Чайник на Эльбрусе. дневники 2012

Фотоотчёт:
https://goo.gl/photos/kkXXQGixzBheune76


  Вернувшись из Крыма 13.07, следующий день провёл за городом на встрече одноклассников и эльбрусские сборы затеял в ночь на 15.07 – за несколько часов до отъезда. Разворошил гору «нулёвой» снаряги, приобретённой с осени 2011 по весну 2012, и набил два штурмовых рюкзака да здоровенную сумку, плюс пакет с провизией – пришлось заказывать такси.

   В Пятигорске три дня прожил у знакомых по прошлому лету гостеприимных братьев альпинистов, пока решался вопрос с транспортом до «поляны» (нижний альплагерь) – спал на кухне на полу. Посетил пятигорские «народные ванны» (два каскада ям на склоне Горячки, наполняемых тёпленькой сероводородной жижей из подозрительной дырки), полюбовался на далёкие от золотого сечения тела, мокнувшие в ямах, а в одну сдуру возлёг сам – надеялся исцелить больное колено. Потом долго обонял себя протухшим.

   Насчёт машины удалось договориться на 19.07... дядя Коля (Олейников Николай Петрович, патриарх Северного склона Эльбруса и держатель «хижины» на краю ледника), везя меня на УАЗике-буханке, предложил поработать на него – потаскать рюкзаки с провизией от лагеря на «поляне» (2650 м) до «хижины» (3750 м):
= С таких гусей (ткнул в меня страшным 67-летним пальцем) нЕхрен брать деньги – припАхивать вас надо!
   Перспектива бесплатного проживания/питания за «акклиматизационный» пёх с полезной нагрузкой меня устроила – договорились на три ходки... Со второй попытки форсировав реку Кызыл-Су (ледниковые реки, с утра ууузенькие, легко переходимые по валунам, к середине дня раздуваются от талых вод и бушуют-ревут в каменных теснинах – после 14.00 опытные водилы не рискуют соваться в реку даже на полноприводных буханках), добрались до «поляны» – дядя Коля ещё издали принялся орать и материть свой текучий персонал (в коем моя должность отныне значилась «батрак»), дабы доминировать пошибче. Угомонился через час и отправился в столовую палатку есть сублимированные мясные шарики: «А то с утра пожрать не успел!» – сидел над сковородкой и сосредоточенно жевал, аки розовый червячок.

   В первый день я прогулялся к водопадам – нижний оказался ошеломительно мощным: живой столб дымящейся коричневой воды гремел среди утёсов одно бесконечное железнодорожное заклинание...

   Назавтра, 20.07, с поваром Димой (пятый курс ФОПФ МФТИ) двинули на запад – сперва по холму за речкой, затем по морене, забиравшей южнее, к леднику (прошлым летом ходил туда). Сразу взвинтив темп, я скоро выдохся и стал часто «умирать» – вместо четырёх прошлогодних часов путь туда занял пять с половиной... причина прояснилась на верхней точке морены: навигатор показал высоту 3570 м, для второго дня пребывания в горах чрезмерную. Налюбовались на ледник, ячеисто разорванный крутым склоном и похожий на шкуру дракона, и отправились обратно по гребню морены. Питаемая тающим ледником река набрала мощь – долго брели, высматривая место для переправы; наконец, перепрыгнули с высокого камня на другой берег. Несколько притоков перешли по камешкам... вся прогулка продлилась 10 часов – устал смертельно; весь следующий день вылёживал раздёрганные спину и колено.

   22.07 отработал первую из трёх батраческих ходок. Новая группа коммерческих клиентов (32 тыс. руб. с человека за недельную программу адаптации с итоговым восхождением) совершала заброску снаряжения с часовым акклиматизационным пребыванием «на хижине» (устойчивая форма) – я же пёр рюкзак с провиантом для них. Следуя за гидом Сергеем Ежовым (майор ВДВ, позывной «Колючий»), оценил важность темпа – размеренного, тягуче медленного, позволившего грамотно разложить силы по изнурительному маршруту. «Хижина» оказалась комплексом приземистых металлических построек, самой старой из которых 20 лет, а самой новой – 3; морены на уровне 3750-3800 м, расположенные вплотную к леднику, ныне активно застраиваются турфирмами – «хижины» плодятся, словно ядовитые грибы... После чаепития отправились вниз (все налегке, лишь мы с майором тащили накопившийся мусор, набив им рюкзаки) – на спуске я кувыркнулся вслед за вероломным камнем и изрядно разбил левое колено. Промыв рану, послушал, как гудит фляга на ветру – таинственно! Встреченные уже на подходе к «поляне» мужики предложили обработать кровоточащие ссадины перекисью водорода; коренастый бородач, выкинув из рюкзака булыжник размером с голову, достал флакон:
= Лучше мы истратим её на Вас!

   24.07 вторично сходил с полным рюкзаком на хижину, теперь в одиночку. Снежник на подступах к хижине активно таял, под потемневшей снежной коркой шумели потоки – приходилось прощупывать путь палками, обходя поверху старые натоптанные тропки, т.к. из провалившихся следов ключом била вода.

   25.07 устроил большую стирку (намылил голову своему управляющему) и помойку, стоя на камне и поливая себя из шланга ледяной водой. Вечером Эльбрус (местные ставят ударение на первом слоге) сиял – судя по размерам месяца, полнолуния следовало ожидать через неделю. Раздумывая над характером уз, год тому наложенных на меня Горой: ни грана эйфорического, тяжёлая контузия – пришёл к мысли о необходимости восхождения-штурма именно в полнолуние, с искупительным актом пролития крови:


   Жду полнолунья,
   схвачен корнями Горы –
   кровью рассечь...          

                («корни горы» – один из компонентов Глейпнира)

Колено распухло, отёк забрал голень и лодыжку – опасался, восстановлюсь ли за неделю.

   Приехавший 26.07 дядя Коля устроил разнос всем, кто не спрятался – и поручил мне назавтра забросить на хижину сласти и сухофрукты для восходителей, а также моток старого кабеля:
= Герман, если тебе не в падлу, прихвати кабель – он почти ничего не весит. (пошутил)
   Замыслив после третьей батраческой заброски задержаться на хижине, дабы готовиться к восхождению, уложил в рюкзак снарягу для штурма: ботинки, кошки, одежду, ... – в итоге поклажа потянула на 25 кг. Спросил дядю Колю, понадобится ли наверху каска – тот остро зыркнул исподлобья:
= На Гору собрался?
= Да... с Сергеем Колючим хотел поговорить.
= Лишь бы не один! (избыточно резко – был в курсе моих соло-привычек)
   На хижину поднимался медленно (5 часов – при нормальных 3-3,5), с продолжительными привалами и поеданием сникерсов; встретил группу спускавшихся на поляну коммерческих, накануне совершивших восхождение (взошли все, но из-за усталости лишь тупо оглядели сказочную панораму и побрели вниз). На сыпухе переговорил с Колючим:
= Хочу спросить твоего одобрения: если я схожу на Ленца один?
= Ни в коем случае: трещины – провалисся, и никто не найдёт.
Ночевать остался на хижине, договорился об акклиматизационном выходе на скалы Ленца (тянутся от 4600 до 5200 м) с двоими парапланеристами, старший из которых когда-то имел 2 разряд по альпинизму.

   28.07 встали в 6.00, собрались и выдвинулись. На подходе к участку трещин старший проинструктировал нас на случай падения, соорудил 30-метровую связку и пошёл первым – со всеми предосторожностями (вворачивание ледобуров, вытравливание верёвки) трещины преодолели (через пару пришлось прыгать – прочие перешагнули). Темп держали изнурительно медленный – я, средний в связке, изнывал и дёргался, аки чёртик на шнурке. Через 4 часа достигли Нижних скал Ленца (4600 м), где спутники расположились на часовое акклиматизационное чаепитие (чай из термоса и сухофрукты) – я выстегнулся и сгонял на 4820 м, пофоткал скалы и снежные узоры. Вниз шли столь же неспешно: мостики через трещины подтаяли, вынудив усугубить меры предосторожности. На раскисшем снегу изрядно раздёргал себе поясницу (ноги то и дело проваливались) – из-за чего следующую ночь не спал.
   «На хижине» побеседовал с одним из гидов; он сообщил, что реальная ширина трещин много больше видимой – например, «профессорская» трещина (в неё когда-то улетел учёный-гляциолог), имеющая ширину 7 метров, скрыта фирновой скорлупой, через тонкие трещины в которой можно перешагнуть, но в августе снежная корка, подтаяв, начинает обрушиваться.

   29.07 после бессонной ночи решил расходить спину – налегке спустился на поляну. Остаток дня просидел в палатке-столовой, слушая живодёрские истории местных охотников (например, о выкручивании лис из нор специально изогнутой проволокой) – восторженные, со слюнной пеной... Погода опаскудилась: вечером лило, ночью ветер трепал палатки нещадно.

   30.07 собрал свой спальник и запас провианта на неделю – под моросящим дождиком отправился на хижину, намереваясь вернуться лишь после штурма вершины (до полнолуния оставалось 3-4 дня). Из-за дрянной погоды привалов не делал и добрался до хижины за 3 часа – мокрый и злой. Парапланеристы сообщили, что совершили вторую акклимуху на Ленца – шли тяжелее, чем в первый раз, и вторично остановились на Нижних скалах (обычно, если делают второй акклиматизационный выход, стараются подняться до Верхних скал).

   31.07 отправился на Ленца с группой молодых ребят; в планах было подняться до 5000-5200 м, но вследствие никудышного темпа (одна из девочек тормозила, трогательно терзаясь совестью) Нижних скал достигли поздно и решили дальше не ходить. Мне, как и в прошлый раз, отвели час на вылазку выше – не то уйдут без меня (если бы не трещины, то и плевать!); сбегал на 4820 м до знакомой скалы и вернулся. Где-то на той высоте, где я дважды побывал, лежат обломки военного вертолёта (двигатель и прочие важные узлы прошлым летом эвакуировал вниз Колючий с командой десантников) и находится кунг, в коем ребята жили – но оба раза не было времени на поиски сих артефактов. Зато в пути познакомился с промышленными альпинистами (сборная группа из 8 человек со всей РФ), совершавшими акклимуху – вечером допоздна чаёвничал в их чудесной компании, распевая песни под гитару. Предварительно договорился подниматься на Эльбрус с ними.

   В ночь на 1.08 пара парапланеристов и примкнувший к ним физик-теоретик пошли на Гору: стартовали в 2.00, наверху попали в буран, потеряли друг друга и, не дойдя до вершины метров 50-100, поодиночке отправились вниз – вернулись к 19.00, совершенно измученные. Скептически улыбались, выслушивая чужие прожекты восхождения на ближайшие сутки-двое.
   Промальповцы планировали штурм на ночь 1/2.08, но пакостная погода (давеча над Эльбрусом висела «линза», знак надвигающегося циклона) вселяла опасения; старший группы Саша ("Снежный барс" из Краснодара, на Эльбрус поднимался в качестве акклимухи перед Гималаями) считал резервные дни на ожидание погоды – насчитал два. Разошлись спать около 20.00, договорившись встать в 00.30 и, сообразно погоде, либо падать спать дальше, либо снаряжаться и стартовать в 2.00. Дремал вполглаза, боясь проспать будильник – и в полночь услышал, как дождь перестал барабанить по железной будке. В 00.30 вышел: небо чистое, звёздное, над вершиной редкие мазкИ облаков... ура! Позавтракали, ещё раз проверили снаряжение – все посерьёзнели, ни следа застольного добродушия и балагурства. Связались по тройкам; меня встегнули средним в первую тройку – пошли, взяв оптимальный темп. В луче налобного фонарика верёвка то застывала узорной змеиной спиной, то скользила, размазывая узор. На трещине кричали идущему вслед: «Дырка!» – в ответ: «Есть!» Спокойно миновали опасный участок, к 5.00 были на Нижних скалах Ленца, сняли верёвки – дальше каждый шёл в своём темпе. Встретив рассвет на склоне, пофоткал пурпурное небо, скалы и своих спутников. От Седловины (5300 м) начался затяжной однообразный подъём (тягУн), ветер всё набирал, у меня из-за высоты возникли проблемы с равновесием: мотало в стороны, едва успевал опираться на палки (пару раз брякнулся) – мысли всмятку, лишь лихорадочное: не забыть напоить Гору кровью. На тягуне полуметровый снег занёс прежние тропы – пришлось тропИть, выстроившись цепочкой и временами меняясь: головной, устав, перестраивался в хвост... Вершины достигли около 10.00, ветер с рёвом рвал и метал рои ледяной пыли; я сфоткал промальповцев с корпоративным флагом («Так вооот зачем нам был нужен Герман!») и снял панораму Кавказского хребта (горы вперемешку с облаками). Пока спутники пытались прозвониться близким через Мегафон (на северном склоне мобильной связи нет), полоснул ножом себе левую ладонь и сцедил несколько капель на темя Горы – вот и всё, я свободен. Надеялся остановить кровотечение, приложив снег, но не учёл пониженное атмосферное давление на высоте – кровь всё текла, текла... Попытался заклеить пластырем, но окоченевшие пальцы не слушались, подгибались; один из спутников, альпинист и каякер Сергей, помог заклеить порез:
= Как это ты?
= Я обещал Горе – обещания надо держать.
   Вниз отправились в буране, но постепенно ветер утрачивал остроту. Меня всё так же мотало по сторонам – напитав кровью отяжелевшую левую перчатку и порядком изляпав снарягу, опирался на палку лишь правой рукой. Старший Саша, опекая однорукого меня, на подходе к трещинам встегнул в свою связку. Вернулись около 14.00 – т.о. 8 часов на штурм и 4 часа на спуск. Все свалились спать, но к ужину воспряли и пропировали допоздна. На мой вопрос о форме благодарности Саша ответил, что этот штурм был не корысти ради, но удовольствия для – посему довольно благодарности устной (рукопожались). Не возражал против моего участия в прочих совместных вылазках промальпа, ежели подрасту технически.

   3.08 все восходители спустились на поляну; промальп заказал на коше «барашку», и гвоздём вечернего меню была варёная баранина в остром бульоне (я задвинул свой вегетарианский рацион в один из первых же дней на поляне – ибо ночью проснулся от первобытного голода). Славно застольничали до глубокой ночи, постепенно обросши сочувствующей публикой, исполнившей несколько старых туристических песен с беспомощными текстами.

   4.08 стартовали в 8.20 к пику Калицкого – молоденький гид вёл разновозрастную женскую группу; я прицепился, т.к. не знал дороги. Дамы держали прогулочный темп, одна шла под алым зонтиком... около 15.00 достигли площадки, удобной для постановки лагеря, и разбили оный. Погода постепенно мрачнела; морена, по гребню которой мы шагали, сошла на нет, обнажив свой ледовый фундамент – далее двигались по льду замёрзшего озера (ледовое плато Джикаугенкёз), расчерченному ручьями (уклон был незначительный, обошлись без кошек). Переступая через геометрию воды, погрузились в густой туман, и вдруг дамы уселись в позу лотоса и усердно замедитировали. Наблюдая всё более сгущавшиеся тучи, я недовольно квакнул:
= Надо было сразу озвучивать программу: «Медитация в полукилометре от пика Калицкого» – этак мы до темноты не доберёмся!
   Подножия Калицкого достигли около 17.00 – в туманной пасмури конус пика выглядел не жёлтым, но бурым и зловещим (раздвоенный клюв вершины ассоциировался с муравьиным львом). Каменистые осыпи и провалы, тёмная короста ледника и питаемая им река напоминали гангренозные раны. Мрачное место... Дамы произвели дубль медитации и набрали камней, заряженных «хорошей энергией». Когда двинулись обратно к палаточному лагерю, я заметил странную цепочку: люди в касках и кошках, с верёвками, ледорубами и прочим штурмовым железом медленно приближались к нам со стороны перевала Ирик-Чат. Монстры оказались пожилыми туристами, направлявшимися на поляну, но не знавшими маршрута. Я осведомился:
= Вы с Горы?
= Это мы одеты так, будто мы с Горы...
   Судя по намерению пройти через поляну к перевалу Балбаши, тяжеловооружённые монстры совершали «кругосветку» (маршрут вокруг Эльбруса) и шествовали этими местами впервые. Пока гид безуспешно пытался растолковать им путь по карте, я буркнул дамам:
= Сперва этих перебьём, а потом – домой... не то придём, а они нас в наших палатках встречают... беру на себя самого маленького.
   Когда отправились восвояси и стали удаляться от пика, заметил выше него меж расступившихся облаков жемчужное мерцание Эльбруса (тот самый склон, по которому восходил на Восточную вершину) – сей небесный блеск ошеломительно контрастировал с развороченной мрачной плотью земли. Возвращались под всё усиливавшимся дождём. Монстры, бренча железом,  увязались за нами и разбили лагерь неподалёку. Рассмотрел их поближе: рыхлые, слабые, но жутко шумные, с тухлым чувством юмора:
= Мама, перестаньте фотографировать Эльбрус, ха-ха-ха!.. Пока сублимясо не сожрёте, сусликов не трогать!
   Была надежда завтра с утра, ежели будет солнышко, сделать дубль фотосессии пика Калицкого; однако ночь 4/5.08 выдалась холодной, утром было сыро и ветрено. Собрав норовившую улететь палатку, я не стал ждать остальных и отправился на "поляну" один. На «поляне» неожиданно повстречал добрую знакомую по прошлому лету – заявила, что восхождение изменило меня:
= У тебя глаза поседели... я могла бы тебя не узнать.
   В лагере дядя Коля ехидно-елейным голоском пропел:
= Герман, ты, конечно, должен мне, как земля – колхозу, но, может, сходишь ещё раз на хижину? Налегке.
= Зачем?
= Отведёшь тех двоих (кивнул на привезённых им коммерческих клиентов) – иначе придётся мне.
   Познакомился с ребятами – оказались моими ровесниками из Тулы и Нерюнгри, намеревавшимися взойти на Западную вершину (она на 21 метр выше Восточной); договорились стартовать на хижину 6.08 утром. Компанию нам вызвался составить молодой крепкий сольник из Кемерово, которого я тут же принялся ревниво отговаривать от единоличного штурма Эльбруса. Стартовали в 10.00, рассчитывая добраться к 14.00, однако рюкзак сольника весил за 30 кг, и после тягуна темп сделался душераздирающе низким. На морене перед снежником из тумана навстречу нам вынырнули две анемичные девицы, одна в босоножках – возвращались после неудачной вылазки к лагерю МЧС. Еле уговорили их пойти с нами – густой туман был им нипочём:
= У нас есть компас! (в горах это звучит невероятно смешно)
На хижине попили чаю и впятером отправились вниз, оставив довольного сольника. Через Поляну Грибов спустились к лагерю, где под чутким руководством дяди Коли состоялась трапеза.

   7.08 пробездельничал – пять последних дней выдались нелёгкими, накопилась усталость.

   8.08 пообщался с легендарной личностью тех мест Аркадием; он сообщил, что за последние 10 лет ледник протаял в среднем на 15 метров, и многие места изменились до неузнаваемости – например, пик Калицкого ранее не производил столь угнетающего впечатления...
   Физик-теоретик, неделю тому предпринявший попытку штурма и угодивший в метель (теперь он строил баню для дяди Коли), позвал меня штурмовать Западную - мол, подобралась команда, поведёт опытный гид. Предложение было неожиданным – я мысленно распрощался с Эльбрусом и думал на днях сваливать в Безенги; однако искус оказался зело силён. Около 17.30 мы двинули на хижину, гружёные штурмовой снарягой и провизией. Поднялись за три часа, последнюю морену одолев уже в сумерках – «маячок», валенок на шесте, разглядели, лишь приблизившись к нему вплотную. В столовой, где кучковались обитатели хижины, меня поджидал сюрприз: на Западную никто не хочет... план был таков: 9.08 вечером, в 19.00 (аномально рано – обычно выходят ночью, в 1.00-2.00), старт на Восточную с возможной часовой засидкой в кунге на 4820 м (зачем?), встреча рассвета на вершине и триумфальный спуск. Мне пришла мысль после Восточной сразу взойти на Западную, совершив т.о. «крест» – времени на то оставалось предостаточно; впрочем, третий коммерческий клиент, математик и мастер спорта по альпинизму, заметил, что в своё время из сорока инструкторов «крест» осилили лишь трое - т.е. авантюра. Если до сего замечания я сомневался, теперь решил твёрдо: пойду «крест»! Побеседовал с гидом – по поводу моих кровавых эльбрусских прозрений он многозначительно обронил:
= Эльбрус намекает.
   Себя он ощущает сроднившимся с Горой – обитает на 3750 почти безвылазно и иногда, ощущая Её зов, восходит один (его тогда «проводят мимо трещин»), без клиентов... Когда я заикнулся о штурме Западной и «кресте», гид тему замял; лишь позднее мне стала ясна его позиция: трое коммерческих клиентов оплачивают его услуги, прочая публика (нас набралось аж четверо: физик-теоретик, сольник, девочка Ксюша из Питера, поварившая на хижине «за восхождение», и я) налипла паразитно – брать на себя ответственность за нас ему было докучно. Стандартный маршрут с севера предполагает восхождение на Восточную вершину, до Западной идти дальше и дольше – обычно её штурмуют с юга; посему «северные» гиды за Западную берут доплату, которую нашему никто не предлагал... Тогда же я решил, делая «крест», идти на Западную самостоятельно - муравьиные цепочки восходящих на неё «южан» хорошо просматривались с Восточной, где я рассчитывал оказаться в начале четвёртого утра (затем час на спуск к Седловине, а там уже первые группы «южан», к которым можно приклеиться).

   Погода 9.08 была дрянноватой - морось, молочный туман. За обедом царило нервное веселье: героически повышенные тона, хохмы с креном в сальности. Вспоминалась группа кашицеобразных доминантных самцов, в штурмовом порыве доползшая лишь до Нижних Ленца (для хорошей погоды результат препозорный) – самцы брутально истребили там бутыль коньяку и сошли победителями; наблюдал их пирующими на "поляне": то же гоготанье, переходящее в «триумфальный крик», те же бодрые скабрезности... Поспав несколько часов, встали около 18.00; к 19.00 собрались и выдвинулись. Некоторые нюансы сразу напрягли:
- группа под предводительством гида бросила завозившегося физика-теоретика (он наварил «для обчества» здоровенную кастрюлю каши с тушёнкой и пёр её в пакете) – тот ковылял позади, растворяясь в серой мгле;
- участок трещин, особенно опасный во второй половине дня, мы прошли почему-то без связки (дабы не объяснять потом безутешным родителям Ксюши, что она «была-была... потом оглянулся – а её нет», я встал замыкающим и страховал Ксюшу на трещинах) – гид с пелетоном уфиндилил далеко вперёд и нами не интересовался;
- продолжавшееся ухарское гоготанье (особенно усердствовал физик-теоретик: кастрюлю оставили на склоне, привязав к ледобуру, и он гарцевал налегке) ещё более нагнетало мрачные предчувствия – Гора требует пиетета и не прощает фиглярства. Для сравнения нынешних моих спутников с эталоном промальпа показателен стартовый клич: промальп, зачиная штурм, бросал суровое «алгА!» («пошли!» по-казахски), теперь же мы заканчивали очередной привал глумёжным «попистоффАли!» По мне, так обезьянам на Горе делать неча.
   Около 22.00 были на Нижних Ленца (нормальный темп), в 23.00 отыскали в снежном мраке армейский кунг и забрались в него – в течение часовой засидки для меня стал проясняться дальнейший план штурма: в полночь старт от кунга (типа, если бы шли медленнее, как раз к полуночи его достигли) к Восточной вершине (по моим прикидкам, 4-4,5 часа ходу), где встречаем рассвет (порядка 6 утра)... итого: часовой запас на торчание в накренённом кунге, промёрзшем и изрядно забитом льдом, и полутора-двухчасовая нестыковка с солнцем. Безнадёжный план.
   В 00.00 выбрались из кунга в нарождающуюся метель – в луче фонарика белые трассеры веером. Оставленные снаружи рюкзаки и палки обмёрзли снежной коркой, ремешки и шнуры задубели. К началу третьего часа достигли Верхних Ленца (5180 м) – кошки залязгали по припорошенным камням; гид сообщил, что мы отклонились влево и, если продолжим восхождение, можем заблудиться (GPS-навигатором мы, разумеется, не пользуемся). Однако!.. В подветренной ложбинке за скалой устроились пережидать непогоду (видимость нулевая) либо дожидаться рассвета. Группа обмоталась полиэтиленовой плёнкой и натужно веселилась под ней, меня же одолевали мрачные предчувствия (каждый год Эльбрус «проглатывает» порядка 15 пляшущих человечков) – принялся маршировать на месте в кошках и с палками, дабы не околеть. Трамбуя и перфорируя снежный пятачок, временами закрывал глаза и проваливался в забытье – открывая их, видел всё те же белые стремительные трассеры и освещённое пятно, стиснутое мраком... Постепенно пальцы на руках-ногах онемели, ветер прогрыз гортекс-пуховик-флис-термуху – замерзая, твердил про себя:
= Дядюшка Эльбрус, мы с Тобой одной крови – Ты и я!
   В 4.30 гид принял решение спускаться (метель не утихала, но всё набирала мощь), встретившее отдельные истеричные протесты. Завершив полуобморочный двухчасовой марш-на-месте, я поставил крест на «кресте» и вместе со всеми отправился вниз. Ковыляли по колено в снегу, растеряв былое веселье; Ксюша резюмировала:
= Никакого морального удовлетворения!
   Я мысленно поблагодарил Гору: могла ведь и не отпустить, пополнив коллекцию замороженных обезьян. Встретили вожделенный рассвет на склоне, брели-плыли в густом сизом молоке... побудить гида соорудить связки на подходе к трещинам, притаившимся под свежевыпавшим снегом, стоило отдельных усилий. В начале восьмого утра вернулись на хижину, стянули с себя мокрую одежду и рухнули спать. Во второй половине дня встали, маялись без дела, перетряхивая и развешивая отсыревшую снарягу. Томились, в общем.

   11.08 вместе с частью восходителей спустился на поляну.

   12.08 приехал дядя Коля – привёз команду из 10 хорватов и не привёз еды. Пришлось на завтрак сварить яйца и гречневую кашу да заправить её тушёнкой – умяли с математиком сии яства, заев диабетическими шоколадными батончиками. Планировалось, что вечером с хижины спустятся гид и двое коммерческих из нашей команды (они предприняли в ночь 11/12.08 ещё одну попытку штурма), и завтра утром дядя Коля на своей буханке отвезёт нас в Пятигорск. Однако трио, не взошед ночью на Восточную (метель не пустила далее Нижних Ленца), появилось на поляне около 13.00, и отъезд решили на завтра не откладывать – галопом собрались и свалили. Доставив нас к себе на дачу (двухэтажная сварная махина, напомнившая заброшенный сельский кинотеатр – просторно и дрянно), дядя Коля пригласил мадам с бутербродами и устроил прощальную пирушку.

   На следующее утро коммерческие разъехались восвояси, я же автобусом двинул в Нальчик, собираясь оттуда добраться до Терскола (юг Приэльбрусья). Не имея решительного намерения взойти на Эльбрус с юга, думал побродить по ущельям (мечталось пройти по Адыл-Су и Адыр-Су, однако заказанный мною у погранцов пропуск туда так и не был оформлен) и провести разведку на будущее. Частник, за 2 тысячи пречистых повёзший меня в Терскол (как оказалось, автобусы туда уходят в первой половине дня – во второй раздолье для бомбил), устроил меня в пансионате на окраине посёлка Эльбрус. Доступное электричество, горячий душ, унитаз, работающий холодильник – я был совершенно ошеломлён такой роскошью! Осматривая двухместный номер, замер перед полуростовым зеркалом – оттуда на меня таращился худой смуглый дядька с седой бородёнкой. Забавно.

   14.08 отсыпАлся и бездельничал; прогулялся в окрестностях пансионата и обнаружил устья живописных ущелий Адыл-Су и Ирик (ударение на втором слоге; название означает «кастрированный баран» – там держали скот... ну, никакой тебе поэзии!). Флора юга Приэльбрусья, изобилующая душистыми хвойными лесами (напомнила Архыз), радикально отлична от северной, где сплошь трАвы... Прошёлся до нарзанного источника с байкерами из Питера; они пытались взойти на Западную в ночь 12/13.08, но были остановлены бураном на Седловине – Гора не пустила.
   Гуляя, праздно перебирал в памяти недавнее:
// как математик отшатнулся, услышав о моём добровольном кровопускании на вершине:
= «Я чэлавэк эврапэйскай културы!» – как сказал Сталин, когда его попросили спеть «Сулико».
// как физик-теоретик по пути с хижины предложил мне:
= Давай, я начну танка – а ты закончишь:
   «Капля упала на лоб,
    я распростился с Горой...»
= Третью строчку давай.
= «Плачут и сильные.»
Сперва отнеся «каплю на лоб» к потоотделению, затем – к брызнувшим почему-то вверх слезам, я вдруг почувствовал, что начинает дождить – т.о. слёзы проливает Гора:
= Плачут, значит?.. «Послезавтра вернусь!»
// как, наблюдая отвратные метаморфозы гида французской группы мастера спорта по альпинизму Андрея Лукина – с нами надменного и недобро ироничного, а с французами лакейски игривого, до подхалимских ужимок – математик заметил:
= В конце 90-х я о такой работе мечтал... теперь же смотрю на него и вспоминаю новеллу, в которой грузин прислуживал за столом европейцам – и один из них сказал: «Его надо отравить... белый человек не должен так себя вести».

   15.08 отправился в ущелье реки Ирик (в черте посёлка Эльбрус Ирик впадает в Баксан); шёл по-над взбешённым теснинами потоком, гремевшим древние проклятия (в имени Ирик слышен звериный рык) – коим вторил:

   Отвечу рыку,
   в орнаменты проклятий
   себя вплетая...

   Фоткал снизу  древесные корни и охристые грунтовые «гауди», затем вскарабкался по склону (попутно объел земляничную полянку) к нахоженной тропе и побрёл в хвойных ароматах. Обнаружил волшебный, прячущий радугу водопад с воткнутой возле табличкой, гласящей, что вода питьевая и купаться запрещено – напился, не купаясь. Достигнув раздвоения реки на истоки (Змея начинается с языка!), перешёл поток по мостику с железной дверцей (верно, от любопытных коров) и продвинулся на пару километров в сторону близкого ледника Ирик, питающего правый исток, однако ледника не достиг – повернул назад из опасения опоздать на ужин. На обратном пути распевал андрогинным голосом «гляжу в озёоора сиииние».
   Занятно было позднее обнаружить по карте, что в каких-то 10 км на северо-северо-запад от того места, где я повернул обратно, за перевалом Ирик-Чат находится пик Калицкого.

   16.08 сходил пешочком через посёлок Терскол до базовой станции канатки на поляне Азау (в два конца набежало порядка 28 км с набором высоты 500 м; на асфальте забил ноги преизрядно). Поляна сия – развороченная стройплощадка! Рассчитывал обнаружить в Терсколе мекку&медину горнолыжников и альпинистов – оказался дырой; вот тебе и освоенный юг!
   Познакомился с доцентом-математиком из Ростова, моим ровесником и соседом по пансионату – он якобы когда-то восходил на Эльбрус с юга, даже делал «крест». В красках поведал мне о коварной «косой полочке» и трещине-«трупоприёмнике», куда сверзлась на спуске (!) не одна сотня восходителей. Я предложил ему попробовать штурмовать Западную, видя в нём проводника и относя его самоуничижительные высказывания касательно дрянного здоровья и слабой ходьбы на счёт кокетства... крепко ошибся, однако.

   17.08 съездили с напарником в Пятигорск – забрали оставленные мною там палатку и спальник, закупились сухофруктами. Сидячий день убил поясницу, каковая к вечеру раскалывалась. Ночью собрал рюкзак – получилось порядка 20 кг.

   18.08 утром на маршрутке добрались до поляны Азау, канаткой поднялись на три пролёта до Гарабаши (примерно 3700 м), затем пешком, миновав шеренгу «бочек», достигли Приюта Одиннадцати – старый Приют давно сгорел, и на его месте нынче маячат вагончики да пара хижин. Поставили палатку на морене (4070 м) чуть ниже лагеря МЧС, привязав растяжки к камням и оставив подол внешнего тента незакреплённым (в камень колышки не всадишь).
= Не припомню, чтобы на Приюте не было воды – раньше там (показывая на основание морены) было озеро!
   К вечеру задуло, с отборным градом – палатка тряслась и грохотала, будто погремушка. Набрали в котелок ледяной крупы и, растопив её на газовой горелке (полчаса медитации), сделали кашу из хлопьев и чай. Всю ночь бушевала гроза; частые вспышки молний, выхватывавшие чрево палатки, и удары грома не давали уснуть. Утром грозовая метель лупила вовсю, за ночь вещи отсырели, пуховый спальник отяжелел от влаги (с моей наветренной стороны тамбур продувался, и атакам снега противостоял лишь внутренний тент).

   Днём 19.08, совершенно окоченев, решил сделать вылазку на скалы Пастухова (порядка 4600 м) и дальше, на сколько пустит метель – в компании двоих славных бауманцев (один из них ныне профессорствует в МГТУ, другой трудится в ЦУПе). Зарегистрировались у скучающих МЧСовцев (они озвучили дрянной прогноз на ближайшие 3-4 дня; по неловкости я угодил трекинговой палкой самому суровому в чашку с чаем: «Ой, извините!»), хитрой тропкой покинули морену и по трассе, накатанной ратраками, поднялись до отметки 4640 м, где скалы иссякли (да и не гряды эти Пастухова – так, грядки). Разгулявшаяся метель снизила видимость до 10-15 метров, сделав дальнейшее продвижение опасным (вешки стоят в среднем через каждые 50 м, иногда реже), и мы отправились вниз – трассу замело, на спуске едва не заблудились в кромешной пурге (в этот день заблудился даже местный дядька Асхат, отвозивший на ратраке клиентов до скал Пастухова). Вернулся в «погремушку» согревшимся, однако насквозь мокрую одежду просушить так и не удалось. С моей стороны палатка оказалась под снежным спудом и порядком текла – пришлось, дубася кулаками в тент изнутри, отминать сугробные кутикулы и забивать отвоёванное пространство обувью, одеждой, термосом и т.д. Вечером натопили в котелке снега, напились чаю и улеглись спать. Возясь в отсыревшем спальнике и внимая содроганиям «погремушки», провёл без сна вторую ночь.
   Около 6 утра выбрался наружу, дабы отлить (пришлось, скорчившись в три погибели, облачаться в холодные мокрые одёжки да подкошечные ботинки) – и обомлел: солнце ледяное, даль сияет... Вот утро для восхождения! Наспех пофоткал красОты и начал было сборы для штурма, но уже через час вновь замело-запуржило. Оценил оставшееся до отъезда домой время: уже 20.08, а билет взят на утро 22.08 – и свою способность к дальнейшему бессонному обитанию в аквариуме... решил форсировать спуск. Принялись сворачивать палатку: вынули дуги, дабы не парусила, отбили сугробы, стали снимать растяжки – обледеневшие шнуры, намотанные на смёрзшиеся и занесённые снегом камни, никак не развязывались (позднее от возни с узлами облезла кожа на подушечках пальцев); некоторые пришлось резать. Запихали разбухшую палатку в компрессионник, через лагерь МЧС (дежурный спасатель предостерёг насчёт закрытых снегом трещин) спустились с морены на трассу. Тропя по колено в снегу (временами проваливаясь по грудь), искали вслепую «бочки» и чуть было не заплутали в метели. На «бочках» испили чаю и отправились вниз пешком, поскольку в такой ветер кресельную канатку отключили. Была надежда, что два нижних пролёта, где канатка кабинная, работают – но они уже сутки стояли из-за поломки. Бредя вниз, наблюдали, как зима сменяется осенью, а затем пасмурным дождливым летом; на поляне Азау наняли микроавтобус и домчались до пансионата. Развесили-разложили одежду для просушки, вымылись и рухнули спать.

   21.08 встал в 6.00, планируя в последний день сходить к перевалу Ирик-Чат; лишь в 8.00, когда солнце проникло в ущелье, определился с погодой и стартовал. Топать хоженой тропой вдоль Ирика было скучно – решил взобраться на хребет и двигаться к перевалу поверху. Меж шапок стелющейся туи карабкался по камням, налегая на палки и держа в прицеле вершинку; за ней оказалась другая, за той – целая цепочка вершинок, забиравшая влево, к пику Кубасанты (Красных Курсантов). Через 4 часа достиг точки с флажком (примерно 3000 м), ещё через час-полтора – пика со скрещенными палками, за которым справа открылся хребет паутинно, ажурно заснеженных гор. Поразительно красиво. Перекусил возле палок, разбавляя горячий чай снегом с теневой стороны камней. Гребень, по которому поднимался, становился всё уже, склоны  всё круче, камни всё подвижнее и заснеженнее... пару раз на шатком камне ботинок соскальзывал по снегу, и я падал – хорошо, вперёд, на руки. Достигнув высоты 3577 м, опасно провалился ногой в заснеженную яму и прервал подъём – пора было возвращаться (16.30). По тропе, набитой острыми козьими копытами, траверсом выскочил к сыпухе, за ней – к череде других. Спуск постепенно набирал крутизну; съезжая на пятках и балансируя, помогал себе палками и крыл распоследне вероломные камни. К 19.40 приполз в пансионат, поужинал и собрал вещи для завтрашнего отъезда.

   Утром 22.08 отбыл в Пятигорск, где сел на московский поезд.