаемый им Рубцов тоже были классиками.
И вместе с тем я вспомнил ряд негативных отзывов о поэзии Николая Гумилёва. В частности, некто Борис Садовской писал о книге “Чужое небо”: “О “Чужом небе” Гумилёва, как о книге поэзии, можно бы не говорить совсем, потому что её автор - прежде всего не поэт. В стихах у него отсутствует совершенно магический трепет поэзии, веяние живого духа, того, что принято называть вдохновением, той неуловимой, таинственной силы, которая... даёт писателю право быть поэтом... В книге Гумилёва не найти ни одного бриллианта: сплошь стеклярус, подделанный подчас с изумительным мастерством... И недаром книга Гумилёва называется “Чужое небо”.  В ней всё чужое, всё заимствованное, мёртворожденное, высосанное из пальца. Чего только ни придумывает Гумилёв, чтобы походить на поэта! Спазмами сочинительства он думает искупить роковое отсутствие вдохновения и таланта”.
Вот такая оценка дана творчеству выдающегося поэта, автора прекрасных стихотворений “Христос”, “Слово”, “Блудный сын”. В последнем, кстати, есть такие вдохновенные строки:
И с думой о сыне там бодрствует ночи
Старик величавый с седой бородою,
Он грустен...пойду и скажу ему: “Отче,
Я грешен пред Господом и пред тобою!”

Не по душе оказались религиозные стихи Гумилёва и многим другим материалистам, за что его, во-первых, расстреляли физически, а во-вторых, духовно. И около 70 лет его творческое наследие лежало в могиле забвения. Как, впрочем, и поэзия Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус и многих других.
Но живое слово проросло, как об этом пророчествовал сам поэт:
“Но забыли мы, что осияно
Только слово средь земных тревог
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово - это Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчёлы в улье опустелом
Дурно пахнут мёртвые слова“.

Очень метко сказано о современных поэтах - материалистах. Их продукция - казённые мёртвые слова.
“Пишут, пишут, пишут... чего-чего не напишут в продолжение своей литературной деятельности светский сочинитель, журналист или фельетонист. А о Боге, а о Спасителе Иисусе Христе, о воскресении плоти нашей, о суде, о загробной жизни - хоть бы вспомянули. “Не наша, говорят, область, не наше дело, а станешь говорить о Боге, пожалуй, и читать нас не станут”. Таким образом, светская литература совершенно чужда христианского духа, она даже стыдится духа Христа”. Это мнение принадлежит Иоанну Кронштадтскому. И я с ним полностью согласен.